Бессмыслица (Новелла) - 2 Глава

1

Утро третьего дня нашей жизни на острове Мокрого вороньего пера встречало нас. Я проснулся ошеломлённым, пытаясь отделить наставшую явь от только что снившихся мне снов.

Прямоугольное окошко наверху стены пропускало мало света, так что в комнате царили сумерки. Поскольку светильников в комнате не было, мне пришлось подождать, пока посветлеет: солнце только поднялось, было около шести, если судить по моим внутренним часам. Думаю, такой способ определения времени даёт не более пятнадцати минут погрешности. Но даже если бы погрешность была в пятьдесят минут, никакой проблемы бы это не составило.

— Встаю, — я пробормотал про себя, и медленно поднялся с кровати.

Комната была почти пустой, единственными предметами мебели тут были кресло и футон. Кроме этого не было ничего. Высокие потолки добавляли комнате пустого пространства и той опустошённой, мёртвой атмосферы, что так ярко будит образы камеры одиночного заключения, или типа того. Ничего не мог с этим поделать, но мне немного казалось, что я заточён в камере смертников.

Второй раз за свою жизнь я проснулся с таким чувством.

Но, хоть комната и не являлась камерой одиночного заключения, спальней изначально она тоже не была. Когда-то здесь была кладовая. Когда я попросил Акари показать мне самую маленькую комнату в особняке, она привела меня сюда. Самая маленькая комната. Даже если так, она была бесконечно больше моей ночлежки. Ээх, так тоскливо.

Не, это больше, чем тоскливо, — сказал я себе.

А затем. Я переключил канал своего сознания с Режима Заключённого Камеры Смертников в Режим Ежедневных Дел.

Любопытствуя, который сейчас на самом деле час, я взглянул на наручные часы, но дисплей был пуст. Может, пока я спал, сдохли батарейки. Стоп, я же совсем недавно их заряжал. Должно быть, какая-то другая проблема. Ну, всегда могу попросить Кунагису починить их.

Прогоняя остатки сна, я сделал пару простеньких упражнений и покинул комнату. Немного пробродил вокруг. Ковёр был толстым, ярко-красным, и выглядел (и, наверное, на самом деле был) сверхвысококачественным. В конце концов он вывел меня к винтовой лестнице, где я наткнулся на Рэй-сан и Акари-сан.

— О, доброе утро. А вы рано встали. — Это было всего лишь вежливое приветствие, но двое прошли мимо меня без какой-либо реакции, кроме тихого кивка головой.

— Наверное, тихони, — пробормотал я.

Ну, честно говоря, они, должно быть, работали, а я не был, по существу, «гостем», так что мне придётся смириться с их равнодушным ответом. Если бы я ждал от них чего-то ещё, мне следовало раскинуть руки в стороны и крикнуть «как делишки, сумасбродные людишки?!» И, откровенно говоря, у меня не было сил.

Ханда Рэй-сан и Тига Акари-сан — служанки в особняке. Рэй-сан — главная служанка, а Акари-сан — её подчинённая. В особняке есть ещё две служанки того же ранга, что Акари-сан. Итого четыре служанки.

Принимая во внимание владельца особняка и размеры дома, может показаться, что четырёх служанок будет недостаточно, но эти женщины справлялись со своими обязанностями с ловкостью и умением истинных профессионалов.

Хозяйку дома, ту, кому служат эти служанки, зовут Акагами Ириа. Она — владелица острова, равно как и особняка. И, более того, это она пригласила сюда меня и Кунагису.

— Но стойте, действительно ли меня приглашали? — спросил я себя.

Сколько же лет было Акари-сан? По одному взгляду на Рэй-сан становилось понятно, что ей не было и тридцати. Молодым людям вроде меня сложно определить, сколько точно лет женщине такого возраста, но такое вот я получил от неё впечатление. Акари-сан же стала для меня испытанием. Не думаю, что она была моложе меня, но выглядела она всё же невообразимо молодо. Она была одной из тех женщин, что часто встретишь в центрах больших городов, из таких, кто всюду получают детские скидки, хоть на самом деле они и взрослые. Когда я поднялся по винтовой лестнице и направился в зал второго этажа, мне в голову пришла дурацкая мысль. А вдруг у неё заскок на молодых парней? Ага, пустая болтовня.

Я направился в комнату Кунагисы. Два дня назад, когда мы прибыли на остров, комната уже была приготовлена, конечно же. Для Кунагисы, но не для меня. Чего и следовало ожидать: я и сам-то не знал, что попаду на этот странный маленький остров до того самого утра, когда Кунагиса мне позвонила.

В последнюю минуту Акари-сан приготовила для меня комнату. Но я вежливо отказался. Почему? По той причине, которая ошеломила меня, когда я открыл дверь.

Сперва я постучался, но затем пошёл напролом и распахнул дверь.

Убранство было обширным. Белоснежный ковёр и белоснежные обои гармонировали с белоснежной мебелью. Кунагиса была помешана на белом цвете, так что кто-то сознательно так украсил комнату. По центру комнаты стоял шикарный диван и деревянный стол. С необыкновенно высоких потолков свисала люстра. Кровать выглядела так, словно её вытащили прямиком из фильма о средневековье, у неё даже был балдахин.

— М-да, я бы тут никогда не заснул.

Так что я убедил Акари-сан показать мне кладовую на первом этаже. Тем временем Кунагиса, лишённая моей тонкой чувствительности, сонно развалилась на белоснежных простынях.

Поглядев на огромные антикварные механические часы на стене (также тщательно подобранные в белом цвете), я увидел, что как раз пробило шесть, как я и предполагал. Не зная, что теперь делать, я уселся на кровать, наслаждаясь ощущениями от толстого пушистого ковра под ногами.

Кунагиса перевернулась. Глаза её приоткрылись, совсем чуть-чуть.

— А? О, И-тян.

Каким-то образом она поняла, что это был я, но, в любом случае, похоже, она проснулась. Убрав спутавшиеся гавайско-голубые волосы с лица, она наградила меня сонным взглядом.

— О, ммм, И-тян… эмм… Ты же пришёл разбудить меня, да? Спасибо.

— Вообще-то, я пришёл уложить тебя спать, но что это с тобой? Томо спит ночью? Какая неожиданность. Или ты только легла?

В таком случае надо бы мне извиниться.

— Не-а. — Она покачала головой. — Думаю, часа три поспала. Ты же знаешь, вчера, ну, всякого много произошло. Дай мне ещё пять секундочек…

— Доброго утречка! Какое яркое, свежее утро, правда? — Она уселась в постели, её крошечное тело подскочило вверх. Ослепив меня улыбкой от уха до уха, она застыла в энергичной позе. — Что? Эй, да сейчас же совсем не светло. Мне так не нравится. Я люблю, если солнце высоко-высоко в небесах, когда просыпаюсь утром.

— Ты хочешь сказать, после полудня.

— Да не важно. Хорошо же я поспала. — Не обращая на меня внимания, продолжила она. — Совершенно уверена, что легла спать в три утра. Вчера произошло всякого плохого, и я была так раздражена, что легла пораньше. Ну, ты знаешь, нет ничего лучше сна, когда тебе действительно плохо. Словно сон — единственное спасение данное Богом человеку. А теперь, И-тян…

— Что, Томо?

— Замри на секунду.

И, не дав мне времени даже смутиться, она обняла меня. Или, точнее сказать, набросилась на меня всем своим весом. Она положила свою крошечную голову на моё правое плечо, наши тела словно склеились, когда она обернула свои тонкие руки вокруг моей шеи.

Объятие.

Ну, не то чтобы она была такой тяжёлой.

— Эм, Томо?..

— Перезарядка.

Очевидно, что она перезаряжалась. Так что никакого движения не позволено. Я бросил идею сопротивляться и поддержал её тело.

Но что это я ей, розетка какая электрическая?

Взглянув на неё, я заметил, что спала она прямо в куртке. Насколько я знаю, она в ней ходит зимой и летом, на улице и в помещении. Чёрная как смоль мужская куртка. Кунагисе, девушке невысокого роста, куртка большого размера доставала до пят. И всё же, кажется, она безумно её любила. Миллион раз я говорил ей снимать куртку перед сном, но всё без толку.

Одно было ясно: Кунагиса Томо делала всё по-своему. В этом смысле она была мне сродни.

— Всё, спасибо! — Сказала она, наконец меня отпуская. — Батареи на максимум! А теперь, навстречу новому дню!

Бормоча что-то под нос, она поднялась из постели, голубые её волосы подпрыгивали. Она подошла к компьютерам у окна напротив кровати. Три компьютера, что она привезла с собой из дома в Сиросаки. Все три — модели «башенного» типа. Те, что слева и справа, были обычного размера, но компьютер по центру был удивительно большим. И все они, конечно же, были белого цвета. Я просто не понимал, отчего ей так нравился цвет, который так легко испачкать.

Три компьютера стояли на столе П-образной формы, с мягким, как подушка, креслом на колёсиках в центре. Кунагиса шлёпнулась в кресло и откинулась на спинку. Так она могла одновременно управлять всеми тремя компьютерами. Но, как ты не считай, у человека всего две руки. Как она додумалась использовать сразу три клавиатуры — выше моего понимания.

Я заглянул ей через плечо. Раскладка клавиатуры не соблюдала ни ASCII, ни JIS, ни Oasis, клавиши располагались в странном, таинственном порядке. Но тщетно думать о неестественности этого. Для такого технического спеца, какой была Кунагиса Томо, разработать клавиатуру, начиная с самого эскиза — всё равно, что прогуляться по парку.

Между прочим, Кунагиса не пользовалась мышью. Как она бы выразилась, «мышь — только лишь трата времени». Но для новичка вроде меня, один вид компьютера без мыши лишает сил, просто невозможно к такому привыкнуть. Это самое ужасное в мире ощущение.

— И-тян.

— Да?

— Заплети мне волосы.

Понял. Я подошёл к креслу, затем собрал несколько прядей с её рук и заплёл их в две косы.

— Слушай, помой уже голову, у меня от твоих волос все руки сальные.

— Ненавижу ванны. Ты ж знаешь, волосы намокают и всё такое.

— Ну конечно. Смотри, волосы уже темнеют.

— Я не вижу же свою голову. Хехе, если оставлю всё как есть, совсем ультрамариновой стану. Спасибо тебе, И-тян, — сказала она и хихикнула, прикусив губу. Я перевёл взгляд обратно на неё с невинной и смущённой улыбкой.

— Ну, никаких проблем, правда.

Даже пока мы говорили, её пальцы не останавливались. Они перемещались с машинной точностью и скоростью от одной клавиши к другой. Движения её были столь плавными, словно она бессознательно выполняла заранее спланированную работу. Малопонятные латинские символы и цифры заполоняли все три монитора с невообразимой скоростью.

— Томо, что ты задумала? Ты только встала.

— М-м-м. Ну, не думаю, что ты поймёшь, даже если расскажу.

— Хм, а тебе правда нужны для этого все три компьютера?

Она посмотрела на меня ошеломлённо.

— И-тян, то, что посередине — не компьютер, а рабочая станция, — сказала она.

— Что такое рабочая станция? Не компьютер?

— Нет, это разные вещи. Ну, думаю, компьютер и рабочая станция схожи в том плане, что оба предназначены для личного пользования, но, как это сказать, рабочие станции намного современнее.

— А, так рабочая станция — это сверхпрекрасный компьютер? — спросил я, выставляя напоказ собственную невежественность.

Она застонала.

— И-тян, компьютер это компьютер, а рабочая станция это рабочая станция. Оба являются УВМ, но думай о них как об абсолютно разных вещах.

— Что такое УВМ?

Она посмотрела на меня как на какого-нибудь пещерного человека.

— И-тян, ты вообще ничего не знаешь, да? — Спросила она с примесью недоверия. — Чем конкретно ты занимался в Хьюстоне эти пять лет?

— Разным.

Она вздохнула.

— Ладно, ладно… — Покачала она головой.

А затем продолжила работу на компьютере, словно в её голове щёлкнул переключатель. Буквы и цифры, бывшие для меня абракадаброй, продолжали проноситься на мониторах.

Я хотел, чтобы она рассказала мне ещё о разных классификациях или чего там, но не настолько уж я интеллектуально любознателен. К тому же, было бы невежливо отрывать её от того, над чем она там работала. И поэтому, а ещё потому, что для человека «не в теме» вроде меня уследить за всеми объяснения этого ботана-кексика — всё равно, что заполучить головную боль, я закончил дискуссию. Я немного помассировал ей плечи, а затем решил воспользоваться её ванной, чтобы умыться и переодеться.

— Эй, Томо, я пойду пройдусь.

