Библиотечная война (Новелла) - 3 Глава

Глава 3: Искаженные Слова.

В тот день Орикучи Маки должна была взять интервью у молодого актера, восходящей звезды. Когда она попросила кого-нибудь ей помочь, добровольцев мужского пола тут же растолкали женщины, устроившие яростный турнир по «камень-ножницы-бумага». По этой картине она могла судить о популярности актера.

Поднялся пронзительный визг; видимо, определилась победительница.

— Хорошо, что ты так рада, но не напортачь, – предупредила она, отдавая распоряжения своей избранной помощнице, готовившей оборудование. Орикучи проверила его, когда все было сделано – обычно она доверяла ассистентам в таких делах, но сегодняшняя в своей эйфории могла что-нибудь забыть или еще как-нибудь ошибиться.

Интервью должно было проходить в офисе актера; видимо, там же и фотографировать придется. Орикучи, отвечающая и за интервью, и за фотографии, предпочитала съемки на улице из-за света, но, поскольку у них не хватало людей, чтобы отгонять любопытных зрителей, пока она сделает пару снимков для украшения статьи, она отнеслась к этом философски.

Офис находился через несколько остановок по линии Яманоте, но из-за большого количества оборудования она взяла такси. Ее помощница сидела рядом с сияющими глазами.

— Ооо, нанимаясь на эту работу, я и не мечтала, что Косака Даити встречу…

— Сейчас сколько влезет восторгайся, но, ради Бога, не вздумай это во время интервью сделать. Всю компанию опозоришь.

В ответ на предупреждение помощница обиженно выпятила нижнюю губу.

— Но это Косака Даитиии! Как Вы можете такой спокойной оставаться, Орикучи-сан?

— Для моих восторгов он немного слишком молод.

— Он известен своей популярностью и у женщин постарше!

Полное отсутствие злого умысла сделало замечание помощницы еще более разрушительным. Орикучи повернула запястье, глядя на часы.

— Хмм, думаю, мне с лихвой хватит времени вернуться в офис и заменить юную барышню, которая зовет шефа «женщиной постарше».

— Неееет! Простите, простите, простите, пожалуйста, не заменяйте меня!

Щенячьи глазки ее помощницы убедили Орикучи не разворачивать такси. После этого девушка, похоже, успокоилась достаточно, чтобы, по крайней мере, с Орикучи болтать.

— А какие мужчины к вашему типу относятся, Орикучи-сан?

Учитывая ее должность, такие вопросы ей давно не задавали. Ее мысли замерли.

— Например, какой актер? – продолжала помощница.

Актер?! Мне его с актером сравнивать? Его?

Смутившись, она внезапно поняла, что он до сих пор первым в голову приходил при вопросе, какие мужчины ей нравились, и криво улыбнулась.

Конечно. То есть, мы разошлись не потому, что друг друга ненавидели.

Она вспомнила последние слова Генда перед его переездом из их общей квартиры назад в общежитие Сил Библиотеки.

«Ну, вот что я тебе скажу. Если на свое шестидесятилетие ты будешь сидеть в красном чанчанко[1] в одиночестве, я, так уж и быть, женюсь на тебе».

«Это я хотела сказать!» — смеясь – или плача – она ударила подушкой по его массивной груди. «Проваливай уже, дурачина!».

Генда ушел, помахав ей через плечо. Он смеялся или плакал?

— Мне интересно, потому что Вы до сих пор не замужем, хотя Вы такая красавица, – сказала ее помощница, отвлекая от воспоминаний. Видимо, она пыталась загладить недавнюю бестактность.

— Мой тип, ха. – Орикучи тщетно попыталась вспомнить походившего на его актера, но, как бы она ни старалась, легче было животное подобрать, чем человека. – Если брать зодиакальных животных, наверное, тигр или дикий кабан? – с трудом ответила она.

Помощница задумчиво закусила губу, а потом, наконец, спросила:

— …значит, вроде плохого парня?

Орикучи рассмеялась. Девушка не то, чтобы ошиблась, но образ, который предполагали эти слова, был слишком сексуальным, чтобы оказаться верным.

Можно было до посинения выступать в защиту чистоты публицистики, но без капитала такая публицистика никогда не была бы издана. Поэтому даже редакция «Еженедельного Нового Мира» иногда выпускала специальные издания или толстые выпуски, которые точно хорошо продавались. Поскольку ежедневные журналы чаще всего становились мишенью цензуры, им необходимо было как-то уровнять правила игры.

На этот раз они выпускали специальное издание, посвященное Косака Даити, молодой популярной восходящей звезде. Он дебютировал ближе к двадцати годам, и его здоровая привлекательная внешность сразу завоевала ему популярность идола. Но теперь он так же заработал уважение за достойную игру в нескольких телевизионных сериалах и считался одним из молодых актеров, действительно доказавших свою способность играть.

Он был известен случаем, когда для роли спортсмена работал с тренером, чтобы развить подходящую мускулатуру. Коллеги актера ценили его за безмерный усердный труд, который он вкладывал в роль.

Во время планирования было решено принять следующую концепцию для специального издания о Косака Даити: несколько репортеров тщательно изучают различные аспекты его жизни. Орикучи досталась его биография.

— Косака-кун до сих пор не озвучил свои анкетные данные. Интересно, не возражает ли он против интервью о своем воспитании?

