Бесстыжий Purple Haze (Новелла) - 4 Глава

Бывший соратник Фуго Леон Абаккио однажды описал его силу так: «Она абсолютно убийственная! Атакует всё вокруг, а потом исчезает так же быстро, как летний шквальный ветер». Он не раз дрался с Фуго плечом к плечу: Абаккио расследовал преступления, а Фуго уничтожал виновного. Иногда они вмешивались в чьи-то бизнес-разборки, связанные с заведениями, которым Пассионе давала «защиту»; иногда убивали тех, кто угрожал безопасности банды или пытался как-то мешать их деятельности. Ни в одной из этих ситуаций никогда не была замешана полиция — просто внутренние разногласия, которые внутри же и должны были оставаться. Некоторые их задания исходили от Буччеллати, некоторые от Польпо — о последних Буччеллати обычно не знал. Их капореджиме требовал выполнения работы в любом случае, а они могли точно сказать, что их босс не сможет пойти, например, на убийство ребёнка.

Если Фуго знал, что какое-то дело Буччеллати не позволит совершить совесть, он сохранял его от босса в тайне. Абаккио никогда не говорил и слова — что против, что за — при таких решениях. Окружающие, по-видимому, считали, что они были партнёрами, но Фуго ни разу не спрашивал Абаккио о его прошлом, а Абаккио, в свою очередь, тоже не проявлял интереса. Они не понимали друг друга, и если бы им когда-нибудь довелось оказаться в ситуации, где только один мог выжить, Фуго был уверен, что Абаккио бросил бы его — а он и сам понимал, что поступил бы так же. Они доверяли друг другу, но не были близки: их связь была такой же слабой, как и в первый день их знакомства.

Абаккио был полицейским. Когда его начальству стало известно о его продажности, он был отправлен под суд, а Фуго пришёл увидеть его в участке. Абаккио брал взятки и у одного из членов Пассионе, так что тому была нужна информация. Этот конкретный гангстер умер в своей камере в полицейском участке от гипотермии — прямо посреди лета; иными словами, его, очевидно, убрало собственное начальство, и только у Абаккио могла быть какая-то дополнительная информация.

Выпивка и женщины оставили от него пустую оболочку прежнего человека — с глубоко впавшими глазами и синими мешками под ними. Он бросил на Фуго холодный взгляд и ничего не сказал.

— Прошу, не валяй дурака, Абаккио. Если ты попадёшь в тюрьму, тебя же убьют. Ты знаешь, что происходит с бывшими полицейскими в тюрьме? Охрана тебе не поможет. Они ненавидят вашу братию больше, чем кто-либо. За что конкретно ты получал деньги? Что ты прикрывал? Я слышал, что ты засомневался, когда пришло время застрелить того подозреваемого. Причина в том, что у него на тебя что-то было?

Абаккио не отвечал.

— Это наркотики, да? Этот человек торговал наркотиками? А ты позволял ему это делать? …Так и будешь играть в молчанку?

Фуго нахмурился. Он подозревал, что появление огромного количества наркотиков на рынке в последние месяцы было связано с Пассионе, и ему нужны были доказательства. Почти все другие семьи они уничтожили, но в стране на тот момент было больше наркотиков, чем когда-либо, — скорее всего, их загадочный босс продавал те наркотики, с которыми сам же и боролся.

Если бы это оказалось правдой, то вскоре Буччеллати мог оказаться между молотом и наковальней. Отчасти он заработал репутацию честного мафиози, потому что люди знали его отношение к наркотикам, и если бы стало известно, что все эти слова были пустым трёпом, у него были бы огромные проблемы.

Что же мне делать?

В то время, пока он перебирал всё это в своей голове, Абаккио неожиданно заговорил.

— Почему? — сказал он.

— А?

— Почему какой-то сопляк вроде тебя выглядит таким серьёзным? — прорычал он, хмурясь ещё сильнее. Могло показаться, что такими словами он хотел спровоцировать драку, но Фуго не верил этому лицу.

— Эм… что?

— Мы с тобой не так уж и отличаемся. Мы оба подонки. Так почему же ты выглядишь так уверенно?

— Абаккио, я…

— Я знаю, что ты такой же, как я. Я знаю, что ты неудачник. Я вижу эту гниль в твоих глазах. Так откуда же ты берёшь эту уверенность?

— Это звучит, как оскорбление…

— Скажи мне, в чём твой секрет, и я расскажу всё, что знаю.

— Что конкретно ты хочешь от меня услышать?

— Ради чего ты живёшь? Что не даёт тебе сдаться и всё бросить?

— Я всего лишь поклялся в верности своей банде.

— Тогда скажи мне, как я могу сделать то же самое, — ответил Абаккио. Фуго удивлённо заморгал.

