Архаон Вечноизбранный (Новелла) - 4 Глава

«Клянусь своей душой, я мог бы рассказать

Великую исторью,

И на плечи нашего героя даровать

Время испытаний, преображения и горя».

Кауфман, «Сага о Фарамонде» (Припев)

Флашганг, Ривер Роад

Хохланд

Боевая связь, Имперский Год 2420

Это был первый теплый день в Зоммерцайте, и Дидерик Кастнер почувствовал, как солнце коснулось металла его лат. Он покачивался в седле в ленивом ритме неторопливой походки Оберона. Флашганг жужжал от метавшихся стрекоз и журчал в своем извилистом путешествии на юг, направляясь к могучему Талабеку.

— А заповеди, которыми мы руководствуемся? — обратился Кастнер к своему оруженосцу.

Эмиль Экхардт ехал рядом со своим хозяином, а конь молодого сквайра, в свою очередь, тащил за собой третье вьючное животное. Поверх вьючного животного, со связанными руками и ногами под брюхом лошади, лежал завернутый в одеяло труп.

— Для укрепления, — сказал Эмиль.

— А для чего?

— Слуги Зигмара должны быть сильными… — сказал Эмиль.

— … как в уме, так и в теле, — добавил Кастнер.

— … как узы, связывающие их, одного имперца с другим.

— Зигмар был объединителем враждующих племен, населявших эти древние земли, — сказал Кастнер. — Он собрал их силы, чтобы они могли встретиться лицом к лицу с испытаниями прошедшими и грядущими, как единое целое. Наш священный долг — поддерживать то, что он создал. Ни один человек не может назвать себя армией, нацией, народом. Зигмар хотел, чтобы мы стали частью чего-то большего, чем он сам. Он одновременно и щедрый, и скромный Бог-Король. Мы любим его за это. Продолжай.

— За честь, — сказал Эмиль своему хозяину.

— Как?

— Следуя примеру Хельденхаммера, — сказал Эмиль. — Донося свое учение до людей через действие.

— Зигмар не был учителем, — поправил его Кастнер, — не был наставником в общепринятом смысле этого слова. Нет никаких его сочинений, которые можно было бы изучать. После него не осталось никаких работ. Его наставления заключались в его поступках. Его манеры в его характере. Он доверяет нам поддерживать его дух живым в нашем стремлении к его примеру. Храбрый в бою и любящий свою землю. А третья заповедь, которая руководит нашим орденом?

— Защищать.

— Дальше.

— Мы — яркое предзнаменование, — уверенно сказал Эмиль, — вселяющее страх в тех, кто приносит страх в Империю. Мы — когти грифона, вырывающие сердце из тьмы внутри наших собственных границ. Мы — молот в руках Зигмара, которым он будет размахивать сквозь века, нанося удары врагам вне пределов его досягаемости. Невинные — наша забота, слабые — наше бремя, а тех, кто хочет воевать во имя Бога-Короля, мы называем братьями. Вы довольны, учитель?

— Это сослужит нам хорошую службу, — сказал Кастнер с едва заметной гордостью на своих обычно мрачных губах.

Довольный тем, что угодил своему господину, Эмиль погрузился в самодовольное молчание.

— Расскажи мне, сквайр, — попросил Кастнер. — А зачем нам тащить измученный личинками труп Юриана Спартака обратно во Флашфурт?

— Чтобы сжечь его, господин.

— Но чему это может послужить?

— Мы сожжем его перед народом, — сказал Эмиль, — чтобы он всегда помнил об этом. Так они будут знать его только как человека, а не как какую-то темную легенду своего прошлого.

— Ты не можешь убить легенду, — сказал Кастнер. — Юриан Спартак должен быть мертв в сердцах людей. Только уверенность в его конце должна оставаться на языке и далеко разноситься на крыльях праздных сплетен. Они должны увидеть, как горит чудовище, ибо тогда они не будут его бояться. Они не будут бояться того, во что он превратился. Они будут лучше подготовлены к тому, чтобы противостоять такому злу, если встретятся с ним снова.

— Разве такой поступок не таит в себе опасности, господин? — спросил Эмиль.

— Объясни.

— Разве мы просто не подвергаем невинных разложению, которое они предпочли бы забыть или вообще никогда не видеть?

Кастнер нахмурился.

— Неужели ты не понимаешь? — серьезно сказал Кастнер.

— У меня есть сомнения… — признался сквайр.

— По твоей руке ползет паук, — предположил храмовник.

— И?

— Ты отбрасываешь его прочь, — продолжал Кастнер. — Через несколько мгновений ты снова отряхиваешь руку – но там не было никакого паука.

— Разве это не хорошо? — спросил Эмиль.

— Это твой страх вернулся, — сказал ему Кастнер. — Страх, который теперь живет внутри тебя, придавая твоим кошмарам форму и функцию. Она притягивает тебя к себе и делает частью того, что ты ненавидишь. В глубине души ты знал бы, что тебе нечего отмахиваться, если бы паук все еще сидел раздавленный в твоем кулаке. Мы охраняем границы империи Зигмара. Мы патрулируем дороги и леса его древней земли. Однако мы не можем стоять на страже душ каждого из его народа. Действия будут говорить в наше отсутствие.

— Да, милорд, — послушно ответил Эмиль.

— Сколько женщин просыпается от детских криков и пережитых ужасов? Сколько сыновей Флашфурта отправилось бы в погоню за Юрианом Спартаком и его бандой разорителей? Многие ли хотели бы этого, если бы не холодок трусости в их костях? Жертвенность проедает свой путь через жертву, оставляя тьму, которую могут использовать Разрушительные Силы этого мира. Зигмар не породил целую нацию жертв. Народ должен иметь возможность жить спокойно. Есть причина, по которой мы сжигаем и хороним наших мертвых. Мы должны быть в состоянии двигаться дальше с чистой совестью. Жить своей жизнью, не задумываясь о том, что было и что могло бы быть.

— Да, господин.

Кастнер не был уверен, что сквайр действительно все понял. Он мягко натянул поводья, заставив Оберона отступить назад. Он перегнулся через волочащуюся за ним вьючную лошадь Эмиля и, потянув за веревку, привязывавшую к ней тело, освободил узелок с одеялом. Тело упало на дорогу с глухим стуком и брызгами гнилой мульчи и личинок. Грязное одеяло распахнулось, открыв взору Юриана Спартака. Спартак из Железной Реки. Спартак Черниговский. Спартак из Орды Перемен. Спартак из Капризной Плоти. Кислевит принял больше имен, чем форм, что затруднило бы его поиск, если бы не серия колдовских убийств, совершенных его боевым отрядом в деревнях и усадьбах вдоль Драквассера. Однако все началось во Флашфурте, и Кастнер твердо решил, что именно там все и закончится. Эмиль уставился на отвратительного чемпиона Хаоса, прежде чем инстинктивно отвернуться.

— Посмотри на него, — резко приказал Кастнер. Эмиль с отвращением повиновался. — Посмотри на это зло. Нечеловеческая плоть вырвалась наружу, но тьма все еще там, в своей Разрушительной Форме. Даже в смерти он хочет увести тебя от твоих мыслей – в место страха и сомнений, где он царит безраздельно. В смерти он делает это так же, как делал это в своем отвратительном полураспаде, там, куда ты выстрелил.

Эмиль посмотрел вниз на бесформенного воина. Его арбалетный болт все еще торчал в сгорбленном плече, где выросла вторая рогатая голова, жаждущая отделиться от первой плотью. Отвратительные паукообразные конечности какой-то новой трансформации бесполезно свисали с медвежьей шкуры его бронированной спины, а ноги и ступни воина были ногами ужасной птицы: чешуйчатые, когтистые и мощные. Кроме этого, в бойне и гниении почти ничего нельзя было разобрать. Терминус, меч Кастнера, вырубал, тесал и отрубал куски от этой штуки с холодной эффективностью. С серповидным посохом, расколотым надвое, и коронной эмблемой своего губительного покровителя, разбитой вдребезги, рыцарь Двухвостого Светила резко развернулся. Его широкий клинок храмовника был подобен циклонной Буре Плоти, которую Юриан Спартак обрушил на Флашфурт, Гарссен и Аресдорф и попытался нанести визит зигмаритскому храмовнику. Когда Терминус прорубил броню и хитин на спине проклятого воина, перерубив позвоночник чемпиона и почти разрезав его пополам, Спартак Капризной Плоти вспыхнул вызывающим рвоту цветком окончательных превращений, пока, наконец, изменения не замедлились и не стали неподвижными, как застывающий воск вокруг свечи.

— Ты можешь узнать своего врага, — сказал Кастнер, когда сквайр уставился на нечестивый труп, — и не стать им. Вот какое бремя оставил нам Зигмар. Оно очень тяжелое и заставляет нас быть сильными для нашего же блага. Понимаешь?

