Безжизненный мир (Новелла) - 1 Глава

День начался с того, что я дал матери прикурить.

— Все-таки лучшее утро то, в которое я курю дорогой табак, а Мидзуки дает мне прикурить.

— Я что, особенный?

— Подрастешь — поймешь, Мидзуки. Ну кому охота курить табак, зажженный рукой совершеннолетней клячи? Если собираешься курить, учись прикуривать уже сейчас. Это мой тебе приказ как родителя.

— Не волнуйся, курить я не собираюсь до самого конца жизни.

Мою мать часто клинило на непонятных мелочах, а мне, как ее сыну, приходилось ей помогать.

Вот и сейчас ей просто необходимо, чтобы прикурить ей дал именно я.

Когда это делал отец, она всегда кривилась, и очередной день жизни нашей семьи ознаменовывался ее рассказами о том, что мы ничего в этом мире не понимаем.

Моя мать работала, как это сейчас принято называть, флористом.

На «икебанщицу» и «цветочницу» она обижалась, поэтому дома мы называли ее исключительно «флористом».

Кстати, когда я говорил об этом со знакомыми, те из них, кто знали ее, сильно удивлялись.

Дело в том, что моя мать… как бы это сказать, тянула, скорее, на секретаря.

— Мидзуки, куда там этот подевался?

— Ты про папу? Он ушел рано утром.

— Правильно. Будь он здесь, я бы с ним развелась.

— Пожалуйста, не говори так.

— Не волнуйся, Мидзуки. Тебя я заберу с собой.

— Да дело не в этом…

Мой отец — цветочник.

Я слышал, что он всю жизнь обожал цветы, и поэтому у нас их было много как внутри дома, так и снаружи.

Я мало знаю о нем, но иногда его целыми днями не бывает дома. Видимо, он и правда любит цветы.

Их неожиданный роман с моей матерью начался по ее инициативе.

«Ему не быть флористом. Смотри, Мидзуки, через 10 лет он станет из цветочника садовником. Его цветы буду скупать я. Не будет проблем с поставками».

«Расходы и закупки получатся семейными».

Мать обожала цветы, которые выращивал отец.

А отец находил общий язык с матерью, тоже разбиравшейся во флористике. Семейная идиллия?..

— Я пошел в школу.

— Ага, нахватай как можно больше знаний, чтобы оправдать те деньги, что я трачу на твое обучение.

— …Не нравятся мне эти слова.

Я уже привык к этому и ответил мягко. Моя мать всегда так разговаривала.

Я надел пиджак, висевший на спинке стула, еще раз открыл сумку, чтобы убедиться, что ничего не забыл, а затем упаковал в нее обед, две пачки кофе со сгущенным молоком и булочку с начинкой собственного изготовления. Мать подошла посмотреть, что я делаю.

— Мидзуки. Ты опять прикармливаешь этого поросенка-сладкоежку? Это не принесет тебе никакой выгоды, одни лишь траты.

— Пожалуйста, мама, не называй моего лучшего друга поросенком.

Конечно, я немного беспокоился о том, не заработает ли он диабет, но не называть же его поросенком.

Подумаешь, человек любит сладости чуть больше остальных.

Ну и что, что он пьет кофе не просто со сгущенным молоком, но еще и с медом.

И что булочки ест только с шоколадным вкусом.

…

— Странный у тебя вкус, Мидзуки, раз ты дружишь с поросенком-сладкоежкой.

Самое обидное, что на «сладкоежку» ответить было нечего.

Кстати, не такой уж он и толстый.

— …Я пошел, мама.

— Ладно, а я сегодня вернусь в 22.

— Понял. Сделаю к твоему приходу мясо, как ты любишь.

Вот такая у меня жизнь.

Может, семья у меня не совсем обычная, но отец с матерью ладят друг с другом, а с тем другом я знаком уже больше десяти лет. Жаловаться мне особо не на что.

Да, никаких поводов для жалоб у меня не возникало.

Я шел в школу по привычной мне дороге, как вдруг произошло нечто странное.

Из мира пропал звук.

Вернее, не совсем так.

Остался знакомый каждому шум листьев покачивающихся на ветру деревьев.

Но все те звуки, что называют «дыханием жизни», разом исчезли.

— Э?..

Я обернулся и увидел, что дорога, по которой я шел, сильно изменилась. Я повернулся обратно и понял, что мне не показалось.

В моем городке жило немало людей, подобных отцу с матерью, и благодаря им он казался на удивление богатым на природу для города. Но сейчас меня окружало даже не «богатство на природу», а сама природа, как она есть.

Это похоже на лес.

Земля, на которой я стою, похожа на гору.

А в целом… это место похоже на безлюдное.

Такого обилия природы вокруг я не видел даже во времена начальной школы, когда нас водили в походы изучать окружающий мир.