— Ты… хочешь вступить в мафию?

— Если твоя причина такова, то хотя бы попытаться стоит.

— Ты бывший полицейский. Ты никогда не займёшь приличного места в банде и будешь у кого-то на побегушках до конца жизни без возможности получить свою территорию. Тебя такое устраивает? И это ещё если тебе повезёт не получить нож в спину от кого-нибудь, потому что семья особо не будет тебя защищать. Тебе лучше собрать все свои деньги, переехать в другую страну и залечь на дно.

Абаккио молча смотрел на него, и темнота его глаз была ужасающей.

Их с Абаккио свели наркотики, и теперь Фуго готовился к встрече с человеком, который их создавал, — Массимо Вольпе. Он был готов сражаться до последней капли крови.

* * *

На восточной стороне Таормины расположен древний театр, строительство которого датировано седьмым веком нашей эры, — выполненный в греческом стиле, со сценой, окружённой амфитеатром сидячих мест для зрителей. В своё время он был перестроен римлянами, и — несмотря на то что от Эллады, как и от Рима, осталась лишь история — сам театр поразительно хорошо сохранился. Он является основной местной достопримечательностью, но там редко бывает слишком людно, и посетители могут наслаждаться спокойной прогулкой по памятнику культуры.

Фуго и Муроло вошли на территорию театра. Мелкий дождь моросил по земле, не было ни души.

— Ах ты ж блин. — Муроло цыкнул. — Я надеялся смешаться с толпами туристов и не привлекать лишнего внимания, но, видимо, не судьба. Тупой дождь.

— Мы уже слишком далеко зашли. У нас не осталось выбора, кроме как идти вперёд, вне зависимости от того, опасно это или нет.

— Иногда ты ведёшь себя очень осторожно, а иногда так, как будто тебе безразлично, что с тобой будет. Я бы сказал, что ты хорошо умеешь приспосабливаться под ситуацию, но больше похоже на то, что ты перестаёшь думать после того, как решение уже принято. И это невзирая на то, что сомневаться в своём выборе бывает очень полезно для выживания…

— А ещё здорово помогает топтаться на одном месте в нерешительности. До тех пор, пока ситуация как-нибудь не переменится, у нас нет иного плана, кроме этого.

— Об этом я и говорю. Послушай, ты сам загнал себя в угол. Ты, Шила И — вы оба это делаете. Вам стоит быть более гибкими и научиться подстраиваться под изменяющиеся обстоятельства, оказываться готовыми к изменениям.

Муроло говорил так, словно одаривал Фуго своими бесценными знаниями — хотя на самом деле у него самого было не так уж много опыта, чтобы говорить настолько самоуверенно. Мужчина из кожи вон лез, чтобы казаться важным; Фуго подумал о том, что тот отчасти был похож на профессора, драка с которым перевернула его жизнь с ног на голову.

— Будьте осторожны, — прорычал Фуго. Муроло приподнял брови от удивления.

— В смысле?

— Вы не хотите видеть меня в ярости. После того, как я срываюсь, я абсолютно не контролирую свой гнев.

Это была не угроза. У него был очень крутой нрав, и Фуго был способен взорваться от малейшей провокации — один раз он воткнул вилку Наранче в щёку из-за того, что тот не смог решить элементарный математический пример. Он уже занимался с Наранчей какое-то время, ошибки тем допускались всегда, но почему-то именно тогда Фуго потерял над собой контроль — и причины он и правда не знал.

Муроло нахмурился.

— Боже, как же с тобой тяжело. «Хрупкий груз! Обращаться осторожно!», «Не беспокоить!». Тебе стоит повесить на себя такие знаки, или там уйти куда-нибудь в горы и медитировать. Нет, честно… — Он перевёл взгляд с Фуго на сидения за его спиной и резко замолк, побелев, словно увидел привидение.

На одном из рядов амфитеатра в одиночестве расположился человек. Он держал над головой чёрный зонт, защищавший его от дождя, настолько слившись с ландшафтом, что создавалось ощущение, будто он всегда там сидел. Мужчина выглядел весьма старым, на его лице были глубокие морщины, но его спина была прямая, а тело выглядело крепким. Несмотря на вполне мирное выражение лица, его глаза опасно блестели. Фуго уже видел этого человека — на фотографиях, которые ему показывал Муроло.

— Это что…? — Он начал, но не успел закончить свой вопрос, прерванный стоном Муроло:

— Да, он. Это глава бригады наркотрафика — Владимир Кокаки.

Тот смотрел в упор на них. Было очевидно, что Кокаки дожидался их появления — невозможно было даже подумать о случайности. Но то, что он пришёл один… Муроло резко развернулся, пристально осматривая местность, но в театре никого больше не было. Ни единого признака людей Кокаки.