— Да, — сказал Эмиль, не сводя горящих глаз с изрубленного трупа. Он поднял глаза на рыцаря, и Кастнер понял, что это так.

— Может быть, мы отвезем это чудовище обратно во Флашфурт? — спросил Кастнер.

— И посмотрим, как он горит за свои злодеяния, — добавил Эмиль. Рыцарь и оруженосец спустились с коней, вместе уложили в мешки и положили несчастный труп на спину вьючной лошади.

Кастнер услышал скрип сандалий по дороге. Вверх по речной дороге, извиваясь, шел Горст. Флагеллант, казалось, погрузился в свои мысли о неминуемой гибели и грядущей катастрофе. Его голова была безволосой от навязчивой идеи и беспокойства, что придавало ей вид черепа, сидящего внутри толстых прутьев железной клетки-лица. Его рваная одежда свисала с острых костей изможденного тела. Его губы бормотали непрерывный поток безумия-предупреждения и предзнаменования, не имеющий ни малейшего значения или значения. Вокруг кривого каркаса флагеллант обернул тонкие цепи и тяжелые замки, которые связывали их с его целью.

Кастнер нашел его сидящим на ступенях величественного собора Зигмара в Альтдорфе. Такие обреченные на гибель фанатики часто собирались перед храмом, высматривая признаки надвигающегося апокалипсиса или Великой войны в приходах и уходах жрецов Бога-Короля и храмовников. Когда Дидерик покинул собор два года назад, Горст встал и без всяких объяснений последовал за рыцарем. Эти двое никогда не говорили о причинах смерти Горста, и хотя казалось, что он понимает те немногие указания, которые Кастнер дал ему за это время, он никогда не отвечал ему тем же. В этом смысле Кастнер стал думать о флагелланте как о собаке. Он всегда шел по своим следам, склонив голову в ожидании какого-нибудь слова или кусочка пищи. Эмиль никак не мог найти в себе силы сжалиться над этим сумасшедшим, приняв его в лучшем случае за паразита или нищего, а в худшем – за потенциального вора или перерезателя глотки. Кастнер часто шутил, что сквайр пойдет дальше флагелланта – дав в качестве причины большее количество лет службы.

— Что это было? — спросил Эмиль. Раздался звук, который не был ни звуком ветра, ни бульканьем ленивого Флашганга. Это был не скрежет лат Кастнера и не приглушенный звон цепей Горста. — Это что, ребенок?

Кастнер прикусил нижнюю губу, но придержал язык. Эмиль отошел от вьючной лошади и направился к берегу реки. Кастнер ждал продолжения.

Раздался голос сквайра:

— Господин, – сказал он, — это младенец … младенец … на воде.

Действительно, медлительный канал нес вниз по течению пронизанный корнями дерн из тростника и веток. В гнезде лежал сверток пеленок. Из пеленок доносились крики новорожденного. — Милорд?

— Иди, — сказал ему Кастнер. — Если ты считаешь, что это необходимо.

Эмиль поплелся вниз по заросшему сорняками берегу, его шаги разрывали листву. Внизу, в воде, где грязь и ил пытались захватить его сапоги, сквайр потянулся к дерну и притянул его к себе. Крики ребенка стихли, когда над ним появилось еще одно лицо. Прижимая к себе пеленки, Эмиль проделал трудный подъем, стараясь, чтобы младенец не упал вместе с ним.

— Кто же мог такое сделать? — сказал Эмиль, подходя к своему хозяину со спасенным ребенком. — Во имя Зигмара, неужели у этих людей нет ни стыда, ни совести?

Кастнер одарил сквайра жестким взглядом.

— Наверное, нет, — согласился он, выжидая что будет.

Эмиль откинул пеленки, чтобы осмотреть ребенка на предмет повреждений. Но он ничего не нашел. Он нашел нечто совершенно иное. Младенец внезапно упал на землю. Руки сквайра были широко раскрыты. Он уронил сверток с пеленками, чудовищного младенца, тот ужас, которым был младенец. Его шаги привели его обратно к реке. Ребенок снова закричал в высокой траве на обочине дороги. Эмиль поднял глаза на Кастнера, а затем снова перевел взгляд на непокрытую измененную фигуру.

— А вы знали?

— Я так и думал, — сказал храмовник. — В этом нет ничего необычного. Продукт какой-то извращенной связи. Вынашивая такой ужас, мать, возможно, не сможет заставить себя покончить с собственным потомством. В конце концов, это все еще ее ребенок – несмотря на то, что он носит отвратительные знаки темной милости.

Эмиль ничего не сказал. Он просто смотрел на бесформенного младенца, кричащего о своем несчастье в небо.

— Возможно, она думает, что ее ребенок может найти дорогу к кому-то с большей силой и более крепким сердцем.

Эмиль перевел взгляд с ребенка на арбалет, висевший у него на седле.

— Я не могу, — сказал сквайр.

— Слуги Губительных Сил не всегда будут представляться Юрианом Спартаком, истекающим кровью своих невинных жертв. — Ты должен покончить с этим порождением тьмы, — сказал своему оруженосцу храмовник, — как велит твое призвание.

— Я не могу, — жалобно сказал Эмиль.

— Разве ты не читал Рендсбергера? Что скажет по этому поводу демонолог фон Бильдхофен?

Эмиль отрицательно покачал головой. Оруженосец услышал вздох Терминуса, освобождённого из седельных ножен. Оруженосец продолжал трясти головой.

— Милорд, нет.

— Ты готов защищать такое зло от стали Зигмара?

— Уверен, этот ребенок не наш враг, — сказал Эмиль.

Держа огромный меч в двух перчатках, чьё тяжелое лезвие зависло над визжащим младенцем, Кастнер приготовился.

— Мы находим наших врагов на темном пути. Может быть, ты решил присоединиться к ним в этом деле?

— Нет, хозяин.

— Тогда ты знаешь, что необходимо. То, что нужно. Эта штука дарит нам благословение Разрушительных Сил, — мрачно настаивал Кастнер.

— Разве боги не могут решить, жить ему или умереть?

— Мы — их орудие, — сказал Кастнер, поднимая клинок. — Это решено.

Эмиль отвел взгляд.

— Я не могу смотреть, — сказал ему сквайр.

Перчатки Кастнера заскрипели на рукояти меча. Он замер.

— Тебе еще многому предстоит научиться, сквайр, — наконец произнес храмовник, прежде чем убрать свой клинок от ужасного тела младенца. — Твое образование — мое бремя. Я не подведу тебя, как ты сам себя подводишь. Возьми ребенка на руки.

— Милорд? — сказал Эмиль, и лицо его исказилось от смешанных чувств: стыда, беспокойства и отвращения. Опустившись на колени, Эмиль снова завернул существо в пеленки.

— Отправь его обратно на воду, — приказал Кастнер. — Ты еще увидишь ошибку в своем милосердии.

Эмиль спустился обратно к воде и положил кричащего ребенка на дерн из сплетенных водорослей, прежде чем столкнуть его обратно в вялое течение. Когда он вернулся, Кастнер уже сидел в седле, и его взгляд был полон упрека и печали. Зная, что разочаровал своего хозяина, сквайр промолчал.

Рыцарь подталкивал Оберона пятками, Эмиль и его вьючная лошадь тащились следом, а встревоженный Горст беспрестанно бормотал что-то себе под нос. Кастнер держался подальше от визжащего ребенка, дерн несся впереди них по плещущейся воде, подпрыгивая на камышовых берегах на противоположном берегу реки. В течение следующего часа храмовник и его оруженосец почти не разговаривали друг с другом. Эмиль знал, что лучше не тревожить сьера Кастнера в таком мрачном настроении.

Младенец заплакал. Вода плескалась у грязных берегов, и лошади с хрустом пробирались по гравию дороги. Эмиль наблюдал за своим хозяином, который, в свою очередь, смотрел вниз по течению, наблюдая за дальним берегом. Внезапно Кастнер выпрямился в седле и вытянул шею, чтобы лучше видеть происходящее. Заставив Оберона остановиться, храмовник соскользнул с коня и повел его к обочине дороги. Эмиль последовал его примеру и опустился на колени рядом со своим скорчившимся хозяином. У Кастнера было только одно слово для своего оруженосца.

— Наблюдай.

Вглядевшись сквозь густую траву вдоль речной дороги, Эмиль увидел, что тростниковый дерн запутался в сломанной ветке, лежащей на берегу. Младенец завизжал – его страдания возрастали вместе с жарой умирающего дня. Эмиль наблюдал. Он молча ждал.

Сердце сквайра глухо застучало в груди, когда из-за деревьев на берег реки выскочила какая-то фигура. Его тело было покрыто пегим мехом, а ноги были длинными и раздвоенными. Посмотрев вверх и вниз по реке, зверь с длинной мордой и короткими рогами козла выхватил ребенка из камышей и прижал к себе. Через несколько мгновений существо снова стало единым целым с лесом.