Влажный воздух наполняли ароматы растений.

С дороги пропал асфальт. Более того — не похоже, чтобы за этими растениями кто-либо ухаживал.

Все поросло высокими сорняками и росшими в неприкосновенности деревьями.

Во всяком случае, даже те горы, по которым я ходил, казались более ухоженными.

Кстати, если подумать, то я вообще ни разу в своей жизни не видел цветов, за которыми бы никто не ухаживал.

— Где это я?

Случилось что-то непонятное.

Если я еще не сплю, то я вроде как должен был идти в школу.

Хоть моя школа и считалась престижной, пешком я доходил до нее за час и к маршруту давно привык.

Да и школьная форма на мне.

Я проверил сумку и нашел в ней учебники к сегодняшним урокам. Вряд ли это сон.

И все-таки, может, это сон?

Сны ведь известны бессмыслицей, и это слово как раз подходило происходящему.

Да, это сон. Иначе и быть не может.

Но раз это сон, то что мне делать?

Наверно, моя задача, как увидевшего сон о неизвестной горе, — выбраться с нее живым?

Кстати, да, надо бы спуститься с этой горы.

Дорога шла под неприятным углом, но если не спешить, то спуститься получится.

И вот я начал осторожно идти вниз.

Воздух был настолько влажным, что моя обувь скоро начала липнуть к земле.

Сегодня я вышел в обычных кроссовках, так что с этим ничего не поделаешь.

У моих отца и матери была горная обувь. Наверняка в ней можно спокойно ходить и по грязи и по болотам. Надо будет в следующий раз спросить.

С учетом того, как хорошо они разбираются в цветах и растениях, то наверняка с радостью расскажут мне об этом.

И тут мне пришла в голову мысль проверить левый карман.

Я достал мобильник и посмотрел на экран. Связи не было.

Даже во сне телефон в горах не ловит.

Кстати, а на горе-то прохладно…

Пусть солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь деревья, и радовали теплом, но холод никуда не девался — у горы, как и положено, своя температура и своя влажность.

Хоть моя школьная форма и должна быть теплее обычной одежды, от холода она не помогала.

Это показалось мне странным.

Но чем дальше я спускался, тем меньше меня беспокоила эта мысль.

Поначалу я действительно мерз, но от ходьбы, видимо, разогрелся, и мысль постепенно отошла на второй план.

Гора же оказалась большой. Хоть я и шел уже долго, но подножия все так же не видел.

Наверняка и холодно мне было, потому что я оказался на высоте.

Странно, что мне не тяжело дышать. Видимо, сон этого не учел.

Заурчало в животе — я спускался уже несколько часов.

Я нашел место, где можно присесть, и открыл коробку с обедом.

Меню я себе подбирал сам, с учетом своих предпочтений, вкуса и питательности.

В отличие от своего друга, я ел немного… вернее, я, пожалуй, ел нормально, а он — больше остальных. Взяв палочки, я начал поедать свой обед.

— М-м… неплохо.

Даже во сне обед на природе казался вкуснее обычного.

За исключением того, что запивать пришлось тем самым кофе, настроение у меня изрядно улучшилось.

Эх, надеюсь, что диабет он не схватит…

Вспоминая своего вечно улыбающегося друга, я доел обед.

— И все-таки, как же тут…

Тихо.

Чем ниже я спускался, тем больше становилось деревьев, но я все еще не слышал ничего, кроме их шелеста.

Наверняка это как-то связано с высотой и временем года, но все равно, редко когда во сне настолько спокойно.

Я не слышал ни птиц, ни насекомых.

Все словно вымерло…

Наверно, я оскорбил этим бога горы. Надо бы извиниться.

Я сложил перед собой руки и попросил прощения у бога горы, попутно поблагодарив его за то, что дал мне здесь отобедать.

Закончив с обедом, я вновь начал спуск.

Спустя где-то 10 минут я услышал журчание воды.

Я пошел в направлении, которое подсказывали уши, и вышел на речку.

Вода казалось настолько чистой и прозрачной, что я чуть не попробовал ее на вкус. Конечно, я не собирался бездумно хлебать пресную воду, но руку окунул и ощутил приятный холодок.

— Отлично…

Речка текла вниз. А значит, если идти вдоль нее, то наверняка найду людей.

…Мне показалось, или в реке нет рыбы, а возле нее насекомых?

Вода выглядела настолько прозрачной, что хоть какую-нибудь рыбу я должен был увидеть.

Может, они за скалами прячутся? А что до насекомых, может, я еще слишком высоко, и сюда они не залетают.

Я пошел вдоль реки и спустя час вышел на равнину.

Я прошел сквозь заросли деревьев, и мне открылось бесконечное голубое небо.