— Ч-Чёрт… Думаю, нам стоит… — Муроло снова обернулся, уже собираясь предложить Фуго бежать, но рядом никого не было: Фуго уверенным шагом направился вперёд.

— П-Погоди?!

— Слишком поздно убегать. Нужно сделать это. — В голосе Фуго не было и нотки сомнения или неуверенности, но…

— Да подожди ты! Он не какой-то простой старик! Даже Дьяволо посчитал, что с ним лучше договориться, чем заставить себе подчиняться с помощью станда! Он очень опытный! Ты даже представить себе не можешь! Он прошёл куда больше схваток, чем ты!

Крики Муроло никак не повлияли на Фуго, всё так же стремительно двигающегося вперёд. Кокаки довольно улыбался, словно дед, наблюдающий за своим неопытным внуком — и, заметив этот взгляд, Фуго лихорадочно стал обдумывать ситуацию.

Он уверен в себе. Раз уж он пришёл сюда один — значит он уже успел достаточно хорошо изучить наши станды… И считает, что может с нами справиться. Если я подойду на расстояние пяти метров, то ему крышка, это однозначно — сомневаюсь, что его станд сможет как-то помочь, и не могу даже представить, в чём заключается его план. Скорее всего, он планирует атаку на расстоянии, следовательно — что мне нужно сделать, так это как можно ближе к нему подойти и ударить первым.

Что-то такое было у него в голове, когда он двинулся вперёд.

Это какая-то ловушка. Мне нужно найти способ её избежать и подобраться на радиус действия Purple Haze, — примерно так звучал единственный план, находящийся в его распоряжении.

Кокаки довольно ему улыбнулся и заговорил:

— Я слышал, ты учился с моим мальчиком Массимо в Болонском Университете. Честно говоря, мало хорошего он смог о тебе сказать, Паннакотта Фуго. Твою жизнь сложно описать как-либо иначе, кроме как чередой ошибок.

— …Что ты имеешь в виду?

— Уверен, что ты пытаешься делать «правильный» выбор, но все эти попытки лишь ещё одно доказательство того, что ты идёшь неверным путём. — Он говорил, как учитель, терпеливо разъясняющий что-то нерадивому ученику. — Все сицилийцы прекрасно знают, какова жизнь. Возможно, богатенькому мальчику из Неаполя сложно будет понять, что я сейчас скажу, но… Жизнь по сути своей несправедлива. Ничего в ней не идёт так, как ты планировал, тебе просто нужно это принять. Ты никогда ничего не добьёшься, если не поймёшь эту простую истину. Даже если никто тебя не понимает, если события идут не таким образом, как ты ожидал, — прими это. Срываться на окружающих — это непростительно. Эта привычка мешает тебе во всём. Она когда-нибудь тебя убьёт. — Он на мгновение замолк, а затем продолжил: — Мы, сицилийцы, очень большое значение придаём тишине. Тишине… и смирению. Только эти две вещи даруют истинную надежду. Пытаясь подстроить окружающий мир под свои желания, ты ничего не добьёшься. Фортуна никогда не жалеет таких, как ты. Не бывает никакого единственно «правильного» выбора, Фуго. Каждый раз, когда ты пытаешься найти то «верное» решение, ты совершаешь ошибку. Неважно, как сильно ты стараешься отбросить в сторону эти абстрактные идеалистические идеи и думать одной только головой, ты едва ли приближаешься к своей цели и на шаг. Сны и реальность не так уж сильно и отличаются: реальность вокруг тебя — лишь очередная иллюзия.

В тот момент, когда Кокаки закончил свой монолог, Фуго уже был на расстоянии пяти метров от него. Этого было почти достаточно для Purple Haze: оставалось сделать всего лишь один шаг, и он смог бы убить старика одним ударом.

Но даже теперь Кокаки никак не реагировал.

Фуго бы уже увидел его станд, будь он активирован; к тому же, Кокаки был стариком, и Фуго точно был быстрее и обязан был вовремя отреагировать, если бы тот попытался что-то провернуть. За исключением того факта, что он… Ничего не предпринимал.

Что происходит?

Фуго замер. Он был готов атаковать в любой момент, но колебался, не зная, стоит ли это делать. В его голове тут же возникло множество мыслей — возможно, не было нужды убивать Кокаки: если тот не собирается сопротивляться, то они могли бы схватить того и допросить. Что, если он просто тянул время, давая возможность своим людям сбежать?

Эти идеи пронеслись и мимолётно испарились: Фуго прекрасно знал, что все они были враньём. Он знал, что Кокаки пришёл, чтобы убить его; знал, что Кокаки не собирался сдаваться без боя, потому что это было видно по его глазам. Фуго не мог понять чего-то ещё в выражении этих глаз, и эта неясность не позволяла ему двинуться дальше.

