Бесстыжий Purple Haze (Новелла) - 8 Глава

Шесть месяцев назад человек, известный под прозвищем Слезливый Лука, погиб при таинственных обстоятельствах, и расследование этого происшествия было поручено Буччеллати. Лука был членом Пассионе и каким-то образом сам себя зашиб лопатой, что было названо несчастным случаем, связанным с наркотической зависимостью гангстера, но на всякий случай было решено провести небольшое расследование.

Едва ли это можно было назвать работой, подходящей для Буччеллати, который вот-вот должен был стать капореджиме, и Фуго предложил разобраться с этим самостоятельно, но в ответ он услышал отказ: Буччеллати серьёзно относился к приказам начальства, поэтому решил сам заняться тем делом.

При дальнейших событиях было неудивительно, что случай с Лукой совершенно вылетел у Фуго из головы: несколько дней спустя их капореджимо Польпо застрелился в своей тюремной камере, Буччеллати занял его место, а вся группировка получила чрезвычайно важное задание по сопровождению дочери босса. Было совершенно не до Луки — но если попытаться вспомнить, что произошло в те дни…

Буччеллати отправился на задание и по возвращению рассказал им о юноше, которого впервые встретил, но который мог, по его словам, вскоре стать членом их группировки. Фуго и остальным было тяжело скрыть своё удивление.

— Что за нахрен? Кто это чел? — воскликнул Наранча слегка оскорблённо.

Буччеллати пожал плечами.

— Просто кое-кто, кому, на мой взгляд, можно доверять. Если вы не согласны с моими решениями, можете перейти в другую команду.

Эта угроза зацепила всех.

— Эй! — прорычал Абаккио. — Не об этом речь. Мы доверяем тебе, но ведь нет ничего странного в том, что мы не доверяем какому-то пацану, которого даже не видели.

Буччеллати не двинулся с места.

— Если вы доверяете мне, то должны доверять и ему тоже.

— Тогда, может, мы просто проверим его до того, как он вступит в команду?

— В этом нет необходимости.

— А ты, я смотрю, решение своё менять не настроен? — нахмурясь, вставил Миста.

Они все были против, но Буччеллати уже всё для себя решил.

— Будет так, как я сказал. Вы не переубедите меня.

Им не оставалось ничего, кроме как смириться. Это поведение было очень нетипичным для Буччеллати.

А ведь если подумать, то наши судьбы решились в тот день.

В тот момент, когда Буччеллати встретил его, он сразу же сделал свой выбор. Так же, как сделал свой Фуго, когда впервые увидел Буччеллати.

Странно.

Можно было сказать, что Буччеллати здорово отстал от них. Жизни каждого из их команды переменились, когда они встретили Буччеллати, но жизнь его самого перевернулась только тогда, когда он встретил того юношу.

Они верили ему; верили в него, никогда не сомневаясь, что он был способен на всё, — но сам Буччеллати никогда не знал этого чувства. Он не знал, что значит восхищаться кем-то, что значит вверять свои мечты и надежды тому, кого обожаешь всей душой.

* * *

Со дня сражения на Сицилии прошла неделя.

Звук глухого кашля Фуго отражался от стен зала тускло освещённого ресторана. Было очень рано, в это время ресторан всегда был закрыт, так что внутри никого не было. Тот мужчина, что проводил его к нужному столу, после сразу же словно испарился.

Солнечный свет проникал сквозь щели между занавесками, а все лампы были выключены. По радио шла программа «Внутри классической музыки», и крутили приятную концону Доницетти Ti Voglio Bene Assaje. Фуго снова закашлялся. Он сидел в ресторане, неспособный что-либо есть: вирус, коснувшись его, умер почти в то же мгновение, но успел кислотой разъесть его рот и часть дыхательных путей. Фуго был не в состоянии глотать и последнюю неделю питался через капельницу; швы на его боку тоже неприятно ныли — и в этом состоянии Пассионе посчитала нужным вызывать его на ковёр.

Наконец с ним решили разобраться. По крайней мере, Фуго выполнил порученную ему задачу, но он не знал, как могли быть оценены полученные им результаты. Никто также не сказал ему, к кому на встречу его привели, и Фуго начинал думать, что никто и не должен был прийти, а ждало его простое сообщение через посыльного.

