Библиотечная война (Новелла) - 2 Глава

Глава 2: Любовные Затруднения.

— Я вернулась!

Шибасаки, уезжавшая домой в Каназава на новогодние праздники, вернулась в общежитие четвертого января, за день до открытия библиотеки.

— Подарочек тебе привезла – кинцуба[1] из моего родного города, – сказала Шибасаки, вручая Ику два маленьких свертка.

— Ооо, спасибо! Незачем было мне две упаковки покупать!

— Там было две стандартных разновидности, я решила, что ты обе захочешь попробовать.

— О, это точно! Пойду чай приготовлю.

Она уже неделю не делала чай на двоих.

— Так ты, в итоге, вообще домой не поехала?

— Ага. То есть, я родителей только в ноябре видела.

Шибасаки, переодевшись в домашнюю одежду, заняла свое обычное место за котацу. Теперь, когда Шибасаки была здесь, Ику наконец-то почувствовала, что все вернулось на круги своя.

— Ты все равно могла бы съездить – ты дома ни разу не была после зачисления.

— Но кому-то все равно надо обходы делать, даже когда библиотека закрыта.

— Ты просто придумываешь оправдания, – прямо сказала Шибасаки. Само собой, во время новогодних выходных смены распределялись так, чтобы каждый смог хотя бы на два-три дня съездить домой, пока библиотека закрыта.

— Но остальная троица домой только на одну ночь ездила.

— Да, но их семьи живут рядом с Токио – ради Бога, семья инструктора Комаки прямо в городе живет. Они могут в гости заскочить, когда захотят.

— Так почему тогда, по-твоему, они в общежитии живут?

По правилам, из общежития можно было съехать через три года после вступления, но, хотя семьи Комаки и Додзи жили довольно близко, они, похоже, не собирались покидать общежитие.

— Удобства ради, наверное. При боевой специальности человека вызвать могут вызвать в любую минуту или даже в выходной. То есть, а ты собираешься съезжать через три года?

— Нет, ни в коем случае. Слишком большая проблема. – Общежития Сил Библиотеки не отличались особо строгими правилами, а став Офицером Библиотеки Второго Класса можно было получить отдельную комнату. Членам боевого отряда, расположенного на Библиотечной Базе, не было смыла съезжать из общежития. Находились и те, кто, подобно Генда, продолжал жить там даже после сорока.

— Ну, на Новый Год все мои родственники съезжаются, так что там и так слишком оживленно, а братья детей привозят. Никто не жалуется, если я не приезжаю. – Точнее, ни у кого не было времени жаловаться. – Что важнее, можно мне уже мой подарок открыть?

Спрашивая, она уже разворачивала одну из упаковок. Шибасаки открыла вторую.

— Уаа, никогда раньше не видела зеленых кинцуба. Они с зеленым чаем?

— Нет, со сладкой зеленой грушей. Лично мне больше нравятся с бобами адзуки, но эти тоже весьма популярны.

Глотнув чая, Шибасаки развернула кинцуба с бобами азуки и начала его лениво есть. Ику, посчитав, что стоит побыть вежливой, взяла такой же.

— О, вау, удивительно вкусно. Такой ароматный!

— Надо и на работу завтра занести. О, я и для отряда Додзе купила, ты ведь их занесешь, да? И можешь помочь мне раздать их в общежитии?

По традиции, сувениры привозили близким друзьям и соседям по этажу.

— Ты кинцуба для всех купила? Не тяжело было?

— Они целую тонну весили! Я решила немного потратиться, раз уж это мой первый приезд домой, но вес оказался большей проблемой, чем деньги. Я думала: «Я же не Касахара, какого черта я должна это таскать?». В итоге, я купила маленький чемодан на колесиках.

— Подожди-ка, чего это мое имя в такой момент всплыло?

— Потому что ты большая и сильная, за это я тебя и люблю! – Шибасаки произнесла это сахарно-сладким голоском, так что в конце фразы практически сердечко слышалось. Ику скривилась, и в этот момент кто-то постучал в дверь.

— Касахара, ты там?

— Входите! – откликнулась она.

Одна из их ровесниц, жившая на том же этаже, просунула в дверь голову.

— Ах, Шибасаки, ты вернулась? Я привезла сувениры из дома.

— Ах, подожди, подожди, у меня тоже есть, – сказала Шибасаки выхватывая две штуки из упаковок, которые они открыли для себя. Все их ровесницы пока еще жили по двое.

— Прости, у меня ничего нет.

— Ничего, я в курсе, что ты домой не ездила. Знаю, кто-то должен дежурить, но все равно спасибо за работу.

Обменявшись сувенирами на пороге, их подруга отправилась дарить свои в соседнюю комнату. Обмену подарками по всему общежитию предстояло закончиться не раньше следующего дня.

Это была обычная картина после долгих выходных.

— Это ты кинцуба привезла? – спросил Тедзука во время послеобеденного обхода библиотеки. Видимо, он попробовал сувениры Шибасаки, которые Ику первым делом передала Додзе. Ику радостно умяла еще одну порцию как член отряда.

— Нет, они от Шибасаки. Я домой не ездила.

— Ах. Тогда передай Шибасаки от меня спасибо.

— Разве они не вкусные?

— Ага, я не особо люблю еду с бобами адзуки, но эти съесть смог.

Уух, как расплывчато – это значит, они ему понравились или нет? подумала она, но если парень, не любящий бобы адзуки, смог их съесть, значит, это можно считать комплиментом.

— Если там еще что-то осталось, я думала еще один съесть…

Додзе сказал, что, когда все получат свою долю, остатки отправятся на общий стол, но там уже кто успел, тот и съел.

— Больше не осталось, командир Генда все доел.

— …в одиночку? – Ику выпучила глаза. – Черт, да там сколько оставалось?! Они были такими вкусными, а он просто проглотил их, как корова!..

— Корова? Хоть ты и несерьезно говоришь, он твой начальник, знаешь ли!

— Без разницы! Есть вкусную выпечку без должного уважения – это преступление!

— Девушки начинают пугать, если дело касается сладостей. – Тедзука слегка вздрогнул.

Сердитая и недовольная, Ику продолжила обход. Когда они проходили мимо женского туалета, из него вышла девушка в белом пальто и направилась в справочный отдел. Из кармана ее пальто выпал платок, но стройная девушка этого, похоже, не заметила и продолжала идти.

— Вы что-то уронили! – окликнула Ику, но девушка не отреагировала. Она была далековато, так что, возможно, не поняла, что Ику к ней обращается. – Эй! Юная мисс!

— Что это было, какая-то избитая фраза для знакомства?

— Отвали! – бросила Ику насмешливому Тедзука и бросилась за девушкой. По дороге она остановилась платок подобрать. – Эй, я к Вам обращаюсь!

Она меня игнорирует? засомневалась Ику. И тут из бокового коридора появился Комаки. Он заметил Ику, преследовавшую девушку, затем пробежал пару шагов и похлопал ее по плечу. Почувствовав касание, девушка посмотрела на Комаки, и ее лицо тут же просияло. Комаки что-то сказал ей и указал в сторону Ику; удивленная девушка обернулась.

Из-за движения ее красивые волосы до плеч всколыхнулись, открыв слуховой аппарат, до этого спрятанный. Во всем остальном она была обычной – поправка. Она была слишком красивой, чтобы называться обычной. Выглядела она как старшеклассница; девушка еще не лишилась невинной игривости, что только прибавляло ей очарования.

Комаки обратился к нагнавшей их Ику:

— У этой девушки нарушение слуха. Попробуйте запомнить ее лицо, и при необходимости подайте ей знак так, чтобы она видела.

— Эм, да, сэр, – она кивнула, но не была полностью уверена, что это значит и как общаться с девушкой. Раз у нее есть слуховой аппарат, значит, хоть что-то она слышит, верно? – Эм, вот… — невнятно пробормотала она.

Снова встрял Комаки:

— Говорите нормально, но четко. Она может по губам разобрать звуки, которые не улавливает слуховой аппарат.

— …Простите, – она рефлекторно извинилась перед девушкой за свое незнание и сбивчивую речь. – Вот, Вы уронили, – произнесла она, стараясь говорить четко, и протянула платок. Девушка слегка склонила голову, а затем достала мобильный из кармана пальто и начала печатать.

…Твою ж мать, а она быстрая!

Пока Ику ошеломленно наблюдала за девушкой, та закончила печатать со сверхчеловеческой скоростью и показала экран Ику. В окошке для сообщений было написано: «Спасибо. Простите, что не заметила».

— О. Не волнуйтесь об этом.

Закончив с Ику, девушка вернулась к своему телефону. Она печатала немного дольше, а потом показала экран Комаки.

Прочитав сообщение, он кивнул с улыбкой.

— Конечно. Позже увидимся. – Говоря, он выпрямил большие и указательные пальцы обеих рук, чтобы получились прямые углы, соединил руки перед собой, а затем развел. Даже Ику поняла, что это какой-то язык жестов.

На лице девушки, как цветок, расцвела улыбка, и она отправилась в справочный отдел.

— Что Вы сейчас сказали? – спросила Ику, повторяя жест Комаки.

— Это значит «конечно», – пояснил Комаки. – Она попросила хорошую книгу посоветовать, и таким был мой ответ.

— Инструктор Комаки, Вы знаете язык жестов?

— Я знаю основные слова, но немного, поскольку у нее это не главный метод общения. Она не любит говорить на людях, потому что ее немного трудно понять, но наедине мы можем нормально беседовать. К тому же, у нее есть мобильный.

— О, да, она поразительно быстро на этой штуке печатает. Это меня удивило.

— В последнее время телефоны стали незаменимым средством общения для людей с нарушением слуха. Похоже, на съездах и встречах можно даже пожилых людей встретить, умело с ними обращающихся. Даже не знающие языка жестов люди могут общаться, ничего не теряя, так что это очень удобно. Все-таки, мобильный всегда при тебе.

Для Ику мобильный был просто полезным устройством, но Комаки заставил ее осознать по новой его ценность в качестве замены голоса человека. Удивительно, жить во времена культуры мобильников.

После этого любопытство Ику потянулось в разные стороны.

— Эм, а есть еще люди кроме нее, которых мне стоит попытаться запомнить? – осторожно спросила она.

Комаки понял суть ее вопроса и улыбнулся.

— Всех запомнить невозможно. Так что это не приказ от начальства – это личная просьба. Конечно, хорошо, если Вы будете время от времени напоминать себе о существовании людей вроде нее. По внешности не скажешь, если у человека нарушение слуха, так что легко можно сделать что-то грубое или беспечное. Действительно, не иметь возможности слышать, что происходит вокруг, весьма опасно.

Познакомившись с новой точкой зрения, Ику с энтузиазмом закивала… Но кроме этого…

— Она Ваша родственница? – Ику копнула немного глубже.

— Нет. – Комаки улыбнулся и отошел.

Тедзука, ожидавший окончания разговора в сторонке, подошел к Ику после ухода Комаки.

— Кто это был?

— О, просто… Думаю, знакомая инструктора Комаки. Он сказал, у нее нарушение слуха.

«И, похоже, между ними что-то происходит…» — хотела она добавить. Возможно, она заразилась от Шибасаки интересом к сплетням, но Ику никогда не видела, чтобы Комаки улыбался кому-то так же, как этой девушке.

Вернувшись в офис Спецназа на перерыв, они застали там Додзе, так что сели все вместе чай пить.

— Эм, – начала Ику, полная решимости воспользоваться отсутствием Комаки и поднять этот вопрос. – Во время обхода мы встретили девушку с нарушением слуха – похоже, инструктор Комаки знал ее, но…

— Ну ты и сплетница, – произнес Тедзука, приподняв брови, но, похоже, даже он с интересом ждал ответа Додзе.

— А, – Додзе понимающе кивнул. – Наказава Мари-тян. Она живет по соседству с Комаки. Их семьи давно дружат, думаю, он много с ней нянчился. Она ему как младшая сестра.

— Да ну! Будь они и правда как брат с сестрой, то обращались бы грубее друг с другом, вечно дрались бы и применяли друг к другу бросок с прогибом…

— Это только у тебя так, – хором перебили Додзе и Тедзука.

— У меня тоже младшая сестра есть, но, само собой, так далеко я никогда не заходил! – недоверчиво произнес Додзе.

Тедзука после секундного раздумья добавил:

— Но если бы моей сестрой была Касахара, наверное, я бы дошел до этого… У меня такое ощущение, что в противном случае она бы меня первая убила.

— Может, хватит уже обо мне говорить? В любом случае, она очень милый ребенок – она часто сюда приходит? – Ику насильно перевела разговор в изначальное русло.

Додзе кивнул.

— Она раз в неделю приходит или около того. Ее старшая школа неподалеку.

— Она приходит с инструктором Комаки встретиться?

— По крайней мере, думаю, она приходит так часто, потому что Комаки здесь. Разве человек не посещает чаще места, где его друзья работают? Хотя встречает она его не всегда, Комаки ведь не библиотекарь.

— Так они встречаются или вроде того? – жадно спросила Ику.

Додзе снова посмотрел на нее недоверчиво.

— Она его на десять лет младше! Меня удивляет, что тебе вообще такое в голову пришло!

— Угх, ну Вы и старик! Не будьте таким отсталым! – проворчала Ику.

Додзе выглядел так, будто она выбила его из душевного равновесия.