Почему я медлю?

Заметив, что Фуго остановился, Кокаки медленно кивнул.

— Ты так мало знаешь, Фуго. Всё, что тебе известно, — лишь крошечная вершина айсберга. Ты понятия не имеешь, что такое настоящее мужество, что такое истинная сила — когда люди плюют на своё эго, чтобы выжить. Трусливые люди подобны блохам, обречённым умереть от хлопков людей, чью кровь они пытаются пить.

Кокаки довольно ухмылялся. Он оскорблял Фуго… но тот не чувствовал в себе и намёка на гнев. Почему он не был зол? Если бы здесь был Наранча, он бы уже давно взбесился и атаковал, Фуго в этом не сомневался.

Наранча…

Он не был зол или расстроен, лишь какое-то слабое раздражение толкало его вперёд. Он рванул с места и начал карабкаться вверх, перелезая через сиденья.

В какой-то момент Фуго пошатнулся из-за осыпавшейся под ногами земли. Он быстро восстановил равновесие, но нога соскользнула — вскрикнув, Фуго попытался вернуть её обратно. Это было странно: он чувствовал, словно пытался встать на то, чего не было — но, опустив взгляд, удостоверился в том, что твёрдая земля никуда не исчезла. Прежде, чем он успел даже осмыслить произошедшее, его ступня резко ударила по земле, и он снова потерял равновесие.

— Что за…?!

Он понятия не имел, в чём было дело. Выглядело так, как будто им овладел какой-то безумный танец, заставлявший его ноги судорожно двигаться из стороны в сторону.

— Э-это точно…

Всё его тело будто плыло. Это можно было описать так, словно ощущение от его неровного шага не заканчивалось… Нет, оно стало гораздо сильнее, отдаваясь эхом по всему его телу.

— Д-да, это…

Фуго удалялся от Кокаки так быстро, будто он бежал спиной вперёд.

Его станд! Я однозначно под действием его станда! Когда он успел атаковать? Я ничего не видел — вообще ничего не чувствовал! Не было ничего, кроме… кроме… — Фуго поднял лицо вверх; дождь, этот плотный туман, из-за которого он уже давным-давно промок до нитки. — Твою мать…

Он его видел. Он его чувствовал. Ответ был перед его глазами… Он всё это время был под атакой своего врага.

— Да, — произнёс Кокаки. — Это Rainy Day Dream Away. Ты уже заметил, что не можешь перестать спотыкаться? Это не мой станд каждый раз тебя толкает — это ты сам. Твои чувства неисправны, и ты отчаянно пытаешься восстановить равновесие. Ты падал всего лишь одно краткое мгновение — а я не позволил этому ощущению тебя покинуть.

Чем сильнее Фуго старался остановить свои безумные пляски, тем быстрее двигались его конечности.

— Способность моего станда — фиксировать любые ощущения. Люди постоянно ощущают разные вещи. Неважно, как сильно они стараются не обращать внимания, они не могут полностью игнорировать окружающий мир. Я хватаюсь за любое мгновение и делаю его бесконечным. Остаток своей жизни ты проведёшь в бессчётных попытках восстановить своё равновесие. Ты в ловушке — больше никогда ты не будешь свободен от этого ощущения.

Тело Фуго очень сильно клонилось назад, и ему постоянно казалось, что ещё мгновение, и он бы упал, но этого не происходило. Возможно, упади он, этот кошмар бы прекратился, но он не мог этого сделать.

— Мне даже интересно, что ты сейчас чувствуешь. Сможешь описать? Именно! Ты падаешь. Твоё тело не чувствует ничего, кроме этого непрекращающегося падения. И закончиться это может только…

Фуго не расслышал того, что Кокаки сказал дальше. Его ноги всё сильнее бились о землю, и Фуго чувствовал, что его начало нести в одну определённую сторону. Расстояние между ним и Кокаки неумолимо увеличивалось, и он ничего не мог с этим сделать. Его ноги касались земли, но, без сомнения, он снова и снова падал, достигая при этом такой скорости, с которой и бежать бы не смог. Его тело словно бросало вызов физике.

— А-А-А-А-А-а-а-а-а!

Фуго уже был за пределами древнего театра. Как далеко собирались нести его ноги? К морю? К какой-нибудь стене? Без разницы: конечным пунктом назначения в любом случае была смерть.

— Минус один, — сказал Кокаки и встал, аккуратно держа над головой зонт.

* * *

Шила И услышала вопль Фуго.

— Чёрт! — ругнулась она и бросила вперёд, но скорость, с которой крик удалялся от неё, была выше, чем скорость её бега.