Не отрываясь от работы, она равнодушно помахала мне рукой. Другая её рука продолжала щёлкать по клавишам. Я пожал плечами и вышел из комнаты.

2

Совру, если скажу, что знал много о фонде Акагами. Определённо, это не самая разрекламированная в мире организация. К тому же, поскольку они работали в основном в регионе Канто, тот, кто как я, родился в Кобе, вырос в Хьюстоне, штат Техас и жил в Киото, тот вряд ли будет многое о нём знать.

Попросту говоря, особняк Акагами был легендарным наследием магнатов. Занимались они, должно быть, каким-то таким делом или работали по такой системе, от которой деньги появлялись сами собой. Не уверен, что дела обстояли именно так, но как бы то ни было, одно было точно: фонд Акагами в деньгах не нуждался.

Фонд Акагами обладал недвижимостью не только в Японии, но и по всему миру; в том числе его собственностью был и остров Мокрого вороньего крыла. А хозяйкой особняка в западном стиле, стоявшего в самом центре этого острова, была никто иная, как Акагами Ириа.

Как можно догадаться по её имени, Ириа имела отношение к главе фонда Акагами — вообще-то, она была его внучкой. Она принцесса по крови и по духу, перед которой никакое самое раболепное поклонение не было слишком раболепным. В последнее время она унаследовала огромное множество многочисленных богатств и невообразимой власти и командовала многочисленными подчинёнными. Но затем сам глава Фонда полностью отстранил её от дел. Так что, вероятнее, действительно это было лучше описать в прошедшем времени.

Отстранил.

Я не знаю, за что она заслужила такое, должно быть, за что-то значительное.

Предположительно, она была безвременно изгнана из семьи пять лет назад, в возрасте шестнадцати лет. Тогда глава семьи оставил ей немного денег «на проживание» (что всё же было невообразимой суммой для обычного парня вроде меня) и этот остров посреди Японского Моря.

Другими словами, её изгнали.

Может, в наши дни такое покажется слишком несовременным. Но я далёк от того, чтобы вмешиваться в то, как другие люди ведут дела. Особенно, если эти люди происходят из могущественной организации и являются чуть ли не миром в себе.

Как бы то ни было, последние пять лет Ириа провела здесь со своими служанками, ни разу не покинув острова. Пять лет на этом забытом богом островке в центре ничто, без развлечений, без ничего. В определённом смысле, такая жизнь была адом, хотя, могу предположить, что, в ином смысле, она могла сойти и за рай.

Но было ли Ириа одиноко или скучно? Действительно, можно предположить, что Кунагису пригласили на остров с целью развеять скуку Ирии. Но не только Кунагису. Без преувеличений можно сказать, что то же касается и Акане-сан, Маки-сан, Яёй-сан и Канами-сан — что их пригласили сюда с той же целью.

Ну, ладно, может, с небольшим преувеличением.

Так что Ириа-сан, которой запрещено покидать остров, решила:

— Ну, раз такое дело, — и пригласила к себе в качестве гостей самых выдающихся в мире личностей.

Так, если «выдающиеся личности» звучит немного странно, позвольте описать всё немного иначе. Ириа решила пригласить в свой особняк так называемых «гениев». Затея была проста: «если я не могу прийти к ним, пусть они придут ко мне».

И известные, и безвестные, все, у кого был гениальный талант или изумительный навык, призывались Ирией-сан один за другим. И, конечно же, все расходы, в том числе на жильё, оплачивались ей. Фактически, посетителям острова часто просто давали деньги, так что для них это была абсолютно беспроигрышная ситуация.

Мне кажется, Ириа стремилась воссоздать образ древнегреческого салона, собирая всех этих мастеров и гениев и развлекаясь с ними и, таким образом, живя плодовитой жизнью. Правда, может, это и не самая обычная идея, но да, было в ней что-то такое удивительное. Кроме особняка и леса, казалось, на остове больше ничего не было — почти что необитаемый остров. Для всех этих уставших от жизни талантливых мужчин и женщин, нуждавшихся в отдыхе и телом и душой, остров был идеальным местом. И поэтому затея Ирии-сан имела ошеломительный успех.

Ну да ладно.

Бесцельно прогуливаясь по этому пустому острову, наслаждаясь лесом, у чрезвычайно отдалённой сакуры я неожиданно наткнулся на Синъя-сана.

—О, эм, это… — Сказал Синъя-сан, помахав приветственно рукой. — А ты вроде ранняя пташка, а? Как там тебя-сан? Прости, у меня плохая память, понимаешь?

Он был на добрых десять сантиметров выше меня, и одет был в намного лучшую, чем у меня, одежду. Он имел скромный вид, его речи были скромными, впрочем, как и его одежда и поза, но был ли сам Синъя-сан скромным или нет, я сказать не мог. Я не умею судить о людях только по их внешности, и не мне давать о них заключения всего после нескольких дней знакомства.

— Не думаю, что вообще представлялся, — пожал я плечами. — Я просто свита Кунагисы Томо. Свите иметь имя необязательно, верно?

— Ужасно скромно с твоей стороны. Впрочем, такое на этом острове совсем неудивительно. Но говоря о свите, полагаю, тут мы с тобой похожи, — сказал Синъя-сан и улыбнулся.

Да, Синъя-сан, как и я, был не более чем сопутствующим. Возможно, и не стоит уже этого говорить, но я бродил по этому острову не потому, что был каким-либо гением. Гением тут была Кунагиса Томо, а я — не более чем её сопровождающим. Если бы она не сказала мне: «И-тян, похоже, что я поеду на какой-то остров, поехали со мной, ладно?» — прямо сейчас я был бы в Киото, в своей комнатушке на четыре татами, и готовился к школе.

Этот вопрос без сомнений: главным персонажем была здесь Кунагиса Томо. Давайте договоримся об этом.

Так, а что до той, кого сопровождал Синъя-сан. Ну, она как раз была под сакурой. Своими задумчивыми, легкомысленными глазами, она взирала на дрожащие лепестки сакуры.

У неё были голубые глаза и волосы цвета золота. Её платье бледного цвета было словно из какого-то французского фильма, его подчёркивали ослепительные драгоценности. Одно её ожерелье или браслеты, похоже, стоили дороже, чем мои органы. Даже если я себя продам всё своё тело по кусочкам, и то вряд ли смогу за них заплатить.

Ибуки Канами. Одна из гениев.

Предположительно, с самого рождения у неё проблемы с ногами, так что она прикована к креслу-каталке. Таким образом, ухаживающий за ней Синъя-сан последовал за ней в её путешествии. А ещё, как я слышал, ещё с два года назад она была абсолютно слепа. Голубой цвет её глаз не служил признаком иностранной крови.

Канами-сан — художник.

Даже я, не знающий ничего абсолютно в этой области, слыхивал о ней. Она заслужила славу художника, обладающего неединым стилем. Никогда не видел её картин, но, думаю, может, она так пристально разглядывала цветение сакуры, чтобы позже запечатлеть его на холсте.

— Чем она занята?

— Как видишь, наблюдает за цветением сакуры. Лепестки начнут опадать совсем уже скоро, а она так любит это «время за мгновение до смерти», так сказать, мимолётные моменты жизни.

Деревья на этом острове были самыми обычными, но было тут одно вишнёвое дерево. Выглядело довольно старым, и то, что это была единственная вишня на весь остров, было просто ненормальным. Вероятнее всего, Ириа-сан посадила его здесь.

— Ну, как говорят, «тела усопших покоятся под сакурой»[i]?

— Ужасно!

Упс.

Я просто пытался поддержать разговор, а вместо этого внезапно его закончил. Конечно, это очень ужасно.

— Шучу, — рассмеялся Синъя-сан. — Лично я думаю, что в той легенде было бы больше смысла, будь она о сливе. Но тогда, думаю, это была бы не легенда, а миф? Хахаха. Кстати говоря, парень, уже обвыклись на острове? Вы тут уже третий день, верно? Эм, так как долго вы будете тут?

— С неделю. Так что есть ещё несколько дней.

— Ммм, это нехорошо, — сказал он таинственным тоном.

— Что — нехорошо?

— Ну, я просто слышал, что любимец Ирии-сан приедет сюда через неделю. Но если вы уедете через четыре дня, вы разминётесь. Вот что нехорошо.

— А, понятно, — кивнул я и подумал над ситуацией.

«Любимец» Ирии-сан.

Другими словами, гений среди гениев.

— Повар, предсказатель, учёный, художник и инженер. Что же дальше?

— Ну, сам не слышал ничего конкретного, но, похоже, что, этот человек способен практически на всё. Не «специалист», а «генералист», универсал. Хикари-сан говорит, что ум его остёр, знания велики, а реакция молниеносна.

Хмм. И ещё один совершенно потрясающий человек. Положим, что это просто какой-то слишком чрезмерный слух. Тогда сам факт того, что этот слух существовал, выделял этого гения над общим уровнем. Совру, если скажу, что не был заинтригован.

— Я считаю, что встреча с таким человеком не повредит. Что скажешь, как насчёт продлить сроки вашего пребывания? Я не думаю, что Ириа-сан вдруг вам откажет, скорее, наоборот.

— Звучит заманчиво и всё такое, но… — Наверное, я выглядел менее чем заинтересованно. — Честно говоря, на этом острове немного душновато. В смысле, такому простому парню, как я.

Синъя-сан горласто загоготал.

— Ну-ка. Ну-ка, ну-ка, ну-ка, что такое, парень? Вот оно как? Уже ли Канами‑сан, Аканэ‑сан и остальные создают у тебя комплекс, а?

Комплекс. Хоть это и не то, что можно было так грубо заявлять, чувствовал я как раз нечто подобное. Синъя‑сан мягко похлопал меня по плечу.

— Нет причин чувствовать себя настолько ниже, правда? Давай держаться друг друга, брат! Даже если Канами-сан… — Канами-сан из тени сакуры бросила на нас взгляд. — Даже если Аканэ‑сан, Яёй‑сан или даже Кунагиса‑тян будут играть с нами двумя в камень-ножницы-бумагу, выигрывать они будут лишь один раз из трёх. Ну, думаю, Маки-сан стала бы исключением, но всё же.

— Довольно грубо так говорить.

Не говоря уж о том, что Синъя‑сан и своего нанимателя записал со всеми остальными. Не думаю, что они готовы горло друг другу перегрызть, но, может, они и не были самыми лучшими друзьями…

— Талант — не такая уж важная вещь. По правде, я, к примеру, рад, что у меня их нет. Не стоит оно того.

— Что так?

— Если у тебя есть талант, нужно прилагать все усилия. Быть обычным легко. Как по мне, ни в чём не превосходить — это уже преимущество, — произнёс Синъя‑сан с бесстыдной ухмылкой. — Думаю, мы отошли от темы. Как бы то ни было, думаю, что было бы неплохо, если бы вы подольше тут остались, если тебя интересует моё мнение. И да, вдруг этот «генералист» сможет выиграть у нас в камень-ножницы-бумагу все три раза из трёх?

— Ну, я поговорю об этом с Кунагисой. Едва ли правильно свите самой решать такие вопросы?

— Думаю, так. Ты похож на меня, — Сказал он, глядя мне в глаза.

Его взгляд привёл меня в замешательство. От него возникло то чувство неудобства, какое бывает, когда за тобой наблюдают.

— Мы с вами? Похожи? В смысле? В каком плане?

— Не радуйся ты так. В частности, ты практически идентичен мне в мысли, что ты сам являешься частью мира.

Похоже, не имея больше намерения объясняться дальше, он отвёл взглят и оглянулся на Канами-сан. Как и ожидалось, Канами-сан всё ещё в полном сосредоточении любовалась сакурой. Её выделял какой-то дух, словно то место было отделено от всего остального мира. Она казалась чем-то недостижимым, священым даже.

— А Канами-сан рисует даже когда приехала сюда?

— Ну, скорее, она приехала на остров как раз порисовать. Это всё, чем она занимается, в конце концов. Думаю, можно сказать, что она живёт, чтобы рисовать. Ты в это веришь? — Сказал он с ноткой огорчения, но если принять его слова всерьёз, то такое существование казалось невероятно завидным, жизнь, в которой то, что ты хочешь делать и то, что тебе надо делать, неразрывно связаны. Это та жизнь, о которой я не мог и мечтать. Я, не познавший ещё ни того, что я хочу, ни того, что мне надо.

Я заметил, что Синъя-сан глядит на меня с коварной ухмылкой, словно придумал какой-то дурацкий розыгрыш. Я отшатнулся. Во мне предостережением возрастало неприятное ощущение. А затем, Синъя-сан, с выражением лица, словно говорящим «Мне явилось откровение Господне», аккуратно хлопнул ладонями.