Даже ясным декабрьским днем не увидеть такого высокого, такого чистого, такого далекого неба.

Воздух тоже свежий и прозрачный, совершенно не загрязненный человеком.

Вскоре появилась проселочная дорога, похожая на деревенскую. Я облегченно вздохнул и пошел по ней.

Показалась заброшенная деревня.

Незнакомые мне дома.

В учебниках истории такого не было. Во всяком случае, эти старинные здания точно не из Японии.

Как бы их описать?

Повсюду стояли дома, похожие на бревенчатые избы, только сделанные гораздо проще.

В современной Японии такой деревянный дом обойдется очень недешево. Но из-за того, что все они поросли сорняками, я сразу решил, что в них никто не живет.

И тем не менее, деревянные дома выглядели новыми, явно построенными не так уж давно.

Я, конечно, не строитель, но, по-моему, такие хлипкие дома по современным законам строить запрещено.

Впрочем, я в этом плохо разбираюсь. Может, такие дома строить все-таки можно. И вообще, раз это сон, то, может, их мое воображение из памяти рисует.

— Есть здесь кто-нибудь? — спросил я громким голосом.

Как я и ожидал, ответа не последовало. Придется идти дальше.

Я шел по поросшей сорняком дороге, и тут мне на глаза попались огороды.

Все они были возделаны, но давно заброшены. Выросшие овощи успели либо завять, либо переспеть, либо почернеть и прогнить насквозь.

Видимо, их бросили еще до того, как пришло время собирать урожай.

Огороды поросли сорняками, а значит, покинули их не день и не два назад.

Месяц, может, два месяца.

По крайней мере, за неделю огороды до такого состояния не дойдут.

Вот бы мать разозлилась, если бы это увидела…

Хоть она и была человеком безалаберным, с растениями все же работала от души.

Мы с моим отцом очень уважали ее именно за это.

Конечно, мне казалось, что происходящему есть какое-то объяснение.

Но что могло заставить людей неожиданно покинуть свои дома на несколько месяцев?

В голову пришло только одно объяснение — возведение плотины.

Не похоже, что это произойдет скоро, но если мне кто-то встретится, нужно будет спросить, что это за деревня такая, брошенная из-за строительства плотины.

Я шел дальше, и на душе мне становилось все более одиноко.

Привычные звуки.

Автомобили, велосипеды. Птицы, насекомые.

Никаких знакомых звуков.

Раздавался лишь шорох моих шагов, да шум ветра… место казалось тихим и неприветливым.

Хотя, может, это во мне говорит мое высокомерие и неопытность.

— Не нравится мне это место… наверное, — ворчал я на ходу.

Нехорошо так отзываться о месте, о котором ничего не знаешь.

Но, по крайней мере, оно мне действительно не нравилось.

…Пойду дальше. Искать людей.

В такие минуты я начинал считать себя одиночкой.

Я думал, что когда боюсь, то боюсь, в первую очередь, своего собеседника.

Мой друг обожал передачи о паранормальных явлениях и страшные истории… И вообще, еще ни одно лето не обходилось без них. Когда-то я боялся их до невозможности.

Отец и мать говорили со мной, когда мне было страшно.

— Мидзуки-кун, все призраки когда-то были людьми, так что не бойся их. Они и сами чего-то боятся, — говорил отец.

— Мидзуки. Призраков не существует. Если бы они существовали, то среди них были бы насекомые и животные, мрущие каждый год миллиардами. А если предположить, что призраками становятся лишь люди, то с какой это стати у мира к нам такое особое отношение? Подумай об этом и перестанешь бояться, — говорила мать.

Меня радовали такие слова, пусть они и хорошо демонстрировали разницу их характеров.

Я считаю, что даже если в человеке есть что-то страшное, есть и много хорошего.

Вот и в этом месте наверняка должно быть много хорошего.

Огороды начали сменяться домами.

Деревня оказалась весьма большой.

Зная, какая в Японии плотность населения, это, должно быть, какая-то совершенная глухомань.

— О?

На фоне всех остальных домов этот бросался в глаза тем, что за ним более-менее ухаживали.

Это был дом с красной крышей, слегка обветрившийся, но все же казавшийся симпатичным.

Рядом росли сорняки, но они разительно отличались от тех зарослей, что покрывали всю остальную землю. Чувствовалась рука человека. К тому же, из дома доносился запах кухонных специй. Тут однозначно жили.

— Простите, пожалуйста! Есть кто дома? — спросил я громким голосом.

Послышался звук падающего металла.

Я кого-то перепугал?..

Видимо, этот кто-то готовил еду и от испуга уронил что-то из утвари.

Надеюсь, не нож. Так ведь и пораниться можно.

— Ай! Ско вбефь?!

Звонкий девичий голос.

Послышался топот ног, и на пороге появился фигура иностранки.