— Ты… — начал было Тедзука, вздрогнув. «Как ты вообще можешь говорить такое старшему офицеру?» — казалось, хотел сказать он, но Ику это не волновало. Что плохого в том, чтобы указать кому-то на его старомодность?

— Она ведь старшеклассница, так? Если она на десять лет младше инструктора Комаки, ей уже семнадцать или восемнадцать. Не стоит недооценивать девушек – в моей старшей школе некоторые учителя были женаты на своих учениц.

Хоть это был яркий пример, девушки такого возраста и правда восхищались мужчинами старше их. Среди одноклассниц Ику девушки, встречавшиеся со студентами или даже работающими взрослыми, были не такой уж редкостью. У старшеклассников вполне могла быть полноценная личная жизнь – ну, Ику в этом плане отставала, но в основном считалось именно так.

— Эта девушка, несомненно, любит инструктора Комаки. – Улыбка Мари расцвела подобно цветку, когда она заметила Комаки – другой девушке ее чувства казались очевидными. Ей так же казалось, что чувства Комаки к Мари не совсем подпадали под категорию «младшая сестра» или «соседка», но если это так, почему Додзе, его лучший друг, ничего не знает? Ику была озадачена.

Додзе ответил с легким отчаянием:

— Даже если это правда, когда ты знаешь девушку со средней школы, ты ведь не станешь о ней в таком свете думать, правда?

— Вау, он и правда так давно с ней знаком?

— Мы вступили в Силы Библиотеки, когда она поступила в среднюю школу. Он вместе с ней детские песенки пел и все такое.

— О, вау. Так ее слуховые аппараты позволяют ей петь вместе с другими людьми? – удивленно спросила Ику.

— О, нет, – пояснил Додзе, – она потеряла слух всего пару лет назад из-за болезни. Я говорил о прежних временах.

Наверное, человеческая природа заставила ее загрустить после новостей о несчастье девушки даже моложе ее самой. Ику притихла и помрачнела, у Тедзука появилось такое же выражение.

— Ну, запомни ее лицо, и если у нее будут проблемы, помоги ей, хорошо?

— Предоставьте это мне! – Она ударила себя в грудь.

— Твой чрезмерный энтузиазм заставляет меня еще больше волноваться. – Опасливое бормотание Додзе было невероятно грубым.

* * *

Когда Мари достаточно подросла, чтобы различать окружение, присутствие «старшего братика Комаки» уже стало для нее привычным.

Поскольку ее и Комаки матери были лучшими подругами, их семьи были близки задолго до рождения Комаки, не говоря уже о Мари.

Видимо, когда Мари была маленькой, их матери оставляли ее на Комаки, отправляясь по магазинам или в кино. Тот факт, что им спокойнее было оставлять ее с Комаки, а не с их мужьями, говорил о том, что он уже в таком юном возрасте был уравновешенным и надежным.

Поскольку Мари, сколько себя помнила, была рядом с таким прекрасным «братиком», в каком-то смысле, вполне логично, что в любом возрасте она считала своих ровесников мужского пола «незрелыми».

Мальчики вечно дрались. Они были глупыми. Они дразнились. Братик Комаки был намного романтичнее и красивее. Мари съеживалась, вспоминая, как рассказала об этом своей матери, зная, что все ее слова напрямую передадут в дом Комаки. Но тогда она могла сказать деловито: «Когда я вырасту, я собираюсь выйти замуж за братика Комаки». Это было чудесно.

Мари все еще помнила, как он впервые разбил ей сердце, когда она училась во втором классе, а Комаки заканчивал старшую школу. Это было осенью, она увидела, как Комаки идет с другой девушкой, наверное, одноклассницей.

Увидев их, она тут же замерла в шоке. Тогда ее и заметил Комаки. Он радостно позвал: «Мари-тян». Его тон пробудил сильное недовольство.

Думая об этом сейчас, она понимала, что причиной, наверное, стала раненая гордость. До сих пор Мари разумно не засомневалась, что Комаки ее любит, но, встретив его, когда был с другой девушкой и не выказывал ни малейших признаков волнения, Мари поняла, что он видит в ней лишь дочку друга семьи.

— Эта девочка по соседству живет, – пояснил он девушке. Ростом она подходила Комаки, что так же возмутило Мари. Голова Мари и близко до плеча Комаки не доставала. Сумка девушки, темно-синяя, как требовалось в ее школе, так же была символом ее возраста, и Мари проклинала свой красный ранец за спиной.

Девушка уже сделала первый шаг навстречу взрослой жизни; она подходила Комаки. Даже намного позже Мари помнила, что они были оживленной парой старшеклассников. Чтобы хорошо смотреться с Комаки, надо было быть того де возраста; она была на десять лет младше. Теперь она понимала, что завидовала перед лицом этой безжалостной истины.

— Кто это? – спросила она резко, украдкой покосившись зло на девушку, чтобы Комаки не заметил. На лице девушки в ответ появилась легкая тревога, что немного порадовало Мари.

То, что девушка признала в ней врага – признала в ней женщину – хоть немного успокоило ее раненую гордость.

— Она подруга из школы.

Как смеешь ты думать, будто я не разгадаю эту ложь! Ее щеки гневно покраснели, внутри вскипела безжалостная ярость.

— Хмпф! Надеюсь, вы будете счастливы вместе! – выпалила она и бросилась прочь. Комаки озадаченно окликнул ее, но она не обернулась.

— О, как мило! Она ревнует! – произнесла девушка достаточно громко, чтобы она услышала.

Такого Мари стерпеть не могла.

— Заткнись, дура! – крикнула она, обернувшись.

На лице Комаки появилось строгое выражение.

— Мари-тян! – произнес он осуждающе, что разозлило ее еще больше. Она отказывалась слушать его нравоучения о манерах, когда он сам с другой девушкой разгуливает.

Ты даже не понимаешь, что она сказала это, просто чтобы меня обидеть.

— Я тебя ненавижу! – крикнула Мари, до боли осознавая, насколько по-детски себя ведет. Когда она убежала без оглядки, из ее глаз текли слезы.

При следующей их встрече Комаки мягко укорил Мари.

— Не стоит такие вещи говорить.

Не говори то, что ранит чувства людей – так сказал бы взрослый! Так что с девушкой, обидевшей меня, ранить чувства людей можно, если грубые слова не используешь? со злобой подумала она, но лишь Мари и девушка знали, что целью тех слов было обидеть девочку.

— Просто она мне не понравилась, – запротестовала Мари, хотя знала, что Комаки не поймет.

Комаки не отступил:

— Даже если что-то тебя разозлило – для незнакомого человека ты выглядела просто как девочка, кричавшая на кого-то «дура» посреди улицы. Не хочу, чтобы незнакомцы тебя такой считали.

Она знала, что он многое подразумевает, например «потому что ты не такая» и «я не хочу, чтобы ты стала такой». В итоге, ей не оставалось ничего другого, как извиниться. К тому же, Комаки не стал защищать перед ней девушку. Это позволило ей достичь компромисса со своими чувствами.

Комаки расстался с той девушкой вскоре после поступления в Национальную Библиотечную Академию. Но до того как Мари исполнилось восемнадцать, ее сердце три раза разбил все тот же человек. Второй это случилось, когда она училась в четвертом классе, и, так же, как и в первый раз, она вышла из себя.

Она знала, что глупо себя ведет, но при постоянном присутствии человека, намного превосходившего самого хорошего, красивого мальчика в ее классе, это совсем не помогало.

Она не могла точно сказать, когда именно всерьез увлеклась чтением – это началось в тринадцать лет, на седьмом году обучения и под влиянием Комаки, вступившего в Вооруженные Силы Библиотеки. Комаки был приписан к Библиотечной Базе Канто и работал в Первой Библиотеки Мусашино, так что она начала часто ходить туда, тайком ища встречи с ним. Она могла выполнить свое эгоистичное желание просто придя в справочный отдел под предлогом необходимости попросить его посоветовать книгу.

Дочитав книгу, она приходила вернуть ее и спросить очередного совета, а если у Комаки было время, он спрашивал о ее впечатлениях после только что прочитанного. Даже если Комики был занят, когда он приезжал домой, она приходила, и они все больше обсуждали книги.

До сих Мари, в основном, говорила о телепередачах или событиях в школе, так что ей нравилось, насколько обсуждение книги заставляет ее чувствовать себя взрослой. Комаки брал на себя роль слушателя и полностью уступал разговор Мари, если дело касалось школы или телевиденья, но когда речь заходила о книгах, он не позволял ей монополизировать разговор. У них часто были противоположные взгляды на одну и ту же книгу, и они спорили, как взрослые, что значительно повышало самооценку Мари.

Она начала читать, чтобы сблизиться с Комаки, но иногда тот бывал занят и они не могли встретиться, так что понемногу она начала выбирать книги сама. Иногда легкие для чтения книги ей советовал невысокий парень, друг Комаки, с которым она пару раз разговаривала. Поначалу Мари стеснялась его, потому что он казался пугающим, но когда она приходила в справочный отдел, он всегда относился к ней дружелюбно, ведь она была знакомой Комаки, так что стал для нее знакомым лицом.

Комаки был доволен, что Мари начала больше читать, но еще больше его порадовало, когда она начала выбирать книги самостоятельно. Видимо, он был счастлив, что Мари действительно полюбила книги, а не просто использовала их в качестве предлога для встречи с ним.

Она начала с юношеской литературы, но под влиянием Комаки начала читать исторические романы и мистику. Она была счастлива, что, наконец, может понимать книги, написанные для взрослых; разница в возрасте между ней и Комаки как будто немного сократилась. Мари, в свою очередь, рассказывала ему о новеллах, которые читали все в ее классе, что помогало ему на работе в библиотеке. Комаки читал понравившиеся Мари книги и радовал ее тем, что не пренебрегал литературой, нацеленной на детскую аудиторию.

— Ты давно не говорила о свадьбе с братиком Комаки, – с сожалением заметили их матери Мари, которая, наконец, обрела способность разговаривать с Комаки как нормальный человек. Как я могу?

Я же не могу сказать, что теперь и правда люблю его.

— Отстаньте от меня; я уже не ребенок, – стыдливо ответила Мари. Их матери едва ли уловили скрытый смысл этой простой фразы.

В третий раз Комаки разбил сердце Мари весной, когда она училась в девятом классе. Ей было пятнадцать, три года она регулярно ходила в библиотеку. Ее соперница, видимо, работала там. Услышав новости от своей матери, она проплакала всю ночь. Нет! Я, наконец, начала его догонять!

После этого она начала избегать библиотеки. Видеть лицо Комаки было больно – и она боялась узнать, кто из работниц библиотеки стал его девушкой.

Во время этой отчужденности все и произошло.

Состояние, настигшее ее перед летними каникулами, называлось внезапной сенсорно-неврической потерей слуха.

Сначала в их местной больнице ей не смогли поставить диагноз и испробовали множество различных лекарств, прежде чем направить в больницу покрупнее, где уже определился диагноз. В большинстве случаев главным симптомом была потеря слуха на одно ухо, но, невероятно редко, это распространялось на оба уха, и Мари оказалась достаточно невезучей, чтобы попасть в число этих редких случаев. Похоже, в первой больнице никогда не слышали о случаях с обоими ушами, и потому подозревали другую болезнь.

Как оказалось, задержка в первой больнице стала фатальной. В случаях внезапной сенсорно-неврической потери слуха лучше всего было начинать медикаментозное лечение в течение первых двух недель – это были временные ограничения для полного выздоровления. Если это время миновало, шансы на выздоровление резко падали. Через месяц лекарства уже практически не действовали. Все время Мари потратили в первой больнице. Она полностью оглохла на правое ухо, и, хотя левое ухо сохранило слабый слух, без слухового аппарата речь она разобрать не могла.

Всего пару коротких недель назад она прекрасно слышала. Шок от внезапной инвалидности был огромным. Если бы только ей сразу поставили диагноз… Ее сильно мучила мысль о том, сколь многое она потеряла на такой незначительной развилке жизненного пути.

В школе тоже свои проблемы были. Поскольку хоть какой-то слух у нее остался, она могла посещать обычную школу со слуховым аппаратом и даже поступить в ту старшую школу, в которую собиралась, но недостаток Мари омрачал ее повседневную жизнь.

Поскольку она не привыкла к новому слуховому аппарату, ей было тяжело понимать учителей с тихим голосом, даже если она сидела за первой партой. Когда Мари просила их говорить громче, они пытались, но вскоре возвращались к обычной громкости. Если она повторяла свою просьбу слишком часто, они начинали казаться раздраженными, хотя, наверное, и не хотели этого. Когда Мари поняла, что ее постоянные просьбы и одноклассникам мешают, она перестала подавать голос, даже когда что-то не слышала.

Точно так же она начала робеть при разговоре. Хоть слышала она с трудом, но все равно могла совершенно нормально разговаривать – по крайней мере, так она считала. Она потеряла способность контролировать громкость своего голоса. В тихих местах, а так же шумных, в классе или на улице, даже со слуховым аппаратом тяжело было подобрать подходящую громкость. Часть ее разговоров с подругами прерывались лишь потому, что она говорила слишком громко или слишком тихо.

Когда она беспечно начинала говорить с громкостью, достаточной, чтобы самой свои слова слышать, то привлекала внимание из-за громкой речи. Когда она предусмотрительно понижала голос, то слышала, что говорит слишком тихо. А затем все повторялось.