— Точно! Такая хорошая возможность, так почему бы тебе не побыть натурщиком! — Не обращая внимания на меня, стоявшего столбом не в силах вымолвить и слова в протест, и повернулся к Канами-сан. — Эй, Канами! Тут парень говорит, что хочет быть у тебя натурщиком!

— Постоте, Синъя-сан! — Наконец оценив ситуацию, я выскочил перед ним. — Я не могу просто… В смысле, подождите-ка!

— Ну-ка, чего тут смущаться? Не очень подходит к твоему характеру.

Я так не думаю. Просить Канами-сан нарисовать мой портрет? Это воистину пугающая мысль. Но Синъя-сан отмёл мои протесты простым «Ну-ка, не стесняйся» и стал ждать ответа Канами-сан.

Канами-сан повернула кресло в нужном направлении и вгляделась в меня. Изучив меня сверху донизу, с макушки до пят, оглядев меня, оценив меня, она сказала:

— Так значит, ты хочешь, чтобы я нарисовала тебя?

Голос её звучал весьма раздражённо.

Трудно ответить на этот вопрос. В отношении таких талантливых людей, как Канами-сан, уже одна нерешительность будет грубой. Я не силён в таких вещах. Просто тюфяк. Девятнадцатилетний ребёнок, всю свою жизнь плывший по течению не в силах изменить движение истории.

— Да, конечно, если вы не против, — ответил я.

Канами-сан выглядела просто безразличной.

— Ну ладно. Тогда приходи в студию после полудня.

Сказав это, она откатилась в кресле обратно под сакуру. Она сказала это с искренним безразличием, но, по крайней мере, она сжалилась надо мной.

— Ну, значит, решено. Ты свободен после полудня? — Спросил удивительно весёлый Синъя-сан.

Я ответил, что свободен, и решил уйти прежде, чем меня втянут в ещё большие неприятности.

Вернувшись в особняк, я снова зашёл в комнату к Кунагисе. Она была там же, где я оставил её, сидела в своём поворотном кресле перед тремя компьютерами (в смысле, двумя компьютерами и рабочей станцией) на столе. Сейчас она целиком сконцентрировалась на рабочей станции, два компьютера стояли с выключенным питанием.

— Как успехи, Томо?

Нет ответа.

Я подошёл к ней сзади и дёрнул её за обе косички.

— Оууу, — издала она странный звук, похоже, наконец заметив моё присутствие. Не меняя положения, она озадаченно уставилась на меня. Несомненно, я казался ей перевёрнутым вверх тормашками.

— Йооо, И-тян. Вернулся с прогулки.

— Да, ну… Скажи, это Мак?

Экран рабочей станции перед Кунагисой отображал что-то макоподобное. Насколько я знаю, Макинтош работает только на родном железе.

— Ага, это Мак. Знаешь, есть программы, работающие только на маках, так что я запустила его на виртуальной машине.

— Виртуальной машине?

— Просто говоря, я заставляю рабочую станцию считать, что внутри там Мак. Другими словами, я обманываю софт. Конечно, Виндоуз там тоже есть. Большинство операционок стоят на этой рабочей станции, так что она способна на всё.

— А…

Я правда не понял.

— Глупый вопрос, но чем всё же отличаются Мак и Виндоуз?

Она какое-то время обдумывала мой воистину непрофессиональный вопрос.

— Они отличаются людьми, которые их используют, — ответила она с выражением абсолютной точности на лице.

— Ну, да, верно, но… Ну, забудь. Ну, операционная система — это основная программа, верно? Думаю, что верно. Так это значит, будто у этого компьютера несколько личностей?

— Необычная метафора, но можно и так сказать.

— Тогда у этого компьютера, в смысле, рабочей станции… Какая у неё основная основная программа? Как и у человека с несколькими личностями, преобладает некая «главная», так?

— Геоцид.

— Никогда о такой не слышал. Это Уникс?

— Юникс, со звуком «ю». Да ладно, ты же учился за границей, ты должен знать, как читать алфавит не в стиле романизированного японского, И-тян. Из-за такого ты звучишь весьма глупо. Ну, да, он юникс-совместимый. Но это новая операционка, разработанная одним знакомым твоей покорной слуги.

— Другом…

Знакомым Кунагисы. Среди знакомых Кунагисы, те, кто способен на разработку новой операционной системы — это кто-то из той «команды». Из той печально известной «команды».

Несколько лет назад, ещё в прошлом столетии, когда японская сеть не была ещё развита, тогда эта команда и появилась. Или нет, «появилась» — не совсем верное слово.

Они и на мгновение не позволяли появиться ни своему лицу, ни своей тени, ни даже запаху перед общественными взглядами. Они не провозглашали своего названия; все имена, которыми их называли, дали им посторонние люди. Называй их как угодно: виртуальным клубом, кибертеррористами, группой взломщиков или бандой, раздувавшей из мухи слона — им было всё равно, и вряд ли бы отреагировали.

Они были совершенно бесподобны, неизвестного доселе вида. Сколько их было, какие люди там были — всё это было покрыто саваном тайны.

А чем они занимались?

Всем.

Они занимались всем — вот всё, что можно было про них сказать. Они занимались так много чем, что не было ничего, чем бы они не занимались. Разводили хаос, хаос и ещё раз хаос. Я в те годы не был в Японии, так что знаю всё не из первых рук, но, говорят, стоял такой полный, до смешного нелепый хаос, что не оставалось ни следа ни на их мотивы, ни на цели. Не говорю уж про чистый взлом, ещё они были замешаны в аферах по консультированию корпораций и посреднических сделках. Так же весьма вероятно, что в те годы они контролировали значительное число крупных предприятий.

Не нельзя сказать, что их существование было исключительно неприятностью. К добру это или к худу, именно благодаря им общий уровень сетевых технологий ощутимо поднялся. Можно сказать, что они его подняли. Если тщательно всё рассмотреть, несомненно, потери были, но, оглядываясь на картинку в целом, прибыль покрыла их десятикратно.

Но разумеется, жирные коты наверху видели в них лишь надоедливых преступников, всёвзламывающее бельмо на глазу. Так что работать «команда» продолжала презренная и гонимая. Но никогда их не могли поймать, а чем же они занимались, так никому и не становилось известно. Затем, в один прекрасный год, внезапно, без какого-либо особенного события, о них вообще перестали слышать. Будто они перегорели и совсем пропали.

— Эй, что не так, И-тян? Ты вдруг замолк.

— Не, ничего.

Она, хихикнув, тряхнула головой.

— Да уж, думаю, что ничего.

Можно сказать, что «команда» встретила свой бесславный конец. Кто бы поверил, что главой не существующей ныне команды являлась эта вот беззаботная и ещё юная девушка? Кто бы в здравом уме мог поверить чему-то настолько бессмысленному, что даже насмешливому?

Но если бы дела обстояли иначе, Кунагису бы не пригласили на этот одержимый гениями остров. Не как специалиста по связями и системной инженерии.

— Как я могу не комплексовать, Синъя-сан?

— А? Ты что-то сказал? — Кунагиса на мгновение остановила свой взгляд на мне.

— Да так, сам с собою. «Геоцид». Это же значит «убийство Земли», так?

—Ага. Пожалуй, самая крутая ось среди всех существующих. Геоцид — номер один. Даже RASIS великолепен.

— Иногда мне кажется, что ты говоришь все эти большие слова только с целью поддразнить меня. Что такое RASIS?

— Аббревиатура от «надёжность, доступность, обслуживаемость, целостность, безопасность». Конечно, это на английском языке, — сказала она немного раздражённо. — В целом это означает стабильность. Конечно, всё требует высокопроизводительной системы, но зато не создаёт ошибок и всего такого прочего. Хех, да Аттян просто гений. Хехехе.

— Аттян, а? Похоже вы с ним довольно дружны.

— Ммм? Зависть? Ммм? Ммм? — промычала она удивительно довольным голосом и с ехидной усмешкой. — Всё в порядке, тебя я люблю больше всех.

— Ага, спасибо. Благодарю. — Я пожал плечами и попытался сменить тему. — Если это такая крутая операционка, что ж не продать её? Если будет продаваться как виндоуз, вы озолотитесь.

— Не, нельзя. Ты знаешь о «положительной отдаче»? Так? С настолько иной операционкой нам никогда не угнаться. Бизнес намного выше навыков или талантов.

Положительная отдача от масштаба. Закон экономики, по которому «чем больше у тебя есть, тем больше ты получаешь», что никак не связано с тем, чего у тебя нет. Уже прошло много времени, с тех пор, как я изучал всё это, так что помню не очень точно, но, проще говоря, «когда появляется такое значительное различие, невозможно больше её скрывать». Похоже, это равно относится как к деньгам, так и к умениям.

— К тому же, Аттян был доволен уже тем, что создал её. Аттян весьма самодовольный человек.

— Да, да, должно быть, он очень счастлив.

— Даже если бы не в том было дело, не думаю, что было бы возможно продать её. Хотя это всего лишь основной софт, у него самого уже довольно внушительные системные требования. Буквально запредельные характеристики. Даже на моей машине идёт со скрипом.

— Хмм. На сколько гигов у тебя жёсткий диск? Порядка сотни?

— Сотня терабайт.

Другая единица.

— Тера… Обратная от пико, значит это… тысяча гигов?

— Не-а, 1024.

Что за мелкая зануда.

— Ого, в жизни не видел такого диска.

— Точно говоря, это не жёсткий диск, это голографическая память. В отличие от жёсткого диска, запоминающего данные при помощи магнитного диска, здесь данные записываются на поверхность. Скорость передачи данных — терабайт в секунду. Ну, то, что можно купить в магазине, конечно, помедленней будет. Это оборудование для космических технологий.

У неё и там связи есть?

В подозрительных кругах она вращается.

—Конечно, это касается производительности системы в целом, но если не создавать материнку дома самому, ничего не получится, скорее всего. Аттян создаёт что-то, совершенно не задумываясь об окружающих его обстоятельствах. Так что всё выходит вот так. Но не пытается подстроиться под других людей.

— Создавать материнку дома самому?.. Что, есть те, кто таким занимается?

— Ваша покорная слуга, например. — Она указала на себя большим пальцем.

И верно. Она, всё-таки, инженер. Должно быть, она снабжала своих «сокомандников» софтом и железом, бывших им основным оружием. Если так подумать, выглядело всё довольно тревожно. Одно дело разработать непродаваемую операционную систему, но создавать для неё собственную материнку — это уже из разряда причуд.

— Оставляя в покое господина Землеубийцу, сама не раздумывала продать всё это? Например, материнку, которой ты так гордишься?

— А я тоже самодовольна. А как насчёт тебя, И-тян?

— Ммм, интересно.

Независимо от наличия или отсутствия таланта, все люди делятся на два типа: те, кто пользуются тем, что есть, и те, кто создают что-то новое. Вне зависимости от моей принадлежности, Кунагиса, несомненно, относится к последним.

— К тому же, раз речь идёт о деньгах, у меня их достаточно и даже больше. Сейчас я абсолютно не думаю о том, как бы получить ещё.

— А, ну ничего удивительного.

Всё верно. Кунагиса находится отнюдь не в том положении, чтобы стремиться заняться бизнесом. Совсем не преувеличением будет сказать, что она сорит деньгами направо и налево. Девятнадцатилетняя девушка, живущая в первоклассном двухэтажном кондо в Сиросаки, прожигающая деньги так быстро, как только сможет. Не знаю, сколько людей богаче Кунагисы, но, уверен, никто не тратит так много, как она.

За пределами моего разумения было, кто обладал большей властью, Фонд Акагами или дом Кунагиса, но, в любом случае, одно известно точно: им обоим доставало достаточно богатств, чтобы наслаждаться лучшими вещами в жизни и получать при этом сдачу.

Кстати говоря, Кунагиса напоминала хозяйку этого острова, Ирию, в том плане, что она тоже была полуизгнанна из семьи. Неаверное, они были похожи друг на друга. Все признаки, что я уловил за три дня пребывания на острове, кричали об обратном, но, что точно, они обе были эксцентричны. Настолько сильно, что им просто невозможно было влиться в какую-то группу людей или организацию.

Уверен, так дела и обстояли.

В таком случае, этот остров…

Смыслом этого так называемого острова перьев мокрой вороны…

Кунагиса продолжила печатать.

— Я собираюсь позавтракать. Как ты?

— Не, спаибо. Не голодна. Сезон спаривания. И-тян, ступай один. И поешь за меня.

Понял, сказал я, и направился в столовую.

3

В столовой была Аканэ-сан.

Я напрягся.

Она в одиночестве сидела за круглым обеденным столом, её ноги были скрещены в изящной, какой-то не-японской позе. Она завтракала. Вернее сказать, она уже позавтракала и теперь наслаждалась чашечкой кофе.