Как ни странно, хоть дом и походил на избу, дверь оказалась раздвижной.

Национальный костюм? Не знаю, как еще описать это.

Девушка была одета в нечто, похожее на серебряного цвета дождевой плащ с капюшоном, а под капюшоном виднелись красивые серебристые волосы, блестевшие на свету.

Выглядела она очень испуганно.

Может, я не очень хорошо разбираюсь в выражениях лиц иностранцев, но эта юная девушка выглядела совсем не так, как я представлял их себе.

От нее доносилось ощущение какой-то хрупкости, эфемерности.

Наконец, девочка медленно окинула меня взглядом с головы до ног.

И затем, не сводя с меня взгляда своих золотистых глаз, она зажала рот руками.

И в ее глазах… появились крупные слезы.

— П… простите! — рефлекторно извинился я.

Когда девушка ни с того ни с сего начинает лить слезы, это явно ненормально. Наверняка я сделал что-то не так… Может, это из-за того, что я так громко крикнул?

Не знаю, простит ли она меня, но если я виноват, то извинюсь.

— Эко рой фол? Ини дфе ше меаньлофкь?

— Э-э… прости. Я не понимаю твоих слов… а, ты же японский не понимаешь… что же делать…

Судя по всему, говорила она не по-английски. Поэтому я не смог понять, в какой я стране. Но даже если и понял бы, из Японии я ни разу в жизни не выезжал.

А главное, поскольку я знаю только японский, выходит, на словах мы друг друга понять не сможем.

И… и что мне делать?

— Ледашло. Знадлое, щко кы вбефь…

Широко улыбаясь и обливаясь слезами, сребровласая девочка начала шагать в мою сторону.

Она выглядела так, словно рада встрече. Простите за такое сравнение, но она выглядела так, словно встретила очень дорогого ей человека, которого считала давно погибшим. Мне… никогда в жизни еще не приходилось видеть такого лица.

Девушка неуверенной походкой подошла ко мне, обняла и несколько раз повторила одно и то же:

— Фтафиго, щко кы тоюдинфю… Фтафиго, щко кы дышин…

Единственное, что я понял из этих слов — что они содержали какую-то благодарность, предназначавшуюся мне.

— А…

Когда ее волосы коснулись моего лица, я заметил.

Они были не серебристыми, а прозрачными, впитывающими свет.

Я понял это, когда осознал, что вижу мир сквозь ее волосы.

Когда я начал переваривать происходящее, мое сердце забилось быстрее обычного.

Опыта с девушками у меня было так мало, что я и сам считал себя темным в этом деле. Я почувствовал, что у меня начинается жар.

Но в то же время я ощущал тепло и сердцебиение девушки, и они показались мне на удивление мягкими.

— Может… это не сон?..

Сердце мое изнывало от боли, будто насмешливо заявляя мне, что это реальность.

Если подумать, то с самого утра и до сих пор не случилось ничего резко странного. Вкус обеда ничем не отличался от обычного. Даже кофе был как всегда сладким, словно энергетик.

Моя температура, поднявшаяся от долгой прогулки и смущения, начала опускаться.

Если это не сон, то что же?

Раз это не сон, значит, я оказался не в Японии.

И на этом мои мысли застопорились.

Это… не Япония. Но если так, то где я?

Дальше этого вопроса мысли не шли.

Что произойдет дальше? Что со мной будет?

Наверняка моя мать с ее мудростью смогла бы что-нибудь понять. Но не я.

В моей голове все так смешалось, что я даже не мог нормально осознавать происходящее.

— И сас ше кегю вдакь? — спросила меня девушка на своем языке, а я не знал, что сказать.

Я видел лишь то, что она улыбалась и выглядела счастливой. Почему-то ее вид заразил меня, и я тоже улыбнулся. Холодная атмосфера деревни развеялась, и у меня потеплело на душе.

…Наверняка это благодаря ее восхитительной улыбке.

— Прости. Я не понимаю тебя.

— Кы ле толираежь релю?

— Как же тебе сказать… я слышал о невербальном общении. Может, нам на язык жестов перейти?

Мой отец по роду занятий хорошо разбирался в цветах разных стран.

Он рассказывал мне, что узнал о них в молодости, когда объездил множество стран. Конечно, у него часто возникали проблемы с тем, что он не мог с кем-то поговорить, но невербальное общение всегда его выручало. Видимо, как раз в таких случаях оно и пригождается.

Откровенно говоря, сейчас я зауважал своего отца как никогда раньше.

Я просто не представлял, насколько тяжело общаться с человеком, который не понимает твоих слов.

— Ю — Шелерия, а кы?

— Я…

Разжав свои объятия, девушка о чем-то спросила меня. Взгляд ее казался мягким, так что вряд ли она упрекала меня, но я не знал, что ей ответить.