Быстро достигнув древнего театра, Шила И остановилась. Какой-то старик спускался вниз по осыпающемуся под его ногами склону, смотря ей прямо в глаза. Он ждал её прихода.

— Кокаки?! — от удивления вскрикнула Шила И. Неожиданно к ней подбежал Муроло и спрятался за её спиной.

— Г-где ты была? — недовольно выкрикнул он.

— Где Фуго?! — бросила Шила И. Кокаки ответил вместо того:

— Я с ним уже разобрался.

Шила И выглядела раздосадованной. Ей очень не нравилась вся эта ситуация, но если бы она так легко сдавалась, то не дожила бы до своих лет.

— Voodoo Child!

Она рванула в атаку, и её станд бежал следом за ней. Кокаки не шелохнулся. В отличии от Фуго, Шила И не колебалась ни секунды: её единственной мыслью было врезать старику кулаком в лицо. Преодолев разделявшее их расстояние за несколько секунд, она уже была готова осуществить задуманное, как мужчина спокойно отклонился в сторону, избегая её удара.

Шила И развернулась, снова встречаясь с ним взглядом. Кокаки никак не пострадал от удара Шилы И, но Voodoo Child успел задеть его щёку одним когтем, оставляя на ней тонкую царапину. Она выглядела так, будто тот всего лишь порезался, когда брился, но её было достаточно, чтобы образовать пару губ — небольшие и женские. Они тихо вздохнули.

— Что это?

— Раны, оставленные Voodoo Child, превращаются в губы, раскрывающие все твои сокровенные секреты, — Шила И указала на него пальцем. — Они вытащат слова с самого дна твоей души. Слова, которые ты не в силах слышать. Я победила.

Губы на щеке Кокаки дрогнули, а затем заговорили, но голос этот ему не принадлежал.

— Я прожила хорошую жизнь, Владимир. Я была так, так счастлива.

Добрый и счастливый голос, наполненный радостью жизни и непорочной чистотой. Никогда этим голосом не могло быть сказано что-то оскорбительное или гадкое.

Шила И выглядела озадаченной. Кокаки слегка наклонил голову, наблюдая за ней.

— Ясно, — сказал он спокойным голосом. — Твой станд заставляет людей вспоминать вещи, за которые им стыдно, чтобы выбить их из колеи и сделать это своим преимуществом. Отвратительная способность. — Он провёл рукой по губам, и они тут же растворились в его коже, не оставив и следа.

— К-Как?

— Твоя сила использует стыд, живущий в сердце твоего врага, так? И до тех пор, пока этот стыд не исчезнет, ничего нельзя поделать? Но я ничего не стыжусь. Я воспринимаю события лишь как голые факты. Можешь вытащить на поверхность все голоса, какие тебе нужны, разницы не будет — я и так слышу их каждый день. — На его лице возникла нежная улыбка. — Этот голос принадлежит моей сестре Амелии. Она умерла на моих руках, и эти слова — последнее, что я от неё услышал. Шестое августа 1943 года. Это день её смерти. Тебе знакомо это число? В тот день Сицилия была залита кровью. Союзнические войска высадились на территорию, занятую нацистами. Сражения велись повсюду. Для нацистов эта земля никогда не имела большого значения, они вступали в битвы только с целью прикрыть своё отступление. Местные жители были рады скорому освобождению, но… Отступая, фашисты не забывали о безопасности — они подозревали всех вокруг в шпионаже. Моей семье не повезло. Родителей расстреляли, а я спасся бегством, вынеся свою сестру на спине.

В его голосе не было ностальгии — как будто события, о которых он говорил, произошли едва ли день назад, и он просто пересказывал их своим друзьям.

— Я бежал, и мне казалось, что я обмочился. Я был настолько напуган, что мне показалось логичным возложить вину за эту влагу на себя. Я не мог позволить себе остановиться, чтобы проверить… Но это была не моча. Это была кровь Амелии. В неё попала шальная пуля… Нет, — Кокаки нахмурился и покачал головой. — Скорее всего, нет. Думаю, нам стреляли в спину, когда я бежал. Она приняла пулю за меня. Амелия защитила меня, потому что я нёс её. Я пытался обработать её раны, но было слишком поздно. Она потеряла слишком много крови, а так как она была очень юна… У неё не было сил на то, чтобы восстановиться после подобного. Теряя сознания, она начала бредить. Стала говорить о том, насколько счастливую жизнь она прожила. Ей казалось, будто она спаслась и выжила. В своём бреду она не прекращала спрашивать, был ли счастлив я. Она была не в состоянии открыть глаза и посмотреть на меня, но я не мог ничего вымолвить и только кивал в ответ на её вопрос. Именно тогда впервые и появился мой станд. Я очень хотел, чтобы её прекрасная галлюцинация никогда не заканчивалась, — так и произошло. В голове у Амелии была длинная и счастливая жизнь, у неё родились дети, а затем появились и внуки. Эта иллюзия для неё никогда не заканчивалась.