— О! Доброго утра! — Это был яркий, жизнерадостный голос Акари-сан, прибиравшейся в столовой. Нет, всё же не её. Акари-сан никогда не приветствовала меня так ярко и жизнерадостно. Это не та Акари-сан, что я знал. А это значит…

— Привет, Хикари-сан, — поняв, кто это, поприветствовал я её. Несомненно, я был прав, так как она улыбнулась и поклонилась мне.

Тига Акари-сан и Тига Хикари-сан.

Сёстры. Близняшки. Конечно же, ещё была и третья сестра, их младшая, тихоня Тэруко. У Тэруко, судя по всему, были проблемы с глазами, так что её легко можно было определить по очкам с чёрными стёклами. Акари-сан и Хикари-сан же были практически неотличимы, всё, начиная от длины их волос и заканчивая одеждой, было не просто «похожим», скорее, тем же самым.

Но, в отличие от Акари-сан, Хикари-сан была невероятно доброй. И хотя я не был настоящим гостем, она вела себя со мной как и с остальными.

— Завтрак? Подождите минуту, пожалуйста. — Она развернулась и спешно направилась в сторону кухни. Мне кажется, она так хорошо умеет разворачиваться из-за того, что она маленькая.

Когда Хикари-сан ушла, я неожиданно оказался наедине с Аканэ-сан.

После секундного колебания, я подошёл к столу и уселся радом с ней. Хотел её поприветствовать, но она казалась целиком поглощённой своими мыслями, она бубнила что-то себе под нос и даже не посмотрела в мою сторону. Всё выглядело так, словно она и не заметила меня. Да о чём вообще она думает? Я внимательно к ней прислушался.

— Сэнте 9-6, пешка… Готе[iii] 8-4, пешка… Сэнте, та же пешка… Готе 8-7, пешка… Сэнте 8-4, ладья… Готе 2-6, пешка… Сэнте 3-2, серебряный генерал… Готе 9-5, пешка… Сэнте 4-4, слон… Готе 5-9, золотой генерал, съесть… Сэнте 2-7, конь…

Ничего не понять.

Вот чего стоит ждать от одной из Семи Дураков, даже то, что они под нос себе шепчут так весьма впечатляет. Но, если прислушаться, это похоже на запись игры в сёги. Ух ты, слепые сёги.

Да и с самой собой.

Этим она каждое утро занимается?

— Коте 2-3, пешка, мат. Чёрные проиграли. — Затем она взглянула прямо на меня. — Ах, а я думала, кто бы это мог быть, а это ты. Доброго утра.

— Доброго.

— Хе-хе, сёги такие сложные, правда? Фигуры перемещаются туда-сюда, намного больше, чем в простых шахматах. Сейчас я играла Коте. Победа досталась мне в тяжёлой борьбе.

— Хех.

В игре с самим собой есть Котэ и Сэнте? Может, Аканэ-сан могла разделять своё сознание подобно дельфинам. Да уж, весьма на неё похоже.

— Ты хорошо играешь в сёги, или может в шахматы, без разницы?

— Не сказал бы, нет.

— Ммм, что же так?

— Я не силён в чтении, что на уме у других людей.

— Вот как? Хм, полагаю, нет. У тебя такое лицо, — она кивнула. — Видела тебя чуть раньше из окна. Ходил на утреннюю прогулку?

— Да, прошёлся по лесу.

— Ах, прошёлся по лесу, как мило. Очень мило. Испускаемый деревьями фитонцид создаёт бактерицидный эффект и всё такое.

Что за чёрт?

В Хьюстоне, штат Техас, США, существует исследовательский комплекс «Система ЕР3». В нём собрались лучшие умы со всех штатов, нет, со всего мира, и они посвящают себя всевозможным полям познания, от экономики до истории, от политологии до культурологии, от физики и высшей математики до биологии, а так же электронике и системотехнике, метапсихологии — словом, всем, что можно назвать областью науки.

Так же его называют «Всеохватывающим исследовательским центром». Он является точкой сбора для людей, которым нравится изучение и исследование больше чего-либо другого на свете. Просто рай для тех, чья потребность познания превышает любые биологические потребности. Их целью не было получение прибыли, у них и в целях не было продавать свои знания и открытия, и, в каком-то смысле, они были закрытой, секретной организацией.

У них было лишь четыре основных правила:

Не иметь гордости.

Не иметь принципов.

Не иметь привязанностей.

Не жаловаться.

Они бескорыстно сотрудничали друг с другом, работая на пике своих возможностей, чтобы не стать бесполезными, даже если рухнет мир, никогда не останавливаясь на полпути, а там хоть Ад или Потоп.

Финалом скитаний для тех, кто занимался исследованиями, кто хотел знать, кому надо было знать, кто стремился к совершенной гармонии — была система ER3. Там собрались разных кругов, от глубокоуважаемых университетских профессоров до исследователей-первооткрывателей и любителей-фундаменталистов, воистину лишённое гордыни сборище всевозможных характеров. Их считали столь странными людьми, что в СМИ окрестили их «сектой полоумных всезнаек».

Но их исследования принесли весомые плоды: исследование нелинейной оптики Далевио, невероятное продвижение технологии объёмных голограмм, введение близкой к магии сенсорной технологии ДОП — всё это осуществилось благодаря ЕР3. Благодаря не работе одиночек, но командной работе, и работе бескорыстной — они отказывались ото всех присуждённых им наград и других поощрений, и тем самым избежали большого обшественного внимания, но в научном кругу их репутация была определённо высока. Исследовательский центр с относительно недолгой — менее века — историей, но уже оплетший сетями весь мир.

И в этом исследовательском центре была необыкновенная группа, называвшаяся Семь Дураков. Семеро людей, выбранных в свою очередь выбранными «семерыми на границе познания вселенной». Истинные гении среди гениев.

Одной из этих семи была Сонояма Аканэ-сан.

У неё были прекрасные чёрные волосы, обрезанные словно по линейке, что придавало ей интеллигентный вид. Для женщины она была высоковата и имела элегантную, стройную фигуру. В ней не было ничего, что не было бы пропитано изящной женственностью. Она была японской учёной самого высшего порядка.

Система ЕР3 малоизвестна в Японии. Несомненно, одной из причин непопулярности была сама исключительность системы ЕР3, но основной причиной, похоже, была несовместимости природы центра и японского стиля жизни. Но, несмотря на это, Аканэ-сан, будучи чистой и невинной японкой (лет двадцати, не меньше), поднялась до уровня Семи Дураков ЕР3. Не удивлюсь, если однажды о ней заговорит вся Япония.

Ради блага следующего поколения, в долгосрочной перспективе в системе ЕР3 обеспечивается межнациональная программа обучения молодёжи. В течение пяти лет, начиная со второго класса средней школы, я принимал участие в этой программе, так что вполне естественно, что я знал о Сонояме Аканэ как об одной из Семи Дураков, о её существовании «выше небес». И поэтому я бы несказанно удивлён, встретив её тут, на острове. Я не из тех людей, что безоговорочно капитулируют перед любыми авторитетами, но не нервничать я тоже не мог. Что вообще можно сказать одной из Семи Дураков?

Так что я сидел сомкнув уста, когда Аканэ-сан сама заговорила.

— Кстати говоря, синеволосая девушка, Кунагиса-тян в смысле…

— О. Да?

— Она очень мила. Прошлой ночью она проверила мой компьютер. Невероятно умелая, правда же? У нас в ЕР3 есть свои технари, но никого ещё не видела с такой… механической точностью движений. Она выглядела так, словно делает что-то обыкновенное. Может прозвучать грубо, но на мгновение я засомневалась, а правда ли она человек. Уверена, Ириа-сан её просто обожает.

— Вот как? Надеюсь, хлопот от неё не было?

Аканэ-сан усмехнулась.

— Говоришь, словно ты детская коляска.

Детская коляска. Снова меня необоснованно с чем-то сравнили.

— Может быть, сиделка?

— Ну, это же одно и то же, нет?

— Коляска — это то, в чём возят.

— А, точно, — кивнула она.

При всех её способностях в математике и науках, похоже, в японском она не так сильна.

— Ну да неважно. От неё не было хлопот.

Ну ещё бы.

— И ещё, мне показалось, что у неё небольшие проблемы с общением. Не похоже, что она слушает, что люди ей говорят. В результате чего, мой компьютер улучшился поколения на два.

— И это она ещё делает успехи. Раньше с ней было просто невозможно поговорить. Начинала и заканчивала разговор когда захочет. Как по мне, это довольно грубо.

— Ммм, если тебя интересует моё мнение, есть что-то очаровательное в её беспардонности.

— Эм, не могу с этим согласиться.

— Ну, как знаешь, — Аканэ-сан пожала плечами — Кстати говоря, она упомянула, что ты принимал участие в программе ЕР3.

— О.

Это трепло проболталась! Кажется, я говорил ей помалкивать об этом. Не то чтобы я не был уверен, что бессмысленно пытаться её заткнуть.

— Ты должен был мне сказать. Тогда бы мы могли поболтать немного. У меня такое ощущение, что мы впустую потратили два дня. Ты же не сдерживался случаем? Прошу, не путай меня с кем-то, я не какая-то важная шишка.

— Нет, не в этом дело… Просто трудно было начать об этом разговор, думаю. И, кстати, хотя я и был в той программе, я бросил её на середине.

Программой предусматривается десятилетнее обучение. Я бросил учёбу после пятого года. После чего вернулся в Японию и снова встретился с Кунагисой. К счастью, аттестат старшей школы я получил после второго года в программе, так что я смог прямо поступить в киотский университет Рокумэйкан.

— И всё равно это хорошо. Не важно, как тебе пришлось вывихнуться наизнанку…

— Вывернуться.

— Не важно, как тебе пришлось вывернуться наизнанку, вступительные экзамены в ЕР3 — достойная преграда на жизненном пути. Тебе стоило бы чуть больше гордиться своими достижениями.

Вступительные экзамены в программу ЕР3 воистину были необычайно сложны. И хотя в рекомендациях к поступлению даже было сказано «Нет никаких преимуществ. Это не обеспечит вашего будущего. Мы предлагаем лишь обстановку, в которой можно насытить свою жажду познания», всё же на прохождение теста собрались лучшие умы со всего света. Так что да, можно было бы хвастаться уже самим фактом прохождения теста.

Но.

Я не закончил программу.

— Всё это бессмысленно, если бросать на полпути. Финальный результат — вот что ценится в этом мире.

— Вообще-то, думается мне, что всё в этом мире считается результатом. Или ты из тех, кто считает, что гений есть гений, потому что он гений? — В её голосе слышался лёгкий оттенок сарказма. — Гений не роза. В Японии нередко встретишь людей, гордящихся уже тем, что попытались, правда же? „Я перетерпел столько трудностей“, говорят они. Говорят, что уже сама попытка является хорошим результатом. Достойная точка зрения. Говорить „я неплохо поработал“ — прекрасное завершение для всего. У меня большие проблемы с людом, который говорит: „Я бы сделал это, если бы захотел“, или „Я не мог этого сделать, потому что просто не пытался“, или „Я сказал, что могу это сделать, но не значит, что я буду“. Это так ужасно. В этом мире встречаются всякие люди, а?

— Я не пытался, потому что не мог этого сделать.

— Хм, хе-хе, знаешь, а в тебе есть что-то от уставшего от жизни.

— Вероятно, это просто скромность.

— Именно!

Правый уголок её губ приподнялся в полуулыбке, затем она достала пачку сигарет из кармана. Изящным, плавным движением она поднесла одну ко рту и закурила.

— Ох, вы курите? Я удивлён.

— А ты из тех, кому не нравятся курящие женщины?

— Ну, нет, не только женщины. Курение вредит здоровью, знаете ли.

— Здоровье вредит курению, знаешь ли, — резко ответила она, медленно выдохнув дым. Я подумал, что это острота Одной из Семи, но она смущённо улыбнулась. — Глупый аргумент, да? На обращай внимания, мне бы не хотелось, чтобы ты начал думать, что я такой вот человек… Может, сменим тему? Знаешь, я была в Японии до самого конца старшей школы.

— Правда? Что за школа?

— Самая обычная окружная старшая школа. Не особенно-то и известная. В то время я состояла в женском клубе по карате. Тогда он мне совсем не нравился, но сейчас мне кажется, что это было забавно. Ох, это навевает воспоминания… Прошло уже больше десяти лет… Юбки тогда были вот такой вот длины. Оценки у меня были не самые лучшие, но всё было прекрасно с английским и математикой. Вот почему я попала в иностранный университет. Семья была категорически против, но я поступила по-своему. В конце концов, разве не говорят, что «если любишь кого-то — подожги»?