— Ле толираежь релю?

— Э, э-э…

Следующий вопрос она задала уже с более серьезным видом. Может, я сделал что-то не так, но похоже, она все-таки догадалась, что я ее не понимаю.

Затем девушка закрыла глаза, о чем-то глубоко задумалась… после чего резко распахнула их и указала на себя рукой.

— Шелерия.

— Шелерия? Это твое имя?

Лицо девушки, которую я только что назвал Шелерией, просияло на глазах.

— Ба! Ю — Шелерия. А кы?

Со счастливым видом назвав себя Шелерией, девушка указала рукой на меня.

«А кы»… видимо, это слово — нечто вроде местоимения второго лица «ты»? Значит, сейчас надо представиться мне.

— Мидзуки. Шелерия, меня зовут Кагия Мидзуки.

— Мидзуки?

— Да, я Ми-дзу-ки.

— Аза, док сас кегю водук.

— Ага. Я Мидзуки. Ты Шелерия. Так?

— Ба, ю — Шелерия, а кы — Мидзуки.

Мы с Шелерией какое-то время произносили имена друг друга.

Как странно. Почему я так рад тому, что всего лишь понял ее имя?

Кажется, я начал понимать, почему отец с такой радостью вспоминал о своих путешествиях.

— Мидзуки, ю сас мав тмизокодина огеб. Тоежь фо рлой.

Наконец, Шелерия взяла меня за руку и повела в дом.

Несмотря на такое приглашение со стороны хозяйки, я стеснялся заходить в дом незнакомого человека, но Шелерия выглядела такой счастливой, что я не смог ей отказать.

Внутри дом выглядел аккуратно прибранным.

Однако он оказался совсем не таким, какими в моем понимании должны быть обычные дома.

Во-первых, в нем пахло деревом. Кипарисом… что ли. Этот запах напоминал аромат горячих источников, навевал мысли о ванне и успокаивал.

Возможно, он напомнил мне мой родной дом, полный цветов отца и матери.

Во-вторых, для современного дома он казался слишком старомодным.

Откровенно говоря, он выглядел хлипким, словно мог обрушиться от сущей ерунды.

— Эко нущжее, щко ю урея зокодикь, Мидзуки. Тотмогуежь?

Глаза Шелерии покраснели и опухли, видимо, из-за недавних слез, но она улыбалась мне и накрывала на стол.

Сам стол был мощным, деревянным и явно служил уже много лет, а тарелки под еду оказались сделаны из серебристой нержав… хотя, нет, не из стали, а из какого-то незнакомого мне металла.

В роли еды выступал хлеб из пшеничной муки… вернее, нечто вроде основы для пиццы или лепешки нан из индийской кухни, на которую накладывалось смягченное водой сушеное мясо, овощи и подлива, игравшая роль смесей.

Еда отдавала среднеазиатской культурой.

Но при этом Шелерия носила белый, теплый плащ, казавшийся весьма дорогим.

Я не разбираюсь в брендах и не могу сказать наверняка, но ее изысканно украшенная одежда выглядела куда более качественно сделанной, по сравнению с моей, и казалась очень дорогой. Наверняка на меня обидятся жители Средней Азии, но эта одежда никак не тянула на азиатскую.

Конечно, я подумал и о том, что если Шелерия жила здесь, это не значит, что она в этой стране родилась, но на этом месте мои мысли вновь застопорились.

Дело в том, что я оказался здесь совершенно неожиданно, просто прогуливаясь по ничем не примечательному японскому городку.

Я слишком хорошо осознавал происходящее, чтобы называть это сном. Поэтому у меня невольно возникали вопросы о том, где я нахожусь, о Шелерии и об остальном.

Не похожий на Японию климат, старый дом, тарелка из незнакомого металла, еда в азиатском стиле, одежда.

Все эти вещи казались мне совершенно бессвязными.

Если подумать, то и Шелерия выглядела необычно.

Не могу сказать, похожа ли она на американку, англичанку, русскую или немку, но выглядит она так, как японцы представляют себе иностранцев, вернее, европейцев.

Но это еще ничего. Проблемы начинаются дальше.

Во-первых, блестящие… прозрачные волосы на голове Шелерии.

Конечно, можно предположить, что это какой-то полиэстеровый парик, но здоровый лоск подтверждал, что это настоящие волосы, росшие из кожи головы.

Во-вторых, золотистые глаза.

Я слышал, что глаза янтарного цвета и правда встречаются. Но эти глаза напоминали не смесь карих с желтыми, а чистое, качественное золото. Они выглядели красивым и такими глубокими, словно в них можно было утонуть.

— Щко фнущинофь? Кы щко-ко до рле мавзнюбен? — спросила меня о чем-то Шелерия, глядя, как я внимательно смотрю на нее.