И это не все. Секретничая с подругами, она не слышала, если подходил кто-нибудь еще, и могла выболтать секрет при посторонних. После нескольких подобных случаев Мари перестала говорить во время таких бесед.

Она могла избежать подобных ошибок, печатая на телефоне, но набор сообщений и передача их по кругу вызвала бы паузу в разговоре, так что в больших группах это не работало.

Сказать «Можете повторить?», когда она не расслышала, друзьям было еще тяжелее, чем учителям. Участвовать в групповых обсуждениях было сложнее, чем в разговорах один на один, но, останавливая беседу каждый раз, когда она не расслышала, Мари испортила бы все настроение. Все чаще и чаще она смеялась с остальными, понятия не имея, в чем заключается шутка.

Когда Мари смирилась с тем, что не слышит большинство слов, занятия и встречи с друзьями стали скучными, и она все чаще начала оставаться дома. Во время ее редких посещений школы друзья говорили с ней все меньше и меньше. Из-за частых пропусков она все равно была не в курсе сплетен, а из-за проблем со слухом ее подругам тяжело было включить ее в разговор. Сами того не желая, все вели себя так, будто она стала помехой. Даже когда Мари была там, она чувствовала себя невидимой.

К зиме она совершенно забросила школу и проводила все время, закрывшись в своей комнате. Обсудив это с родителями, она решила год отдохнуть от школы. Вместо подготовки к вступительным экзаменам в старшую школу важнее было тренироваться и учиться жить со слуховым аппаратом – и все же, к тому времени она совершенно потеряла желание что-либо делать.

Тогда Комаки и пришел ее навестить. Она знала, что до этого он приходил много раз, но Мари не хотела его видеть. Она не желала к боли из-за потери слуха добавлять еще и боль встречи с Комаки, у которого была другая возлюбленная.

Наверное, ее родители упросили его придти. Ее мать привела Комаки к ней в комнату. «Братик Комаки пришел навестить тебя», — все, что она сказала, прежде чем уйти.

— Давно не виделись.

Его голос звучал не так, как раньше. Это снова причинило ей боль. Поступавшие в ее ухо через слуховой аппарат голоса звучали по-новому, и голос Комаки отличался от того, что она помнила.

Она привыкла к изменениям в голосах родителей, но с новым шоком поняла, что никогда больше не услышит прежнего голоса Комаки.

Хотя этот голос я любила больше всего на свете.

— Проще будет, если я напишу? – спросил он. Она покачала головой, не желая отвечать вслух. Ее школьный опыт заставлял ее пессимистично относиться к собственной способности вести устную беседу. Ее сложности с восприятием на слух злили людей – она смущалась в неожиданные моменты – она могла назвать сотню причин своей робости.

Тогда ее так раздражали проблемы с пониманием, что она даже с родителями мало разговаривала.

Так что она набрала ответ на мобильном. Из-за своих обстоятельств она так много практиковалась, что так было быстрее, чем писать.

«Чего тебе?».

Не испугавшись ее резких слов, Комаки вытащил что-то из кармана и показал девушке. Это был мобильный – такая же модель, как у Мари.

— Я тоже купил. Хотя пока не понял, как им пользоваться.

До сих пор у Комаки никогда не было мобильного. Если его мать хотела что-то сказать ему, ей приходилось звонить в общежитие и оставлять ему сообщение. Мари слышала ее ворчание о том, насколько это неудобно.

— Я подумал, не дашь мне свой электронный адрес, Мари-тян? Вот мой, – произнес Комаки, передавая ей клочок бумаги с написанным на нем адресом. Если он собирался спросить у Мари адрес, проще было ввести его и отправить ей пустое сообщение, чтобы и она его адрес получила. Видимо, он и правда не умел мобильным пользоваться.

Ты это ради меня сделал? хотелось ей спросить. Комаки, наверное, начал бы отпираться, чтобы она не чувствовала себя обязанной. И все же, ей захотелось расплакаться.

Я собиралась на него рявкнуть. Собиралась сказать, что не хочу видеть никого с нормальным слухом и счастливой жизнью с глупой подружкой.

После всего, что он для меня сделал, теперь я просто не могу вести себя как избалованный ребенок.

Мари ввела адрес Комаки в свой телефон и отправила ему пустое сообщение. Комаки подскочил, когда его телефон бибикнул; он и правда был полным новичком.

«Это значит, я отправила тебе сообщение».

Поскольку он не умел открывать сообщения, Мари указывала на кнопки, объясняя процесс. У нее был мобиильный той же модели, так что она была практически экспертом; наверное, потому Комаки и выбрал именно этот телефон.

— Ты ничего не написала.

«Это пустое сообщение, чтобы у тебя мой адрес был. Теперь можешь его сохранить».

Мари достаточно долго пользовалась своим мобильным, так что он запомнил часто используемые иероглифы, что позволяло быстро набирать даже длинные предложения.

— О, это как в обычной электронной почте, – одобрительно произнес Комаки. Похоже, он мог пользоваться телефоном, сравнивая его с компьютером.

Комаки открыл телефонную книгу, чтобы сохранить ее адрес; она увидела, что других адресов у него нет. То, что ее адрес он записывал раньше, чем своей девушки, приносило и радость, и боль.

Комаки закончил неуклюже сохранять ее адрес и посмотрел на Мари.

— Я хочу как можно скорее освоиться, так что очень здорово будет, если мы станем часто переписываться. Ты мне поможешь?

И снова ей не оставалось ничего другого, кроме как кивнуть.

— Спасибо. Я еще вот это принес… — Комаки полез в свою сумку и достал библиотечную книгу. Это был новый том длинной серии одного из любимых авторов Мари. – Твоя мама одолжила мне твою библиотечную карточку, так что я взял книгу для тебя. Когда дочитаешь, напиши мне, я следующую принесу. И скажи, если захочешь какую-нибудь книгу почитать.

Верный своему слову, он приходил через пару дней после сообщений Мари с новой книгой. Поскольку работал он рядом с ее домом, ему даже не надо было ждать выходного; он мог зайти после работы.

Сначала он использовал новые работы любимых авторов Мари в качестве наживки, чтобы привлечь ее; в итоге, он стал сопровождать ее на разные встречи для людей с нарушением слуха и занятия, призванные помочь ей научиться жить с ее проблемой. Он так же прилежно помогал ей учить язык жестов и чтение по губам. Его энтузиазм оказался заразным; всего за год она значительно продвинулась, особенно в чтении по губам. Понимать речь, только лишь читая по губам, она не могла, но с помощью слухового аппарата разбирала ее намного лучше.

Благодаря занятиям она смогла нормально разговаривать с родителями и Комаки. Мари все еще сомневалась в своей способности говорить с незнакомцами; ее страх и робость никуда не делись. И все же, это был значительный прогресс, учитывая, что вначале она даже дома говорить не хотела.

Комаки тоже помогал ей с обучением, пробуждая в ней мотивацию; вернувшись в школу, она воскресила свои амбиции и записалась туда, где учился Комаки.

В тот год Комаки почти все свободное время проводил с Мари. Иногда она задавалась вопросом, можно ли так забрасывать свою девушку, но такая забота с его стороны настолько ее радовала, что она не осмеливалась спросить.

Вскоре после поступления в выбранную ею старшую школу, она узнала из разговора их матерей, что он и правда расстался со своей девушкой.

— Это я виновата? – пыталась спросить она, зная, что он это опровергнет.

Комаки так и сделал.

— Нет, просто ее перевели! Наши отношения умерли естественной смертью. – Комаки добавил с горькой усмешкой: — Не могу поверить, что заставил тебя волноваться из-за этого.

Пока еще в четвертый раз он ей сердце не разбивал.

Ее привычка ходить в библиотеку ради встречи с Комаки сохранилась и по нынешний день, и теперь она была первогодкой в старшей школе. Комаки, как члена спецназа, в справочном отделе не всегда можно было встретить, но если он был свободен, то всегда уделял немного времени Мари, даже посреди обхода или тренировки.

Она не докучала ему сообщениями с просьбами увидеться с ней, но часто находила его, обойдя всю библиотеку, внутри и снаружи. Не найдя его, Мари смирялась с тем фактом, что в тот день не увидит его, сама выбирала книгу и уходила домой.

Интересно, та женщина была его подчиненной? подумала она, вспомнив высокую девушку, подобравшую ее платок. Она казалась жизнерадостным, веселым человеком. Когда они разговаривали, выражение лица Комаки отличалось от того, что он показывал Мари. Это было выражение человека, выполняющего свою работу.

Она подумала, что они не особо близки – это она высматривала во всех работавших с Комаки женщинах. Мари была такой внимательной из-за того, что раньше он встречался кем-то с работы.

Рассматривая книжные полки в ожидании Комаки, она увидела женщину, расставлявшую книги.

— Добрый день!

Женщина была редкой красавицей с длинными блестящими волосами; на ее бейджике стояло имя «Шибасаки». В библиотеку она пришла в прошлом году. При первой встрече эта экстравагантная красавица заставила Мари сильно поволноваться, но наблюдения показали, что ее больше Додзе интересует, чем Комаки, и тревоги Мари улетучились.

Она, похоже, с Комаки общалась как с обычным коллегой, и, видимо, он рассказал ей о Мари, поскольку Шибасаки всегда здоровалась с девушкой. Разговаривая с Мари, она всегда подходила ближе, чтобы та видела ее рот, и говорила четко, так что ее легко было понять даже в библиотеке, где приходилось говорить тихо.

— Снова Комаки-сана ждешь? Уже нашла его? – спросила она.

Мари кивнула. Вне дома она редко разговаривала со знакомыми.

— Рада это слышать, – Шибасаки подмигнула. Однажды она мимоходом сообщила Мари рабочий график Комаки и дни, когда он должен работать в библиотеке. Казалось, что она раскрыла чувства Мари, но не слишком ее подразнивала и не пыталась изображать сваху; она не выходила за рамки общения по работе. В тот день на этом она закончила их разговор и быстро ушла.

Выбрав себе небольшую стопку книг, Мари ощутила легкое похлопывание по плечу. Не успев обернуться, она уже знала, что это Комаки; она узнала его прикосновение.

— Прости за ожидание. Ты уже выбрала книги?

Мари кивнула с улыбкой и достала свой мобильный. В местах вроде библиотеки, где надо было следить за громкостью голоса, даже наедине с Комаки она использовала телефон для общения с ним.

«Осталась только Ваша рекомендация, Комаки-сан».

Мари начала называть Комаки «Комаки-сан» после поступления в старшую школу. Обращение к кому-то «братик» лишь вынуждало человека относить к тебе, как к ребенку. Она пыталась на подсознательном уровне передать ему, что уже выросла.

Когда Комаки впервые разбил ей сердце, он оканчивал старшую школу. Тогдашняя девушка Комаки носила форму школы, в которой теперь училась Мари. Поскольку Мари пропустила один год, теперь она даже того же возраста была. Вот сколько она смогла наверстать.

Понимал ли вообще Комаки, насколько она их нагнала? Хотел ли он вообще понимать? Иногда она испытывала нетерпеливый порыв спросить его напрямую.

— У тебя есть какие-нибудь пожелания?

«Я хотела бы познакомиться с новым автором».

Комаки задумался, наверное, вспоминания, какие жанры Мари понравились до этого.

— Ты никогда не слышала о _____?

Произнесенное Комаки имя Мари было незнакомо, поэтому его тяжело было разобрать. Комаки, похоже, тоже решил, что быстрее будет дать ей его прочитать, потому что он спустился на пару полок и указал на книгу. Имя на корешке и правда было малоизвестным.

— Она не особо известная, но, мне кажется, тебе понравится, Мари-тян.

«Тогда я ее почитаю».

Она решила прочитать одну книгу и посмотреть, понравится ли ей. Поскольку у автора было несколько опубликованных работ, она спросила у Комаки, какая его любимая. Без колебаний он взял книгу с полки и протянул ее девушке. Название гласило «Страна Дождевых Лесов»[2].

«Спасибо. Я и остальные прочитаю, если эта понравится».

Потом они некоторое время обсуждали последнюю прочитанную Мари книгу. Она спросила его, когда он в следующий раз дома появится.

— Знаешь, ты ведь могла мою маму спросить, – засмеялся он, но все равно достал и пролистал ежедневник. – Ближайшие выходные, когда я дома появлюсь – это следующая суббота, хотя и всего на один день.

«Тогда я дочитаю книгу к тому времени. С нетерпением жду возможности обсудить ее с Вами».

Обменявшись с ним обычным обещанием, Мари попрощалась немного неохотно.

Комаки улыбнулся и нежно поднял руку в ответ. Он всегда так прощался с ней.

* * *

— Кстати, ты знаешь Наказава Мари-тян? – спросила Ику у Шибасаки, когда они болтали в своей комнате.

Шибасаки тут же кивнула.

— Принцесса инструктора Комаки?

— Ты уже знаешь о ней? Ах, чееееерт… — Ику упала лицом на котацу. Ей интересно было, сможет ли она опередить Шибасаки, но… в информационной сети Шибасаки прорехи  вообще есть?

Опять-таки, в каком-то смысле хорошо было всегда иметь под рукой человека для обмена сплетнями, так что она снова селя прямо.

— Эй, тебе не кажется, что между ними что-то есть? Хотя парни на меня как на сумасшедшую посмотрели, когда я об этом упомянула.