— Нет.

— В любом случае, всё было так, и я в конце концов сбежала из дому и сама переехала в Америку. Чертовски сложный шаг для кого-то вроде тогдашней меня.

И так вот она попала в Семь Дураков.

Наверное, с Золушкой было то же самое.

— Так вам нравится математика. Я таки и думал.

— Ну, видишь ли, мне она не не нравится. В старшей школе мне нравилось, что в ней всегда есть один конкретный ответ, никаких неясных составляющих, так что только математикой я и занималась. Мне нравились ясно очерченные вещи. Но в колледже, в системе ЕР3, ко мне пришло понимание, что не обязательно в этом дело. Это как в сёги или шахматах. Тебе нужно поставить мат, но существует бесконечное число путей его достижения. Я чувствовала себя так, будто меня надули.

— Словно возлюбленный показал вам незнакомую свою сторону?

Она рассмеялась, словно говоря: «Романтичная мысль, но не совсем так».

— Но в то же время я была немного тронута. В старшей школе я пришла к заключению, что математика никогда не пригодится мне в реальной жизни, но в действительности бывают случаи, когда тебе приходится решать кубические уравнения и тому подобное. Факториалы постоянно используются в повседневности. Я была тронута этим фактом.

— Я понимаю, — кивнул я.

Я и правда понимал.

Она удовлетворённо улыбнулась.

— А ты тоже человек математики? В среднем, мужчины более предрасположены к математике, нежели женщины. Из-за того, как работают их мозги.

— Вот как?

— Ну, так говорит статистика.

— Как по мне, эта статистика собрана сексистами.

К тому же, статистические данные весьма ненадёжны. Если бросить кубик сотню раз, и каждый раз на нём выпадает шестёрка, это не обязательно значит, что шестёрка выпадет и в сто первый. Я сказал свою мысль вслух, но она опротестовала.

— Если на кубике сто раз подряд выпадает шестёрка, то это кубик, на котором выпадают только шестёрки. Слишком значительное отличие нельзя считать совпадением или выпадением из выборки. Но статистика по мужчинам и женщинам тоже вещь такого рода, впрочем. Хе-хе-хе, так значит, ты феминист? Или ты только со мной так мягок? Ну, к сожалению, я — не феминистка. От разговоров о расширении прав и свобод женщин меня просто тошнит. В смысле, ну. Очевидно же, что они говорят какой-то абсурд. Будь уверен, это мужской мир, но нам необходимо не равноправие полов, а равные возможности применения наших способностей. Мужчины и женщины так разнятся, что их можно назвать чуть ли не генетически разделёнными существами. Так что я считаю, что в жизни они имеют различные роли. Конечно же, всё это работает при крупном допущении, что твоя роль и то, чего ты желаешь, не совпадают, а так же при малом допущении, что если бы тебе пришлось выбирать что-то из этих двух, ты бы выбрал то, что ты желаешь. Ах, и, быть может, при допущении среднего размера, что ты можешь сперва делать то, что ты желаешь. Но говорить, что ты не можешь ничего — это просто удобная отмазка, как по мне.

— Есть ещё фактор окружения.

— Окружения, а? Но был ли такой век, когда женщине запрещали писать, запрещали лепить фигуры? Из-за нынешних тенденций я всё больше склонна симпатизировать мужчинам. Мне кажется, их точка зрения ближе к моей, и всё же, вплоть до наших дней абсолютно все рабочие места были безраздельным царством мужчин, так? Неудивительно, что они разозлились, когда женщины попытались влезть.

— Они лишь отстаивают неправоту. Весьма неудачно для мужчин. — Интересно, почему мне пришлось принять феминистскую точку зрения?

— Хмм… — Она кивнула. — Может, ты и прав. Я точно не знаю. Но я могу понять и то, почему женщины злятся на мужчин. Несмотря на то, что они всего лишь играют свои роли, а мы играем свои, они всё равно похваляются собой, начинают важничать. Неудивительно, что женщины злятся. До тех пор, пока они не ввязывают в это меня. Думаю, чего я на самом деле хочу от феминистов, это чтобы они делали свои дела подальше от меня. Как бы то ни было, женщины по своей сути существа весьма скучной породы. Прямо как вы, мужчины. Хмм, если подумать, в системе ЕР3 мужчин тоже было больше, чем женщин. Из Семи дураков пятеро — мужчины.

— Возрастающая отдача, да?

— А? — Она казалась захваченной врасплох. — Боюсь, я не знаю, что это. Это что, какая-то диета?

— Это как BetaMax проиграла VHS.

— А, ты про это смещение, что случается в экономике? Верно, чтобы вернуть к равновесию однажды смещённый в сторону мужчин мир, придётся перетерпеть множество трудностей. Ну правда, не было бы совсем никаких проблем, если бы мужчины и женщины не завидовали всё время друг другу. Но никто этого не понимает, так ведь? И они продолжают утверждать, что нет никакой разницы между разделением и дискриминацией.

— Знаете, Аканэ-сан, когда вы так говорите, всё это звучит весьма убедительно. Полагаю, вам и самой пришлось перетерпеть множество трудностей когда-то.

— Никогда. — Категорически отрезала она. — Я всегда прилагаю лишь небольшое усилие.

Это некорректное утверждение.

Вдруг я вспомнил, что я хотел кое-что узнать с тех пор, как узнал о существовании в системе ЕР3 Семи Дураков.

— Скажите, кто самый умный в системе ЕР3?

Или иными словами, кто самый умный человек на всей планете? Аканэ-сан после небольшого раздумья ответила:

— Номер два — это фрейлейн Лав.

— А номер один?

— Да ладно тебе, парень, думаешь, я буду перечислять всех?

Ау.

— Ладно‐ладно, шучу. Хмм, если серьёзно, то человек, которого я уважаю больше всех, иными словами, тот, кого я ставлю превыше себя и всех остальных — это, пожалуй, ассистент-профессор Хьюлетт. Для меня он точно номер один.

Практически непередаваемо совершенный, он — единственный величайший ум прошлого, а быть может, и этого столетия. Первый и, вероятно, последний человек, усвоивший школьную программу, когда ему не было и десяти. Получив от президента иммунитет от уголовной ответственности, он направил силы своего всепревосходящего мозга на благо страны.

Если для меня Аканэ‑сан была подобна богу, то ассистент-профессор Хьюлетт был самой тканью мироздания.

— Если бы он был женщиной, наверное, он изменил бы историю, — произнесла она, глядя куда-то вдаль. Какое любопытное выражение восхищения.

— Простите за ожидание! — В самый подходящий момент в дверях показалась Хикари‑сан с тележкой, нагруженной моим завтраком. Опытными руками она поставила передо мной тарелки, сопроводив их ножом с вилкой по бокам. — Пожалуйста, наслаждайтесь, — поклонилась она с лучезарной улыбкой, и снова куда-то ушла. Похоже, у неё ещё много работы.

Девять кусочков жареных в масле шариков ризотто на листьях зелёного салата. Рыбный суп, овощной салат и сэндвич из итальянского хлеба. И кофе.

— Эта Сасироно-сан — просто нечто, а?.. — Пробормотала Аканэ‑сан, разглядывая мой завтрак.

Сасироно Яёй.

Она заправляла кухней особняка, но она не была наёмной работницей. В действительности она была одной из приглашённых на остров гениев. Она не покидала острова уже больше года и среди всех гениев она была тут дольше всех. Безо всяких сомнений, многие из высоких гостей приезжали на остров в надежде попробовать её еду.

Формально её специальностью была западная кухня, но она могла равно умело готовить и другие блюда, буде они из японской, китайской или какой хотите кухни. Она была лучшим поваром, о ней в кулинарном мире слышал каждый, или, во всяком случае, так о ней говорили. Что до меня, то в кулинарии я так же несведущ, как в науке и искусстве, так что о Яёй‑сан я узнал только по прибытии на остров, но, имея возможность пробовать её блюда трижды в день, плюс всякие перекусы в перерыве, — даже я познал её необычайное кулинарное мастерство.

Типичный визуальный образ, сопровождающий имя «Яёй» — это либо заносчивая всезнайка, или отважная коротышка, но эта Яёй‑сан не походила ни под то, ни под другое описание. Она была шумной, деятельной девушкой с короткими волосами. По её вежливым манерам можно было сказать, что она не заносчива, хоть её и звали гением. И она, пожалуй, была единственным разумным человеком на всём острове помимо меня. Более того, она была на втором месте в списке наиболее милых людей. Кстати говоря, на первом месте была Хикари‑сан. Эх, просто болтовня.

Говорили, что у Яёй‑сан есть какая-то сила, что позволяет ей готовить пищу лучше всех остальных поваров, но что это за сила? Мне было любопытно, но это любопытство мне ещё предстояло удовлетворить. Большую часть дня она проводила на кухне (можно назвать это замкнутостью), так что возможностей поговорить с ней было мало.

Я заметил, что Аканэ-сан глазами поедает мои шарики ризотто. После мгновений моего молчания, она перевела взгляд на меня. Что‑то в её глазах отличалось от того, что было ранее. Словно у хищника, вышедшего на охоту.

— Ты когда-нибудь слышал, что люди изначально не могли опознавать числа больше семи?

— Ну, я…

Видимо, все числа больше семи считались за «много». Также я слышал во время обучения, что это основная причина, по которой количество «Дураков» было ограничено цифрой семь.

— И, если мы объективно посмотрим на это, если девять твоих шариков ризотто превратятся в восемь, не думаю, что это будет большой потерей.

— И?

— Ты умный парень, м? Хорошая пара для Кунагисы.

— Между нами не такие отношения.

— Не меняй темы разговора. Ты пытаешь заставить меня раболепствовать перед тобой? Ладно. Шарики ризотто Сасироно‑сан просто великолепны, так что дай мне один. Доволен?

Я молча подвинул тарелку с шариками к ней.

Аканэ-сан принялась ликующе уплетать шарики ризотто, один за другим. В мгновение ока их не стало. Видимо, под «одним» она понимала «одну тарелку».

Ну, в любом случае, я никогда не любил много есть с утра. Предполагалось, что я должен поесть и за Кунагису, но это было слишком жестоко с её стороны — оставлять это на меня.

Переключив каналы, я перешёл к сэндвичу и салату. Чтобы не быть слишком общим, он был хорош. Если бы, скажем, это было единственное доступное блюдо на острове (и было бы абсолютно бесплатным, не меньше), никакой бы гений не отказался. Удивительно, но, похоже, что и Аканэ‑сан оказалась с остальными в одной телеге.

— А теперь вернёмся к теме, которую ты так ловко избегаешь, — сказала она, вытирая губы салфеткой. — Если у вас «не такие отношения», то какие же они? Если бы вы были просто друзьями, вы бы ни за что не попали на этот остров вместе. Тебе нужно позаботиться об учёбе.

Действительно, приехав на этот остров, я пропустил все дни учёбы, начиная со дня церемонии поступления. Вообще-то я и церемонию поступления пропустил. Другими словами, ну, да.

— Мы познакомились ещё до того, как я принял участие в программе. Так что у нас был перерыв в общении в пять лет.

— Ммм, а когда ты вернулся, она превратилась в кибертеррористку, а? Какая убогая сказочка.

В самом деле.

Я понимал, к чему всё идёт, ещё когда нам было по тринадцать лет. Однако, после воссоединения спустя пять лет моего обучения за границей, я был, честно говоря, удивлён, как мало всё изменилось со старых дней. Любой был бы удивлён, вернись он вдруг в пору раннего отрочества. Конечно, это лишь то, что казалось. В действительности, она стала намного больше похожа на человека как личность.

Наши отношения.

На этот откровенно заданный вопрос сложно было ответить.

Кунагиса нуждалась во мне — вот лишь что я знал. Однако, это не обязательно должен был быть я. Было необычайно сложно объяснить окружавшие нас обстоятельства. Для этого мне придётся объяснить подробности о самой Кунагисе, а я не горел желанием это делать.

— Хмм, — кивнула Аканэ-сан. — Я не так много говорила с Кунагисой‑тян, но мне кажется, что у неё слишком много недостатков для проживания повседневной жизни… Хм, думаю, не стоило говорить «недостатков». Я не хочу сказать, что она дефектная, нет. Но то, на что она обращает внимание… Перекошено. Она напоминает мне о моём знакомом, у которого ребёнок был савант.

Савант… По-французски это означает «человек, наделённый мудростью». Я знал, что Кунагису тоже называли савантом. Возможно, я знал о ней слишком много.

— Так что, возможно, ей просто нужно, чтобы кто-то вроде тебя присматривал за ней. В этом нет никаких сомнений. Но что я хочу сказать, что ты думаешь обо всём этом?