Не знаю, о чем она, но явно о еде.

— Х-хорошо. Я попробую.

Хоть я и пообедал, трудно отказаться от еды, когда тебя приглашают в дом и накрывают на стол. Я не смог сказать ей, что не голоден.

Причем не только не смог, но и не смог бы.

Я посмотрел, как Шелерия положила на свой нан мясо, овощи и немного подливы, сделал так же и попробовал.

— Вкусно…

Видимо, мука была домашней. Я сразу ощутил ее приятный вкус вместе с острым ароматом подливы.

Вкус хрустящих на зубах незнакомых овощей оказался плотным и насыщенным.

Наверняка их выращивали без пестицидов.

Сушеное мясо оказалось куда мягче, чем я предполагал, и порадовало сочностью и упругостью. Если честно, я поразился тому, что сушеное мясо может быть таким вкусным.

— Да, и правда вкусно. Шелерия, у тебя очень вкусная еда, — сказал я ей, сделав еще один укус и невольно улыбнувшись.

Видимо, Шелерия поняла, о чем я, и радостно улыбнулась в ответ.

— Дсуфло?

— «Дсуфло»? Это значит «вкусно»? — как только я проговорил «дсуфло», Шелерия радостно улыбнулась.

Видимо, это слово означает похвалу в адрес еды.

— Ага. Дсуфло.

— Мидзуки, фтафиго… — проговорила Шелерия с мягкой, поистине прекрасной улыбкой и слезинками в глазах.

«Фтафиго». Я слышал это слово, когда она обнимала меня.

Я не знал его значения, но… от него в груди становилось тепло.

В конце концов, я съел предложенную Шелерией еду полностью, несмотря на то, что уже поел.

Было действительно вкусно. Правда, живот немного заныл от переедания.

Когда мы доели, и Шелерия убрала тарелки, я спросил ее:

— Эм, что это за страна такая?

Я достал из сумки учебник обществознания и открыл на карте мира. Повезло мне, что сегодня в расписании обществознание.

Не может же она не знать, где живет.

Шелерия с недоумевающим видом посмотрела на раскрытую мной карту.

Поскольку пейзаж напомнил мне Европу, я указал ее на карте.

— Лисозба ле дибена касой рефклофки. Щко эко?

Видимо, до нее не дошло.

Если бы она говорила по-английски, я мог бы немного понимать ее с помощью учебника, но Шелерия, похоже, не знала английского, так как не отреагировала ни на учебник английского, ни на карту мира.

Значит, мы где-то в Азии.

Если я правильно помню рассказы отца, то к азиатским языкам относятся арабский, хинду, персидский. Еще можно отнести китайский, хоть я и не думаю, что это он. И я не знаю, относится ли к ним русский.

Естественно, я ни один из этих языков не знал, поэтому чего-либо сказать не могу.

— Сас илкемефло. Оксуба ше кы, Мидзуки?

Увлеченно рассматривающая учебник Шелерия произнесла мое имя, спрашивая меня о чем-то. При этом выглядела она озадаченной, словно ее тоже беспокоило то, что мы не можем говорить друг с другом.

Затем Шелерия с большой осторожностью закрыла учебник и внимательно осмотрела меня сверху донизу. Я понял, что Шелерия чувствовала себя так же, когда я ее так рассматривал, и мысленно раскаялся за свою грубость.

Я представил, что она видит.

С ее точки зрения японская школьная форма должна выглядеть не от мира сего. И наоборот — мне одежда Шелерии кажется чем-то вроде национального костюма.

Но когда наши с ней взгляды встретились, Шелерия улыбнулась.

Почему-то каждый раз, когда улыбалась она, улыбнуться хотелось и мне.

Не знаю, почему. Наверное, потому что она хороший человек.

— А, дтмощер, ледашло! — обрадованно произнесла она, положив свои руки на мои.

Чему она так радовалась?

Этот вопрос не давал мне покоя.

Но мне нужно было возвращаться.

Я был признателен ей за доброту, но мне пора идти искать путь домой.

— Э-э… спасибо тебе за все. Еда была очень вкусной, — поблагодарил я ее и поклонился.

Хоть она и не понимала моих слов, я постарался донести до нее свои чувства.

Шелерия и правда не поняла моих слов, но продолжала улыбаться. Хотелось верить, что она уловила смысл.

— Что же, мне пора. Еще раз спасибо тебе за все.

Я встал и попытался выйти, но Шелерия прицепилась ко мне.

— Суба кы, Мидзуки? Фламуши дебь лищезо лек.

— Эм-м…

Плохо. Шелерия смотрела на меня снизу вверх очень печальным взглядом.

Она пыталась что-то сказать мне, но я не понимал, что.

Отец, небось, тоже в такие ситуации попадал. Надо попробовать объяснить ей мою цель жестами.