— Ах, инструктор Додзе и Тедзука? Да, они как Капитан Невнимательность и его верный прихвостень.

Когда Шибасаки подтвердила ее подозрения, Ику устроила небольшой победный танец.

— Эта девушка без сомнения любит инструктора Комаки. Мне интересно, что инструктор Комаки чувствует, меня это просто изводит!

— О, только не говори ничего инструктору Комаки, я тебя умоляю. Я провожу длительное полевое исследование по этой парочке.

— …о чем ты вообще?

— В таких вопросах лучше держаться на расстоянии и тихо наблюдать за постепенными переменами в отношениях, – заявила Шибасаки с каменным лицом. Она была отъявленной негодяйкой.

— Боже, я точно не захотела бы, чтобы ты узнала, в кого я влюбилась.

— Мне даже не надо собирать о тебе подобную информацию – все и так откровенно очевидно.

— Да ну?! – Она как-то могла узнать о моем принце? подумала Ику, бледнея.

Шибасаки задорно рассмеялась.

— Видишь? Тебя насквозь видно.

Ику не знала, что именно известно Шибасаки, но не сомневалась, что, если начнет задавать вопросы, в итоге, сама проболтается, и потому промолчала. Все-таки не стоит будить лихо пока оно тихо.

— Может, я присоединюсь к твоему «полевому исследованию», – сказала Ику, отступая к текущей теме. Шибасаки не стала ее мучить.

— Чувства Мари-тян не сложно отгадать, но Комаки скрытно себя ведет. Он хитер.

— Ах, мне стоило догадаться, какого ты мнения об инструкторе Комаки.

— Он очень лукавый. – Незнающему человеку это могло показаться оскорблением, но для Шибасаки это был высший комплимент. – Скажем так, в покер против него я бы точно играть не захотела. – Это потому, что ты хитрая и лукавая женщина, подумала Ику. Вслух она ничего не сказала, поскольку что любой направленный на Шибасаки сарказм возвращался в тройном размере.

— Мужчина вроде инструктора Комаки мог бы тебе понравиться?

— Ах, нет, это не сработает, – Шибасаки сразу отмела такое предположение. – Меня бы бесило встречаться с таким же, как я, человеком, мы бы ни на миллиметр друг другу не уступали. В итоге, мы бы совсем запутались и растерялись. – Она повернулась к Ику с хитрой улыбкой. – Поэтому кто-то вроде тебя больше на мой тип похож.

— …ты меня сейчас ненавязчиво идиоткой назвала?

— Нет, это был комплимент, недвусмысленный комплимент. Будь ты мужчиной, я бы точно с тобой встречалась.

— Заткнись!

Эта легкомысленная беседа происходила во время первых выходных после их возвращения на работу. К середине следующей недели их разговоры обратились к проблеме, которую никто не мог предвидеть.

* * *

Вторжение Специального Учреждения Развития прошло по плану, отличному от всех прошлых рейдов.

Не окружив территорию и не предприняв никакой подготовки к враждебным действиям, фургон Специального Учреждения Развития въехал на стоянку Первой Библиотеки Мусашино средь бела дня. Это было так неожиданно, что Вооруженные Силы Библиотеки  ничего не заметили, пока вооруженные солдаты в форме Учреждения Развития не вылезли из машины.

Доклад охранников стоянки произвел на Силы такой же эффект, как острая палка, которой ткнули в улей. Невообразимо, чтобы атака началась без предварительного предупреждения, когда в библиотеке еще полно посетителей, но намеренья их противников оставались скрытыми.

Силы Обороны перегруппировались в экстренном порядке, и количество персонала в библиотеке удвоилось всего за пять минут. Генда так же вызвал все свободные отряды Спецназа Библиотеки.

Посетителям могло показаться, что охранники просто встречаются чаще обычного, но, на самом деле, ситуация внутри и снаружи библиотеки напоминала пороховую бочку.

Солдаты Учреждения Развития на удивления спокойно прошествовали в этой напряженной атмосфере и вошли через главный вход.

— Они направляются к справочному отделу – мы его окружим и встретим их там!

Отряд Додзе, следуя этому приказу, вошел в справочный отдел через боковой вход и оказался на месте раньше солдат Учреждения. Поскольку территорию они патрулировали в штатской одежде, то куда меньше удивили бы посетителей, чем Силы Обороны в форе.

Когда вошли в справочный отдел, рядом с Ику появилась Шибасаки.

— Что происходит?

— Мы до сих пор не знаем. У охраны тоже аншлаг – мы дополнительных людей вызвали, но кроме этого…

Не успела Ику договорить, как отряд Учреждения вошел в справочный отдел. Среди посетителей пробежала волна тревоги, и начало возникать своеобразное небольшое столпотворение. Возможно, посчитав, что сейчас начнется инспекция, некоторые читатели вернули книги на полки, а остальные повторили их действия. Во время инспекций посетителей никогда не арестовывали и не наказывали, но среди граждан Специальное Учреждение Развития считалось организацией своевольной, и потому они перестраховывались.

Командир, ведущий колону солдат, обвел надменным взглядом помещение и прогремел:

— Приведите директора библиотеки и Офицера Библиотеки Второго Класса Комаки Микихиса!

Это заявление, похоже, встревожило всех даже больше, чем самого Комаки. Ику и Тедзука машинально повернулись взглянуть на него, и даже Додзе заметно напрягся.

Библиотекари за стойкой тоже смотрели на Комаки, а значит, солдаты Учреждения, наверное, могли вычислить Комаки по количеству направленных на него взглядов.

Комаки не колебался под взглядами солдат Учреждения. С обычным безоблачным выражением он шагнул вперед.

— Где директор?! – проревел командир голосом, в котором слышалось отточенное искусство запугивания.

Из-за стойки ответил замдиректора Хатано:

— Мы немедленно его вызовем. А пока, пожалуйста, говорите тише – Вы пугаете детей.

Затем Хатано лично покинул стойку в поисках директора. Простой телефонный звонок не смог бы убедить слабовольного и своекорыстного и.о. директора действовать в подобной ситуации.

Додзе быстро схватил руку Шибасаки.

— Вызови командующего базой и командира Генда, – тихо приказал он. Шибасаки по-кошачьи ускользнула в заднюю комнату, чтобы позвонить оттуда Инамине и Генда.

Кто прибудет первым? Даже Ику несмотря на свою неопытность знала, что итог дела зависит от этого.

В итоге, Генда успел вовремя. Но Инамине нет.

Грозно поглядывая на отряд Учреждения, Генда подошел к отряду Додзе.

— Что происходит? – тихо спросил он у Додзе. Но никто не мог ответить на этот вопрос.

И.о. директора Тоба пришел и теперь, побледневший, стоял рядом с Комаки, замдиректора Хатано встал позади него, подобно секунданту на дуэли. Когда перед ним появились оба мужчины, о которых он спрашивал, командир отряда Учреждения усмехнулся.

Затем он достал из нагрудного кармана документ, развернул его и зачитал вслух.

— «Датировано 15 января 32ого года эпохи Сейка, номер 237, повестка на слушание Учреждения! Вызывается Офицер Библиотеки Второго Класса Комаки Микихиса! Вышеуказанное лицо обвиняется в нарушении прав человека по отношению к несовершеннолетней с ограниченными возможностями и обязано немедленно явится на слушание!».

— Минутку!.. что за…

Ику попыталась встать перед Комаки, но Додзе удержал ее одной рукой, не давая сдвинуться с места.

— Заткнись и жди командующего базой, – приказал он хриплым голосом. Грубость его голоса делала до боли очевидным, что сдерживаемый им гнев превосходил чувства всех остальных, так что Ику вынуждена была подчиниться.

Пожалуйста, Командующий, поспешите! взмолилась она, хотя знала, что Инамине потребуется некоторое время, чтобы доехать в инвалидной коляске из своего кабинета.

— Первая Библиотека Мусашино немедленно должна провести выдачу Офицера Библиотеки Второго Класса Комаки Микихиса!

Другими словами, отдать Комаки им.

— Ну… Ну… — надтреснутый голос Тоба дрожал.

Первым ответил Хатано, как будто пытаясь предупредить всех, что может произнести дрожащий голос.

— Офицер Комаки закреплен за Библиотечной Базой Канто. Первая Библиотека Мусашино не имеет право принимать решение о его выдаче.

Генда поддержал замдиректора своим глубоким сильным голосом:

— Эта повестка слишком внезапна и необоснованна. Как непосредственный начальник Офицера Комаки, я требую отложить его арест, пока я не разберусь с этими голословными утверждениями.

Тем не менее, командир отряда Учреждения совершенно проигнорировал Хатано и Генда, обращаясь к Тоба.

— Первая Библиотека Мусашино объединена с Библиотечной Базой Канто, и в случае отсутствия командующего базой директор библиотеки имеет право принимать официальные решения!

— Командующей базой скоро будет!

— Мы требуем немедленного ответа. То, что сейчас командующего базой здесь нет — это ваша проблема.

Рука Додзе, удерживавшая Ику, начала давить все сильнее и сильнее. Ику понимала, что теперь он не ее сдерживает, а собственный гнев. Она непроизвольно положила свою руку на его.

— Если не выдадите нам инструктор Комаки сейчас же, вся Первая Библиотека Мусашино будет считаться причастной к этому нарушению прав человека!

Эта угроза тоже была направлена на Тоба. Командир отряда Учреждения явно определил слабое звено.

— Это уже слишком!

— Мой долг – защищать библиотеку! – истерично завопил Тоба.

Ты последний, кто может это говорить, засранец! Мысленно выругалась Ику.

Как будто прочитав ее мысли, Генда заорал:

— Идиот! – это чересчур откровенное оскорбление выражало мнение всех членов Сил Библиотеки кроме самого Тоба. – Ты не понимаешь?! Даже если мы отдадим им Комаки, они все равно найдут повод до нас докопаться!

Но Тоба отказывался принимать это правдоподобное предсказание.

— Как исполняющий обязанности директора Первой Библиотеки Мусашино, я подтверждаю выдачу Офицера Библиотеки Второго Класса Комаки Микихиса! – выкрикнул он во всеуслышание.

В ответ солдат Учреждения грубо схватил Комаки за руку и повел его прочь. И все же, на лице Комаки по-прежнему было безмятежное выражение, когда он повернулся к Додзе.

— Не сообщай моей семье, ладно? Не хочу, чтобы они волновались.

Наверное, эта просьба касалась еще одного человека – собственного, ради этого человека просьба и прозвучала. Этого хватило, чтобы прожечь самоконтроль Ику.

— Стойте! Жертва, о которой Вы говорите, это Мари-тян, верно?! Если так, вы сильно ошибаетесь! Потому что…

— Хватит! – Додзе схватил и удерживал Ику, рвущуюся вслед за отрядом Учреждения. Тедзука помог ему.

— Выболтать имя жертвы – может, нам стоит и эту дрянь забрать в полицию за нарушение прав человека!

Что-то внутри нее щелкнуло; звук эхом прозвучал у нее в голове.

— О, правда? Вперед, засранец!

Даже в ярости краешком сознания она проводила расчеты. Если бы она только смогла поднять шум, чтобы выиграть время – если бы она только смогла задержать их до прибытия Инамине, он бы сумел разобраться с ситуацией.

Тем не менее…

Прозвучал звук удара открытой ладони по щеке. Это была ее щека. А ударил Додзе.

Ику была слишком озадачена, чтобы запротестовать, и Додзе обратился к солдатам Учреждения.

— Уходите. Со своей подчиненной я разберусь.

Что он творит? Как он может позволить им просто так забрать его? То есть, инструктора Комаки! Скорее, именно эти беспомощно тревожные мысли, а не зудящая боль в щеке, вызвали слезы у нее на глазах.

Так отряд Учреждения и увел Комаки.

В справочном отделе повисла мертвая тишина. При таком могильном безмолвии невозможно было не заметить попытавшегося сбежать Тоба.

— И куда это Вы намылились?!

Тоба замер в шоке, съежившись.

— Из-за Вас… из-за Вас инструктор Комаки!.. – обрушилась Ику, сдерживая слезы. – Какое у Вас было право?!

В этот раз никто не пытался остановить Ику.

— ..Я с-сделал это ради защиты библиотеки… раз Офицер Комаки создал проблемы, мы должны показать Комитету по Развитию, какими исполнительными и непредвзятыми можем быть…

— Не желаю слышать от Вас о «защите библиотеки»! – Этого я просто не могу простить. – Т-трус вроде Вас!.. – она дышала слишком тяжело, чтобы продолжать.

Успокаивающая рука коснулась ее плеча; Ику стряхнула ее. Она знала, что это Додзе, но не хотела, чтобы ее успокаивали.

Не в силах больше это терпеть, она выбежала из справочного отдела. Через какое-то время она натолкнулась на Инамине в сопровождении его охраны.

— Касахара-кун, – позвал он, останавливая ее. Она знала, он спрашивает, что произошло, но…

— Инструктора Комаки… — Ее голос застрял в горле. Как бы сильно она ни старалась продолжить, слова не покидали ее рта; вместо этого свой путь наружу начали прокладывать всхлипы. Беспомощная, она снова сбежала. Инамине не пытался ее остановить.

Войдя в справочный отдел, Инамине обнаружил, что вся комната замерла после произошедших только что странных событий.