— Так решили боги, — сказал Кастнер. — Только не те, на кого ты рассчитывал, — Эмиль почувствовал едкий упрек в словах своего господина. — Теперь младенец — наш враг.

— Мой господин…

— Теперь он высасывает желчь из матери, рожденной ненавистью, — продолжал Кастнер, — чтобы занять свое место в племени зверолюдей. Чтобы распространить язву Разрушительных Сил по древним лесам и охотиться на нас в темноте. Калечить. Осквернять. Убивать. Порождать еще больше его чудовищного вида для нашего уничтожения.

— Мне очень жаль, мой господин, — сказал ему Эмиль, не отрывая глаз от песка на своих ботинках.

— К счастью, — сказал Кастнер, поднимаясь на ноги. — Беда не лишена собственных достоинств. Там есть переправа не слишком далеко вниз по течению. Мы возьмем след на берегу реки, и ты пойдешь по следу зверя – как я тебя учил — обратно к его зловонному стаду. Там будет совершена святая работа Зигмара. Не сомневайся. Мы покончим с животными, которые ходят, как люди, и с их грязной добычей.

— Да, милорд, — ответил Эмиль. Он с трудом находил дорогу к тому же пылкому энтузиазму предстоящей битвы, что и его учитель. Это чувство последовало за ним через Флашганг в глубь Драквальда. Свет покинул их, и сквайру пришлось зажечь фонарь. Чтение следов при свете фонаря не было идеальным, и несколько раз оруженосец терял след, в то время, как храмовнику удалось находить отпечаток копыта здесь или сломанные куски сломанной ветки там.

— Таких подкидышей, — сказал Кастнер оруженосцу, — зверолюди считают дарами своих Темных Богов. Их уши всегда открыты для криков страждущих и покинутых.

Следы привели их к намеку на тропу, темную тропинку, вьющуюся между широкими стволами древнего леса. Навязчивый звук скрипящей коры и полыхающих костяных колокольчиков, свисающих с ветвей, плыл в сыром воздухе. Покрытые мхом каменные знаки начали сигнализировать о начале темного и скрытого пути через древнюю путаницу леса. Оказавшись на извилистой тропе, Кастнер и Эмиль услышали далекие крики ребенка. Они догоняли женщину-зверя. Каждый шаг в глубины Драквальда приводил их в проклятые и древние охотничьи угодья этих существ. Вонючая вода стояла в лужах, забитых листьями. Грибы свирепствовали на умирающих деревьях, а миазмы заражали сам воздух, которым дышали путники. Зловоние гнили-болезни и медленной смерти окутывало их своим прогорклым мускусом. Сквозь него жужжали раздутые мухи. Твари, которые гудели вокруг них, ползали по коже и кусали плоть.

Увидев проблеск света в темноте густого леса, Кастнер велел Эмилю погасить фонарь. И снова пара путников присела на корточки, наблюдая, как женщина-зверь, держа подкидыша в своих грязных когтях, приближается к какому-то скрытому лагерю. Впереди показался душный лес. Покрытые язвами листья устилали пол, шурша змеями, паразитами и большими жуками, на которых они охотились, оставляя окружающие ветви голыми. Черные родильные лужи извивались в клубках грязных червей. Толстые стволы мертвых деревьев, казалось, истончились, уступая место кругу грубых менгиров и стоячих камней. В центре бушевал огонь, наполняя лес душным дымом и отбрасывая силуэт женщины-зверя.

Но были и другие. Многие другие. Черные очертания мускулов, копыт и рогов. Некоторые пили кровь и эль, а другие издавали звериный хохот друг над другом. Несколько существ бодались толстыми черепами в пьяном споре, а вокруг них рычали, блеяли и толкали друг друга в тени звери. За костром Кастнер увидел грубый алтарь, импровизированный поверх упавшего камня, где какой-то звериный шаман потрясал посохом, увенчанным звездой из окровавленных рогов, над жертвоприношением. Существо было одето в лохмотья, его мех покрывал мох, а плоть была покрыта цветущими грибами. Из черепа существа торчал один-единственный рог. Позади монстра был Стадный Камень, который он чтил невинной кровью. Священный камень стада светился жаждой и неестественной энергией.

— Зигмар, благослови нас, — прошипел Кастнер. Эмиль не нашел в себе сил повторить. — Это боевое стадо. Наберись смелости, мальчик. Ты не смог убить ребенка, но Бог-Король счел нужным проложить путь к врагам, которых ты убить сможешь. Эти звери — сами дети Хаоса. Мы сдерём с них шкуры во имя Зигмара и снова принесем свет в эту темную часть его Империи.

Осторожно и бесшумно Кастнер вытащил Терминус из седельных ножен и слез с Оберона. Сняв свой крестоносный щит с седла на боку коня, Кастнер просунул руку сквозь толстые кожаные ремни. Даже во мраке на потрепанной поверхности щита отчетливо виднелся имперский крест – символ единства земель Зигмара, когда Бог-Король собрал племена с севера, востока и запада Империи вместе с подземными гномами под одним знаменем. Эмиль тоже спустился вниз, взял свой арбалет и натянул тетиву обратно на защелку.

Кастнер отрицательно покачал головой.

— А тебе обязательно? Я не возражаю, что ты охотишься за нашей вечерней трапезой с этой несчастной штукой, но разве ее можно использовать для убийства врагов Бога-Короля?

— Разве это не настоящая охота, милорд? — ответил Эмиль, вставляя болт в паз. Кастнер не одобрял арбалет. Это было не рыцарское оружие. С другой стороны, болт арбалета смог бы пробить и толстую пластину его брони. Или толстую шкуру зверолюда, если уж на то пошло. Он оглянулся на шумное торжество вокруг стоячих камней. Храмовник с подозрением уставился на сморщенного шамана, проводившего свой примитивный ритуал над бойней на алтаре. Такие примитивные существа призывали потусторонние силы, от которых рыцарские доспехи давали столь же мало защиты, как и от арбалетного болта.

— Тогда твоей первой добычей может стать эта рогатая тварь в центре камней, — сказал Кастнер оруженосцу.

— Вы думаете, он ведет это стадо? — спросил Эмиль.

— Надеюсь, это ненадолго, — сказал Кастнер.

— Мне нужно подойти поближе.

Кастнер посмотрел вниз, на Терминус, на лезвие огромного меча, затененное окружавшей его темнотой.

— Давай вдвоём.

Эмиль подумал об оленях и кабанах, на которых он охотился в лесу.

— А они не учуют, что мы идём?

Кастнер кивнул на вьючную лошадь сквайра и на вонючий труп Юриана Спартака, висевший на ней.

— Нас скрывает зловоние разложения, — сказал храмовник. Он снял шлем крестоносца с луки седла Оберона. — Дерись хорошо, — сказал он Эмилю. — Знай, что Бог-Король с нами в этом отчаянном месте. Что он сражается на нашей стороне в грядущем кровопролитии. По моему сигналу.

Эмиль кивнул:

— Удачи вам, милорд.

— Когда твой меч направляется Сигмаром, удача не играет решающей роли, — сказал Кастнер. — Помни это.

Лицо Кастнера исчезло за шлемом. Медленно ступая по грязи и трясине и ведя за поводья Оберона, Кастнер двинулся вперед на боевого пастуха. Подойдя ближе, он увидел, что драки, пьянство и танцы горцев маскируют их приближение. С гнилостным зловонием Спартака, скрывающим сладкий запах их нетронутой плоти от шамана и его боевых псов, рыцарь и его оруженосец добрались до внешнего круга стоячих камней. Грубо вырезанные руны и символы почитания демонов, забрызганные старой кровью, покрывали древние обелиски. С лишенных листьев ветвей навеса над головой свисали висячие клетки из окаменевшего дерева. В каждом содержался жалкий экземпляр. Пленники-мужчины, женщины и дети – были собраны звериными охотничьими отрядами, чтобы принести свежую жертву своим нечестивым богам и плоть для своих урчащих желудков. Псы войны, охотившиеся на них, были закованы в землю цепями под пленными. Они постоянно прыгали, грызли клетки, рыча и лихорадочно пуская слюни из пасти.

Звук уродливой смерти — влажный и пронзительный — прорезал напыщенность звериного сборища. Рискнув выглянуть из-за стоячего камня, Кастнер увидел шамана, раскинувшего руки, держащего свой посох и истекающее кровью сердце в своих отвратительных когтях. Он что-то блеял звездам, а вокруг его грязного одеяния роилось потревоженное облако мух. Шаман ткнул посохом в сторону клеток, призывая еще одну жертву к своему темному алтарю.