— Час спустя мимо нас прошли отряды генерала Паттона. Прибыли бы они совсем немного раньше, она могла бы выжить, но не такой была её судьба. Амелия умерла с улыбкой на лице. Эта улыбка длилась едва ли минуту или две, но… Для неё она была восьмьюдесятью годами счастья. Какова же разница между её мечтой и реальностью?

Это мирное выражение лица разоружило Шилу И. Взгляд слишком напоминал ей взгляд её сестры — но это ничего не меняло: Кокаки оставался её врагом. Она сжала зубы и снова бросилась в атаку. На этот раз он стоял неподвижно, даже не пытаясь увернуться; просто позволил ей бить — но все удары прошли мимо.

— Что?

Как бы сильно она ни старалась, она не могла даже коснуться своего врага. Шила И уже была под воздействием его станда. Посмотрев ей в глаза, Кокаки кивнул:

— На какое-то мгновение ты подумала, что не сможешь меня ударить. Я сделал это ощущение для тебя вечным. Ты можешь пытаться меня бить, пытаться как-то перебороть мою силу, но ничего не выйдет. Такова сила Rainy Day Dream Away. В состоянии ли ты освободиться? Хватит ли тебе силы духа для того, чтобы преодолеть этот барьер? Дело ведь не только в силе моего станда. На моей стороне восемьдесят лет счастливой жизни Амелии. Тебе нужно что-то прочное, что-то стоящее, что позволит тебе пробить брешь в моей уверенности.

Она вскрикнула от бессилия.

— Не беспокойся, Шила И. Я не стану тебя убивать, у меня нет причин для этого. Найди укромное местечко и пережди в нём наше с Джорно Джованной противостояние. Однако… — Кокаки развернулся. — Тебя, Канноло Муроло, это не касается.

На этих словах Муроло дёрнулся, а затем весь съёжился.

* * *

По какой-то причине голову Фуго заполнили воспоминания о том времени, когда к ним присоединился Миста; их группа полностью сформировалась, и они начали набирать силы и влияние в синдикате.

Однажды Буччеллати вызвал его к себе.

— Хей?

Фуго зашёл в комнату и замер. Атмосфера в помещении казалась странно неправильной: было так тихо. Опущенные занавески не пропускали свет, но весь свет также был выключен. Буччеллати сидел на диване в гостиной. Фуго неуверенно приблизился к нему.

— Эм… Буччеллати?

Тот подозвал его пальцем и жестом указал на место рядом с собой. Фуго сел, сложив руки на коленях, и стал ждать, пока Буччеллати что-то скажет — но тот ничего не говорил. В этой тишине размеренное тиканье антикварных часов казалось ужасающе громким.

…Что происходит?

Фуго начинал паниковать. Буччеллати всегда был уверенным и решительным, для него было странно вот так вот томить и тянуть время. Наконец Буччеллати пошевелился.

— Ты знал, Фуго?

На какое-то мгновение Фуго был ошарашен и не понимал, о чём речь, но затем он понял.

— …О наркотиках? Я знал, что что-то происходит. Мы с Абаккио пытались разобраться… — Он замолк, чтобы взглянуть на лицо Буччеллати и приметить, какие эмоции у него вызывали эти слова, но ни один мускул не дрогнул на его лице. — Все улики указывают на то, что босс начал собственный оборот наркотиков. Мы натыкались на бывших членов тех группировок, что мы уже давно разогнали, и думали, что они снова начали торговать вопреки запретам босса, но они просто смеялись нам в лицо. Говорили, что правила поменялись. Когда мы рассказали об этом Польпо, он весь побелел как мел и начал дрожать. «Не лезьте в это дело», — сказал он нам. Было очевидно, что босс ничего не сказал ему. Думаю, босс не хотел допускать Польпо до наркотиков, чтобы тот не расширил с их помощью ещё больше своё влияние, и Польпо это понял. Это его и напугало — он не хотел, чтобы босс считал его угрозой, поэтому Польпо ничего тебе и не сказал. Он не хотел, чтобы мы как угодно были к этому причастны. Так что я… — Фуго хотел продолжить свою мысль, но Буччеллати поднял руку, прерывая его.

— Довольно.

Его голос был холодным как лёд. Фуго напрягся.

…Он меня убьёт?