Генда бросился объяснять ему ситуацию. Услышав всю историю, Инаме остановил свой взгляд на и.о. директора Тоба, который не мог смотреть ему в глаза.

— Вы поступили весьма опрометчиво.

Тоба сжался еще сильнее, пытаясь избежать его взгляда. Раньше он почти никогда не противостоял напрямую Инамие.

— Вооруженные Силы Библиотеки Округа Канто немедленно прояснят все факты по этому делу. Но, пожалуйста, не думайте, что избежите вины, если обвинения подтвердятся. В этот раз Ваше превышение полномочий при нежелании ждать моего появления создало грандиозную проблему. Не существует прецедента нарушения цепи командования Сил Библиотеки перед лицом внешнего давления. Этот инцидент ставит под вопрос Вашу пригодность на должность и.о. директора.

Плечи Тоба мучительно поникли перед лицом этого тихого, но безжалостного выговора.

* * *

Когда она сидела, обняв колени, в тени кустов позади библиотеки, у нее над головой послышался голос.

— И зачем ты здесь прячешься? Ты простуду подхватишь.

Даже не глядя, Ику знала, что это Додзе, поэтому не подняла головы.

— В следующий раз найди более подходящее для девушки место и там плачь.

Похоже, он потратил много времени на ее поиски.  Он опустился на корточки перед Ику и нежно потрепал ее по голове.

— Прости.

Она поняла, что он извиняется за свою пощечину. Как будто ее это волновало. Она прекрасно знала, почему Додзе ее ударил.

И все же.

— Почему Вы меня остановили? – Это было единственным, за что она его винила. Ику посмотрела на Додзе с упреком. – Если бы мы выиграли достаточно времени, Командующий Инамине мог успеть.

— А мог и не успеть, – заметил Додзе. Он не был жестоким, просто излагал факты. – Они спешили уйти, получив согласие и.о. директора – при неблагоприятном исходе тебя могли арестовать за создание проблем правосудию.

— Я была полностью к этому готова!

— Именно поэтому я тебя и остановил, – тихо произнес Додзе. Все протесты умерли у нее в горле. Лицо Додзе слегка скривилось. – Я прекрасно знаю, как далеко ты готова зайти, собрав всю свою решительность.

Нечестно. Как ты можешь говорить такое сейчас? Ику повесила голову.

— Как будто я мог вас обоих отдать врагу без боя, – сварливо пробормотал Додзе.

— А что случится с инструктором Комаки? Под «слушанием» они подразумевали…

— Ничего подобного раньше не случалось, так что я не знаю, но, думаю, они используют широкую трактовку предписаний Закона о Развитии для контроля прессы и применения его на личном уровне. Поскольку в повестке был указан ранг Комаки, они, наверное, называют это проверкой использования общественной собственности общественным служащим, а не лично Комаки Микихиса. Они заставят Комаки признаться в предумышленном нарушении прав человека, а потом перейдут к своей настоящей цели – вместе с ним впутают в это и Силы Библиотеки.

То, как он избегал ее настоящего вопроса – темы, которая тревожила ее больше всего, – заставило ее волноваться еще сильнее. К тому же, что значит «заставят Комаки признаться»? Они выбьют из него признание?

Додзе опустил глаза, избегая взгляда Ику.

— При применении Закона о Развитии СМИ не действует система внешних сдержек и противовесов. Жертвы вынуждены подавать официальную жалобу, но сделать это невозможно, находясь под следствием. И, на самом деле, вернуться в общество непросто.

Ику всерьез задумалась. Но сколько бы она ни думала, она не могла понять истинный смысл слов Додзе. Аах, я превратилась в жуткую идиотку. И ведь я и раньше идиоткой была.

— …что именно случится с инструктором Комаки?

— Враг, наверное, посадит его под арест и попробует получить доказательства или свидетельства, которые им дальше помогут. Слушание пройдет за закрытыми дверями – даже если он пересек черту, без улик это тяжело доказать. Тем более, когда обвиняется организация.

— Они ведь не станут насилие использовать, да?..

— Если станут, от травм останутся следы. Я почти предпочел бы, чтобы они его и правда  ранили – тогда им придется отвезти его в больницу, и мы сможем его забрать.

Обвившая ее сердце тревога застыла как лед. Под каким же эмоциональным давлением окажется Комаки, если Додзе называет физическое насилие лучшим вариантом?

— Силы Библиотеки ответят нашим правом предоставления свободного доступа к материалам, гарантированного Параграфом 31. Мы сможем сказать, что давление на члена Сил Библиотеки нарушает его право свободно предоставлять материалы. Не делай такое лицо, – Додзе улыбнулся. – Вооруженные Силы уже заняты проверкой фактов по этому делу. Как это поможет Комаки, если те, кто должен его спасать, станут хандрить?

Это и к тебе относится – не улыбайся с таким выражением во взгляде! Она ощутила вспышку раздражения из-за этой неловкой улыбки. Какой жалобный взгляд. В нем практически читается «если бы я мог поменяться с ним местами»…

— И Вы тоже, инструктор, – сказала она, агрессивно вздергивая подбородок. – Взбодритесь.

Ах, почему в такие моменты все мои слова враждебно звучат? Она рассердилась на себя.

Додзе лишь улыбнулся криво и снова потрепал ее по голове, прежде чем встать, но ей показалось, что так он пытается сказать «Спасибо».

* * *

В целом, все это произошло по принципу сломанного телефона.

Все началось в школе Мари. На перерыве Мари читала книгу, которую взяла по совету Комаки, и обсуждала ее с одноклассниками.

«Это хорошая книга?», «Где ты ее взяла?» — Мари отвечал на эти небрежные вопросы, без задней мысли сказав, что книгу ей посоветовал друг из Первой Библиотеки.

Позже, без ведома самой Мари, ее книжные предпочтения всплыли в случайной беседе (вероятно, ее тайная влюбленность тоже была объектом безобидного интереса), и кто-то поднял вопрос о книге, которую читала Мари.

— Но… Книга, которую Наказава-сан сейчас читает…

Книга, которую Комаки порекомендовал Мари, называлась «Страна Дождевых Лесов». Это был любовный роман нового автора, в котором главная героиня была глухой.

— Вам не кажется несколько бесчувственным со стороны ее друга советовать ей книгу с глухой героиней? То есть, у Наказава-сан ведь проблемы со слухом.

Не трудно было представить волну праведного гнева, поднявшуюся в этой компании – у подростков в этом возрасте сильно развито чувство справедливости. Негодование юношей и девушек, столкнувшихся с предосудительным поступком, чисто и потому непоколебимо. В мгновение ока среди учеников разлетелись различные вариации на тему «Бедная Наказава-сан», в итоге достигнув ушей учителей и родителей, а потом через неизвестный источник став объектом внимание Комитета по Развитию СМИ.

Когда это произошло, Комитет просто не мог не попробовать обернуть это в свою пользу. Первая Библиотека Мусашино была мозговым центром публичных библиотек Токио; более того, она была совмещена с Библиотечной Базой Канто. Это было идеальное оправдание для нападения на вражескую организацию, противостоявшую цензуре.

И потому было сфабриковано обвинение работника Первой Библиотеки Мусашино в нарушение прав несовершеннолетней с ограниченными возможностями…

— …видимо, так это и произошло, – подытожила Шибасаки позже в тот день. Шибасаки, использовавшая свою информационную сеть среди школьных библиотекарей, стала ключевой фигурой в раскрытии этих туманных подробностей. – Сделай мы официальный запрос, это обернулось бы большой проблемой, и все действующие лица держали бы язык за зубами. Лично знакомые с ними люди опрашивали их один на один, а когда мы сопоставили рассказы и сложили все вместе, получилась такая вот картина.

Картина эта уже достигла высших чинов Вооруженных Сил Библиотеки Канто, которые сейчас обсуждали контрмеры. Кроме того, Инамине, Генда и Додзе тоже участвовали в обсуждении. Ход этой конференции занимал мысли Ику, но, хотя они с Тедзука и были в одном отряде с Комаки, из-за низкого звания не могли там присутствовать, так что разошлись по домам после своей смены.

Скорее всего, сразу после завершения дискуссии можно было ждать еще одно совещание для членов отряда Додзе, так что она быстро помылась и поела после возвращения в общежитие.

— Похоже, ни Мари-тян, ни ее родители не в курсе ситуации – распространители этого «неподдельного» слуха заботливо избегали обсуждать его с ними, – фыркнула Шибасаки. Ее голос звучал непривычно едко. Это о чем-то, да говорила, поскольку, будучи достаточно острой на язык, она редко говорила с таким сарказмом. – Ненавижу, когда люди защищают чувство справедливости, которое просыпается в детях этого возраста только из-за их невинности. Ненавижу их надменное высокомерие, когда они считают, что могут весь мир судить по собственным ценностям, их благонамеренное напористое удушающее сострадание. Да кем они себя возомнили по сравнению с остальным миром? Если их эго еще больше раздуется, у них появится риск ожирением печени заработать.

— Мпх, но… — протестующее пробормотала Ику. – Это просто возраст такой…

Едкая откровенная критика Шибасаки неожиданно задела ее – поскольку ее собственное аналогичное поведение было не таким уж давним воспоминанием. Например, она была среди тех, кто противостоял парню, отвергшему одну из их подруг… Воспоминания об этом заставили ее застонать – ей хотелось стереть память о своем искаженном чувстве справедливости. В принципе, то же самое происходило вокруг Мари-тян.

Их социально справедливый мотив лишь позволял им пьянеть от собственных подвигов.

— Что, неприятно сравнивать с собственным подростковым возрастом? – лукаво спросила Шибасаки, и Ику, не удержавшись, скривилась. На лице Шибасаки неожиданно появилось шаловливое выражение.

— Не волнуйся, я и сама не лучше. – Ее интонации были такими же легкомысленными, как и выражение, но Ику понимала ее чувства.

Со стороны Комитета по Развитию СМИ нечестно было использовать ошибки юности.

Ику действительно совершала когда-то небрежные, глупые поступки, которые теперь использовались для несправедливой цели, и она знала, что содеянное все еще дремлет внутри нее. Поэтому ее раздражали недоразвитые дети, размахивающие этими глупостями, как будто они были справедливостью или благоразумием.

Зазвонил телефон Ику. Это было сообщение от Додзе.

«Через полчаса, конференц-зал номер3, напиши, если не успеваешь».

Краткие формулировки без лишних слов были в стиле Додзе.

— Похоже, их совещание закончилось.

— Где вы встречаетесь?

— Третий конференц-зал, через полчаса.

— Скажи ему, что я тоже приду, — сказала Шибасаки в пижаме, снова переодеваясь в обычную одежду.

— Но ты даже не в нашем отряде!

— Я помогала информацию собирать. По крайней мере, я имею право знать, что происходит.

В словах Шибасаки, как обычно, был резон, так что Ику не стала спорить дальше.

Весь отряд за вычетом Комаки вместе с Генда и Шибасаки собрался, чтобы обсудить прогресс дела. Другим группам о результате совещания должны были доложить на их личных утренних планерках.

Сначала Додзе изложил уже известные Ику и Шибасаки подробности, затем заговорил Генда.

— Поскольку обвинения – это хрупкая фабрикация на основе слуха, если мы подадим протест против этой повестки и пойдем с этим в суд, наша сторона точно выиграет. Но для этого нам нужна официальная жалоба от Комаки, как центрального действующего лица. Нам так же нужно его разрешение, чтобы действовать от его имени. Силы библиотеки начали переговоры с Комитетом по Развитию СМИ, требуя вернуть Комаки.

— Они действительно вернут его? – напрямую спросила Ику.

Сразу никто не ответил. Наконец, с редкостной неохотой заговорил Додзе.

— Комитет по Развитию СМИ, скорее всего, доверил слушание не основной организации, а отдельной группе. Наверное, они будут тянуть с ответом, как только смогут, под предлогом сложностей сообщения и фактических ошибок. Все зависит от умения вести переговоры Юридического Отдела.

До конца рабочего дня Юридический Отдел уже отправил запрос на личные встречи и возвращение Комаки. Канал для переговоров был открыт, но…

— Если они смогут выбить из него нужные показания, это станет ударом. – Генда скрестил руки с мрачным выражением на лице.

— Эй, но мы же сможем их победить, если до суда дойдет, так? Так, может, лучше будет, если они быстро получат от него показания и скорее вернут его нам… разве нельзя потом отказаться от навязанного признания?

— Если бы враг считал, что может победить честно и справедливо, то не стал бы через такие трудности проходить.

Ику склонила голову набок, не понимая, что пытается сказать Генда. Шибасаки заговорила со своего места.

— В принципе, их целью с самого начала было запятнать репутацию Сил Библиотеки. Они сфабриковали дело Комаки, чтобы обвинить Силы Библиотеки округа Канто в нарушении прав человека, зная, что позже обвинение может быть опровергнуто. Даже если они проиграют дело в суде, то, что Библиотеку обвиняли, все равно отложится в людских умах.

С такой формулировкой даже Ику поняла смысл ее слов. Ненадежная , легко приходящая в волнение часть мира журналистики широко разнесет сочный заголовок «Силы Библиотеки Обвиняются в Нарушении Прав Человека», а если процесс затянется, о нем позабудут, и последующих статей почти не будет.

Таким образом, Комитет по Развитию СМИ мог провести негативную компанию против Сил Библиотеки, просто затянув дело.