Повернув шлем, Кастнер выглянул из-за другой стороны своего камня. Из-за раздутого ствола больного дуба показался неуклюжий зверочеловек, стена мускулов и жестких черных волос. На его шарообразных, лохматых плечах помещался крупный рогатый череп. Могучие рога быка доминировали над чудовищной головой, в то время как его длинная морда несла проклятие существа, порожденного демоном на скоте. Из его ноздрей повалил пар, когда он разогнал рев и звериное веселье. Несколько пьяных в стельку зверолюдей не смогли убраться достаточно быстро, чем вызвали из груди чудовища раскат грома. Сокрушающий череп кулак обрушился на голову первого козла, и зверочеловек рухнул в грязь. Второй был схвачен за мохнатые плечи и отправлен в бессознательность воловоголовым зверем. Все это также произошло под рёв и праздничное блеяние стада. Твари расступились перед зверочеловеком, оставив на его пути только боевых псов. Бык яростным пинком переломил копыто одной из охотничьих собак. Туша взмыла в воздух, прежде чем ее обрушило обратно на землю на цепочке, прибитой кольями. Через несколько мгновений скрежещущие дворняги распластались на лесной подстилке, скуля от покорности.

Кастнер наблюдал, как бык слушает наставления скверны от своего блеющего шамана. Ворвавшись в висячие клетки и заставив их скрипеть и раскачиваться, монстр вызвал рыдания и полные обреченности вопли заключенных внутри. Люди были сломлены. Они наблюдали, как их число сокращалось, один за другим забивались они на алтаре и раздирались на кости для пиршества отвратительного стада. Только одна из них, казалось, сохранила в себе остатки борьбы. Судя по ее виду, это была всего лишь девушка. Кастнер наблюдал, как ее ноги метнулись к чудовищу из висячей клетки. Девушка подавилась смехом.

— Отойди от меня! От тебя воняет, — крикнула девушка. Бык потянулся к ней, но она уперлась ногами в клетку. — Неужели ты так же глух, как и безмозгл, мерзость ты этакая? Иди и найди себе вертел.

Кастнер был поражен духом девушки, которая была на вид не старше Эмиля. Она была одета в лохмотья, которые когда-то могли быть одеждой, сделанной из материала, который когда-то был белым. У этой девушки была безрассудная самоуверенность и злой язык юности. Глаза у нее были темные и дерзкие, а волосы по-мальчишески коротко подстрижены и выглядели на голове как горшок. Кастнер и раньше видел такие стрижки — у сестер-послушниц и весталок религиозных орденов. Стоя на виселице, она прижимала к животу сверток: стопку томов, перевязанных бечевкой.

Когда зверочеловек схватился за деревянные прутья клетки, девушка пнула их своими сандалиями.

— Отвали, вонючий урод.

Девушка определенно не походила на сестру. Ярость капала из дымящейся морды быка. В ушах у него звенело от блеяния шамана и наглости девушки. Легким движением мускулистых рук и плеч чудовище разорвало клетку на части, заставив сестру-послушницу упасть в собачье логово внизу. Клыкастая гончая подняла голову, чтобы огрызнуться на девушку. Размахивая книгами на длинной бечевке, девочка шлепнула её по морде. Огромное копыто опустилось рядом с ней, с хрустом вдавливая собаку в землю за ее дерзость. Девушка закричала, когда бык схватил ее за ноги и потащил через болото к алтарю. Цепляясь за грязную землю, девушка обнаружила, что потеряла свою стопку книг. Она потянулась за бечевкой, но чудовищный шаг быка быстро унес ее за пределы досягаемости. Когда зверочеловек зашагал прочь, псы войны поднялись из своего раболепия и сомкнулись вокруг свёртка с книгами, словно рычащие ворота.

Кастнер снова обошел стоячий камень, Терминус, казалось, горел в его руках. Бык положил свои огромные окровавленные руки на девушку, издав еще один вопль удивления, но чудовище просто схватило ее, как мешок с зерном, и швырнуло на алтарь. Лежа в разрубленных останках предыдущего жертвоприношения, послушница-сестра била ногами и маленькими кулачками, выбивая головки поганок и осевшие грибки из плоти шамана. Бык сердито смотрел на жертву, его зловоние было невыносимым, а горячее дыхание клубилось вокруг них. Шамана с козлиной головой, казалось, забавляло сопротивление девушки, его желтые зубы были оскалены, а зловонное тело сотрясалось от болезненного смеха.

— Я слышу, как твой пастух зовет тебя, бледнолицый, — сказала девушка, ударив старика. Она была проста и груба на язык, но ее дух был неукротим. Шаман протянул к ней покрытые плесенью руки. — Не прикасайся ко мне, — сказала она, плюнув в зверя. Девушка попыталась выбраться из запекшейся крови, но посох шамана внезапно опустился ей на горло. Он одновременно прижимал ее к алтарю и мешал дышать. Она вцепилась в него когтями, но темная энергия текла сквозь чудовище, и оно было неподвижно, как дерево. Козлиная усмешка исчезла с мохнатых губ старика. Он двинулся вперед с когтем, все еще мокрым от крови. Девушка попыталась прикрыться, пока его рука исследовала ее изодранные одежды, вытаскивая из них маленький серебряный молоток на цепочке. До шамана, как и до Кастнера, дошло, что эта девушка была кем-то вроде послушницы или сестры религиозного ордена.

С последним вздохом и посохом поперек горла девушка прошипела:

— Мой … Бог-Король… поразит…тебя…

Шаман разразился блеющим смехом. Это было заразительно. Твари боевого пастуха присоединились к празднику в диком веселье. Как наложница вражеского бога, жертва девушки принесет много благословений от их темных покровителей. Взяв с алтаря кремневый нож с острым лезвием, окрашенным в красный цвет многими жизнями, которые он забрал, шаман поднял его над туловищем бьющейся девушки. Глаза шамана закрылись, и его губы опустились до блеяния и заклинаний, чествующих демона.

Кастнер встал, гладкий металл его лат скользнул вверх по покрытому мхом камню. Храмовник был напряжен. Его разум и тело были готовы к предстоящей бойне. Он все это время наблюдал и ждал. Враги были подсчитаны. Каждому грубому силуэту было позволено показать себя, меру своей досягаемости и вероятное намерение. Рыцарь знал по рогам и стойкам, какие звери будут сражаться, а какие разбегутся. Он знал, какие существа были далеки от своего грубого оружия, а какие сошли с ума от эля. Он знал то, что должно было умереть первым. Те, что будут испытывать его своим даром и жестокостью. Бык. Сморщенный шаман. Он посмотрел на Эмиля. Арбалет оруженосца был уже поднят и лежал на противоположном камне.

— Сейчас, — сказал ему Кастнер, опустив шлем и постукивая им по нагруднику.

Оборванные уши шамана насторожились. Его глаза открылись и повернулись в своих глазницах. Нарушители. Незваные гости на нечестивой земле. Новые жертвы для стадного камня. Его толстый язык обвился вокруг проклятий и древних чар.

Лошадь Эмиля встала на дыбы с неожиданной свирепостью. Оруженосец инстинктивно дернулся, посылая вперёд свой болт. Стрела арбалета рванула лохмотья шамана и разлетелась вдребезги об стадный камень позади. Конь сквайра был не в себе. У существа остекленели глаза, и оно сверкнуло копытами. Эмиль пригнулся и попятился из-под прикрытия обелиска, когда подковы его коня со свистом ударились о камень. Вьючная лошадь была поражена точно так же, она била и отбрасывала труп Юриана Спартака со спины. Это не имеет никакого отношения к мертвому воину Хаоса, решил Кастнер. Это был шаман, утверждающий свою власть над дикой природой своих сородичей-зверей.

Кастнер увидел, как глаза Оберона остекленели, словно северное озеро. Губы жеребца скривились от длинных острых зубов. Рыцарь должен был действовать быстро. Кастнер бросился на коня, его кольчуга и покрытый металлом кулак подняли вверх щит крестоносца, размозжив коню череп. Животное отшатнулось назад, лишившись чувств и влияния заклинания. Его ноги подкосились, и жеребец рухнул на землю без сознания. Перчатка храмовника зигмаритов заскрипела на конце большого меча. Он был менее сентиментален в отношении коня и вьючной лошади своего оруженосца, которых они недавно подобрали в Бергсбурге. Клинок крестоносца прошел между свирепыми копытами вставшего на дыбы коня и вошел ему в грудь. Вытащив широкий клинок из пробитого сердца лошади, Кастнер резко обернулся. Терминус прошел сквозь горло вьючной лошади прежде, чем конь Эмиля коснулся земли.

— Еще раз, — прорычал рыцарь сквозь шлем оруженосцу, который перезаряжал свой арбалет.

