Архаон Вечноизбранный (Новелла) - 3.1 Глава

«Великие и хорошие люди имеют те же недостатки, что и мы с вами.

Они просто зарыты глубже или скрыты с большим мастерством.

Примите это как истину. Хотя верно и то, что такие разоблачения — это падение, от которого мы никогда по-настоящему не оправимся».

Евгений Куфка, «История Империи v.XII».

***

Хольцбек

Мидденланд

Канун Ярдрунга, Имперский Год 2404

Оберон.

Дидерику всегда нравилось имя этой лошади. Оно звенело благородством. Вид мускулистого величия, который чудовищный черный жеребец излучал в каждом своем шаге. Дидерик знал это наверняка. У пажа между бедер торчало одно из копыт коня-гиганта. Он держал его неподвижно, надевая на ногу Оберона новую подкову. Он запаздывал с переменой. Как паж оруженосца Сьера Кастнера Нильса, Дидерик имел честь сопровождать коня тамплиера.

Поставив подкову – которую Дидерик специально изготовил у единственного кузнеца Хольцбека, чтобы приспособить его к размеру жеребца, — он положил первый гвоздь. Молоток для подковки облегчил работу с копытом, отправив гвоздь из верхней части копыта, где Дидерик умело согнул и закрепил его. Пока он занимался своей работой, кулон с молотом качался, как маятник, на цепочке у него на шее. Она была дана ему отцом Дагобертом, когда он был назначен пажом Сьера Кастнера, так что Зигмар присматривал за ним. Схватив молоток, он остановил его колебание. В конюшню кузнеца вползла прохлада мидленландской ночи. Дидерик почувствовал холод сквозь шерстяной капюшон и плащ. Это был залатанное тряпьё, которое раньше принадлежало Нильсу. Дидерик унаследовал и должность, и рваную униформу. Кузнец и коновал наслаждались ночными празднествами в трактире «Три пути» через дорогу, и Дидерик с Нильсом остались одни, без огня горна, который мог бы согреть их.

— Нильс, — сказал Дидерик. Сквайр не обратил на него внимания. — Тебе холодно, Нильс?

— Да, — признался Нильс,продолжая работать с тканью и маслом на широком, тяжелом лезвии двуручного меча Сьера Кастнера. Это было великолепное оружие. Такое же высокое, как и оруженосец, который его баюкал. Это показушное оружие бросалось в глаза бесстыдным мастерством своего клинка и смертоносной уверенностью рассекающего его острия – хотя вы бы никогда не подумали об этом, наблюдая, как Сьер Кастнер рубит нежить, как дровосек, или превращает в кровавое месиво кишащих в лесах гоблиноидов. Клинок крестоносца принадлежал семье Кастнеров на протяжении многих поколений – фамильная реликвия, передававшаяся от отца к старшему сыну. Гарда была украшена драгоценными камнями со всей благопристойностью богатства семьи Кастнер. На самом клинке было начертано почетное имя этого оружия – его заслужил прапрадедушка Сьера Кастнера за сто лет до этого, сражаясь на стороне Магнуса Благочестивого. По всей своей священной длине она несла искусно выполненный рисунок двухвостой кометы, которая возвещала о приближении Хелденхаммера. Навершие представляло собой простой металлический шар, в который был вставлен имперский крест в честь служения семьи Кастнеров во имя Зигмара. Оружие поблескивало в свете фонарей конюшни. Нильс старался не оставлять на лезвии жирных следов от пальцев. Он протер металл тряпкой, держа его на свету – его изучение оружия было брезгливым до одержимости. Такие отпечатки могли привести к появлению разъедающих пятен, подобных тем, от которых Нильс страдал раньше, находясь в руках своего хозяина.

— Просто займись своей работой, — сказал Нильс пажу. — Огонь честных трудов согреет тебя сегодня в постели.

Юный Дидерик поднял бровь. Это было похоже на то, что сказал бы Сьер Кастнер в один из своих самых рыцарских моментов, но в устах Нильса это прозвучало как издёвка. Поскольку нужно было подогнать еще три подковы, а в конюшне его ждала только грязная солома, Дидерик счёл эти слова пустыми. Когда паж закончил первую подкову и позволил огромному копыту коня упасть, он подошел к шелковистому черному боку животного. Он мягко погладил его, заметив, что оно слегка вздрогнуло, когда он добрался до шрамов от ударов хлыстом на его задних лапах.

— Добрый Оберон, — сказал Дидерик. — Вот и все, парень – осталось всего три штуки.