У меня не было ответа.

— Похоже, у вас двоих что-то вроде созависимого существования, — продолжила Аканэ-сан.

— Созависимого существования?

Она наклонила голову, словно говоря: «Не знаешь такого слова?»

— Признак зависимости, воздействующей на человеческие отношения. Ну, к примеру, представим себе алкоголика, лечащегося от своей зависимости, за ним кто-то ухаживает. Алкоголику нужен ухаживающий, а ухаживающий преданно исполняет свои обязанности. Но когда преданность переходит все границы, это признак созависимости. Они пьянеют от служения. У влюблённых парочек проявляется мягкая форма этого. Не нужно и говорить, что это не хорошо. В итоге только теряете друг друга. Я не хочу сказать, что у вас двоих всё именно так, но, быть может, вам надо постеречься.

— Обязательно.

— Мало столь же бессмысленных вещей, как продление испортившихся взаимоотношений. И всё же, перед талантом Кунагисы‑тян я не могу испытывать ничего, кроме благовейного трепета. Даже в ЕР3 пользуются программами, написанными ею. Ну, или скорее, написанными ими. Но я и представить себе не могла, что встречусь с Кунагисой‑тян в таком месте.

— Почему вы вообще на этом острове?

Не похоже, что у Семи Дураков самое свободное в мире расписание.

— Без особых причин, — ответила она после нескольких мгновений тишины. Это был удивительно резкий ответ, так что он меня немного взволновал. — Но что важнее, даже если ты не самый лучший игрок, ты, по крайней мере, знаешь правила сёги и шахмат, так? Почему бы нам не сыграть партию-другую, пока мы будем предаваться воспоминаниям о ЕР3?

— Конечно.

Партия в сёги с одной из Семи Дураков.

Звучит интересно.

— Но только не в слепые. Моя память славится своей короткостью. — Не самая лучшая репутация, как я бы сказал. — Если сменим дислокацию, я за.

— У меня в комнате есть доска. Первая вещь, что я купила по возвращению в Японию. Хмм, вообще-то, у меня есть ещё пара дел этим утром. Может, после полудня?

— Можно и… Ах, подождите, я не могу. У меня уже есть дело.

— О? Встречаешься с Кунагисой‑тян, или вроде того, а? Ну, если дело в этом, что же остаётся.

— Нет, с Канами-сан.

Буууммм.

Выражение лица Аканэ-сан необычно помрачнело.

Чёрт подери, я забыл. Когда я только приехал на остров, Хикари‑сан была весьма любезна и сказала мне, что у Аканэ‑сан и Канами‑сан чрезвычайно плохие отношения, но из-за моей славящейся своей короткостью памяти я забыл.

— Хмф. Мы с тобой друзья, так что дам тебе небольшой совет. Не следует тебе сближаться с людьми, занимающимся таким пошлым делом. Опускать себя так низко — это глупо, знаешь ли.

— Аканэ-сан, вы сильно ненавидите Канами‑сан, так?

— Нет. Мне нет никаких причин испытывать чувства любви или нелюбви по отношению к этой женщине. Но художники — воистину самое презренное племя. Хмф, правда! — Она ударила рукой по столу. — Нет ничего, к чему моя ненависть была бы сильнее, чем ненависть к художникам. Самое низшее племя во вселенной. В сравнении с ними воры и насильники просто праведники. Всё, что они делают — лишь размазывают кисточкой капли краски по чему-нибудь, и уже думают, что они чертовски велики. Немного красного, немного синего, и — вуаля! — у нас «шедевр»! Ха! Да любой так может!

Она словно бы превратилась в другого человека. Это было столь неожиданное превращение, что мне почти стало любопытно, не украл ли у неё когда-то какой-нибудь художник документы с результатами исследований, или что‑то вроде.

— Ах, прости, — сказала она, вернувшись в своё обычное состояние, после того, как заметила моё застывшее выражение лица. — Думаю, меня занесло. Не то чтобы я хотела забрать свои слова назад, но я знаю, как невесело слушать чьи-то жалобы. Я думаю, мне нужно успокоиться, — скороговоркой сказала она, затем допила остатки моего кофе и направилась к двери. Казалось, она жалела, что позволила себе потерять голову, пусть и не собиралась отказываться от сказанного.

Когда я остался в одиночестве, я вздохнул.

Ох, как же я перенервничал. Я вообще не привык поддерживать беседу с людьми, не говоря уже о таких, как Соноямим Аканэ из Семи дураков ЕР3. Несладко, да?

Ну, не считая грубого промаха в самом конце, разговор наш вышел много более естественным, чем я мог себе представить, так что, думаю, я должен быть доволен. И, быть может, в один из четырёх оставшихся дней мы всё же сыграю с ней в сёги.

Я ещё раз вздохнул, но времени клевать носом у меня не было. Я решил ещё раз зайти к Кунагисе после того, как позавтракаю, но секундой позже, широко зевая, в комнату вошла Маки‑сан. Её уличная одежда в сочетании с высоким хвостом создавала впечатление, что она приехала на остров как на отпуск.

— Ба бая бая бая бая баах, — радостно напевала она, пока шла к столу.

Она села рядом со мной.

— Доброе утро.

— Привет.

— Нет-нет-нет, надо говорить «доброе утро», если ты приветствуешь кого-то утром. Ах, подожди-ка, уже не утро? Ты на ногах с шести утра, так что для тебя уже давно день, ух. А у меня вот необычайно низкое кровяное давление, так что я не могу быть как ты. — Сказала она, ещё раз широко зевнув.

Я выдал обыкновенное комбо из кивка и «угу». Не было смысла спрашивать, откуда она узнала, во сколько я встал. Я снова занервничал, в этот раз иначе, чем в присутствии Аканэ‑сан.

Химэна Маки-сан.

Конечно, она была тут не просто так, не просто прогуливалась. Была весомая причина, по которой она была на этом острове.

Профессией Маки-сан было предсказание будущего. Как Канами‑сан была гениальной художницей, а Аканэ‑сан была гением от науки, Маки‑сан была известна как гениальная предсказательница будущего.

«Постойте-ка, это что, настоящая способность?» — подумал я про себя.

Но и без того я не был большим фанатом Маки-сан.

У нас с ней сложилось плохое первое впечатление друг о друге.

— Вы предсказательница? Я раньше таких не встречал. Ну и как выглядит моё будущее?

Не то чтобы мне действительно было важно знать свою судьбу. Просто я подумал, раз она предсказательница, то это было допустимое высказывание. Обычно люди радуются, когда разговор заходит на тему, в которой они разбираются. Как однажды сказал Черчилль: «Я хочу говорить о том, что я знаю, но люди меня вечно спрашивают о том, о чём я понятия не имею». Я не хотел быть одним из этих «людей».

Хотя это просто оправдание.

Но, услышав мой вопрос, Маки‑сан презрительно усмехнулась и сказала: « Ну, скажи мне день, месяц и год своего рождения, скажи мне тип твоей крови и как зовут твоего любимого актёра». Я ответил, в то же время удивляясь, какое отношение может иметь имя моего любимого актёра к моему будущему, не говоря уж о типе крови или дате рождения. В любом случае, я забыл, какого типа у меня кровь, и я знал не очень много актёров, так что пришлось что-то придумать.

— Хорошо, ясно. Ну тогда, возьми это. — Маки-сан достала из кармана и протянула мне клочок бумаги, а затем она ушла.

Я развернул бумагу с предсказанием и осмотрел его. На ней шрифтом минтё были написаны дата моего рождения, тип крови и имя актёра, которые я только что ей назвал.

— Это какая-то уловка, так ведь?

После того случая я пошёл спросить мнения Кунагисы. «Мне кажется, что это какой-то фокус, где в кармане спрятана куча клочков бумаги со случайными цифрами, или типа того», — сказал я.

— Ммм-ммм. — Кунагиса покачала головой. — Не может быть. Это могло бы сработать с игральными картами, но с вещами такого плана заготовок должно быть слишком много. К тому же, тогда она наблюдала бы за тобой заранее. Не похоже, что она смогла бы угадать, что ты соврёшь насчёт имени своего любимого актёра и типа крови.

А затем Кунагиса прочитала мне лекцию о Химэне Маки. Похоже, что хотя такие необразованные ребята, как я, ничего о ней не знали, она была широко известноа в кургах предсказателей судьбы. Она не занималась псевдотерапевтическим «холодным чтением» в стиле печатаемых в журналах гороскопов; её умения были направлены на рекомендации крупным корпорациями и политикам, она никогда не делала из предсказаний шоу.

Химэна Маки. Мастер предсказаний судьбы.

— Также известна как мастер саморекламы.

Кунагиса думала о ней то же самое, похоже.

Её коронная фраза о себе — «телепат, ведающий прошлое и будущее, людей, мир и всё в нём».

— Что такое телепат?

— У неё сверхспособности, — равнодушно ответила она. — Экстрасенсорное восприятние.

— А-а?

— Экстрасенсорное восприятие. Сверхспособности разделяются на экстрасенсорные и психокинетические. Маки сан — экстрасенс. Ретропознание, предпознание, телепатия. Ретропознание означает, что она может видеть прошлое. Предпознание — знание будущего. Телепатия позволяет читать твой разум.

— Подожди минутку, я не успеваю. Погоди. Маки-сан ведь предсказатель судьбы, так?

— По професси, да. Использует свои особые способности. И всё. Умение быстро бегать — это ведь не профессия, так? А атлет — да. Умение делать всякие штуки своими руками — не профессия. Рукодел — да. Особые способности — это просто способности, но предсказание судьбы — это профессия.

— Ах… — Я кивнул. — Так значит, Маки-сан…

— Ага. Она читает твои мысли заранее, даже до того, как она задаст тебе вопросы. — На её лице вспыхнула яркая улыбка.

***

— Сверхспособности, надо же, — бормотал я так тихо, чтобы сидевшая рядом со мной Маки-сан меня не услышала. Я вспомнил наш разговор с Кунагисой. Её объяснение выглядело вполне убедительным, конечно, но…

Теперь, когда я сижу перед этой заспанной женщиной с отсутствующим взглядом, действительно сложно вообразить, что она предсказательница. Она больше похожа на засоню с низким кровяным давлением.

— Я сказала тебе, что я предсказатель судьбы, но ты всё равно выглядишь неудовлетворённо, — сказала она, вдруг направив на меня взгляд. Похоже, она решила приставать ко мне понемногу ещё при первой нашей встрече. — Наверное, ты хотел бы, чтобы я бродила туда-сюда в чёрном балахоне и с хрустальным шаром. Может, мне рассказать тебе путаным таинственным языком о грозящей тебе неминуемой гибели? Ты всё оцениваешь по одёжке, так что ли?

— Думаю, не в этом дело.

— Да уж, могу поспорить. Я знаю всё об этом, — ответила она, потрясая руками. — Ну, не важно. Всё равно ты не имеешь значения.

— Я не имею значения?

— Ага. Ты японский представитель вещей, не имеющих значения.

Другими словами, наименее значимый парень в Японии. Ужасно слышать такое.

— Но я дам тебе совет от всей глубины моего сердца. Твоё мнение обо мне не соответствует истине. И это не всё. То, что ты думаешь об обитателях этого острова — тоже не соответствует истине. В том числе о Кунагисе-тян. Что важнее, похоже, что ты намерено подгоняешь свои убеждения, когда разговариваешь с другими людьми. Несомненно, это очень удобный способ жить, но не назвала бы его мудрым, — выпалила она, словно ещё раз широко зевая. В последние два дня я подвергался угнетениям с её стороны каждый раз, как мы встречались. И я не могу сказать, что она была далека от истины. Её замечания были столь точны, что я засомневался, а вдруг она и правда использует телепатию.

По правде говоря, она меня пугает.

— Ох, ну прости, что пугаю тебя.

Сказав это, она унеслась в сторону кухни, по-видимому, за своим завтраком.

4

Чтобы не дать подвернувшейся мне возможности ускользнуть сквозь пальцы, я тут же направился прочь из столовой в направлении комнаты Кунагисы. Как я и ожидал, она всё ещё сидела, уткнувшись лицом в рабочую станцию. Я не считал, что это было нормально — так сильно затворничать, пока находишься в гостях, но у нас были разные взгляды, наверное.

Кунагиса обернулся на меня.

— О-о, И-тян! С возвращением. Ну, как оно? Повстречался с кем-нибудь?

— Практически со всеми. Виделся сегодня со всеми, кроме Тэруко‑сан и Ирии‑сан. О, да, и кроме Яёй‑сан.

Но поев её еду, я чувствовал себя так, что и её видел.

— Хм, ну, это практически идеально.

— Что именно?