Фуго постарался подавить очередной приступ кашля, но безуспешно. Он, чувствуя вкус крови на языке, достал было из кармана носовой платок, чтобы вытереть рот, но трясущиеся пальцы подвели его.

Чёрт…

Фуго склонился, желая поднять платок, а затем… Неожиданно на фоне радио прозвучал посторонний звук — словно клацанье вилки о тарелку.

Фуго обернулся — он совершенно не заметил, как в ресторане появился другой посетитель. На столе перед ним стояла тарелка с едой, из которой человек непринуждённо ел — парень с кудрявыми светлыми волосами и брошью в форме божьей коровки. Фуго был знаком этот юноша, хотя они и не знали друг друга хорошо — всё же, их знакомство длилось всего три дня, но этот юноша не относился к тому типу людей, которые легко вылетают из памяти. У него была особая аура — смесь света и тьмы, которые производили стойкое впечатление.

Юноша посмотрел на Фуго, который замер, склонившись к носовому платку.

— Ну и дурацкое место, — пробурчал он. — Здесь великолепный повар, и по какой-то причине он настоял на том, чтобы я ел утку и курицу, но я тебе честно скажу — терпеть не могу птицу. Но он всё продолжал убеждать меня, что я должен попробовать это мясо, иначе моя жизнь будет неполной. А ведь я слышал, что салат с осьминогом тут просто великолепный. — Он начал водить вилкой по тарелке, двигая еду. — Я не заказывал эту жареную курицу и картофельное пюре, но он всё равно подал их. Причём, если я не съем, то он взбесится. Вкусно пахнет, не думаешь? К тому же, тебе вроде всегда нравилась курица.

Всего несколько секунд назад кровь в его горле перебивала все остальные запахи, но теперь он отчётливо чувствовал прекрасный аромат чеснока и лука, зажаренного в оливковом масле. Фуго прикоснулся рукой ко рту: тупая пульсирующая боль, которая мучила его последнюю неделю, бесследно исчезла, а там, где совсем недавно были дырки от потерянных им в схватке зубов, появились новые.

Это…

Носовой платок, лежавший у его ног, был небрежно свёрнут. Фуго поднял его и обнаружил внутри обрывки ниток — это были швы, которые удерживали плоть на его боку в правильном положении. У него больше ничего не болело, он был полностью исцелён.

Это… сила его станда.

Сила, позволяющая управлять жизнью, — такова была способность станда под названием Gold Experience.

Фуго не знал, когда и как его успели излечить; он совершенно не заметил, как это произошло. Пропасть между их способностями была настолько огромной, что Фуго задавался вопросом, как они могли существовать в одном мире. Он поднял глаза, ошарашенный случившимся; юноша же поднёс ко рту вилку и прожевал кусок мяса, скорчив недовольную мину.

— Угм, ладно, думаю, я могу сказать, что вкус приемлемый, но не люблю я птицу, серьёзно. Наверное, это из-за моего детства — на обед у меня вечно были одни якитори. Ты знаешь, что такое якитори? Это такое японское блюдо, приготовленное на шампурах специально для того, чтобы закусывать им, пока пьёшь пиво. Маленькие кусочки мяса нанизываются на тонкие острые палочки — не слишком-то безопасно для маленького ребёнка, ты не думаешь? Эти воспоминания для меня весьма болезненные, вот что я скажу. Мне говорили, что такая еда поможет мне быстрее вырасти, но слабо мне в это верится. Тебе хоть немного меня жалко?

Фуго всё ещё молчал.

— И я правда не люблю жирную пищу, а якитори на вкус, будто губка, пропитанная маслом.

Во время своих жалоб юноша не прекращал есть.

— Джор… — начал Фуго, но затем замолк. Он не был уверен, что теперь мог обращаться к нему таким образом; может, стоило называть его боссом?

— Ох, точно, ты очень порадуешь, если будешь звать меня «Джоджо», — сказал юноша. — Босс… Им был Дьяволо, а мы всё же пытаемся изменить банду. На мой взгляд, Джоджо звучит куда лучше.

По какой-то причине это прозвище подходило ему даже больше, чем собственное имя. Фуго не знал, что ему делать. Джорно Джованна — прочитать, что было в голове у этого человека, было невозможно.

— Ну что ж, Фуго, думаю, у тебя полно вопросов, — Джорно опустил вилку и салфеткой вытер свои губы, — и я чувствую, что обязан ответить на них. Так что давай, спрашивай.