На какое-то мгновение он был уверен, что так и произойдёт. Такое напряжение в голосе Буччеллати можно было услышать, только когда жизни висели на волоске — но Буччеллати снова будто онемел. Он просто неподвижно сидел на своём диване. Его лицо было безэмоциональным и неподвижным, будто сделанное из камня, как у фарфоровой куклы.

Фуго посмотрел на стену. На ней висела сеть. Это была рыболовная сеть, когда-то давно принадлежавшая отцу Буччеллати, рваная и совершенно непригодная для использования, но для Буччеллати она была символом той клятвы, которую он дал своему отцу. Буччеллати как-то рассказывал ему об этом — тот был убит, когда случайно стал свидетелем сделки по продаже наркотиков. Именно поэтому Буччеллати так ненавидел наркотики.

— Фуго, — наконец прервал тишину Буччеллати. — Поставь пластинку.

Фуго встал со своего места. Это был условный сигнал: когда Буччеллати хотел, чтобы его оставили в одиночестве, он просил своих подчинённых поставить для него пластинку. Они включали музыку и сразу же уходили.

— Bitches Brew?

Это был его любимый альбом — но Буччеллати покачал головой.

— Нет. Поставь Elevator to the Gallows.

Фуго был ошарашен. Майлс Дэвис был любимым исполнителем Буччеллати, но когда-то давно он сказал, что конкретно этот альбом ему не нравился. Сняв пластинку с полки, Фуго вытащил её из конверта и положил на проигрыватель. Опустив иглу, он услышал, как из рупора начали раздаваться меланхоличные звуки труб. Это было великолепное исполнение. Оно пробивало насквозь, резонировало где-то в глубине его души. Мелодия была бесконечно трагичной, но одновременно с этим завораживающей.

Фуго бросил взгляд на Буччеллати и едва сдержал вздох испуга. Он никогда раньше не видел Буччеллати таким — словно она плакал, но в его глазах не было ни одной слезинки. Те уже высохли; губы были неподвижны и бесцветны, а лицо болезненно бледным. Живой блеск покинул его глаза, оставив после себя лишь мрачные бездонные ямы.

Почему он стал вспоминать это сейчас?

В тот момент Фуго почувствовал, что Буччеллати страдал, но он не мог не увидеть силу, предназначенную для преодоления препятствия на его пути. Он не ошибся: Буччеллати продолжил укреплять своё положение в синдикате, искусно закрывая глаза на противоречия, появлявшиеся на каждом шагу и растущие как грибы после дождя. Фуго не нужно было беспокоиться.

Так почему же он вспоминал его взгляд именно теперь?

Потому что он знал. Знал, что Буччеллати не был в порядке. Те глаза были глазами человека, который чувствует, что его душа медленно, но верно умирает, — и именно наркотики сотворили с ним подобное. Это лицо, оно…

Всё ещё заточённый в этом бесконечном падении, Фуго неожиданно почувствовал сильное желание, растущее внутри него приближающейся к берегу волной цунами. Это желание уже нельзя было остановить: оно заполнило всю его душу целиком и заперло сердце на замок, не позволяя ничему иному проникнуть внутрь.

Это было то же самое желание, которое годы назад заставило его четырёхкилограммовым словарём почти до смерти избить профессора, который посмел насмехаться над смертью его бабушки.

* * *

— А тебя, Канноло Муроло, я убью. Такому человеку, как ты, жить не позволено.

Всё ещё держа свой зонт ровно над головой, Кокаки пошёл в сторону Муроло. Тот попятился назад, будучи слишком напуганным для того, чтобы развернуться и побежать. Слишком напуганным, чтобы рискнуть показать спину своему врагу, даже если это уменьшало его шансы к реальному спасению.

— Ты ведь знал, да? Ты знал, что Ризотто и его отряд были предателями. Ты помог им вступить в противостояние с Дьяволо, и тебе было безразлично, кто из них победит в итоге. — Они были уже в почти паре шагов друг от друга. — Единственная причина, по которой они решили пойти против босса, была месть за убийство их товарищей, которым они поплатились за попытку узнать личность босса. Но тем, кто слил информацию Сорбету и Джелато, был ты, Муроло. Я знаю это.

— Акх…

— Ты подставляешь других, а затем с удовольствием наблюдаешь за результатом своих действий из безопасного укрытия. Ты играешься с чужими жизнями, но никогда не берёшь на себя ответственность.

— А-а-а…

— Люди, подобные тебе, оскверняют этот мир, но твоя мерзкая жизнь вот-вот закончится. Я тебе с этим помогу. — Он указал рукой на шляпу Муроло. — Ну так что? Ты прячешь там какое-то оружие, да? Я вижу это по тому, как ты пытаешься скрыть её. Что там у тебя? Пистолет? Нож? Кислота? Без разницы. Попробуй использовать это против меня.