Ночной воздух мало беспокоил Оберона. Он был Солландером. Чистокровном скакуном из Долины Верхнего Солля – хотя Дидерик подозревал, что на самом деле в нем было больше, чем немножко бретонской осанки. Как рыцарский боевой конь, он был высок и силен. Стена тьмы и мускулов стояла рядом с пажом.

Дверь трактира отворилась, и веселость скрипки, хриплая песня и пустые кружки, грохнувшие по столам, ненадолго вторглись на грязную дорогу. Это был Канун Ярдрунга, когда один год сменялся другим. Весь Хольцбек втиснулся в «Три Пути» – так таверна называлась, потому что располагалась на хорошо проторенном перекрестке между городом Белого Волка, Гримминхагеном и старой лесной дорогой, которая вела неосторожных через темный и опасный Драквальд. Дидерик обнаружил, что стоит у двери конюшни, а Нильс продолжает смазывать меч маслом.

Без своих лат и щита – также ожидая усилий Нильса с тканью и маслом — Сьер Кастнер выглядел не слишком впечатляюще. Если бы не изношенная одежда и не уменьшающийся вес кошелька, он мог бы стать торговцем, священником или кузнецом. Сила и мастерство тела воина долгое время были скрыты под небольшой горой жира. Куриные объедки с более раннего пиршества липли к жирным пятнам на шелке его похожего на палатку халата, а пивная пена сидела в его жирной бороде, как паутина с кучей пауков.

Храмовник крепко прижал свой ночной трофей к своему массивному телу — одну из пышущих здоровьем дочерей хозяина гостиницы. Трактирщик «Трех Путей» не собирался спорить с рыцарем Двухвостого Светила и, возможно, даже надеялся, что выход из такого союза поможет ему установить связи с семейством Кастнеров и их поместьями на границе Грубера. Однако в этой девушке было много борьбы. Она толкнула дверь. Она ударила его и укусила толстые блуждающие пальцы храмовника.

Слишком пьяный, чтобы удержать её, как было задумано, и с праздничным безразличием на широком лице Кастнер брел по превратившейся в мокрую грязь, вскопанной колёсами дороге, сжимая запястье девушки в мясистом кулаке. Она пыталась оттолкнуть гороподобного мужчину, но он потянул ее назад, притягивая к себе и позволяя своим пухлым ладоням блуждать по ней. Еще несколько пощечин и царапин по лицу храмовника на этот раз вывели его из оцепенения, вызванного пивом, и привели к громовому осознанию. Ладонь его волосатой руки заставила девушку издать сдавленный визг и опустила ее в трясину. Он подмигнул ей и предостерегающе поднял толстый палец, но дочь трактирщика уже встала. Грязная дождевая вода каскадом стекала с ее платья, когда она вырвалась и ускользнула от него. Ее лицо было испуганным, но глаза полны вызова. Дидерик нашел жалкое вдохновение в решимости девушки. Подтянув к себе промокшие фалды юбки, она побежала вверх по дороге, растворяясь в темноте. Кастнер сплюнул вслед дочери трактирщика, прокричав ей вслед что-то неразборчивое. Отмахнувшись от разочарования и отвращения, он отшатнулся в сторону и соскользнул в прорезанную повозкой расщелину на дороге. Он отшатнулся в другую сторону, потеряв равновесие и упав на одно колено. Разъяренный рыцарь пробормотал себе под нос едва слышные угрозы, прежде чем в отчаянии шлепнуть ладонью по воде.

Дидерик почувствовал, что Нильс стоит у него за спиной, наблюдая за пажом.

— Сьер Кастнер — это совсем не то, что задумал Зигмар, — сказал Дидерик.

Оруженосец не стал возражать, но когда слепой от пива храмовник поднялся из маленького озера на дороге, бормоча что-то себе под нос в мрачном настроении, Нильс вернулся к двуручнику Терминусу и своей работе. Сьер Кастнер повернул обратно к гостинице «Три Пути», но тут же, казалось, забыл, куда идет, и взял курс на открытую дверь конюшни.

— Возвращайся к работе, — приказал Нильс пажу. Дидерик медленно кивнул и вернулся к Оберону.

Сьер Кастнер, спотыкаясь, вошел в конюшню. Он попытался на мгновение удержаться на месте, сердито глядя на Нильса, яростно работавшего над клинком, и на спину Дидерика, пока паж выбирал очередную подкову для коня.

— На что уставились? – невнятно сказал им рыцарь, несмотря на то, что в присутствии храмовника никто не поднимал глаз. Кастнер снова принялся ворчать, ведя какой-то разговор сам с собой. Дидерик мог разобрать только отдельные слова и фразы: «Выгребная яма», «Белый Волк», «…где может быть оценён человек Бога-Короля».