— Эм-м… я… — Тот запнулся.

Внезапно песня, до этого игравшая по радио, прекратилась, и её сменила другая, на этот раз исполняемая женщиной. Фуго резко выдохнул от удивления: голос был ему знаком. Именно эта девушка при первой их встрече сказала: «Ты же не думаешь, что я хочу посмотреть на тебя голого?».

Песня называлась «Влюблённый солдат» и была написана от лица солдата Первой мировой войны, который в мыслях обращался к своей возлюбленной, оставшейся далеко на родине. Она была слегка печальной, но одновременно и немного радостной, с приятным ритмом, отчасти напоминавшим марш. Исполненная молодой девушкой, песня создавала ощущение прекрасной непорочности, которое идеально подходило мелодии.

Как только мелодия завершилась, ведущий принялся разговаривать с исполнительницей.

— Позвольте представить вас нашим слушателям. Только что для вас исполнила эту прекрасную песню восходящая звезда итальянской эстрады — Триш Уна.

— Привет всем.

— Итак, Триш, ты не так давно успешно завершила тур, а скоро планируешь выпускать альбом, не так ли?

— Всё верно. Я не смогла бы добиться этого, если бы не мои прекрасные фанаты.

— Насколько мне известно, ты с детства выступала на сцене вместе со своей матерью, это так?

— Да, но она не так давно скончалась. Это было большим потрясением для меня, но сейчас я чувствую себя куда лучше.

— Я слышал, что ты довольно внезапно пропала на какое-то время. Твой менеджер, должно быть, жутко перепугался.

— Мне очень жаль, что так случилось. Я путешествовала в Рим и Сардинию, просто осматривала достопримечательности.

— Таким образом ты справлялась со своим горем?

— Да. Но мне не удалось бы это без помощи моих хороших друзей.

— Спасибо Господу за всех неизменных благоприятелей, что у нас есть.

— Если бы не они, я бы сейчас здесь не разговаривала с вами. Мой долг перед ними столь огромен, что не знаю, смогу ли когда-нибудь с ним расплатиться.

— Ну что ж, я надеюсь, что наши слушатели будут к тебе не менее добры, чем твои друзья. А далее в нашей передаче…

На радио заиграла другая песня, но Фуго не обратил на неё ни малейшего внимания — он стоял на том же месте, как громом поражённый. Джорно протянул руку к графину с водой, чтобы наполнить свой стакан.

— Тогда, в Венеции, ты сказал, что мы даже не знаем, какую музыку она любит. Теперь ты знаешь.

Он сделал глоток, а затем поставил стакан на место.

—А ведь мы не помогали ей с этим, таким мы больше не занимаемся. Она сама получила этот контракт на запись.

Фуго повернулся в его сторону, но всё ещё был не в силах оторвать взгляд от пола.

— Эм…

— Да?

— Почему я?

Джорно промолчал.

— Это миссия была чрезвычайно важной. Я понимаю, почему отправили Муроло и Шилу И, но почему я? Я… — Фуго замолк в нерешительности. — Я же предатель. Вы не можете доверять мне.

Джорно сделал ещё один глоток.

— А вот это — твоя худшая черта.

Фуго напрягся. Джорно кивнул, заметив это, и продолжил:

— Ты ведь и сам не веришь в то, что только что сказал. Ни одна, даже самая маленькая часть тебя, не считает это правдой. Ты не веришь в то, что кого-то предал — на самом деле, ты скорее думаешь, что это Буччеллати предал тебя. Я ведь прав? — Джорно ждал ответ, но, не получив его, не то чтобы сильно удивился. — Ты сам для себя решил, что мы считаем тебя предателем, поэтому и признал это, хотя на деле не считаешь себя таковым. — Снова последовала пауза. — Ты и тогда поступил так же. Все твои слова в тот день являлись отражением того, что в стандартной преступной культуре можно считать «здравым смыслом». Они не были выражением твоих настоящих эмоций и чувств: ты просто на автомате сказал то, что считалось правильным и нормальным среди людей, к которым ты привык. Но…

Джорно смотрел ему прямо в глаза, и этот взгляд причинял почти физическую боль.