Огонь бушевал вовсю. Боевое стадо вспомнило что оно такое. Кувшины с элем были брошены на стоячие камни круга. Мускулистые силуэты приближались к храмовнику. Сначала Длиннорогие. Дикари, уже испытанные в бою с зеленокожими и крысолюдьми. Монстры, которые убили достаточно и прожили достаточно долго, чтобы наслаждаться признательностью своего стада. Однако они никогда не встречали рыцаря Двухвостого Светила. Они никогда не встречались с Дидериком Кастнером. Их звериная плоть была жесткой и жилистой, пронизанной сухожилиями и крепкими костями. Терминус рассек ее, как взбитые сливки. Кастнер стал обрамлённым огнём силуэтом среди зверолюдей, показывая то, чего он добился и изобрёл на своих тренировках.

Зверолюди же, напротив, были дубинщиками, предпочитавшими отбиваться топорами и каменными молотами. Их оружие было грубым и ржавым, но сила, с которой они размахивали им, подпитывалась ненавистью и была варварской. У них не было никакой организации или рассмотрения тактики, только звериная хитрость и рога у монстров большего размера, которые пытались ударить ими первыми. Воину, даже рыцарю ордена храмовников, передвигающемуся в изнурительных ограничениях металлической пластины, было легко потерять себя в бою. Стать таким же животным.

Погибшие были в плену у Кровавого Бога – их ярость была бессмысленной жертвой. Такие люди были ничуть не лучше тех зверей, которых Кастнер разрывал на части дисциплинированными ударами и выпадами своего клинка. Кастнер рассудил, что лучшие воины продумывают свой путь в битве. Они знают, где будет находиться их клинок за мгновение до того, как он приземлится. Знают, где потребуется служить их щиту, прежде чем произойдет роковая посадка топора. Человек, который сражается только инстинктивно — даже самый способный дикарь – не может знать таких вещей. Он не мог предугадать смертоносные предпочтения своего врага и не мог учиться у них в середине боя. Битва была серьезной игрой стратегии и мастерства, как те, в какие играли с досками и причудливыми фигурами. Способные игроки могли полагаться на отрепетированные ходы, одновременно используя слабые места противников, когда они были раскрыты перед ними.

Терминус отрезал конечности от мускулистых торсов и снимал головы с плеч. Потоки горячей звериной крови плыли вокруг рыцаря, когда лучшие звери стада устилали землю внутри круга. Щит Кастнера впитал разочарование и отчаяние вооруженных топорами монстров, которые ревели на него так, словно это что-то значило. Атака продолжилась когда Кастнер вонзил свой клинок в трупы их собратьев-дикарей. В промежутках между такими хирургическими ударами храмовник находил момент, чтобы нанести ответный удар существам, стоявшим позади него, разбивая челюсти в козьих черепах крестообразной гардой своего меча и отбрасывая чудовищ обратно к яростному пламени.

Когда бойня развернулась, а боевое стадо начало приходить в себя от пьяного шока, вызванного вторжением, шаман взмахнул кремневым ножом в воздухе, жестом приглашая орды меньших тварей и чудищ продолжать бойню. Поскольку лучшие мясники стада были разрублены на части бесстрашным рыцарем, мало кто из зверолюдей смаковал подобное предложение. С прокисшим элем в животах, с копьями и дубинками, болтающимися в когтях, они колебались.

Во время набега или кровопролитной резни в деревне шестеренки варварской бойни обычно смазывались кровью, пролитой звероловами и длиннорогими – теми самыми существами, через которых рыцарь в доспехах прокладывал себе путь. Когда низшие существа и зверолюди убегали в темноту леса, многие дикари стада думали сделать то же самое. Однако, сделав несколько шагов назад, они были остановлены громовым ревом Быка. Зверь выхватил широкий клинок дровосека у ближайшего существа и с ревом отрубил ему голову начисто. И этот звук, и ярость гнали воинственную стаю вперед, словно шторм за их спинами, через каменный круг к рыцарю-тамплиеру.

Шаман испуганно заблеял на Быка, боясь оскорбить его богов и намереваясь завершить жертвоприношение. Крутя топор в своем огромном кулаке, зверь поймал его и запустил рукоятью оружия поверх лезвия в дерево, поддерживающее висячие клетки пленников. Вонзившись в больной ствол, топор прорезал поддерживающие их веревки. Клетки с грохотом упали на землю между боевыми псами стада. Как и лошади, собаки были доведены до безумной дикости заклинаниями шамана. Пленники завопили от ужаса, когда их клетки разлетелись вдребезги, а больные пасти собак набросились на них, отрывая плоть от костей.

Последний из звероловов был четырехрогим чудовищем, которое, как думал Кастнер, он уничтожил в первых нескольких убийствах. Чудовищное существо, движимое каким-то звериным нежеланием умирать, размахивало булавой, сделанной из вонзенных клыков какого-то саблезубого монстра. Дважды оружие пробивало щит Кастнера и даже пронзило его пластинчатый наплечник в плечо.

Когда Кастнер отрезал зверочеловеку кусок своим огромным мечом, тварь в ответ резанула его своим тагомайзером, Эмилю стало трудно стрелять. Он уже некоторое время держал арбалет у глаза. Каждый раз, когда он готовился выстрелить, бронированная фигура Кастнера или бьющееся тело одной из его грубых жертв двигались перед мишенью. Когда Эмиль двинулся вперед, чтобы лучше стрелять, зверолюди присоединились к драке – некоторые направились к оруженосцу и были перехвачены Кастнером.

Шаман с закрытыми глазами произносил ритуальные заклинания на каком-то темном языке, держа свой кремневый клинок над грудью девушки. Грудь послушницы быстро вздымалась и опускалась в тревоге, посох существа удерживал ее на алтаре. Она оттолкнулась от посоха, но тот не сдвинулся с места. Бормотание прекратилось. Нож поднялся вверх. Цель Эмиля не заставила себя ждать. Оруженосец послал вперёд болт. Он просвистел между Дидериком Кастнером и четверорогим Зверем, с которым он обменивался ударами.

Шаман действительно заметил это. Стрела — которая была прямой как правда — нашла свой путь между тревожными глазами существа. Он ударился о могучий стадный камень за своей спиной, кремневый нож со стуком упал на алтарь. Жуткий посох последовал за ним. Соскользнув вниз по стадному камню, шаман был мертв к тому времени, когда он достиг покрытой язвами земли. Сестра-послушница выпрямилась, схватившись за горло. Она кашляла, ругалась и пыталась отдышаться.

Послышалось рычание. Послышался лай. И он становился все ближе. Эмиль обернулся и увидел, что громадный бык протопал сквозь лишенных плоти пленников и выпустил боевых псов. Зверь возвышался над скованными цепями созданиями, фыркая своей ненавистью на оруженосца, прежде чем с грохотом двинуться обратно к рыцарю-зигмариту и орде звериных сородичей, которых он выпустил на него. Эмиль закрепил стремя на сапоге и лихорадочно перезарядил арбалет.

— Милорд, — сказал он, и эти слова слетели с его губ, как последнее сожаление. Подняв арбалет, он вонзил болт в существо-лидера, пригвоздив его к земле. Он перезарядился. Стая неслась дальше.

Кастнер посмотрел на сквайра, а затем снова на четырехрогого зверя, стоявшего перед ним и отказывавшегося умирать. Позади чудовища стояла орда перепуганных быков-зверолюдей, несущихся с копьями и кривыми дубинками. Еще одна гончая упала.

— Хозяин! — позвал Эмиль, вбивая в ствол дерева третью дворняжку.

Кастнер швырнул Терминус на землю, лезвие дрогнуло в мягкой земле, и позволил клыкастой булаве зверочеловека погрузиться в его щит. Отбросив оружие в сторону и освободив свои перчатки, рыцарь схватил существо за рога и боднул его в морду своим крестоносным шлемом. И еще раз. И еще раз. Когда изуродованное лицо зверочеловека расплескалось по шлему, Кастнер отпустил его, позволив твари упасть навзничь.

— Доставай свой клинок! — прорычал Кастнер через каменный круг, поднимая свое собственное оружие.

Стая уже почти настигла сквайра. Эмиль приготовился к следующему выстрелу, но понял всю тщетность этого действия. Позволив арбалету упасть, он вырвал свой короткий клинок из ножен и отбросил в сторону первую из собак. Другой пёс бросился на него и получил такое же обращение. Каким-то образом в разворачивающемся хаосе Эмиль вспомнил полученные на тренировках навыки. Дисциплинированные удары и порезы, которым научил его Кастнер. Движения, которые подходят короткому клинку и неопытному фехтовальщику.

Но их было слишком много. Слишком много пар челюстей. Слишком много обезумевших от крови гончих терзали его ноги, цеплялись за руки, прыгали на оруженосца и тащили его вниз. Эмиль скрылся под грудой изможденных тел, хлестких хвостов и жутких пастей, тянувших его тело в разных направлениях.