— Твоя оценка в соревновании «Встретить всех на острове Мокрого Вороньего Пера до полудня».

Что за дурацкое соревнование.

Но не важно.

В данный момент на этом острове было двенадцать человек. Художница Ибуки Канами‑сан, повар Сасироно Яёй‑сан, Сонояма Аканэ из Семи Дураков, предсказательница будущего Химэна Маки‑сан и инженер Кунагиса Томо. Ещё тут были сопровождающие, Сакаки Синъя и я. И ещё тут были сами жители острова: Акагами Ириа, владелица острова и особняка, главная служанка Ханда Рэй‑сан и три обычные служанки— Тика Акари‑сан, Тига Хикари‑сан и Тига Тэруко‑сан. Всего двенадцать человек.

В доме обычного размера всем бы уже стало тесновато, но в этом сверхбольшом доме ещё оставалось полно места.

И тут я вспомнил.

— Эй, Кунагиса. Ещё раз, сколько ты думаешь тут ещё пробыть?

— Ещё четыре дня. Всего выйдет неделя, так?

— Синъя‑сан спросил меня кое о чём. — Я рассказал ей всё, о чём мы говорили с Синъя-саном. Рассказал ей слух о приезде любимчика Ирии-сан, мастера на все руки. Кунагиса, однако, не выглядела особо заинтересованной.

— Это действительно важно? Информация очень расплывчатая, так что тудно сказать, конечно, но я не думаю, что на действительно нужно с ним встречаться. Я приехала сюда не встречаться со всякими гениями, и мне не особенно интересно.

— Ну да, но, эй, кстати говоря, мне уже давно хотелось спросить, а зачем ты вообще сюда приехала? Если тебе не интересны такого рода вещи, в чём же ты вообще заинтересована? — Я не мог понять, почему Кунагиса, столь яро ненавидевшая покидать свой дом, ответила на такого рода приглашение?

Она наклонила голову и после секундной паузы ответила:

— Эм, просто так. — Неответ. — Нет определённых причин, правда. Или у тебя такой характер, который требует, чтобы причины были у всего?

Я вздрогнул.

Да ни за что.

— Мне нет разницы, где находиться, пока там есть сеть. Дома лучше всего, впрочем, — сказала она, несмотря на то, что ещё была на отдыхе.

Ну да неважно. Она просто была особенной, причудливой собой. Мне не было до этого особого дела, и не то чтобы мне должно было быть. Я развалился на белоснежном ковре и уставился на люстру на потолке. Боже, что за нереалистичная картина. Но опять же, если бы меня спросили, что я считаю реалистичной сценой, мне нечего было бы ответить.

Кунагиса глядела на меря, развалившегося на полу.

— И-тян, тебе же не скучно?

— Мне наскучила жизнь.

— Ты знаешь, это весьма непривлекательно.

Ух.

Она вывалила это прямо мне в лицо.

— Если ты ничем не занят, почитал бы книгу? Я привезла пару.

— Книги, м? Что у тебя?

— Эм, Японо-английский словарь, свод законов и современный японский словарь.

— Боже, взяла бы их в электронной форме.

Кто вообще читает такие вещи?

Ах да, точно. Она.

Наполовину со скуки, наполовину с безнадёги, я перевернулся.

— Ах? И-тян, твои часы сломаны, да?

— Э?

Я посмотрел на свои часы. Верно. Если подумать, я же хотел попросить её починить мне их. После стольких встреч этим утром, я совсем про это позабыл.

— Дай поглядеть. Я починю их тебе.

— Прошу. Наверное, батарейка сдохла.

— Хмм… — Она подержала часы на свету. — Нет, тут что-то другое не так. Ты врезался во что-нибудь твёрдое? Неважно, думаю, я их быстро починю. Но ты знаешь, наручные часы в наши дни становятся анахронизмом. У большинства людей вместо часов с собой мобильники. Ух? Кстати говоря, а где твой?

— Оставил его дома.

— Привёз бы его с собой. Это всё-таки мобильник.

— А что, если я потеряю его?

— Ну, верно, но…

— И в любом случае, тут он будет вне зоны действия. Чтобы поймать тут сигнал, мне нужен телефон как у тебя.

Телефон Кунагисы в любой точке планеты принимает сигналы с ретрансляционных спутников. Даже на необитаемом острове посередине нигде её телефон не узнает фразы «вне зоны действия».

Конечно, это недёшево. Для асоциалки Кунагисы так вообще пустая трата денег, но она не из тех, кто придаёт таким вещам большое значение.

— Хм, может и так. Ну, не то чтобы анахронизм был чем-то плохим.

Она прищурила свои большие глаза и положила часы на компьютерный стол.

В этот момент послышался стук в дверь. Кунагиса на это никак не отреагировала, так что у меня не было иного выхода, кроме как открыть дверь самому. Посетительницей оказалась никто иная, как Хикари‑сан вместе с чистящими принадлежностями.

— Прошу. Большое спасибо, — пригласил я её войти.

— Йо, Хикари-тян, чаооо! — Кунагиса приветствовала её улыбкой через всё лицо. Хикари‑сан отвечала ей в той же манере. Каким-то странным образом эти две девушки крепко сдружились. Просто великолепно поладили. Довольно редко кто-то может так сдружиться с Кунагисой так быстро, так что я не мог сдержать удивления.

— Как дела, Томо-сан?

— Прямо сейчас пишу кое-какую игровую программку. Это приложение для конвертации текста в музыку. Думаю, я подарю её Ирии-сан в качестве памяти о моём приезде.

— Что это за игра такая? — Спросил я.

— Ну, надо объяснить? Ладно, эм, хорошо, скажем, И-тян, какую самую длинную книгу ты читал?

— «Истории Гендзи» и «Дон Кихота» я бросил на середине, так что… «Война и мир» Толстого, вот что длинно так длинно.

— Ладно. Ну, допустим, ты сконвертировал всю книгу в текстовый документ, отсканировав или перепечатав руками. Затем ты делаешь цифро-аналоговое преобразование, в котором все «и» заменяешь на «до», «ро» на «ре», «ха» на «ми» и так далее. После этого ты получишь «Песнь „Войны и мира‟». Для такого количества текста она будет длиться… Около часа, быть может? Разумеется, в действительности всё сложнее. Преобразование кода, и сессии, и всё прочее должно быть согласовано. Но в общем, оно превращает книги в музыку. Весело звучит, правда?

— Ну, определённо звучит интересно. На каком языке ты пишешь? На бэйсике? Си?

— На машинном коде.

— Самый низкий язык программирования. Не думал, что кто-то в наши дни им ещё пользуется.

— Ох, звучит так, будто ты можешь общаться с компьютером так, словно он твой приятель.

— Хе-хе-хе, — рассмеялась она немного хвастливо.

Похоже, знавшая о компьютерах даже меньше моего, Хикари-сан стояла с непостижимым выражением лица, не показывая, поняла ли она разговор, или нет, и она ограничилась лишь восхищённым «Ух ты!»

— Но правда, — спросил я, — что действительно весёлого в этой игре? Думаю, я не совсем понимаю.

— Писать её весело.

Весомая причина, не могу поспорить.

Хикари-сан слушала с видимым интересом, но потом, похоже, она вспомнила о чём-то.

— Ах да, — она повернулась ко мне. — Могу ли я прибраться в вашей комнате чуть позже? Я заходила в кладовую немного раньше, но вас не было.

— Конечно, разумеется.

Впрочем, не знаю, что вообще нужно прибирать в той комнате. Хикари‑сан вежливо поблагодарила меня и продолжила уборку в комнате Кунагисы.

Подметя комнату, она остановилась и со вздохом присела на пол.

— Прошу прощения, просто я… немного выдохлась.

— Почему бы не сделать перерыв?

— Нет, я буду в порядке. В любом случае, тогда Рэй‑сан будет на меня сердиться. Я уже говорила, но она такая строгая. Со мной всё будет хорошо. Я энергичная. Это моя единственная положительная черта. Я в порядке. Прошу простить меня за причинённые неудобства, — решительно сказала она и покинула комнату.

Я вздохнул.

— Она точно очень упряма. Может, это лишь моё воображение, но когда я на неё смотрю, мне кажется, что на себе она несёт очень тяжёлый груз.

— Тебе не кажется немного, словно ты смотришь на самого себя?

— Всё не так, но ты знаешь, я её в чём-то понимаю. — В конце концов, она чувствует себя несчастной. Похоже, что у Рэй‑сан и Акари‑сан есть чёткое представление в голове, что есть «работа», но Хикари‑сан, видимо, не в состоянии таким же образом думать. Было похоже, что общая концепция работы не была выжжена в её внутренних «цепях». Быть может, за этим стояли какие-то обстоятельства.

Что до оставшейся служанки, Тэруко‑сан, я не был уверен, о чём вообще она думает, так что не могу ничего сказать.

— Всем приходится через что-то пройти, И‑тян, — со знанием дела улыбнулась Кунагиса. — Каждый познаёт тяготы, а даже если и нет, к чему-то они прикладывают усилия. Хикари‑сан, твой приятель Нао‑кун, Аканэ‑тян — все. Если и есть кто-то, кто живёт без страданий, не прилагая ни к чему усилий, то это, пожалуй, я.

5

После ланча я, как и обещал, направился в студию. Кунагиса, как обычно, заявила, что не голодна, и завалилась спать сразу после полудня. Она была вечно не высыпающейся маленькой технаркой.

— Разбуди меня на обе-бед, пожалуйста. Мне нуна увидеться с Ирией‑сан и все дела, — сказала мне она.

Я постучался в дверь студии и, дождался ответа, повернул ручку.

Здесь половые доски не прикрывали ковры. Почему-то это напомнило мне о художественном классе в начальной школе, конечно же, не считая того, что эта комната не была заставлена рядами расцарапанных парт, и тут не было дурацких гипсовых фигур. И комната не была большой. По площади она была примерно с половину комнаты Кунагисы.

— Добро пожаловать. Присаживайся вон там. — Канами‑сан обратилась ко мне после того, как одарила коротким холодным взглядом.

Синъя‑сан, должно быть, был в своей комнате, или где-то ещё, поскольку Канами‑сан была в комнате одна. Я прошёл вдоль стеллажей с красками и принадлежностями для рисования и сел, куда мне указали.

Я обернулся к Канами‑сан.

— Спасибо за то, что вы делаете.

Нельзя спорить с тем, что она красивая женщина. Белокурыми волосами и голубыми глазами она походила на одну из «благовоспитанных юных леди» из старых кинофильмов. Столь же разумна. И, к тому же, у неё был художественный талант. Словно бы на ней лежало божье благословление.

Нет, нельзя так сказать.

У неё были проблемы с ногами, и ещё всего несколько лет назад она даже не могла видеть. Думаю, было бы чертовски низко с моей стороны жаловаться, когда у меня самого вполне нормальное тело. С другой стороны, сама Канами‑сан не считала своё состояние помехой или увечьем.

«Господь справедлив. Если бы у меня было здоровое тело, это было бы, в свою очередь, не справедливо по отношению к обычным людям».

«Ноги — всего лишь украшение».

«Даже когда ко мне вернулось зрение, мой мир не особенно поменялся. Мир выглядел точно так, как я думала. У естественного отбора и судьбы воистину дурной вкус».

Всё это — цитаты из книг Канами‑сан.

Канами‑сан сидела в круглом деревянном кресле, точно в таком же, в котором сидел и я. На ней было платье, что, по моим наблюдениям, было немного неудобно.

— Канами‑сан, вы всегда это надеваете, когда рисуете?

— Ты сомневаешься в моём вкусе?

Её лицо стало чуть более угрюмым. Похоже, это была не шутка. Она действительно обиделась. Я попытался выскользнуть из сложившейся ситуации.

— Нет, нет, я не это хотел сказать. Я просто подумал, что ваша одежда может испачкаться.

— Я не хожу переодеваться каждый раз, когда собираюсь рисовать. До сих пор я ни разу не пачкала свою одежду, когда рисовала. Я же не дура.

— О, понимаю.

Думаю, то же самое, что у мастеров каллиграфии. Если так подумать, то оставлять следы на одежде — это ошибки любителей. Для Каками‑сан, одной из лучших художниц во всём мире, само предположение должно показаться грубым.

Я содрогнулся.

— Но действительно ли нормально рисовать кого‑то вроде меня?

— Что это должно значить? — Резко спросила она с тем же угрюмым выражением. Казалось, она в очень дурном настроении. Или нет, возможно, это её обыкновенное состояние.

— Эм, нет, просто, не принизит ли это вашей значимости как художника?