Он протопал через солому к Оберону, который неуверенно фыркнул. Когда рыцарь был пьян, ничто не могло укрыться от его пьяного гнева. Храмовник был не прочь выпороть коня за какую-нибудь явную провинность. Кастнер схватил испуганное животное за благородную голову, и стало понятно, что он намеревается вскочить на коня и ускакать на север, в Мидденхейм.

— Милорд, — наконец храбро произнес Нильс среди общей суматохи. — Милорд, что вы делаете? — было бы неразумно бросать вызов рыцарю в таком состоянии, но если бы Кастнер ускакал и упал, или Оберон бы погиб, то на следующее утро ему пришлось бы заплатить еще большую цену. В своем нетрезвом состоянии оруженосец мог, по крайней мере, надеяться, что храмовник легко устанет или потеряет сознание.

— Ты мне указываешь что делать? — прорычал Кастнер, поворачиваясь к Нильсу. Дидерик наблюдал, как они вдвоем погрузились в привычную рутину. Еще более невнятное бормотание рыцаря в конце концов сложилось в слова: «… маленький навозник, как ты смеешь говорить храмовнику Двухвостого Светила когда он может ездить верхом, а когда нет…».

Нильс не стал поправлять рыцаря, а просто попытался убедить его, что конь был без седла, уздечки и без подковы.

— Ты хочешь это сделать? — спросил Кастнер с жирным рычанием. Его искажённое лицо менялось от растерянности к желчи, время от времени переходя в паралич растущей усталости. Бессознательность манила его, но храмовник не позволил ей овладеть собой. — Ты хочешь это сделать, говнюк?

— Нет, милорд, — ответил Нильс, его голос дрожал от страха, а лицо напряглось от предстоящего испытания. — Пожалуйста, сэр. Я умоляю тебя. Я забочусь только о безопасности вашей священной особы. Во имя Зигмара…

Глаза Кастнера на мгновение закрылись, и толстый аристократ поплыл влево. На секунду ему показалось, что он вот-вот рухнет на пол конюшни в пьяном угаре. Его глаза внезапно распахнулись при упоминании о Боге-Короле.

— Ты обращаешься ко мне от его имени? — пробормотал храмовник невнятно. Он двинулся на сквайра.

-П-п-простите меня, милорд, — с запинкой произнёс Нильс, его глаза остекленели и задёргались. — Дидерик сменил подковы вопреки моему доброму совету. Это он виноват в том, что ваш скакун в этот час не выспался.

Кастнер повернул голову к Дидерику, который стоял, пытаясь успокоить фыркающего и встревоженного Оберона. Храмовник уставился на пажа.

— Это ты? — выпалил сэр Кастнер.

Дидерик уставился на него, его подростковое лицо было жестким и непроницаемым. Здесь не было ничего от обиды и предательства. Нильс не выдержал бы еще одного удара от руки храмовника. Дидерик знал это. Кастнер пристально посмотрел на него. Он одарил его темнотой своих глаз. Как обычно, рыцарю было трудно выдержать пристальный взгляд мальчика. Так было всегда – с тех самых пор, как он неохотно забрал юного Дидерика из рук Иеронимуса Дагоберта. Пьяный Кастнер снова повернулся к Нильсу.

— Нет, нет, нет, — угрожающе пророкотал рыцарь. — Паж несет ответственность перед сквайром, а сквайр — перед своим лордом. Накажи его, как пожелаешь. Ты-мой слуга. Твое исправление — мое бремя.

Кастнер с трудом расстегнул тяжёлый кожаный ремень и бросил на землю перед оруженосцем. Спотыкнувшись о стену конюшни, Кастнер принялся рыться в седельных сумках сквайра, висевших в соседнем стойле.

— Пожалуйста… сэр, — взмолился Нильс. Раскрасневшийся рыцарь нашел то, что искал. Он бросил вниз связку березовых веток и кусок узловатой веревки вместе с толстым поясом. Казалось, Нильс вот-вот рухнет перед ними. Дидерик наблюдал за происходящим в каменном молчании.

— Береза, плётка или пояс? — храмовник бросился к поверженному Нильсу, и слюна покатилась по его бороде.

— Нет! — простонал сквайр.

— Что именно?! — взревел Кастнер. — Я тебя не слышу. Берёза, плётка или пояс. Выбирай правильно.

Нильс только хрипел на своего неуклюжего хозяина.

— Зигмар принуждает тебя, мальчик. Скажи мне, сейчас же.

Молоток для подковки пролетел через конюшню головкой вперёд, прежде чем ударить храмовника в его гороподобную спину. Молоток упал с глухим стуком. Кастнер, шатаясь, шагнул вперед, его лицо выражало смесь боли и удивления, а лоб был похож на растущую бурю. Он медленно повернулся и посмотрел на молоток, лежавший на усыпанном соломой полу. Рыцарь, казалось, протрезвел. Он поднял глаза на пажа.