Кастнер видел, как время от времени мелькало лезвие и раздавались отдельные визги животных, которым не повезло оказаться пронзенными им. Однако сквайр был ранен и нуждался в помощи. Храмовник сделал несколько решительных шагов в сторону кричащего оруженосца, но собаки уже тащили его изрезанное клыками тело к деревьям. Шаги Дидерика превратились в неуклюжий бег, усталость и тяжесть лат тянули его вниз. Он почувствовал, как один из монстров врезался в его щит, словно упряжка атакующих жеребцов во главе бегущей кареты. Кастнер завалился на бок, едва не споткнувшись о собственные бронированные ботинки. Он чуть не упал, и Кастнер знал, что это был бы конец его жизни. Лежа на земле в полной пластинчатой броне, он был бы легкой мишенью для кривых копий.

Самобичевание шипело в его груди. Он не мог спасти сквайра, не спасая самого себя. Он был бесполезен для мертвого Бога-Короля. Кастнер зарылся ботинками в грязную землю. Орда рванулась вперед. Рыцарь с ревом отшатнулся назад.

— Зигмар, — прошипел он в своем крестоносном шлеме. — Мой Бог… мой король…

Кастнер тяжело вздохнул. Удары посыпались на его доспехи с боков дождем. Он задохнулся, когда копье проскользнуло между пластинами лат и вонзилось, горячее и злое, ему в бок. Прорезав проход Терминусом, он протиснулся в центр толпы. Каждая дворняжка и полукровка хотела умереть. Желтизна их сердец исчезла. Их обнаженные груди колотились от уверенности в своем количестве, от успеха их жестоких ударов и от надвигающейся смерти рыцаря. У Дидерика Кастнера не было ни малейшего желания оправдывать подобные ожидания.

— Зигмар, дай мне силы очистить эту землю от твоих врагов… — прорычал рыцарь с усилием. Он набросился на толпу перед собой. Его зубы заскрипели под шлемом, а сапоги затопали по земле. Он бросился на щит, а щит — на боевое стадо, будто свет, разгоняющий тьму.

Последний гигантский толчок заставил чудовищ перед ним броситься в объятия собственного огня. Кастнер зажмурился от яркого света, залившего его шлем. Он почувствовал, как по металлу его лат быстро пробежал жар. Разгоняя толпу перед собой, храмовник сам наполовину шагнул в огонь. Силуэты его врагов, которые несколько мгновений назад били рыцаря своим оружием, теперь били сами себя – блея и визжа – так зверолюди пытались погасить пламя, лизавшее их лохматый мех.

Кастнер повернулся, и жар, пробравшийся сквозь его доспех, обжег кожу. Когда часть орды была охвачена пламенем, а остальные не желали следовать за ними, рыцарь остался один. Молот ударов, сыпавшийся на его выпуклую пластину, прекратился. Копья не смогли пронзить его плоть. Мускулистые тела больше не сталкивались с его собственным. Зверолюди сбились в кучу. Они представляли собой стену из острых наконечников копий и грубого оружия. Кастнер напомнил им, почему они должны его бояться.

Дымящиеся латы храмовника заскрежетали, когда он встряхнулся, возвращая себе самообладание. Он вытянул из стороны в сторону свою узловатую от напряжения шею. Терминус в его перчатке жаждал крови, и он трижды ударил им по искореженному щиту.

— Ну же! — взревел на них рыцарь. — Ну же! У меня в руках отпущение грехов Бога-Короля. Подойдите и возьмите его…

Один измученный шаг следовал за другим, уводя храмовника в звериные ряды. Зверь с бараньей головой бросился на него с каменным молотом. Он умер. Чудовище с оленьими рогами пыталось пронзить его копьем с раздвоенным концом. Ему тоже настал конец. Короткорогий демон бросился на него со своими зазубренными топорами. Мёртв. Резать. Осевая нагрузка. Щит-крушение. Повторять. Когда его латы остыли, вспыхнула праведная ненависть к темным племенам. Он убьет их всех. Сдерживая пару козлоногих монстров с мертвыми глазами, Кастнер развернул Терминуса вокруг себя, отсекая одну блеющую голову за другой. Оттолкнув зверолюдей назад, он отодвинул щит в сторону и ударил длинным лезвием большого меча по двум тушам. Он убьет их всех. Каменный круг смердел смертью, как никогда прежде. Кастнер обнаружил, что шагает через груды трупов. Зверолюди спотыкались о своих мертвецов. Терминус пел сквозь них, словно клинок был инструментом, на котором играли балладу. Историю драмы и смерти. В основном смерти. Даже когда стадо поредело, а трусливые твари бросились бежать, рыцарь зарубил их, отделив лохматую звериную плоть от широких плеч до ягодиц. Он. Бы. Убил. Их. Всех.

Но Бык – свирепая башня бычьей ярости – отвергло его. Колосс шагнул вперед, потрясая своими могучими рогами и отбрасывая оставшихся зверолюдей в сторону огромными кулаками. Когда разбитые тела его сородичей ударились о деревья и стоячие камни круга, Бык забрал последнюю кровь стада. Козлиная морда негодяя заблеяла от ужаса, прежде чем бык разорвал ее пополам. С кровью и кишками, сочащимися сквозь его огромные пальцы, монстр фыркнул чистой ненавистью на рыцаря, стоящего перед ним.

— Иди сюда, — сказал Кастнер, подзывая его жестом щита. — Во имя Бога-Короля, давай покончим с этим…

Бык бросился на него, копыта его сотрясали землю, как гром. Его голова опустилась вниз. Его роговые наконечники нацелились на тамплиера, темные от засохшей крови. Кастнер принял боевую стойку. Он был готов отступить в сторону от зверя и использовать его собственный импульс, чтобы пропустить его мимо себя. Там он нанесет удар, чтобы свалить это существо – или, по крайней мере, замедлить его. Бык был быстр для чего-то столь огромного, и в последний момент Кастнер решил, что не сможет уклониться от лавины мышц и ярости, обрушившейся на него. Схватившись за щит, Кастнер обнаружил, что его отбросило назад еще до удара.

Загнанный в угол между двумя огромными рогами чудовища, Кастнер был отброшен назад на грубый камень примитивного обелиска позади него. Неуклюжий зверь схватил стоячий камень своими огромными ручищами и, зажав Кастнера между неумолимым обелиском и своим толстым черепом, принялся колотить рыцаря до потери сознания. Кастнер почувствовал, как его щит прогнулся, а доспех смялся вокруг него. Его голова закачалась взад-вперед в шлеме, когда бык ударил его о стоячий камень.

Атака прекратилась, и Кастнер попытался восстановить дыхание. Огромный череп зверя отодвинулся, и рыцарь снова увидел свет костра, каменный круг и тени, лежащие за ним. Единственным живым существом в этом круге была девушка, которая, воспользовавшись тем, что бык отвлекся, пробралась обратно через то, что осталось от растерзанных собаками пленников, чтобы найти свою драгоценную стопку книг.

Кастнер отодвинулся от обелиска, его латы уже полностью соответствовали несовершенству камня. Как призовой боец, загнанный в угол своим противником, Кастнер был отброшен назад. Его щит врезался в грубый камень, металлическая поверхность которого была совершенно бесполезна из-за огромных кулаков зверочеловека. Внезапно щит исчез, сорванный Быком — существом, жаждущим стереть в порошок бронированную фигуру рыцаря и мягкую плоть, лежащую внутри. На Кастнера обрушился кулак. Он едва успел пригнуться. Мохнатые костяшки пальцев зверя выбили камень из монолита. Другая чуть не снесла рыцарю голову, вместо этого ударившись о стену, разбив вдребезги часть обелиска.

Кастнер бросился на грудь колоссального существа. Оно было похоже на стену здания, мускулы выпирали, как кирпичи – у него была своя собственная жестокая архитектура. Кастнер снова ударил его своим потрепанным наплечником — достаточно, чтобы освободить место для Терминуса, ударившим по открывшейся груди, рассекая зверя от груди до соска. Чудовище взревело от боли, выбив широкий клинок из измученной руки рыцаря. Когда меч со звоном отскочил от стоячего камня и упал на мокрую землю, зверь ударил Кастнера кулаком в спину, отправив в полёт через весь круг.

В последующие мгновения рыцарь почти не понимал, где находится. Яркий огонь затмил все остальное. Его треск был невыносимой пыткой. Земля, казалось, двигалась, вызывая тошноту своим движением. Внезапно Кастнер встал. Бык снова набросился на него. Он поднял закованного в броню храмовника и швырнул его, как мешок с зерном, обратно через круг. Он ударился об другой из стоящих камней. Острая боль пронзила его затылок. Когда он открыл глаза, то обнаружил, что его шлем исчез. Он сидел у подножия обелиска. Все, что он мог слышать — это ярость, выплескивающаяся из зверочеловека. Оно рванулось вперед.

