Архаон Вечноизбранный (Новелла) - 1.2 Глава

«Ночь – это время, когда страхи достигают пределов своего могущества, а могилы разевают свой приветственный зёв».

Нелькенталь, «Зов Ворона»

Деревня Харгендорф

Нордланд

Ночь Немощи, Имперский Год 2391

Виктория послала Дитфрида за повитухой из Шлагугеля. Гунда Шнасс успешно произвела на свет всех троих своих сыновей, и у Виктории не было никого другого для четвертого. Несмотря на то, что она была бывшей последовательницей Шаллии, Гунда совершала свои подношения Богу-Королю на скале Демпстера. Храм был ближе, и, по словам Дитфрида, которого также принимала она, времени оставалось совсем немного. Гунда даже не знала, что Виктория ждет ребенка. Это казалось странным после трагедии, которая постигла Харгендорф. Было так много работы по восстановлению и управлению уловом в одиночку, что еще один, неожиданный, ребёнок стал для Гунды дополнительным бременем. Попросив у Зигмара благословения на свою работу и сильных сыновей для его Империи, повитуха отправилась в Харгендорф, а Дитфрид Ротшильд печально шел позади. Она попыталась вытянуть из мальчика хоть какую-то беседу во время их путешествия, но он не поддавался на уговоры. Он превратился в серьезного ребенка с суровым лицом, отягощенного своими мыслями. Повитуха ничего другого и не ожидала от малыша: его схватили за пятку и окунули в трагедию головой вперед. Он видел такие вещи, которые никто не должен видеть.

За последние несколько месяцев у Гунды не было никаких причин посещать рыбацкую деревню. Нападение мародеров было быстрым и жестоким. Лачуги и лодки были преданы огню, а мужчины, женщины и дети — мечу. Гунда ковыляла через покрытые пеплом развалины, повсюду виднелись следы резни и разрушения: в сожженных бревнах, в пятнах застарелой крови на булыжниках, в отсутствии сплетен и детского смеха в воздухе.

Она нашла лачугу Ротшильдов на краю пляжа, откуда ушла четыре года назад после того, как принесла в мир ангельское лицо Отто. Его было легко найти. Это было одно из немногих уцелевших зданий. Ротшильдам повезло в ту ужасную ночь. Роальд затащил Викторию и детей в свою лодку, и семья укрывалась в истерзанной штормом бухте, пока деревня горела на берегу. Мало кому еще так повезло. Другие, кто выжил, ушли, оставив зверства в Харгендорфе позади – хотя сама Гунда, пережившая мириады жизненных невзгод, знала, что можно дойти до другого конца Империи и никогда полностью не избавиться от тьмы своего прошлого. Оно приходило с каждым закрытием век, чтобы заставить пережить себя заново.

Она даже не потрудилась постучать. Страдания Виктории были слышны на пустой улице. В лачуге было темно и душно. Роальд стоял у камина. Он был бесстрастен, как одна из деревянных статуй, выстроившихся вдоль стены храма в Демпстерс-Роке. Он ничего не ответил. На шипящем огне кипел котелок с водой. Дети сидели за столом и рвали материю на тряпки, которые понадобятся Гунде. Отроки тоже не поприветствовали её. К ним присоединился Дитфрид. Их взгляды были устремлены через дверь спальни на мать и ее боль. В последний раз они слышали крик матери девять месяцев назад, в ночь нападения. В ту ночь, когда появились мародеры. В ту ночь, когда мародер переступил порог их дома и вошел в их жизнь.

— Ну что ж, тогда начнем, — сказала Гунда, закатывая рукава. Она подумала, что должна что-то сказать. На самом деле, Виктория была уже в пути, но роды обещали быть трудными. Повитуха вымыла руки. Она сказала Виктории, что все будет хорошо. Роальд и дети молча смотрели на неё, словно видели что-то очень далекое. Гунда не была счастлива. Крики Виктории были неестественно резкими для матери, которая рожала уже три раза. Начался прилив. Солнце уже садилось. Повитухе предстояло принимать трудные роды. Виктория потянулась к Роальду, но рыбак остался у огня, посылая детей через всю комнату, когда Гунде что-то было нужно. Страдания Виктории продолжались всю ночь. Она становилась все слабее и испуганнее, и Гунда почувствовала, что женщина выскальзывает из ее рук.