— Мне нужно идти. Мне нужно отыскать дорогу.

Я показал рукой с сумкой на выход, а затем показал пальцами ходьбу по дороге.

— Ибежь ла дофкос? Цоможо, ю ф когой!

Шелерия уверенно кивнула. Видимо, невербальное общение сработало.

А затем она вернулась домой с такой скоростью, что мне без всяких слов стало понятно, что она попросила меня немного подождать. Я заметил, что она начала собирать вещи.

Неужели она решила пойти вместе со мной?

Может, она хотела проводить меня до места, где живут другие люди.

А может, и нет, но лучше иметь рядом с собой человека, знающего местность, чтобы не плутать.

Кроме того, если я встречу кого-нибудь еще, он, как и Шелерия, будет говорить на непонятном мне языке. Шелерия отнеслась ко мне с добротой, но не факт, что мне так повезет в следующий раз. С ней мои шансы угодить в неприятную ситуацию будут меньше.

Лучше всего, если она побудет моим проводником.

Шелерия упаковывала в заплечный мешок самые разные вещи. Мешок был сделан добротно, напоминая этим ее одежду.

Она начала со сменной одежды, тонких спальных мешков и еды, вроде сушеного мяса и картофеля.

Небольшие кухонные принадлежности, посуда, немного бумаги.

Бумага сухо хрустела… видимо, пергамент.

Эта бумага не выдерживала никакого сравнения с моими тетрадями. Каждый лист явно делался вручную, а на поверхности кто-то словно выжег геометрические фигуры.

Фигуры на разных листах отличались друг от друга, как и цвета самой бумаги — красный, синий, желтый, зеленый.

Видимо, это что-то важное. Возможно, эта бумага имеет какое-то религиозное значение.

На эту мысль меня натолкнула необычная одежда Шелерии.

— Тмофки, щко вафкадина шбакь, Мидзуки, — бодро сказала Шелерия, надевая раздувшийся мешок.

Наверняка это означало что-то вроде «идем» или «прости, что заставила ждать».

— Ага. Идем, — я указал на дорогу и кивнул.

Шелерия кивнула в ответ, и мы пошли.

По пути я жестом предложил ей понести мешок, но она картинно качнула им, словно показывая, что такой вес ей по зубам, чем сильно удивила меня.

Меня поразило то, что Шелерия оказалась куда выносливее меня.

Наверное, мне стоит больше упражняться.

Впрочем, к закату мы так и не дошли до какого-нибудь обитаемого места.

Мои ноги уже опухли от боли, но Шелерия так бодро шагала вперед, что моя мужская гордость… хотя, нет. Просто когда я смотрел на Шелерию, я всегда думал:

«Я тоже смогу».

И силы тут же возвращались ко мне.

Солнце склонилось, освещая дорогу великолепным алым закатом. Шелерия остановилась на обочине, открыла мешок и начала что-то делать.

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Фтафиго, Мидзуки. Фейщаф тобурая…

Шелерия с улыбкой кивнула, словно поняв мои слова, затем обвела взглядом деревья поблизости и собрала несколько небольших веток.

Я увидел, как она отнесла их к мешку, и кивнул.

— Понял, ты собираешься развести костер. Я соберу хворост.

— Фтафиго.

Неподалеку от дороги росло много деревьев. А под ними нашлось много веток.

Свежие ветки плохо горят, поэтому я выбирал посуше.

Некоторый опыт от походов с отцом и матерью у меня был.

Они обожали ходить по горам и часто брали меня с собой.

В диком поле я никогда не ночевал, зато с палатками знаком не понаслышке.

Моя мать, не зная, чем еще поднимать мне настроение, часто брала меня в них.

Поэтому мне всегда нравилось ночевать в таких местах.

Да, слетающиеся комары это неприятно, но ни с чем не сравнимая волнительная прелесть походов перечеркивала все недостатки.

Кстати, я ведь обещал матери приготовить мясо.

Боюсь, домой я такими темпами не успею.

Мама, прости, что нарушил обещание. Обещаю полностью компенсировать, когда вернусь.

Я продолжил собирать ветки, извиняясь перед воображаемой матерью.

— Думаю, хватит.

Когда я закончил собирать ветки, солнце уже почти село, небо окрасилось в бледно-фиолетовый, и начались сумерки.

Я вернулся к Шелерии и увидел, что она занимается чем-то непонятным вместо подготовки места под костер.

Она сделала круг из небольших камней, в центре которого поместила три красных листка. На окружность она поместила зеленый листок. Перед собой она положила небольшой горшок, на дно которого поместила синий листок.

Я могу понять, что красные и зеленые листки имеют какое-то религиозное назначение, но что насчет синего?

Шелерия заметила меня, забрала ветки и сложила их в круг.