— Вот ублюдки… — грубо прошипела Ику. Ее разозлило, что такие трусливые методы использовались против ее друзей.

В этот момент она внезапно поняла, что Тедзука с начала совещания ни слова не произнес, и теперь казался немного бледным, его губы были сжаты в тонкую линию. Наверное, он тоже очень зол, сочувственно решила Ику.

— Если бы только мы знали, где проводится «слушание»… — В этом случае, под «где проводится слушание» Генда подразумевал «где держат Комаки». – Знай мы место, мы смогли ворваться бы и забрать Комаки, так что все проблемы разрешились бы.

— …это возможно?

— Основание для их слушания в лучшем случае сомнительное. Они не могут выдвинуть обвинения, не получив показаний, а по негласному правилу суд занимает нейтральную позицию в битве Сил Библиотеки и Комитета по Развитию СМИ. Даже если они подадут против нас иск, пустячные мелкие обвинения вроде  незаконного проникновения и порчи имущества – это ничто по сравнению с негативной компанией, которую можно развернуть из-за нарушения прав человека. Если будут проблемы, я приму главный удар на себя – у нашего Юридического Отдела хватит мозгов, чтобы добиться мне условного наказания.

Додзе скривился в ответ на такую бандитскую логику.

— Пожалуйста, не повторяйте это за пределами этой комнаты, – попрекнул он.

— Эй, минуточку… — Только когда все лица повернулись к ней, она поняла, что размышляла вслух. Ну, почему бы и нет, подумала Ику и продолжила. – Чтобы вернуть Комаки, нам нужна официальная жалоба от главного действующего лица, верно?

Это было очевидное упрощение, но пока никто ее не перебил.

— Если нам нужно другое главное действующее лицо по вопросу нарушения прав человека, разве это не Мари-тян? Если бы Мари-тян просто опровергла обвинение…

— Ни в коем случае! – сразу отмел такую идею Додзе. – Хочешь втянуть несовершеннолетнюю в проблемы Сил Библиотеки?!

Бурная реакция Додзе лишь подтвердила, что в предложении Ику есть какой-то смысл в противовес его пренебрежительным словам.

— Почему нет? Это не только наша проблема, это проблема и Мари-тян тоже.

— Хочешь сказать, она должна взять на себя ответственность, хотя не сделала ничего плохого?! Что в аресте Комаки она виновата?!

Ее челюсть отвисла в оправданном удивлении и так и осталась. Да насколько же невнимательным ты можешь быть?!

— Вы что, идиот? Ничего подобного я не говорила, сэр! – рявкнула Ику, выходя из себя. Додзе сорвался первым, так что сам виноват. – Ее любимый парень в беде из-за того, что кто-то извратил ее слова, хотя она этого не хотела! Есть ли женщина, готовая с этим смириться?! Она захотела бы знать! Она захотела бы помочь! Это само собой разумеется!

Секунду Додзе казался ошеломленным, но тут же взял себя в руки.

— Это просто твое бурное воображение!

— Заткнитесь, Капитан Невнимательность! Если думаете, что можете потягаться с женскими суждениями в вопросах любви, то Вы серьезно ошибаетесь!

Шибасаки изящно подняла руку.

— Думаю, в этом я согласна с Ику.

Почерпнув мужества в этой поддержке, Ику вернулась к своему допросу.

— Ладно, как бы Вы себя чувствовали?! Если бы девушку, которая Вам нравится, задержали, и причиной тому были Вы, смогли бы Вы просто стоять в стороне и смотреть?

Потрясенный Додзе почему-то затих и на миг отвел от Ику взгляд.

Я победила?! Ику неосознанно наклонилась вперед. Додзе поднял голову и тяжело посмотрел на нее.

— Комаки просил меня не говорить его семье! Он и ее имел в виду!

Видя его упрямое выражение, видя, что он растерял свое самообладание, Ику тоже лишилась своего.

— …а я пытаюсь сказать, что это эгоистично и безосновательно! Вся эта чушь вроде «Не хочу, чтобы они волновались» — просто мужская гордость! Не обращайте внимание на все это эгоцентричное дерьмо!

— Ооо, ну и выражения, – пробормотала Шибасаки с восторгом наблюдателя. Ику слышала ее, но у нее было времени подбирать слова.

— Я бы этого не вынесла – мне было бы куда больнее, если бы мне сразу не рассказали! Попробуете посмотреть на это с точки зрения девушки, которой только потом сообщили, что ее любимому пришлось молча побои сносить, когда она могла помочь ему!

— …Не желаю подобное от тебя слышать, когда ты сама вечно вляпываешься в неприятности, а нам остается только смотреть! – закричал Додзе, а потом стих, как будто удивившись собственным словам. Ику машинально дрогнула при виде его сурового лица с нахмуренными бровями. Она знала, что в качестве примера он использует случай, когда она пыталась затеять ссору с командиром отряда Учреждения.

— Незачем ко мне придираться в такое время…

— Заткнись!

И с чего это ты переводишь тему на оскорбление меня?! Разозлилась Ику.

— Комаки просил меня! Захлопни свой болтливый рот! – заявил в одностороннем порядке Додзе, затем подскочил со своего стула и двинулся прочь из комнаты. Дверь за ним хлопнула.

Секунду все сидели озадаченные, затем Генда пораженно пробормотал:

— …ну, ладно, смотреть на это весело было…

Ику, оставшийся актер «веселого» спектакля Генда, съежилась. Прекрати – обычно это моя роль так взрываться и бушевать!

— Иногда ты просто гений: заставить взрослого мужчину выбежать вот так из комнаты – это изрядное достижение, – удивленно заметила Шибасаки. Ику надулась, не понимая, о чем она говорит. Кто кого заставил из комнаты выбежать? Он просто придумывал ненужные отговорки.

— Наша, как членов Вооруженных Сил Библиотеки, главная задача – позволить Юридическому Отделу вести переговоры за нас, но как члены Спецназа Библиотеки мы должны узнать местонахождение Комаки и освободить его любой ценой!

Все-таки мы остановились на этой бандитской логике! Хотя в комнате не было никого, кто мог бы сказать это Генда в лицо.

Когда все закончилось, у Ику осталось странное чувство. Тедзука за все совещание не сказал ни слова.

* * *

После задержания Комаки прошло два дня, но ни у Юридического Отдела, ни у Спецназа прогресса не наблюдалось.

Как и предсказывалось, ответы на вопросы Юридического Отдела задерживались из-за мнимых проблем связи между Комитетом по Развитию СМИ и комиссией по слушанию, так что Силы Библиотеки определить местонахождение Комаки не могли.

Выражение Додзе с течением времени становилось все холоднее, и все вокруг него ходили на цыпочках. Он и Ику после той ссоры и словом не обмолвились друг с другом, упрямо храня молчание.

— Это не может и дальше продолжаться… — прошептала Шибасаки в их комнате вечером второго дня, в пятницу. Ику тоже вздрогнула.

Если считать со дня его похищения, то сейчас шел уже третий день. К этому времени начинало тревожить благополучие Комаки.

— Главный вопрос, сумеют ли они выбить показания Комаки. На него могут давить по-разному – использовать средства кроме насилия, чтобы истощить разум и тело. Это «слушание», конечно, всего лишь судебный фарс. Сомневаюсь, что они дают ему время отдышаться. У нормального человека примерно в это время должны сдать нервы.

Раз его не вернули, значит, он все еще держался, но это так же означало и то, что его состояние к тому моменту могло оказаться очень плачевным.

— …эй. – Ику наконец-то произнесла вслух мысли, над которыми размышляла последние несколько дней. – Разве попросить о помощи Мари-тян будет так уж неправильно? Знаю, с точки зрения Сил Библиотеки она посторонняя, но инструктору Комаки она ближе, чем мы.

— Она явно главное действующее лицо в этой ситуации, – согласилась Шибасаки.

— Я все думала и думала – я знаю, Мари-тян будет больно узнать, что у инструктора Комаки неприятности, мнимой причиной которых стала она, и я понимаю, что поэтому инструктор Комаки и просил его не говорить ей… — Она все еще злилась на человека, которого Комаки попросил об этом, и не произнесла его имени. – Но что если посмотреть на это с точки зрения Мари-тян? Разве мужчины не хотят ее ранить не ради собственного удобства? Если бы мой любимый человек оказался в такой ужасной ситуации, я бы никогда не смогла признаться ему в своих чувствах.

Даже если бы люди говорили, что это не моя вина, я бы точно чувствовала себя ответственной. Девушка, которая не испытывала бы чувства вины лишь потому, что ей так сказали, на самом деле не любит пострадавшего  парня.

Вина не уйдет, пока он все еще замешан в инциденте. А если инцидент оставит постоянное пятно на его репутации? Как сможет девушка собрать свою смелость и признаться в любви, если она стала причиной этого пятна?

— Я бы в такой ситуации сдалась, даже не рассказав о своих чувствах. – Если уж твоему сердцу суждено разбиться, лучше признаться и получить честный отказ. Насколько это ужасно, лишиться своего шанса на любовь, прежде чем получишь возможность сказать что-то, потому что твой любимый пострадал из-за тебя?  — Это было бы непростительно.

Если бы я влюбилась и испытывала настолько сильные чувства к человеку – угх, этот парень! Вернулся ее гнев и выражение лица потяжелело. Ты бы то же самое сделал, не сомневаюсь. Встал бы в такую же мужественную позу и сказал чушь вроде «не хочу, что они волновались», а потом отправился к неведомой опасности в неизвестное место. Знаю, ты к таким парням относишься.

«Не желаю подобное от тебя слышать, когда ты сама вечно вляпываешься в неприятности, а нам остается смотреть!» — ага, ну, я, по крайней мере, вляпываюсь там, где вы меня видеть можете. Уж лучше тебя!

— Твой женский движок сейчас на всех оборотах работает, как обычно. Ты уверена, что тебе охладителя хватит? – Ику склонила голову в ответ на удивленный тон Шибасаки. Возможно, она слегка перегорела. – Но в данном случае я согласна с твоей женской логикой. Хорошо бы они сразу вернули его назад, но оправдания для такого замалчивания нет. Эти двое недооценивают молодых девушек. И не дай Бог мое долгосрочное полевое исследование провалится… — В этой преувеличенной драматизации была вся Шибасаки. – Возьми завтра выходной, хорошо? Я тоже выходной возьму, и мы сможем домой к Мари-тян сходить. Завтра суббота, так что мы должны застать ее днем.

— Что, ты знаешь, где она живет?

— Ну, я знаю адрес инструктора Комаки – я взяла у всех адреса, сказав, что новогодние открытки пришлю. Слышала, она живет дома через три от него, так что найти сможем. По соседству не должно быть много Наказава – мы ведь не в деревне живем. – Шибасаки добавила: – В принципе, инструктор Комаки не сказал не говорить Мари-тян. – Возможно, наиболее беспринципной она становилась, если дело касалось ее друзей.

До отбоя Тедзука схватил свой мобильный и вышел из комнаты. Подождав, пока опустеет холл, он вышел через двери. Под фонарями на крыльце он набрал некий номер на телефоне.

Этим номером он не пользовался годами. Но все равно не забыл. Он долго смотрел на последовательность цифр, пока не вздрогнул от пробравшегося за воротник холодного воздуха.

К черту, подумал он и нажал «Вызвать». Он слушал, как его телефон ищет сигнал, затем пошли гудки. Он считал их, один, два, три, потом кто-то взял трубку.

— …Это я.

Человек на том конце с ностальгией в голосе назвал Тедзука по имени.

— Ты ведь знаешь, что происходит в моей библиотеке, – произнес он по возможности нейтрально.

Отрицание не последовало. С первой преградой он справился.

— Моего начальника забрал Комитет по Развитию. Я хочу знать, где проводится слушание, – на одном дыхание потребовал он. – Думаю, тебе это известно… брат.

Последовало долгое молчание, и Тедзука начал потеть. Наконец…

— Давненько я тебе ни для чего не был нужен, – произнес веселый, жизнерадостный голос. Тедзука в этих интонациях видел одну лишь насмешку.

* * *

В субботу, на четвертый день заточения Комаки, у Додзе перед работой зазвонил телефон. Это была приболевшая Ику.

Возможно, из-за того, что последние несколько дней она на него дулась, ее голос звучал взволнованно, когда она просила отгул по болезни. Он спросил, в порядке ли она, и хотя деталями не интересовался, она все равно выдала нервные сбивчивые объяснения. В конце она заявила «У меня менструальные боли!» и повесила трубку.

Весь Спецназ участвовал в поисках Комаки, так что хотя бы не надо было искать ей замену на обход и так далее. И все же, когда он приступил к дневной работе на телефоне, теперь уже только в обществе Тедзука, сосредоточившегося на выполнении текущего задания, неразговорчивость последнего живо напомнила ему об аресте Комаки. Ику, наоборот, вечно превращала их разговоры в состязание силы воли и раздражала Додзе, но когда ее не было, некому было отвлечь его от раздумий.

Поскольку слушание использовало насильственные и почти незаконные методы, а так же проводилось двумя организациями, разобраться с любыми возникшими проблемами было бы тяжело, поэтому, наверное, оно проводилось в Токио. Они проверили все учреждения и организации, хоть как-то связанные с Комитетом, и с помощью Сил Обороны выходили при необходимости на разведку, но это ничего не дало.