Кастнер повалился на бок, его латы дребезжали, как повозка на неровной дороге. Он почувствовал, что постепенно теряет сознание. Копыто зверя врезалось в основание камня, где только что стоял рыцарь. Кастнер с несчастным видом пополз прочь, положив покрытую металлом руку на согнутую руку. Существо бушевало над ним, как буря. Он ударил рыцаря лицом в грязную лужу, по которой он полз, и на мгновение все стало ясно. Стоячий камень издал мучительный стон, когда бык рванул его, опрокинув на скребущуюся фигуру рыцаря. Заманив Кастнера в ловушку ненадолго, неровность обелиска и болотистая почва под его упавшей длиной позволили рыцарю освободить свои бронированные ноги. Не успел Кастнер опомниться, как зверь обрушил на него еще один камень. Рыцарь перекатился на бок по грязи, и грязь с хлюпаньем просочилась сквозь дыры в его латах. Бык схватил сломанный кусок камня, который был больше, чем его собственная голова, и поднял его над своими рогами. Взобравшись на упавшие камни, существо встало над распростертой фигурой рыцаря, мрачно фыркая в ночной воздух от своих усилий. Его руки дрожали. Кастнер перестал ползти. Он откатился назад, чтобы предстать перед бычьим колоссом с заряженным арбалетом сквайра в грязных перчатках. Это было не рыцарское оружие – но оно могло сослужить хорошую службу. Кастнер выстрелил.

Стрела вонзилась в мускулистую грудь Быка. Близкое расстояние похоронило болт прямо внутри монстра. Зверочеловек фыркнул от неожиданного удивления. Его камень оглушительно рухнул на землю, отскочив от опрокинутого обелиска, из которого он появился. Бык, шатаясь, попятился назад через круг смерти, задыхаясь и фыркая, со стенаниями испуганного скота.

Кастнер с трудом поднялся на колени. Его руки дрожали. Голова его казалась легкой, а рана в боку горела при каждом мучительном движении. Он неуверенно поднялся на ноги, его латы скрежетали от усталости. Поставив одну ногу перед другой, рыцарь обошел каменный круг и поднял Терминус с того места, где он лежал, забрызганный грязью и кровью перед основанием грубого обелиска. Меч казался тяжелым в его руках, и рыцарю понадобилось много усилий, чтобы протащить клинок через каменный круг. Бык добрался до окровавленного алтаря, согнувшись пополам, его огромная грудь тяжело вздымалась от затрудненного дыхания.

С большим усилием, чем он мог вынести, Кастнер поднял Терминус над головой, ревя от раскалывающейся боли в боку. Огромный меч обрушился на поверхность алтаря, пробив древний камень насквозь. Бык оттолкнулся от скользкой крови на своей поверхности и рухнул рядом со своим шаманом у подножия стадного камня. Он застонал, одна копытная часть ноги неудержимо задрожала. Он растопырил пальцы своей огромной руки на груди и обхватил болт, пронзивший его громовое сердце. Другая его рука с безмолвной мольбой отмахнулась от зигмаритского рыцаря. Кастнер с трудом обошел разбитый алтарь и закачался над быком в собственных мучениях. Храмовник покачал головой, когда облако горячего дыхания зверочеловека окутало их обоих. Стадный камень выл от неестественной энергии, что использовалась для его создания. Магический камень мерцал, как тень, заряженный приношением стольких душ, убитых в круге перед ним. Бык прижался к нему своим могучим рогатым черепом, как младенец к груди матери. Он всё ещё думал, что его Губительные Повелители спасут его.

— Нет, — сказал Кастнер, его губы были в крови и синяках. Зверь закрыл глаза, мокрые от страха и разочарования. Его рука опустилась в чудовищном согласии. Кастнер снова поднял Терминус и обрушил клинок на толстый череп твари со всей яростью, какую только мог вызвать в своем измученном болью теле. Кровь брызнула на разрушенные доспехи рыцаря, когда он рубил рога и кости. Клинок опускался снова и снова, его колющие движения становились все более дикими. Хотя огонь в его руках уступил этому усилию, огонь в его сердце — нет. Он. Бы. Убил. Их. Всех.

Тяжелый клинок промахнулся, не попав в размозженный череп зверочеловека, врезавшись в неровности стадного камня. Металл клинка странно звякнул о материал, и Кастнер почувствовал, как внезапная агония обожгла его мозг, словно кончик раскаленной кочерги. Боль и удивление были таковы, что рыцарь Двухвостого Светила уронил Терминус в кровь своего поверженного врага и споткнулся у алтаря, зажав перчаткой правый глаз. С его губ сорвался тонкий мучительный стон. Кровь, горячая и густая, пролилась сквозь металлические пальцы и потекла по его лицу. Он попытался что-то разглядеть, но не смог. Моргая своим левым глазом, открытым сквозь кровь и боль, он обнаружил, что не может сделать этого с правым. Его сердце превратилось в тихий шепот. Он взревел от страха и упал на закованные в броню колени. Все, что он мог видеть справа — это глубокая тьма мира, который теперь исчез. Пульсирующее горе. Лихорадочное недомогание. Раскаленное добела отсутствие. Чистый Рок.

Выхватив из руки перчатку, он провел кончиком пальца по окровавленной глазнице и по разбитому глазу. Он почувствовал укол какого-то предмета внутри себя и одновременно мучительную боль, подобной которой он никогда не испытывал. Это было подобно удару молнии, пронзившей разум, бросая все внутри в ужас, темноту и беспорядок, которые последовали за этим. Кастнер попытался собраться с мыслями. Чтобы сосредоточиться на своем пути через постоянные мучения. Терминус, должно быть, ударил кремнистым осколком из камня ведьмы и послал его, как наконечник стрелы, ему в глаз. Схватившись за другую руку, рыцарь в отчаянии и гневе ударил металлическим кулаком по стадному камню. Он был просто глуп. Опрометчив. Иррационален. И он за это поплатился. Он потерял что-то такое, что никак не смог бы вернуть. Это осознание обожгло его.

Храмовник еще некоторое время стоял перед камнем, преклонив колени перед своими врагами. Стыдливая слеза тихо скатилась по одной из залитых кровью щек. От земли шел пар от запекшейся крови. Огонь начал угасать. Сырая краснота рассвета пробивалась сквозь открытое небо.

Кастнер почувствовал, как что-то толкнуло его руку. Это был Оберон. Жеребец легонько ткнулся в него носом, словно не зная, жив его хозяин или мертв. Рыцарь был неподвижен. Конь был не единственным, кого это интересовало. Кастнер поднял голову. Сестра-послушница стояла перед ним на коленях, держа на них переплетенные книги, и, приоткрыв рот, смотрела ему прямо в глаза. Это был полный бардак. Колотая рана в форме паука обнажала темноту внутри. Кровь текла, как слезы, от его разрушения. Девушка оторвала полоску чистой ткани от своей сорочки и принялась обматывать ею голову Кастнера, прикрывая его слепой глаз. Она что-то говорила, но Кастнер этого не заметил.

— Значит, ты рыцарь? — сказала девушка.

— Что?

— Так ты рыцарь? — повторила она. Ее голос был раздражающе высок, певуч и провинциален. Она придвинула стопку книг поближе, словно защищая их. Кастнер хмыкнул. Судя по звуку ее голоса, храмовнику было трудно поверить, что девушка когда-либо заглядывала под покров одной из них. — Я никогда не видела рыцаря вблизи. Некоторые из них навещали преподобную мать, знаете ли, с важными лицами и тому подобное…

— Рыцарь — это важная персона, — хмыкнул Кастнер. Ему нужно было сосредоточиться на чем-то другом, кроме боли в голове. Девушка, казалось, не заметила, что Кастнер заговорил. Она продолжала болтать без умолку.

— Тот, кого я видела ближе всех, был одет в такие же доспехи, как и ты. Но это совсем другой символ. Наверное, какое-то животное. Одна из девушек в судомойне сказала, что это был грифон, что бы это ни было…

— Так ты святая сестра? — обратился к ней Кастнер.

— Да, но вообще-то нет, я неофитка, — призналась девушка. — Я работаю в судомойне…

— Я понял, — сказал Кастнер. Ослепляющая боль в глазах делала его кратким и саркастичным. — Зигмаритка?

— Ну да, сьер, — ответила девушка. — Преподобная Мать сказала, что однажды я стану прекрасной Сестрой Императорского Креста.

Кастнер слышал об этом ордене. Как и его собственный рыцарский орден, Сестры Императорского Креста в конечном счете подчинялись Великому Теогонисту в Альтдорфе. Орден содержал монастыри и монастыри послушных сестер по всей Империи и взял в качестве своего символа имперский крест – тот самый крест, который украшал навершие Терминуса. Север, Юг, Восток и Запад – сестры Императорского Креста чтили Зигмара как своего покровителя и считали своим священным долгом духовное единство империи Бога-Короля.