— Глубоко внутри ты презираешь этот «здравый смысл». Если бы это было иначе, ты бы никогда не избил того профессора словарём. Ты можешь не осознавать этого, но ты не переносишь, когда люди отвергают твои идеалы. Именно поэтому ты порой срываешься на окружающих, будто ни с того ни с сего. Это — часть твоего характера.

Фуго внезапно осознал, что весь трясся, как будто его опустили в ледяную воду. А Джорно всё продолжал говорить.

— Однажды мы встретили врага со стандом, называвшимся Notorious B.I.G. Это было уже после того, как ты ушёл из команды, но этот станд был уникален. — Джорно скрестил руки на груди и нахмурился. — Его сила заключалась в том, что начала действовать лишь после того, как хозяин умер. Он был движим ненавистью, которую владелец испытал в момент смерти, и больше не нуждался в управлении. Технически он был уже мёртв, поэтому убить его снова было невозможно — любые атаки были бесполезны. После того как мы с трудом расправились с ним, я подумал… что не впервые вижу подобное.

Фуго задержал дыхание от испуга, поняв, куда вёл этот разговор.

— Всё верно. Purple Haze. Твой станд тоже движим ненавистью, но твой вирус может убить и тебя самого — неважно, что ты сам об этом думаешь. Тебе вообще повезло, что ты не умер, когда впервые им воспользовался — большинство людей не прожили бы и вполовину так долго, как это удалось тебе. Ты сказал, что у меня не было никакой причины отправлять тебя на это задание, но всё совсем наоборот. Ты был моей самой главной проблемой, остальное же было вторично. Конечно же, убить тебя было легко, но что бы я делал, если бы Purple Haze не умер следом за тобой? Если бы он начал бесконтрольно заражать всё вокруг? У нас не было бы и шанса остановить его. Миру бы пришёл конец, без преувеличения.

Эта мысль была ужасающей, и Фуго не мог найти в себе сил произнести хоть что-то — однако Джорно продолжал свои объяснения ровным голосом.

— Только один человек мог разобраться с этой угрозой — и это ты, Паннакотта Фуго. Единственным человеком, который был способен изменить твой станд, был ты сам. Я поставил всё на предположение, что ты сможешь превозмочь страх и ненависть перед своим стандом, и повлиять на результат было абсолютно не в моей власти. Всё зависело только от тебя. Это был вопрос жизни и смерти, но… Честно сказать, я не особо волновался.

— …Почему? — тихо произнёс Фуго, наконец поднимая лицо.

— Конечно, мы не были хорошо знакомы, — ответил Джорно, — так что мне было тяжело судить. Но Буччеллати верил тебе, а я верил Буччеллати, так что у меня не было причин беспокоиться.

Джорно смотрел ему прямо в глаза, и Фуго не мог найти в себе сил отвести взгляд.

— Я… Я…

— Было ещё кое-что, волновавшее меня, — это Шила И. Ты работал с ней и не мог не заметить, что… у неё есть склонность к тому, чтобы наказывать себя. Она специально лезет в самую гущу сражений или пытается пожертвовать собой ради благой цели, но настоящая смелость выглядит не так. Ей нужно научиться отступать, и я надеялся, что она сможет понять важность этого навыка, работая с таким осторожным человеком, как ты. Не знаю, вышло или нет — ещё посмотрим.

— Смелость…

Он внезапно вспомнил, что говорил про неё Кокаки.

Ты так мало знаешь, Фуго. Всё, что тебе известно, — лишь крошечная вершина айсберга. Ты понятия не имеешь, что такое настоящее мужество, что такое истинная сила — когда люди плюют на своё эго, чтобы выжить. Трусливые люди подобны блохам, обречённым умереть от хлопков людей, чью кровь они пытаются пить.

Этот старик был прав: Фуго ничего не знал. Заметив выражение его лица, Джорно удовлетворённо кивнул.

— Эта задача стоит перед каждым из нас: каждый должен понять, что смелость значит для него. Знаешь, это можно сравнить с дверью — до тех пор, пока её не откроешь, не будешь знать, куда тебе идти. И теперь ты стоишь перед этой дверью; ты, наконец, дошёл. Осталось совсем немного.

— Я…

— Есть кое-что, что я должен тебе вернуть. Посмотри на стол перед собой.

Фуго опустил глаза, следуя указаниям Джорно, и увидел конверт, который сразу же открыл. Внутри лежала фотография.