Сначала они исключили все гражданские учреждения вроде публичных конференц-залов или учебных баз, решив, что их враг, скорее всего, постарается не оставлять записей; и все же, вчера они начали и эти места проверять. Додзе со своей командой выполняли это задание. Единственной зацепкой для них было использование помещения одними и теми же людьми в промежуток после ареста Комаки. В любом случае они вынуждены были собирать и анализировать информацию об использовании этих учреждений, но это было скучное тяжелое задание большого масштаба.

Было около двух часов дня. Упорно трудившийся рядом с ним Тедзука достал свой мобильный. Видимо, тот завибрировал, уведомляя о сообщении. Тедзука прочитал его и повернулся к Додзе.

— Офицер Додзе, можно Вас на минутку?

Додзе согласился, и они вышли из комнаты. В коридоре Тедзука показал Додзе свой мобильный. На экране было сообщение с адресом рядом с побережьем в районе Синагава.

— Офицер Комаки сейчас находится там, – произнес Тедзука тихим голосом.

Додзе поднял голову, чтобы заглянуть ему в лицо. Тедзука же опустил голову, отводя взгляд.

— Я не могу назвать свой источник информации. Это было условием. Доказательств у меня нет, но, скорее всего, информация достоверна.

Если собираетесь использовать ее, вам придется делать это слепо. Раньше от Тедзука таких сомнительных просьб не поступало.

Долгий миг Додзе смотрел на его упрямое, с крепко сжатыми губами лицо, а потом медленно кивнул.

— …Верно. Сначала надо сообщить об этом командиру Генда и узнать его мнение.

С лица Тедзука спало напряжение.

Тогда-то это и произошло.

— Инструктор Додзе!

Она же вроде как болеет! Обернувшись к хозяйке голоса, он обнаружил бегущую к нему в гражданской одежде Ику – а за ней в сопровождении Шибасаки шла Мари все еще в своей школьной форме.

Твою ж!..

— И что случилось с твоими менструальными болями, из-за которых ты даже голову от подушки оторвать не могла?!

Из-за раздражения он прокричал эти слова изо всех сил, хотя обычно мужчины такое вообще не произносили. Тедзука рядом с ним подпрыгнул, но брать их назад было уже поздно.

Ику дернулась, съежившись, как будто его слова были физическим ударом, но все равно начала заискивать и излагать свои оправдания.

— Шибасаки сказала мне днем отпроситься, но я подумала, что не смогу ускользнуть, поэтому решила взять отгул на целый день и придумала причину, о которой вы едва ли стали бы расспрашивать…

— Да что ты за идиотка?! Никого не интересуют твои жалкие оправдания! Это, конечно, был риторический вопрос, дура! – выплюнул он, а потом повернулся со злобным взглядом к Шибасаки. – И ты, чем ты думала, соглашаясь с поспешным, необдуманным планом этой идиотки…

— Со всем уважением, сэр, – беззаботно перебила Шибасаки, – в этот раз, думаю, звание «идиотов» полностью принадлежит мужчинам этой организации, которых слишком волнует их внешность и гордость. Мне будет приятно, если Вы станете считать это моим вызовом боевому плану, пренебрегающему девушкой во время деликатного периода ее жизни.

— …Комаки просил не говорить ей!

— Инструктор Додзе, может быть Вас и просили, но, по-моему, нас-то нет?

На первый взгляд, надменный ответ Шибасаки злил сильнее, чем глупость Ику. Привлеченные шумом, члены Сил начинали выглядывать из дверей, чтобы узнать, что происходит.

Мари шагнула к Додзе. Она опустила взгляд на телефон и застучала по клавишам, потом показала Додзе напечатанное.

«Я рада, что они мне рассказали. Пожалуйста, не злитесь».

Видимо, Додзе кричал так громко, что она расслышала его через слуховой аппарат. Просьба Мари вынудила Додзе опустить руки.

— …Я спрошу о приказе командира Генда, включая вопрос Наказава Мари-тян! – Теперь довольна? едва не произнес он, зло покосившись на Ику. Улыбка, появившаяся на ее лице, действовала ему на нервы.

Адрес, полученный отрядом Додзе, после наведения справок оказался учебным центром, принадлежавшим Министерству Юстиции, открытие которого было запланировано на следующий год.

Помимо того, что учреждение принадлежало крупной государственной организации, его упустили из виду, поскольку оно даже не было еще открыто, так что никакой информации не скрывало. В учреждении, которое использовали тайком до официального открытия, не должно было остаться никаких записей.

— Начальство тоже согласилось, что Комаки, скорее всего, именно там держат, – объявил Генда членам Сил Библиотеки, работавшим над делом, которые взволнованно зашумели. Шибасаки тоже нагло села среди них. – К тому же, Наказава Мари-тян, центральное действующее лицо этого слуха, по собственной воле будет помогать нам во время спасения из-за своей дружбы с Комаки. – Все присутствующие дружно повернулись взглянуть на Мари, которая заметно отпрянула. Ику отмахнулась от их взглядов руками.

— Не смотрите! Вы ее пугаете!

— Мы ее одним взглядом пугаем? – бурчали бойцы постарше.

— Наш враг забрал Комаки, используя низменную и трусливую тактику. Силой справедливости мы освободим Комаки, благодаря боевому духу наших союзников!

Призыв Генда освободил Силы от тяжелой ноши стресса, накопившегося за последние четыре дня.

* * *

«Слушание» только называлось так; на самом деле, оно было ближе к психологической пытке.

В фургоне его перевозили с завязанными глазами, так что он не видел ничего кругом. Его отвезли в совершенно новое учреждение, которое вроде бы находилось на побережье возле токийской гавани; и в комнате с плотно закрытыми окнами Комаки терпел бесконечный перекрестный допрос.

Если, конечно, можно назвать перекрестным допросом нескончаемую череду вопросов, которые выкрикивали с десяток окружавших его следователей.

Каждый раз, когда он пытался отвечать, его слова вырывались из контекста, и разговор переходил на территорию, совершенно не связанную с изначальным вопросом. Он был готов, что его желание спорить будет сломлено чистой силой, но это было мучительно.

Они, похоже, не собирались объяснять ему подробности его предполагаемого преступления, но Комаки сложил вместе фразы, почерпнутые из сыпавшихся на него оскорблений.

Его грех заключался в непростительном нарушении прав человека, поскольку он порекомендовал книгу о глухой героине глухонемой девушке.

Единственное, что его волновало, не оказалась ли Мари втянута в это дело и не страдала ли она. Этот вопрос он упорно задавал людям, ставшим стеной, которая не давала ему связаться с ней.

Его мучили и не отвечали прямо, но он терпел их оскорбления и снова собирал намеки из их слов, так что через ужасно долгое время поверил, что мари ничего не знала о происходящем. Он полдня потратил на один лишь этот вопрос.

Все это время Комаки не давали отдохнуть. «Мы без перерывов работаем, так что и ты на них не надейся!» — говорили его противники, но у них были бесчисленные коллеги на замену, и группа допроса менялась каждые несколько часов, так что этот довод справедливостью не отличался. Его мучители всегда были свежими и отдохнувшими.

В любом случае, он расслабился, узнав, что Мари в эту ловушку не попала. В подобных обстоятельствах он был рад, что такую милую, невинную девушку не втянули в этот мерзкий план.

Этой информации Комаки хватило. Если он мог быть уверен в одном-единственном этом факте, его не волновало, что случится с ним. Он видел план противника насквозь; Силы Библиотеки наверняка пытаются его спасти, а его долгом было держаться до тех пор и не давать врагу никаких обещаний.

— Я буду отвечать на вопросы только в присутствии представителей Юридического Отдела Библиотечной Базы.

Потребовалась еще пара часов, чтобы улеглась буря злобы, вызванной этим заявлением. Его чувство времени начинало искажаться. Часы у него забрали в самом начале. Судя по отсутствию солнечного лучика, падавшего через щелку между плотными шторами, он понял, что давно уже стемнело, но понятия не имел, как далеко до рассвета.

Он знал, что в ответ на просьбу о перерыве получит лишь брань и отказ, поэтому терпел без отдыха. Его регулярно выводили в уборную, так что он мог пить там воду из крана раковины. Питьевой воды ему не давали, не говоря уж о еде. То, что подобное до сих происходило в современной Японии, и он сам оказался в этом вихре, отняло у него ощущение реальности и притупило чувства.

В какой-то момент он перестал что-либо слышать. Возможно, его сознание перестало воспринимать звуки.

Ночь близилась к рассвету, но ему все еще не давали передохнуть. Череда следователей прошла полный круг и вернулась к первой допрашивавшей его группе. Постепенно он начинал сонно кивать головой. Обычно он мог спокойно не спать ночь или две, но теперь, когда его действия были жестко ограничены, а разум измучен бесконечным перекрестным допросом, его сознание начинало гаснуть при любой возможности, как будто избегая стресса.

Когда он ссутулился и задремал, ему в лицо плеснули холодной жидкостью. Часть ее попала ему в рот; на вкус он определил жидкость как холодный зеленый чай. Комаки чая не предлагали. Значит, это были недопитые остатки комиссии по слушанию.

Так они даже до этого дошли.

Впервые в жизни к нему настолько бесчеловечно относились. Это показалось ему смешным, и он засмеялся. Из-за этого неуместного смеха на него снова накричали.

Он засыпал и просыпался от выплеснутого в лицо холодного чая множество раз, пока не село солнце, а он не потерял полностью сознание.

Видимо, он спал, хотя это было ближе к обмороку. Пробуждение его ждало не из приятных. Его грубо растрясли, и не успел он окончательно проснуться и полностью осознать окружение, как ему сунули еду, похожую на объедки, а затем силой отвели в первую комнату. Он знал лишь, что комната, в которой он спал, находилась в том же учреждении.

После этого вся их забота о нем выражалась в разрешении поспать и поесть. Он был искренне благодарен, что, по крайней мере, ограничения не позволяли им убить его.

В такой ситуации человек вынужден и за это благодарность испытывать.

Но психологические атаки продолжались. Они стали болезненнее, поскольку сон временно привел его в чувства.

Возвращение способности понимать их отдельные обвинения, которые с высоты его усталости, к счастью, превратились в простой шум, плохо сказалось на нем.

Особенно тяжело было игнорировать доводы, использовавшие Мари как оправдание для нападения на него.

Да что вы знаете об этой девушке?

Вам лучше меня известно, что она за девушка, что ей нравится? Я лучше всех на свете, кроме нее самой, знаю, какие книги заставят ее плакать, какие – смеяться, какие истории ей нравятся.

Я уверен, что эта девушка прочитала ту книгу с искренним удовольствием. Как смеете вы, даже не знакомые с ней, отрицать эти чувства?

Говорите, я ранил ее злонамеренно? Не смешите.

Единственная причина, по которой я держусь в такой ситуации – это она.

Если бы дело не касалось Мари, он бы давно уже сломался. Только из-за нее он продолжал сопротивляться бесчисленным попыткам его оппонентов заставить его признаться в нарушении прав человека.

Я никому не позволю отрицать право этой девушки свободно наслаждаться книгой.

— Ваши методы несправедливы.

Эти слова произвели на комиссию по слушанию эффект сунутой в улей палки, следователи злились и бушевали, но Комаки уже было все равно, слышат ли они его.

— Если хотите, чтобы я уступил в этой битве, используйте справедливые доводы.

Теперь Комаки даже сам своего голоса не слышал.

— Я никогда не уступлю ничему, кроме справедливых доводов.

Он всегда строго придерживался этических доводов ради нее.

Ради этой маленькой девочки, которая отчаянно любила его и всегда пыталась следовать за ним, Комаки вынужден был поддерживать высоконравственную позицию, которую не стыдно отстаивать.

Так что, как член Вооруженных Сил Библиотеки, он сохранит свои нравственные принципы. Он никогда не склонится перед точкой зрения, игнорировавшей собственные желание Мари, отрицающей собственные чувства Мари.

Ради ее права свободно радоваться книге – если это ради Мари, он мог стать борцом за справедливость. Если бы просто мог сделать это…

Все остальное меня не волнует.

Можете делать со мной, что захотите. Если думайте, что избиение сделает меня сговорчивей, вперед.

Мне уже все равно.

Как только он спокойно смирился со своей судьбой…

Пронзительный звук бьющегося стекла заглушил голоса его мучителей.

* * *

Он повернулся взглянуть на дверь и узнал своих коллег, вошедших в комнату. У ног Ику были разбросаны осколки разбитой большой тарелки.

На миг комиссия замолкла, затем послышалось несколько возмущенных голосов. Ику потянулась к коробке, которую несла под рукой, вытаскивая бьющиеся предметы и разбивая об пол один за другим. Тревожные звуки стекла и фаянса, быстро разбитых друг за другом, и правда заставили замолкнуть членов комиссии.

— …Хватит! – вмешался Додзе, и тогда Ику, наконец, перестала бить посуду.

— Но у меня еще столько осталось! Я потратила 10,000 йен в стойеновом магазине! – Тедзука, похоже, нес остальное; видимо, они сами закупили посуду, чтобы перекрыть голоса оппонентов.

Это было странное появление, но Комаки все равно вздохнул с облегчением. Ах, они пришли за мной.

Генда вышел вперед.

— Извините за шум, – заявил он с великолепной иронией. – Мы боялись, что вы можете не заметить, если мы просто попробуем заговорить с вами. В этом кроется причина необъявленного визита Вооруженных Сил Библиотеки Канто.