К примеру, думаю, можно спокойно сказать, что по техническому навыку с Кунагисой не сравнится никто во всём вире. Однако, поскольку она тратит свой талант исключительно на развлечения, число людей, действительно признающих её умения совсем невелико.

— Признание приходит от результатов. Не делать и не уметь делать — это разные вещи.

Абсолютно случай Кунагисы.

Я понял, что то же самое касается и художников. Если выбирать сюжеты случайным образом и всё время лениться, трудно добиться признания людей.

Но Канами‑сан отвергла мою мысль.

— Кажется, я только что сказала тебе, что я не дура? У тебя совсем мозгов нет? Я не слоняюсь, подбирая сюжет. Знаешь ли, если держать рот на замке, люди не будут видеть, насколько ты глуп, так что почему бы тебе не поступить так?

Моё сердце остановилось.

— Я просто… Я ненавижу такое мышление. Мне хочется блевать. «Ах, не было хорошего сюжета, чтобы рисовать», «У меня была плохая натура», «Была не та обстановка», «Это не то, что я должен рисовать». И это не только про художников. Даже тебе знакомы люди, говорящие оскорбительно эгоистичное вещи вроде «Это не то, что я хочу делать» или «Ох, я не знаю, что я хочу делать», правда?

— Да, знакомы.

Например, я сам.

— Ради всех святых, — вздохнула она. — Я ненавижу людей, хнычущих по поводу того, чего они хотят и чего они не хотят, возвеличивая собственное неумение. Мне так и хочется сказать им, чтобы кончали жить, как придурки. Не говорю, что они все должны подохнуть, но им стоит быть скромнее. Просто рисуйте что угодно и прекратите ныть. Мне всё равно, что рисовать, будь то скучное ничтожество или куча раздавленных насекомых — я превращу это в яркое искусство!

Не важно, насколько очаровательно и мило она выглядела, она точно была самодовольной. Она была так бескомпромиссна, что, казалось, даже не простит тех, кто пошёл на компромисс.

Сравнение меня с кучей раздавленных насекомых — не самая привлекательная штука в мире, но, если уж она и это может рисовать, то меня может тем более. Пожалуй, дальнейшие чуткие комментарии сделают лишь хуже, так что я решил молчать.

Я приметил картину за спиной Канами‑сан. Карандашный рисунок сакуры «от основания». Той самой, которую она разглядывала этим утром с Синъя‑саном.

Рисунок был настолько точен, что, казалось, это чёрно-белая фотография. В десять миллионов пикселей. Нет, это тупо. Не стоит прибеднять такой сложный рисунок такой метафорой.

Я указал на рисунок.

— Когда вы его нарисовали?

— Этим утром. Что-то не так?

Она рассматривала дерево ранним утром. Около пяти часов назад. Другими словами, она нарисовала изумительно детализированную картину менее, чем за жалких пять часов. Такая картина должна требовать не менее недели. Не подумав, я скептически на неё посмотрел. Она храбро ответила на мой взгляд.

— Только дураки тратят три-четыре месяца на то, что можно завершить за неделю. Дураки или лентяи. А поскольку я ни к тем, ни к другим не отношусь, я нарисовала картину за три часа. У меня это не занимает больше вермени.

Ух.

Для такого воплощения лени, каким я являлся, это было больно слышать. Это жгло. Хоте бы я, чтобы и Кунагиса это услышала.

— Так? Даже ты должен быть немного согласен, так? — Говорила она жестоким тоном, требуя моего согласия. Ничего не мог с этим поделать, но мне казалось, что она открыто меня оскорбляет. И я сомневаюсь, что это было ложное впечатление.

— Эх, нет, ну, в смысле… да. Но не важно, вы действительно хороши.

— Да, конечно, — ответила она, абсолютно не заинтересовавшись моей типичной похвалой. Для меня это действительно был чрезвычайно обыденный комплемент, если подумать. «Вы действительно хороши». Словно сказал пятилетний ребёнок.

— Так значит, Канами‑сан, вы рисуете детализированные картины?

— Я рисую абсолютно любые картины, разве ты не знал?

Ах да, я снова сморозил глупость. Сидевшая передо мной женщина — Ибуки Канами‑сан, художница, отрицающая наличие какого-либо стиля и не занимающая позиций. Детализированные картины и абстрактные, нет такой, которой бы она не смогла нарисовать.

Она посмотрела на меня искоса.

— Я не зависаю на одном каком-то стиле. Это не железное правило, но зацикливаться на чём-то одном это просто сумасшествие. Бред! Если и есть в мире что-то, что я делаю исключительно по своему желанию, так это рисование.

— Может, вы и правы, эх. — Я не мог ни спорить, ни согласиться, так что отделался простым кивком. Возможно, сумев разглядеть меня насквозь, она ответила мне презрительной усмешкой.

— Эй, ты вообще видел мои картины?

— Ну, видел некоторые в ваших альбомах. Но из-за моей необразованности, вживую я вижу впервые.

— Хмм, ну и что ты думаешь об этом? Не о тех, что были в альбомах, но об этой сакуре.

Для меня вопрос Канами‑сан стал немного неожиданным. Я не никогда не замечал, чтобы те, кого называют гениями, так сильно заботились о мнении других. В ЕР3, начиная с Соноямы Аканэ‑сан и заканчивая той печальной группой зарубежных студентов, никто не стремился и не желал прославиться, никому не было дела до того, как они выглядят в чьих-то глазах.

«Мне известно, чего я стою, лучше, чем кому-либо ещё. Мне нет необходимости сидеть и ждать, пока меня оценят какие-нибудь безмозглые бездельники» — вот каков был их единодушный образ мышления. Возможно, потому я и не был большим их фанатом.

— Эм… — начал я, пытаясь подобрать ответ. — Ну, это очень милая картина.

— Милая картина, а? — Повторила она за мной. — Знаешь, не стоит пытаться мне льстить. Я не разозлюсь.

— Ну, я к тому, что я не особо умею критически оценивать такого рода вещи. Но да, я думаю, что это милая картина.

— Хмм… милая?

У неё было крайне огорчённое выражение лица, когда она смотрела на свой рисунок. Она что-то бормотала про себя.

— Милая… Миломиломило. Не так оценивают обычно рисунки.

— Э?

— Хм, ты не понимаешь, а? Чёрт, я правда не хочу этого делать. Это потеря.

Она тяжело вздохнула, немного наклонилась и взяла в руки картину.

Она подняла её над головой…

… и со всей силы бросила её на пол.

Крякнуло треснувшее дерево.

Конечно, это не пол разбился.

— Э-эй, что вы делаете?

— Как видишь, я избавляюсь от своей мазни. Ах, почему же всё до этого дошло?

Определённо, это я хотел сказать. Она уставилась на разлетевшиеся остатки картины со скорбным выражением лица и снова вздохнула.

— Ох, а казалось, что когда-нибудь за неё дали бы двадцать миллионов.

— Двадцать миллионов йен?

— Двадцать миллионов долларов.

Другая валюта.

— Конечно, речь идёт о нескольких десятилетиях в будущем.

— Художники иногда могут быть довольно беспечными, а?

Ничего не мог с собой поделать, но я чувствовал вину за то, что мои паршивые комментарии привели к катастрофе.

— Не надо думать, что ты сделал что-то не так. Это моя ответственность. Я не из тех имбецилов, что перекладывают свою ответственность на других.

— Но я всего лишь любитель. Не стоит делать такое всего лишь из-за мнения любителя.

— Какое же это искусство, если приходится выбирать, кто будет им любоваться? — Настаивала она.

Так вот оно как.

Я мог это понять.

Её слова и её манеры до краёв были наполнены недоброжелательностью, но, определённо, это женщина была художницей до мозга костей.

— Но она была так реалистична, будто фотография.

— Ты знаешь, это тоже не комплимент. Слушай, если у тебя такая привычка, делать людям комплименты, говоря «это похоже на бла бла бла», то я думаю, пора бы тебе прекращать. Это же оскорбление высшего порядка. Впрочем, если тебе обязательно ограничивать всё рамками стиля, думаю, это безнадёжно. — Она обернулась ко мне. — Впрочем, думаю, я понимаю, почему ты говоришь, что она похожа на фотографию. В конце концов, фотография произошла от рисунков.

— Это правда?

— Да. Разве ты не знал? — Она подняла бровь.

Похоже, «разве ты не знал?» — это её любимая фразочка.

— Человек, изобрётший дагеротипию, был фактуалистом. По всей видимости, изучение перспективы связано с изобретением камеры. Ты слышал о камере-обскуре, так?

Слышал о ней, конечно же. Так называемая «тёмная комната». Явление, при котором на стене очень тёмной комнаты появится изображение экстерьера, если в противоположной стене проделать отверстие. Это довольно старая техника, датируемая годами Римской Империи, о ней упоминал даже Аристотель. Предположительно, от неё и произошла камера.

— Она изобреталась для создания точных изображений. Мыслью, лежавшей в основе, было «показывать вещи такими, какие они есть». Так считал французский художник Курбе́. Он, будучи живописцем-реалистом, говорил: «Я никогда не видел ангелов, так как же я могу их писать?» Впрочем, это не соответствует моим убеждениям. Если взять детские рисунки, в них никогда не будет перспективы, не будет глубины, так? Всё изображено на первом плане. Размер объектов тоже выбирается как попало, так что, к примеру, дом и человек могут быть одного размера, или более крупным будет главный объект рисунка. Другими словами, на холст дети переносят не то, как объекты выглядят, а то, какими они воспринимаются. Если считать, что рисунок — это форма самовыражения, то мне кажется, что правильно так делать. Если так считать, то рисунок, выглядящий как фотография, отнюдь не хороший рисунок, так?

— Ух.

Как только она перешла на профессиональный жаргон, я потерял нить нашего разговора. И со всей этой болтовнёй, она даже не начинала готовиться рисовать. Когда она вообще планирует начинать?

— Хотя, по правде сказать, фотография — тоже не самое точное представление реальности. Если отредактировать фотографию, не так сложно обмануть людей. Может, она и не так отличается от рисунка в плане избирательности.

— Э, Канами‑сан, вы собирались меня рисовать?

— Сейчас я запоминаю.

Когда я подумал, что меня сейчас снова назовут невеждой, она заговорила со мной с неожиданной мягкостью.

— Может быть, ты не знал? Я предпочитаю работать в одиночестве. Когда рядом находятся другие люди, сфокусироваться просто невозможно.

Она говорила как Леонардо да Винчи. Художники, рисующие не глядя — не те, о ком слышишь каждый день, но и не были в нашем мире такой уж редкостью, так что я не был особо удивлён.

— Так что когда я пишу портреты, я просто полагаюсь на собственную память.

— Вы так можете?

— Память для меня — синоним визуального восприятия.

А теперь говорит как Ганнибал Лектер.

— Просто посидим и поболтаем несколько часов. Затем, после того, как ты уйдёшь, я начну. Ах, после того, как перепишу эту картину с сакурой, вот так. Превращу её во что-то, что хотя бы ты сможешь постичь. Для твоего портрета потребуется два слоя краски, так что он займёт немного больше времени. Думаю, отдам его тебе завтрашним утром.

— Вы отдадите его мне?

— Конечно. Мне не нужна такая картина. Мне не интересны завершённые картины. Я подпишу её, так что, если продашь её, получишь приличную сумму. Конечно, можешь выбросить её или сжечь, если она тебе не понравится, но это слишком расточительно. Она должна будет стоить около пятидесяти миллионов.

Какой материалистский разговор.

Э-эх.

— Эй, кстати говоря, я слышала, что у вас с Аканэ‑сан плохие отношения, это так?

— Так. Или, вернее будет сказать, что это односторонняя ненависть с её стороны. Как к личности, как к исследователю, как к участнице Семи Дураков ЕР3, ничего, кроме расположения и уважения не испытываю, но…

— Но? Что это значит?

Она едва заметно улыбнулась.

— Но её саму, «простую» Сонояму Аканэ — я её презираю.

* * *

Двумя часами позднее.

После того, как я вышел из студии Канами‑сан, я направился в комнату Кунагисы. Она была в постели, но, судя по всему, просыпалась, и успела починить мои часы. Как шутница мирового класса, она поменяла ориентацию дисплея, так то цифры показывались задом наперёд, но, по крайней мере, часы работали, так что я надел их на левую руку, потрепал спящую Кунагису по голове и, поблагодарив её, направился в комнату Аканэ‑сан.

— Сыграй со мной, — бросила она мне вызов, а затем добавила радостно: — Чтобы уравнять условия, сделаем вот как.

При этом она выставила на своей стороне доски для сёги шахматные фигуры.

— Западно‑японский компромисс.

— Вроде как два различных вида боевых искусств, а?

Невзирая на уравнивание условий, я был разбит наголову. Семь раз подряд.