— А. Я забыл занести домой зажигалку, так что могу одол…

«…жить», — собирался договорить я, но увидел нечто невероятное.

Красная бумага вспыхнула, и огонь моментально перекинулся на ветки.

Сильное, уверенное пламя, с которым огонь зажигалки точно не сравнится.

А приглядевшись, я заметил, что зеленый листок гнал в сторону костра воздух.

Огонь съедает много кислорода, и листок словно скармливал ему ветер.

От изумления я не мог сказать ни слова.

Может, эта бумага пропитана маслом? Нет, не думаю. По крайней мере, в тот раз она аж трещала от сухости и явно не могла вспыхнуть таким огнем.

А главное — масло не могло объяснить ветер.

Кстати, а что насчет синего листка? Я перевел взгляд на котелок и не поверил своим глазам: его наполняла чистая вода, льющаяся из бумаги.

— А-а… что это?..

От шока я даже забыл, что она меня не понимает.

Я совершенно не знал, как из бумаги можно получить огонь, ветер и воду.

Возможно, есть какие-то способы, о которых я не подозреваю. Однако скептицизм и здравый смысл все же брали верх, и я никак не мог поверить в происходящее.

На ум приходило лишь одно слово — «магия».

Да, магия.

Хоть это слово мне никто и не подсказал, оно на удивление точно описывало происходящее.

Перед моими глазами словно происходила та самая сказочная магия…

А Шелерия в таком случае волшебница?

Если подумать, то серебристый плащ Шелерии напоминает те мантии, которые волшебники носят в сказках. В известных мне сказках волшебницы обычно одевались в черное, но если бы Шелерия сказала, что она волшебница, я бы поверил, несмотря на цвет.

— Убиднел? Бадлельсо ю кас ле бенана, баше щукье тмикутинофь, — ласково произнесла Шелерия, видя, как я смотрю на костер глазами-блюдцами.

Я не понял ее, но, видимо, для нее в этом не было ничего необычного.

Похоже, считающиеся нам очевидными вещи во многом отличались друг от друга.

Конечно, мы жили в разных местах и говорили на разных языках, но различия казались более фундаментальными.

Правда, выяснить, так ли это, я не мог.

Я подавил желание что-либо говорить и продолжил помогать Шелерии.

Поужинали мы остатками нана и гарнира, а также каким-то несложным бульоном.

Мало того, что еда была аппетитной сама по себе, на природе она казалась еще вкуснее.

К тому времени, как мы закончили готовить, солнце окончательно село, и стало совсем темно.

И я не преувеличиваю — вокруг не было ни единого фонаря.

Нам светил лишь теплый костер да звезды в небе.

Я очень обрадовался, увидев первую звезду, хотя давно вышел из того возраста.

Все-таки разница с тем городком, в котором я вырос, разительная.

Небо сияло совсем как в ясную ночь на какой-нибудь далекой горе с чистым, прозрачным воздухом. Хоть я и боюсь темноты, но ради такого неба готов пожертвовать освещением.

…Как же здесь тихо.

Я не улавливал никаких звуков за исключением потрескивания веток в костре.

— Щко-ко фнущинофь? — спросила меня Шелерия. Видимо, я слишком засмотрелся на небо.

От супа все еще поднимался пар, но быстро остывал и уносился ветром.

Она задала вопрос. Видимо, о еде?

— Дсуфло, наверное.

— Фтафиго.

Ага, а это слово, видимо, означает «спасибо».

Надо бы поблагодарить ночное небо.

И раз уж я тут, скажу ему «фтафиго».

— Ры лерано фезоблю тможни. Тожни фтакь.

Закончив есть, Шелерия достала большое теплое одеяло.

Она хотела закутаться от холода? Или собиралась пойти спать?

— А…

Сидевшая рядом со мной Шелерия окутала одеялом нас обоих, причем по головы.

Одеяло тоже показалось мне очень дорогим и теплым.

Но еще жарче мне стало от стеснения.

Вокруг было так тихо, что я хорошо слышал и дыхание, и сердцебиение Шелерии.

А она наверняка слышала, как колотится мое сердце.

Кстати о звуках…

Я услышал краткий, влажный вдох, перевел взгляд на Шелерию…

…и увидел, как она тихонько всхлипывает.

— Что случилось?

Может, она поняла мои мысли, и они ее задели?

Если это из-за меня, то я извинюсь.

Но Шелерия… вновь улыбнулась мне сквозь слезы, так же, как в тот раз.

Как же я хотел узнать, почему она плачет, чтобы попробовать утешить ее.

Мне захотелось так сделать, пусть я и знал Шелерию лишь несколько часов.

Но слова стояли между нами непреодолимой стеной.

Почему ты так смотришь на меня?..

Я думал лишь об этом.