— Какое право вы имеете здесь…

Не успели они дать отпор, как Ику открыла коробку с посудой и высыпала ее на пол. Члены комиссии снова замолкли, и Генда продолжил свою речь.

— Если начнем говорить о «правах», это превратится в обоюдное поливание грязью, так что обойдемся без этого. На самом деле, мы привели того, кто сможет подтвердить легитимность вашего слушания. Вы должны быть благодарны.

Он ведь не о… подумал Комаки, и тут из-за спин его товарищей появилась Мари в сопровождении Шибасаки. Он неосознанно посмотрел на Додзе. Тот с неловким видом сделал извиняющийся жест.

Мари уставилась на Комаки, секунду казалось, что она сейчас заплачет, но потом девушка сильнее сжала губы и подняла голову, смотря на комиссию.

— Это потерпевшая от нарушения прав человека, которое вы, засранцы, повесили на Комаки.

Вслед за пояснением Генда…

— Пожалуйста, скажите, в чем обвиняется Комаки-сан.

…Отчетливо произнесла Мари.

Комаки годами не видел, чтобы Мари, пессимистично настроенная относительно своей способности поддерживать беседу с людьми, которых она не знала, говорила перед незнакомцами.

Он видел, что члены комиссии потрясены. Похоже, никто из них не собирался отвечать, и Генда повернулся к Комаки.

— Комаки, ответь мне. В чем тебя обвиняют эти уважаемые джентльмены?

— …видимо, я продемонстрировал совершенное отсутствия уважения к жертве, порекомендовав книгу о героине с нарушениями слуха глухонемой девушке.

— Что значит «глухонемой»? – тут же возмутилась Мари. С ее явно произнесенной на японском фразой Мари точно не подпадала под определение «глухонемой».

— Э, нет, мы имели в виду «глухой»!

Мари, похоже, не смогла разобрать этот невнятный ответ; стоявшая рядом Шибасаки достала небольшой блокнот записала его слова и показала Мари.

— Что значит «глухой»? – тут же парировала Мари, прочитав его ответ. – Вы не можете различить доречувую глухоту, пост-речевую глухоту и частичную глухоту, так откуда вам знать, что меня притесняют на основании моей инвалидности?

Для людей с нарушениями слуха между этими категориями существовали значительные различия, влияющие на их личность.

Большую роль в этом играл язык. У людей с доречевой глухотой нарушения слуха развились до того, как они овладели японским, поэтому думают они, в основном, на языке жестов. У людей с постречевой и частичной глухотой инвалидность появилась уже после овладения японским, так что и думают они на этом языке. Их культуры и методы общения разнятся.

Но ничего не  знающие посторонние, не видят различий между этими категориями, и относящие к ним люди могут изменить свою категорию – это было важным личным решением.

В частности, люди с доречевой глухотой создали настолько отличительную культуру, что для обозначения их идентичности использовался отдельный иероглиф.

Поскольку Мари лишилась слуха после того, как овладела японским, это было постречевое частичное нарушение слуха. Главными методами общения для нее была устная и письменная (через телефон) речь.

— Мне понравилось читать «Землю Дождевых ДЛесов», книгу, которую посоветовал Комаки-сан. Разве это дискриминация, давать мне книгу, которая мне понравится?

Никто из членов комиссии не ответил на резкий вопрос Мари. Выражение неловкости на их лицах сменилось выражением ужасного унижения. Они были настолько эгоистичны, что даже не пытались скрыть беспокойство из-за возложенных на них обязанностей, когда реальность начала отходить от их предрассудков.

— Почему вы говорите, что чтение этой книги означает для меня притеснение? Это совершенно портит драгоценную радость. Мне кажется, это вы здесь больше всех настроены на дискриминацию моего расстройства слух, потому что, читая, я прониклась историей главной героини. – Обращенный к членам комиссии, слушавшим с тревожным видом, голос Мари набирал силу и громкость. – Хотите сказать, девушки с ограниченными возможностями не имеют права быть героинями книг? Что для девушки вроде меня странно стать героиней романа? Я сильно возражаю против вашего обвинения, что рекомендовать мне книгу с героиней, у которой расстройство слуха, было жестоко. Вы как будто ищете дискриминацию даже там, где ее нет. Она вам настолько нравится?

Ах – ты стала такой сильной. Слушая голос Мари, Комаки закрыл глаза.

Хоть ты и не любишь говорить перед незнакомыми взрослыми, ты пытаешься защитить меня от них.

— Если вы так любите дискриминацию, это ваше право, но нас, пожалуйста, в это не впутывайте!

Мари, на протяжении всей своей долгой речи сохранявшая твердые и решительные интонации, наконец, достигла предела своей выдержки и подбежала к Комаки.

Она обняла его за шею, пока он сидел на стуле, и на его уши обрушились ее всхлипы.

— Я заставил тебя волноваться. Прости. Спасибо, – произнес он ей в ухо со слуховым аппаратом.

— Могу я считать ее историю своей? – спросила Мари приглушенно.

Он знал, что она говорила о той книге – истории, где девушка с расстройством слуха находит счастливую любовь.

Жизнь главной героини напоминала обстоятельства Мари, и Комаки с момента прочтения ассоциировал ее с ней. Хорошо бы она тоже обрела сказочную любовь, как в книге, думал он – ему никогда не хватало смелости представить себя в роли второй половины, но…

— Я оказался в трудном положении, и не знаю, что делать, потому что больше не могу видеть в тебе ребенка, – признался Комаки, заключив Мари в объятия. А потом… Ах, все-таки она была права. Всплыло воспоминание.

«Это я виновата, что ты со своей девушкой расстался?» — спросила Мари после поступления в старшую школу. Он сказал ей, что его девушку перевели работать в другое место, и их отношения погибли естественной смертью, но вторая часть была ложью.

Для Комаки посвятить все свободное время Мари, когда у нее развилось расстройство слуха, было настолько естественным выбором, что это и выбором-то не было. Но его возлюбленная так не считала.

В итоге, не посоветовавшись с ним, она начала разговор со слова «прости», как будто решение уже было принято.

«Я хотела восхищаться тем, сколько времени ты посвящаешь этой девочки, но, видимо, для меня это безнадежно. Я давно уже задаюсь вопросом – зачем тебе столько делать для нее?

Думаешь, глупо ревновать к ученице средней школы? Но ты не обращаешь особого внимание ни на что, кроме нее, так что у меня появилась догадка.

Я начала думать, что если с ней что-то случится, ты всегда будешь ставишь на первое место ее. Всегда. Даже если, например, мы с тобой поженимся – всегда.

Ты недооцениваешь ее, потому что считаешь ребенком. Но скоро эта девочка превратится в прекрасную женщину.

Я так не могу. Если на первое место ты ставишь девушку, которая становится красивее меня, каждый раз, когда у нее что-то случается, я не смогу простить тебя. Я не смогу думать «бедная девочка, она инвалид, ничего не поделаешь». Есть у нее инвалидность или нет, для меня эта девочка – соперница в твоей любви, и, думаю, у нее даже больше шансов на победу.

Ладно. Сам увидишь. Подожди три года.

Потому что через три года ты больше не сможешь видеть в ней ребенка, и тогда ты окажешься в трудном положении».

Ее слова точно отмерили необходимое время, как будто были магическим заклинанием.

Генда заставил Комаки и Мари уйти первыми в сопровождении двух мужчин, а затем снова повернулся к членам комиссии.

— Остальная часть нашей дискуссии будет состоять из глупостей вроде пожелания вам об асфальт головой удариться, – Генда спокойно поддел Комитет по Развитию. – Силы Библиотеки не хотят поднимать шум вокруг этого инцидента, поскольку в нем Наказава-сан участвовала. Мы предлагаем следующую сделку: притворись, что мы не приходили в ваше учреждение, и напишите письмо с извинениями за арест Комаки и признание его необоснованным. Я понятно выражаюсь?

— О, и еще, еще! – стоявшая в стороне Ику подняла руку. – Спросите, не могут ли они убрать разбитые тарелки.

В этих переговорах не было место возражениям второй стороны. Представитель комиссии кивнул с таким видом, будто съел целый ящик лемонов.

— Прошу прощения, можете вслух сказать? – спросил Генда, не уступая.

Представитель сплюнул и закричал:

— Я понял!

— Шибасаки, ты все записала, да?

Члены комиссии подскочили, глядя, как Шибасаки вытаскивает USB диктофон из нагрудного кармана. Проверив, горит ли сообщающий о ведении записи огонек, она подтвердила:

— Ясно и отчетливо.

— В свою очередь, читайте эту запись нашим обещаем не предъявлять крупного иска. Вы ведь не против, да? —  заявил Генда в одностороннем порядке. – Скажем, крайний срок для письма с извинениями – неделя, начиная с сегодняшнего дня. Полагаю, здесь тоже никаких возражений? – произнес он, добавляя условия.

Когда они уходили, Ику взяла из рук Тедзука коробку с посудой, аккуратно поставила ее на пол и добавила:

— Пожалуйста, позвольте подарить вам это. Пользуйтесь на здоровье!

В ответ на наигранную доброту Ику выражение отвращения на лицах членов комиссии углубилось.

* * *

Письмо с извинениями от Комитета вместе с кратким изложением событий появилось на досках объявлений в каждой библиотеке района Токио, и вскоре стало широко известно, что члена Сил Библиотеки арестовали, основываясь на беспочвенных подозрениях.

Учитывая интересы Мари, ее имя не упоминалось, а ход событий была упрощен, но, похоже, ставшие источником слуха школьники догадались о правде, ибо те из них, кто дружил с Мари, пришел извиниться перед ней.

Школьники такого чувствительного возраста твердо считали Комитет по Развитию СМИ тиранами, и то, что Комитет использовал их доводы, ранило гордость подростков. Хотя в адрес Мари недовольства не последовало – «Но мы же пытались защитить тебя!» — по крайней мере, в открытую.

— К тому же, я год школы пропустила. Все ко мне с уважением относятся, – сказала Мари Ику и Шибасаки, придя в библиотеку. Пропущенный ею год учебы сыграл положительную роль – будь она ровесницей остальных, они могли отнестись к ней более враждебно.

Она все еще не разговаривала в справочном отделе, но в других местах начало говорить с отрядом Додзе, а так же Шибасаки и Генда. С мужчинами кроме Комаки она, в основном, обменивалась приветствиями, но с Ику и Шибасаки и правда могла поболтать немного. Наверное, это означало, что она больше не считает их чужими.

Но ни Ику, не Шибасаки не расспрашивали ее на счет Комаки. Атмосфера вокруг этой парочки полностью изменилась – но в таких вопросах разумнее было просто отойти в сторону и тихо наблюдать за постепенными переменами в отношениях, как говорила Шибасаки.

Тем не менее, однажды Ику все-таки самодовольно сказала Додзе:

— Виииидите? Это было не просто мое бурное воображение, да? Позволить Мари-тян узнать о происходящем было правильным решением, а?

— Заткнись, – выпалил Додзе, голос его звучал крайне недовольно.

Обычно ее бы это разозлило, и она бы резко ответила, но в этот раз ощутила неожиданный укол опасения. Она вспомнила, каким уставшим и истощенным выглядел Комаки во время его спасения, и без особого труда представила на его месте Додзе.

Он такой человек, что если столкнется с подобной ситуацией, точно так же поступит, подумала Ику, и у нее вырвалось:

— Пожалуйста, не исчезайте, не сказав мне.

Он странно на нее посмотрел.

— То есть, не позволяйте похитить себя, ничего не сказав мне, потому что не хотите заставлять меня волноваться или еще что, – добавила она, запоздало вспомнив, что Комаки-то не хотел любимую девушку волновать. Запаниковав, она продолжила: — Вы похожи на того, кто станет упрямиться, мол, «как я могу заставлять моих подчиненных волноваться?».

Проклятье, теперь я чушь несу. Разволновавшись из-за неудачно подобранных слов, она покраснела. Почему так получилось? Я хотела лишь выказать немного заботы о своем упрямом начальнике…

— Я изо всех сил постараюсь, чтобы меня не похитили, когда Вас рядом нет, инструктор, так что Вы лучше то же самое сделайте!

Проклятье, звучит слишком странно!

— Хочешь сказать, я должен делать те же ошибки, что и ты, только перед моими подчиненными? – ядовито спросил Додзе.

— Я не это имела в виду! – Ее так раздражала собственная неспособность найти правильные слова. – Я волнуюсь за Вас! – крикнула она в итоге, не зная, что еще можно сказать. Ее лицо покраснело еще сильнее.

Додзе наградил ее долгим рассудительным взглядом, а потом отвернулся, как будто пытаясь сбежать.

— Ну и мир. Даже не сделав ничего плохого, я упал до уровня, где тебе приходится за меня волноваться.

В его ответе слышался невероятный сарказм. Упал до уровня, где мне приходится волноваться о тебе? Необязательно ведь было об этом так говорить, да?!

Плечи Ику поникли, она потеряла всякое желание огрызаться в ответ.

— И все же, – произнес он грубо, – я это запомню.

______________________________________________________

[1] Кинцуба – японская сладость, начинка из сладкой пасты, обернутая тонким слоем мучного теста. Обычно бывает квадратной формы.

[2] Вымышленная книга. Однако, Арикаве Хиро, похоже, так понравилась идея произведения, что позже она и правда написала и издала книгу с таким названием.