— Я выбираю молот, ты, винная бочка, — сказал Дидерик своему хозяину. Рыцарь все еще не мог поверить в то, что только что произошло. Он пнул сапогом остальные орудия наказания Нильса, прежде чем наклонился и поднял молоток. Он, должно быть, видел их в размноженном состоянии, потому что ему потребовалось несколько попыток, чтобы взять их.

— Да будет так, маленький коротышка, — сказал ему Кастнер, приближаясь с молотком. — Я так и знал, что от тебя больше хлопот, чем пользы. Поскольку оруженосцу явно не удалось выбить из тебя подобную непокорность, мне выпало взять на себя заботу о твоём перевоспитании. Если тебе нужен молоток, мальчик, то ты его получишь.

Нильс, заскулив на соломе, пополз прочь.

— Не двигайся, — буркнул ему в ответ Кастнер. — Ты следующий.

Дидерик бесстрашно шагнул вперед, возвращая взгляд храмовника к его темному дерзкому взгляду. — Скажи мне, мальчик, — сказал Кастнер, поднимая инструмент, готовый нанести удар. — А почему молоток?

— Потому что Зигмар принуждает меня, — сказал Дидерик храмовнику. Кастнер издевательски хмыкнул и пошел, чтобы обрушить на мальчика молоток.

Оберон фыркнул и заржал. Жеребец внезапно встал на дыбы и задрал передние копыта. Думая, что Кастнер идёт на него, лошадь взбесилась. Кастнер отступил назад от мелькания копыт и пара дыхания боевого коня.

— Спокойно, Оберон, спокойно! — крикнул Дидерик, протягивая руку к животному, но оно взбрыкнуло и повернулось, ударив ногой позади него и разбив стойло вдребезги.

— Назад, проклятая тварь! — рявкнул Кастнер, размахивая перед собой молотком. Пока Нильс пробирался сквозь солому, Дидерик схватил со стены конюшни поводья жеребца и двинулся вперед, чтобы успокоить животное, пока оно не навредило себе. Бок Оберона внезапно развернулся, отбросив пажа в сторону, прежде чем задние копыта испуганной лошади ударили Дидерика в голову.

Тело пажа сбили с ног, и он рухнул в противоположное стойло, как детская тряпичная кукла. Все вокруг потемнело. Копыта Оберона громыхали вокруг него, и жаркое фырканье коня омывало его лицо. Затем, через несколько ударов копыт, оно исчезло, так как лошадь выскочила из конюшни.

Свет фонаря был тусклым. Лицо Дидерика стало влажным. В том месте, где раньше была его голова, появилась тупая боль. Случилось что-то плохое, но мысли пажа никак не могли понять, что именно. Все, что он видел, — это балки крыши конюшни над ним и установленные там инструменты. В поле зрения медленно появились две головы. Все вокруг было размыто, и свет постепенно рассеивался, но Дидерик разглядел Нильса и Сьера Кастнера, смотревших на него сверху вниз – на их лицах была одна и та же маска ужасного оцепенения. Свет поблёк и погас. Это было последнее, что видел Дидерик в своей жизни.

Несчастный случай. Шанс. Провидение. Рок. Это одно и то же. Сколько героев было создано из тех несчастий, которые выпали на их долю? Если бы не бросок кубика, бросок монеты или поворот карты, они были бы счастливыми ничтожествами для всего мира. Все боги — светлые и тёмные — действуют в огромном просторе этих простых мгновений. Они находятся в колчане тетивы, которая посылает стрелу далеко, и во взгляде меча, который не достигает своей цели.

Я спас свою пешку, свою маленькую фигуру в большой игре, от сотни таких смертей. Что такое жизнь, как не путешествие несчастных смертных через мириады опасностей их жалкого существования? Это утомительное проклятие таких принцев, как я, — смотреть, как запутанные смертельные ловушки вплетенных жизней образуют передо мной узлы. Иногда я освобождаю моток, проклиная всех, к кому он привязан. Для смертных это битвы, массовые убийства и бедствия мира. Запутанные обстоятельства, в которые неизбежно попадают обреченные. Иногда, однако, я трачу время на то, чтобы распутать нити существования и освободить живых от их нынешней гибели. Это я делаю, когда я вложился в игру. Это я делаю для своей пешки. Я освободил его, зная, что он точно так же освободит меня от уз судьбы, не менее запутанных и неизбежных. И вот, моя пешка, я освобождаю тебя от смерти обыкновенной и неизвестной. Ты предназначен для великих дел.