Он сглотнул. Её они сделали на фоне Lagoon, яхты Буччеллати, — на ней была вся их небольшая компания. Фуго выглядел слегка растерянно, Буччеллати как будто смутился из-за чего-то, Миста и Наранча широко улыбались, а Абаккио был как всегда равнодушен. В тот день они были так полны амбиций и надежд.

Фуго снова с удивлением обнаружил охватившую его дрожь. Его пальцы выронили фотографию, и Джорно снова заговорил.

— Что же ты скажешь, Паннакотта Фуго? Могу ли я надеяться на твою поддержку? У меня есть мечта, и, чтобы осуществить её, мне нужны друзья.

Джорно протянул ему руку. Фуго подумал, что эта ладонь была символом надежды для него: будто все его грехи были бы прощены, если бы он ухватился за неё.

— Я…

Фуго трясся, как в лихорадке. Это был третий выбор в его жизни; первый раз — когда он вступил в банду, второй — когда он её оставил. И теперь…

Теперь…

Он молчал какое-то время, опустив голову и спрятав своё лицо — а затем крупные капли стали падать на его колени. Из его глаз потоком лились слёзы. Фуго не мог сделать этого — не мог заставить себя двигаться вперёд, не мог занести ногу и шагнуть. Из его груди раздались глухие всхлипы.

— Что не так? — мягко спросил Джорно.

Фуго не мог поднять головы.

— Я… Я просто подумал… Почему я здесь? Почему не Буччеллати? Почему в верности клянусь тебе я, а не он?

Насколько бы легче было, будь всё так.

Если бы Буччеллати присягал сейчас на верность Джорно, а Фуго просто стоял за его спиной, наблюдая со стороны, было бы настолько легче. Так ясно можно было услышать, что бы сказали остальные ребята, будь они здесь…

— Э-э-эй, что происходит?! Джорно же младше тебя! Стоп… Но Буччеллати же старше меня, так что… Нафиг, я запутался! Будем считать, что меня всё устраивает!

— Я бы не сказал, что мне очень нравится это положение дел, но если Буччеллати считает, что так надо, то я согласен. Я последую за тобой и разобью лицо любому, кто встанет на твоём пути.

— Я говорю это сейчас и хочу, чтоб все уяснили, — я не буду четвёртым в иерархии твоей банды!

Они бы все просто посмеялись — Фуго так живо представлял эту картину; она выглядела куда реальнее, чем то, что происходило сейчас, — но никого из них здесь не было. Был только Фуго, и он не мог принять этого.

Слёзы не останавливались.. Почему? Почему он внезапно начал рыдать? Прошло столько времени! Если он плакал сейчас, то почему он не пошёл с ними тогда? То, что он сделал, было настолько ужасно, что он даже не мог сожалеть об этом. Его потеря была слишком велика.

Джорно стоял прямо перед ним. Его тень упала на Фуго, и тот поднял заплаканные глаза, встречаясь с ним взглядом.

— Полшага, — сказал Джорно. — Если ты не можешь сделать шаг вперёд, то я сделаю полшага навстречу тебе. Всё зависит только от твоего решения, но если горе тянет тебя к земле, то позволь разделить это бремя с тобой.

Фуго почувствовал, что, наконец, понял, почему Бруно доверил этому юноше свою жизнь — и почувствовал своим сердцем, а не разумом.

— Джо…

Его ноги дрожали так сильно, что, казалось, вот-вот рассыплются на кусочки. Фуго наклонился и, опустившись на одно колено, ухватился за руку Джорно. Тот снова заговорил своим мягким голосом:

— Всё, что мы можем сделать для тех, кого потеряли, — это двигаться вперёд. Это наш долг. Мы должны упрямо шагать, несмотря ни на что, хвататься за любой проблеск надежды, если он может помочь нам пережить трудности, которые встретятся нам на пути.

Фуго не переставал дрожать. Он склонил голову и мокрыми от слёз губами коснулся тыльной стороны ладони, сжимаемой им.

— До самой своей смерти я буду верно служить твоей мечте. Пожалуйста, прими моё тело, моё сердце и мою душу. Это — моя надежда и моё будущее.

Лицо Фуго было чистым, а его клятва была абсолютной правдой.

— Я твой, Джоджо. Наш Джоджо…

Сквозь щели занавесок просачивался дневной свет, а на улице звонили колокола, возвещая начало нового дня.