Ребенок родился в тишине. Гунда не могла не признать, что малыш был силён. Мальчик. Немногие дети, которым она помогла появиться на свете, пережили такие роды. Он пробился через первое испытание своей жизни и вышел оттуда окровавленным, красивым и полным борьбы. Его крики, казалось, вызвали бурную реакцию в семье. Дети тоже разрыдались, но это были не слезы радости. Богам не было предложено никакой благодарности, и поэтому Гунде пришлось пробормотать молитву Сигмару — как она сделала это в его храме несколько часов назад — признавая, что родился еще один сын Империи.

Когда ребенка завернули в пеленки и положили на кровать, Гунда снова обратила свое внимание на Викторию. Она рассказала ей, какой храброй она была. Как хорошо она боролась, чтобы увидеть своего сына в этом мире. Как она уже принимала не раз такие трудные роды. Она поднесла к губам женщины воду из ковша, но Виктория не взяла ее. Ее глаза затрепетали, а голова склонилась набок.

— Не делай этого, девочка, — сказала Гунда, но тут начались судороги. Виктория испытывала какой-то жестокий припадок. Ее руки взметнулись вверх, а ноги запрыгали по кровати.

— Ребёнок! — воскликнула Гунда. – Возьмите ребёнка.

Роальд и дети просто наблюдали. Переместив ребенка на пол, подальше от умирающей жестокой смертью матери, Гунда попыталась удержать Викторию. Прижав к её рту похожий на уздечку лоскуток ткани, повитуха попыталась остановить ее, чтобы она не прикусила свой собственный язык.

— Роальд, — позвала повитуха. — Иди сюда и помоги мне.

Переставляя одну дрожащую от ужаса ногу за другой, Роальд пересек лачугу и вошел в спальню. Рыдающие дети последовали за ним. Все четверо подошли к Гунде, стоявшей у кровати. Вдвоем они держали мать. Они чувствовали жар ее кожи и остатки борьбы внутри нее, пока, наконец, она не замерла. Дети зарыдали, уткнувшись в одеяла. Роальд рыдал от горя, видя молчание жены. Ребенок плакал, требуя внимания, которое он не получал. Гунда почувствовала, как к ее глазам подступают слезы. Она попятилась от кровати, чувствуя себя незваным гостем, зная, что семья нуждается в том, чтобы остаться наедине с собой.

— Мне так жаль, — пробормотала она, прежде чем направиться к двери. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она дошла до неё.

— Возьми его с собой, — выдавил из себя Роальд, с трудом переводя дыхание.

— Роальд, нет, — сказала Гунда.

— Умоляю тебя! — воскликнул рыбак, и горе пронзило его, как меч. Его лицо превратилось в искаженную маску невыносимого горя.

— Он же твой сын! — взмолилась Гунда.

— Он мне не сын! — рявкнул Роальд, и гнев заставил его перестать всхлипывать. — Он мне не сын.

Гунда уставилась на них во все глаза. Отроки были безутешны. Рыбак, его плечи были широкими и напряженными, как будто под каким-то новым грузом. Виктория Ротшильд, окровавленная и сломанная, лежала на кровати. Она начала понимать, как трагедия могла вторгнуться в дом в ту ужасную ночь девять месяцев назад. Возможно, Ротшильдам не так повезло, как предполагали сплетники.

— Возьми его, — прошипел Роальд сквозь боль и стиснул зубы. — Или я позабочусь о том, чтобы бросить его в прилив.

Повитуха кивнула, взяла ребенка на руки и прижала пеленки к груди. Она открыла дверь. Была глубокая ночь. Небо было ясным, и холодный ветерок пробирался сквозь слои ее одежды.

— Мне очень жаль, — сказала повитуха, и слезы покатились по ее округлым щекам.

Гунда устроила свой капюшон поудобнее и, прижав ребенка к теплу своего тела, отправилась в нордландскую ночь.