Лицо Муроло скривилось от ужаса — он знал, что должно было произойти дальше. Когда люди пользуются оружием, они всегда должны быть осторожны. Осторожны, чтобы не выстрелить случайно из пистолета, не порезаться своим же ножом — и эта мысль была равна поражению для Муроло. Если бы он попытался атаковать, он самому себе бы причинил вред… Так как же он мог сражаться с этим? Кокаки с лёгкостью сделал даже такого опытного борца, как Шила И, беспомощной… У Муроло не было и шанса. Он был уверен, что на этом моменте их миссии предстояло закончиться. Но затем…

Вдалеке раздался гром — тихие раскаты где-то на расстоянии. Но облака над их головами не были грозовыми, да и сам дождь не был настоящим — он был всего лишь стандом. Кокаки тоже обратил на это внимание.

Этот гром… он приближался. Кокаки от удивления широко открыл глаза.

— Н-нет… — пробормотал он, подняв глаза к небу. Этот звук был похож на гром, но не мог им быть — тот не мог длиться так долго, а этот звук становился всё громче. — Он не мог!..

И не только громче. Ближе.

Что бы ни было источником этого звука, оно приближалось ужасающе быстро — со скоростью 9.8 метров в секунду — конечной, максимальной скоростью, которую может набрать человек, падающий с высоты [П. П. автор новеллы путает конечную скорость с ускорением свободного падения. Конечная скорость здесь была бы порядка 150 мс]. К тому моменту, как источник звука стало возможно рассмотреть, было уже слишком поздно.

Он использовал свой станд… чтобы бросить себя в воздух?

У Кокаки было чувство, как будто он что-то упустил из виду, но времени на то, чтобы об этом подумать, у него уже не было. На какое-то короткое мгновение их глаза — Кокаки и Паннакотты Фуго, который падал с неба вертикально вниз, — встретились. Единственный случай, при котором ощущение бесконечного падения прекращало иметь значение, был тогда, когда он на самом деле падал: с сотен метров, вертикально вниз. Только так можно было избавиться от этого чувства — Фуго падал с большей скоростью, чем капли с неба.

Кокаки открыл рот, но у него не было времени на крик. Станд Фуго был прямо перед ним, и он успел ударить первым. Звук, который он принял ранее за гром, был криком ужасающей ярости.

— БА-А-А-АШ-ША-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!

Кулак станда столкнулся с лицом Кокаки, и в ту же секунду на свободу был выпущен вирус. Хрупкая шея старика тут же переломилась от удара, но вирусу было всё равно — он моментально принялся пожирать его плоть.

Убийственная сила.

Удар был будто из ниоткуда — так же внезапно и быстро всё и завершилось. Одно касание Purple Haze равнялось смерти — таков был станд Паннакотты Фуго.

* * *

Шила И бросилась вперёд, и Voodoo Child поймал Фуго за мгновение до того, как его тело врезалось бы в землю. Он ни секунды не задумался о том, как он собирался останавливать своё падение, прежде чем бросить себя в небо. Внезапность и отчаянность этого поступка ошарашили Шилу И.

Она чуть ни упала, но всё же сумела устоять. Со вздохом облегчения она выпрямилась… И внезапно почувствовала ладонь, крепко обхватившую её горло. Это была ладонь Фуго.

Он душил её так, будто хотел убить. Шила И начала паниковать.

— Стоп! Хватит! — сказал Муроло. Она посмотрела на него с мольбой во взгляде, но он покачал головой. — Не он — ты, Шила И. Убери свой станд и отпусти Фуго.

Шила И посмотрела на Фуго — Voodoo Child всё ещё держал его, обхватив его торс руками так крепко, что его кости, наверное, трещали. Ей удалось отозвать свой станд, освобождая Фуго, и его рука тут же отпустила её горло.

Он молча отодвинулся. На его лице была эта странная тень; ни капли сомнения в глазах. Именно про этот взгляд когда-то давно Буччеллати сказал, что Фуго никогда больше не смог бы жить в их мире.

Шила И ещё несколько секунд не могла перестать смотреть на него, а затем отвела глаза. Она хотела взглянуть на врага, которого он только что убил, но его нигде не было. Его тело растворилось без следа. Фуго убил его ещё тем ударом, но пока отдельные части его тела функционировали, инфекция распространилась повсюду и за секунды сожрала всё живое.

По её спине побежали мурашки. Он спас их, но она не испытывала благодарности.

Муроло подошёл к нему и что-то сказал, но у Шилы И не было сил, чтобы прислушаться.

Дождь прекратился, и прекрасное сицилийское небо вышло из-за быстро рассеявшихся облаков — но Шила И чувствовала только мрак.