— Она дала мне вот это… — сказала ему девушка. Она вытащила из-под мантии серебряный молот, висевший на цепочке.

— Где твой монастырь, девочка? — потребовал ответа Кастнер, с трудом поднимаясь на ноги. Он пошатнулся, и послушница подошла, чтобы поддержать его.

— В Хаммерфолле, — ответила девушка. — В Срединных Горах. Это продолжается уже три года.

Кастнер повернулся и наклонил голову к Оберону.

— Хороший мальчик, — сказал ему Дидерик. Затем обратился к послушнице: – Девочка, подай мой меч и приведи коня.

— У меня есть имя, ты же знаешь, — нахмурилась девушка.

Кастнер кивнул сам себе. Девушка действительно была не слишком умна. Она явно не знала ничего лучшего, чем ответить рыцарю. Если бы Кастнер действительно был благородного происхождения, он мог бы получить от нее ответ. Это была та же самая отчаянная, которую он видел в клетке перед быком. Три года в Хаммерфолле — и все еще новичок. Неудивительно, если учесть, что у нее был такой рот. Неудивительно, что она нашла свои услуги незаменимыми в судомойне, рассуждал рыцарь. Он обернулся.

— Как тебя зовут, девочка?

— Жизель, — сказала она.

Кастнер медленно кивнул.

— Девочка, — сказал он, — подай мне мой меч и коня.

— А разве у вас нет… — начала Жизель.

Рыцарь повернул голову, поднял руку и ударил ею по своей латной перчатке.

— Ладно, ладно, — сказала девушка, вытаскивая Терминус из запекшейся крови. — Я просто подумала, что у тебя есть оруженосец для таких дел.

— Я знаю, — сказал Кастнер, поднимаясь на ноги и направляясь к лесу. Проходя мимо лежащего на земле арбалета Эмиля – нерыцарского оружия, которое спасло рыцарю жизнь. Он подобрал его.

С окровавленным клинком на одном плече, поводьями Оберона в другой руке и стопкой книг под мышкой, Жизель последовала за храмовником из каменного круга. Кастнер перешагнул через двух боевых псов, которых подстрелил Эмиль. Даже в лучах утреннего солнца по этим следам было легко идти. Лапы диких собак были повсюду. Тело Эмиля протащили через деревья. Там были обрывки одежды. Кровь. Даже пара пальцев мальчика. Там же были и трупы. Тела изможденных гончих, которых сквайр умудрился выпотрошить своим коротким мечом или ножом для снятия шкур. Один за другим рыцарь переступал через трупы мертвых собак. Их было так много, что трудно было поверить, что кто-то из охотничьей стаи остался в живых. Кастнер нашел последнего зверя, его испорченные челюсти все еще обвивали шею Эмиля.

Кастнер с трудом спустился в кровавую трясину вокруг тела мальчика, стащив с него боевого пса. Арбалетный болт, пущенный туда вручную, был воткнут в изрезанный ножом живот собаки. Эмиль был в полном беспорядке. Кастнер почувствовал, как холодные эмоции захлестнули его измученную болью грудь. Жизель подошла сзади вместе с Обероном. Она позволила огромному мечу упасть и пронзить землю копьем и посмотрела на храмовника. Девушка увидела, как на лице Кастнера отразились горе и ответственность.

— Он жив? — спросила она. Кастнер не ответил. — Однажды я видела, как одного человека скормили волкам графа, — рассеянно сказала девушка. — Он выглядел очень похоже.

Конечности мальчика были изуродованы, рваный торс превратился в сплошное месиво из проколотых клыков, красивые черты лица почти исчезли. Кастнер приложил ухо к изуродованной груди сквайра. Он сделал паузу и затаил дыхание. И тут он услышал это. Слабое — но есть. Биение сердца мальчика. Он почувствовал это. Легкий подъем и падение его грудной клетки. Кастнер закрыл глаза.

— Держись, Эмиль, — сказал рыцарь.

Вытащив стонущего Эмиля из лужи собственной крови, Кастнер положил его поперек седла Оберона.

— Вставай, — сказал Кастнер девушке.

Она покачала головой.

— Я не езжу верхом.

— А сегодня поедешь, — сказал Кастнер. — Дай мне свою ногу.

— Я никогда в жизни не ездила верхом, сьер. Моя семья не могла позволить себе даже побитого мула…

— Девочка, мне нужно, чтобы ты это сделала, — сказал Кастнер. — Он нуждается в тебе, чтобы сделать это. Есть небольшой храм в предгорьях средних гор, недалеко от деревни Эск.

— Храм в честь Зигмара? — спросила девушка, внезапно заинтересовавшись.

— Да, путевой храм, — ответил храмовник.

— Мне нужен храм, — сказала она, и Кастнер нащупал изящную ножку девушки в своей перчатке. Он толкнул ее на могучего Оберона. Там она неуверенно взяла поводья, а Эмиля положили перед ней. Она прижала к себе свои книги.

— Там ты найдешь священника по имени Дагоберт. Скажи ему, что тебя послал Сьер Кастнер. Он узнает моего коня и моего оруженосца. Это Оберон.

— Этот священник, — спросила Жизель, — он мудрый человек?

— Да, — ответил Кастнер. — Он будет знать, что делать.

— Я имею в виду, — сказала Жизель, — он ученый человек? Моя преподобная мать заставила меня поклясться кровью основателя, что я передам эти книги ученому человеку, священнику — истинному слуге Зигмара.

— Будь прокляты твои книги, девочка, — сказал Кастнер, его мучения сделали его резким и нетерпеливым. — Жизнь человека висит на волоске.

— Моя госпожа была очень конкретна, — угрюмо сказала девушка. — Ученый человек, — сказала она. — Истинный слуга Зигмара.

— Ты не найдёшь никого более праведного, — раздраженно сказал Кастнер. Он резко остановил Оберона и потер пальцами забрызганный кровью лоб. Он нуждался в этой девушке больше, чем хотел ей признаться. Его испытания и его мучения делали его невежливым. — Ты была захвачена лесными зверями, когда шла туда, чтобы доставить эти тома?

— Так оно и было.

— По Драквальду нельзя путешествовать налегке, — сказал ей Кастнер. — Отведи моего оруженосца к отцу Дагоберту. Он хороший человек. Ученый человек. Он позаботится о твоих книгах и ответит на все вопросы твоей Преподобной Матери. Но, пожалуйста, сначала отведи моего человека к нему.

— Моя госпожа не ищет ответов в книгах, сьер, — сказала Жизель. — Она сказала, возьми их. Увези их подальше от Хаммерфолла. В безопасное место.

Кастнер нахмурился, но у него не было времени на дальнейшие расспросы. Он протянул ей арбалет Эмиля.

— Если кто-то преградит тебе путь, ты скажешь им, что занимаешься делами храма, и бросишь это им в лицо. Они дважды подумают, уверяю.

Жизель взяла оружие.

— Как я смогу найти этот храм?

— Оберон знает дорогу, — сказал ей Кастнер.

— Ты готов доверить жизнь этого человека лошади?

— Нет, я доверяю его тебе, — сказал ей храмовник. — Горст! — крикнул Кастнер в сторону леса. — Горст, убирайся отсюда, паршивый нищий.

Жизель огляделась по сторонам. Кончики пальцев красного утреннего сияния ощупывали сырой лес. И тут она увидела его, выскочившего из-за дерева, как пугливое животное. Жалкая фигура. Флагеллант был закован в цепи – его голова была заключена в маленькую клетку. Губы Жизель скривились от явного отвращения.

— Девочка, познакомься с Горстом. Горст, я хочу, чтобы ты привел Оберона к отцу Дагоберту. Ты помнишь храм в Эске?

Флагеллант медленно кивнул.

— Горст-Бог-Король просит тебя об этом. Ты меня понимаешь? Ты не подведешь его. Ты меня не подведешь.

Флагеллант кивнул. Кастнер хлопнул Оберона по заду, побуждая жеребца двигаться дальше. Когда лошадь добежала до Горста, флагеллант перешел на бег и рысью повел ее в лес. Когда Эмиль застонал от этого движения, Жизель повернулась в седле и посмотрела на Кастнера.

— А что ты собираешься делать? — крикнула девушка через плечо.

— Работу Бога-Короля, — сказал ей Кастнер. — Здесь есть камень, который нужно разбить, и тела, которые нужно сжечь. Я позабочусь о том, чтобы этот темный путь никуда не вел. Империя — это не место для Детей Хаоса. Следующее боевое стадо, которое пройдет здесь, будет знать это.

Когда Рыцарь Двухвостого Светила затерялся в ореоле утреннего солнца, пробивающегося сквозь деревья, Жизель кивнула и повернула обратно на свою тропинку. Она подумала о резне в каменном круге.

«Я думаю, что так и будет», — сказала она себе.