Агентство актера  очень неохотно разрешило подобное интервью; видимо, Косака Даити сам дал разрешение, просмотрев план «Еженедельного Нового Мира» для этого выпуска.

Так что журналу необходимо было отнестись к интервью с некоторой осмотрительностью, и потому ответственной была назначена Орикучи, ветеран журналистики.

— Не хочу повторяться, но запомни – когда начнется интервью, твоя работа – следить за оборудованием и делать пометки. И чтобы ни единого писка, разве что нейтральное «Хмм» или «Понятно». Я этого не допущу. Не забывай.

В ответ на внезапно серьезный тон Орикучи ее помощница побледнела и лихорадочно закивала.

* * *

Здание агентства Косака, «Служебный Поворот», находилось в районе Токийской Гавани. Это была крупная компания в сфере развлечений, главный фактор для репортера еженедельного журнала, поскольку им часто приходилось работать в этой области.

Орикучи с помощницей сообщили в приемной о назначенной встрече, и им показали один из конференц-залов.

Орикучи удивило, что их собеседник уже прибыл и ждал вместе со своим менеджером. С первого взгляда становилось понятно, почему Косака Даити заставлял девушек визжать и очаровывал пожилых дам. Он встал и поздоровался даже раньше менеджера.

— Я Косака Даити. Приятно познакомиться.

— Я Орикучи из «Еженедельного Нового Мира». Это мне приятно.

Передав ему свою визитку, она резко пнула помощницу в заднюю часть щиколотки. Сраженная, пялившаяся на актера девушка пришла в себя и тоже протянула свою визитку, представившись с запинками. Косака, вероятно, к такой реакции привык, поскольку он улыбнулся без следа неловкости.

Его менеджер забрал их визитки как само собой разумеющееся и вручил взамен одну свою.

Их собеседник был занятым человеком, так что, потратив пару секунд на установку диктофона и подготовку материалов для записей, они перешли к делу.

— Вы упоминали, что сегодня мы можем поговорить о Вашей биографии…

Анкетные данные Косака Даити на всеобщее обозрение не выставлялись, и он никогда не говорил о своем воспитании в телевизионных интервью или еще где – до сих пор. Уже эта сенсация должна была поднять их продажи до десятков тысяч копий. Редакция так и не поняла, почему Косака или его агентство выбрали для этого «Еженедельный Новый Мир».

Косака, наверное, помня о диктофоне, наклонился вперед, опершись о локти.

— Честно говоря, я давно уже хочу рассказать о моем детстве. – Говоря, он бросил взгляд на менеджера, пожавшего плечами. – Но мне строго запретили, говорили, что это навредит моему имиджу.

Уже из этого вступления Орикучи могла угадать остальное, хотя на лице ее сохранилось выражение живого интереса. Он был незаконным ребенком, сиротой или же в его семье были проблемы – возможно даже, его отцом был какой-нибудь известный актер.

— Но теперь, начав зарабатывать, я решил, что агентство может хоть раз позволить мне по-своему поступить. «Еженедельному Новому Миру» повезло прислать свое предложение как раз в это время… Ах, наверное, с моей стороны грубо так говорить.

— Вовсе нет. На самом деле, нам было очень интересно, почему Вы доверили такую важную историю нашему журналу.

— Потому что печать все выдержит, – просто ответил он. Его емкое красноречие на миг лишило Орикучи дара речи. – К тому же, «Еженедельный Новый Мир» — журнал значительный, у него есть возможность достичь общества и повлиять на него. А я посчитал, что любой репортер, помогающий поддерживать один из двух крупнейших еженедельных журналов Японии, будет тщательно и добросовестно собирать факты и проводить интервью. Ваше предложение специального издания было не менее заманчивым.

— Боже, он такой умный… – Орикучи услышала тихий голос своей помощницы. Не согласиться она не могла.

Если продолжу думать о нем, просто как о бывшем поп-идоле, мне это аукнется, подумала Орикучи, слегка выпрямившись.

— Ну, мы благодарны за это.

— О, нет, пожалуйста, не благодарите меня. Я выбрал «Еженедельный Новый Мир», потому что он мне подходит. У меня и другие предложения были.  – Косака поскреб голову и криво улыбнулся. – Если бы я получал по сотне йен за каждое предложение написать за меня автобиографию, я бы разбогател. И, конечно, у меня таланта к писательству нет, но я не хочу, чтобы о моей жизни чужой человек писал. И по ТВ говорить об этом мне тоже не хочется. Эфир по определению не вечен, разве что зритель на запись поставит.

Вмешался его менеджер:

— Ах, пожалуйста, это не записывайте. У агентства проблемы будут. – Вероятно, многие их звезды пользовались услугами «литературных негров». Тем более, замечание Косака о телевиденье негативно скажется на его работе.

Косака продолжил, как будто его и не перебивали – способность, вероятно, приобретенная в ходе многочисленных интервью.

— Я хотел доверить свою историю носителю, который обычный человек сможет подержать в руках и сохранить. И один член моей семьи будет рад, если таким носителем станет «Еженедельный Новый Мир». – Косака просиял. Аах, хотела бы я заснять это выражение, по привычке фотографа отметила Орикучи. – Дедушка – он «Новый Мир» десятилетиями читает.

До сих пор он сохранял зрелый, взрослый образ, но когда Косака сказал «дедушка» вместо «дед», она внезапно заметила скрывавшегося за этим фасадом маленького мальчика.

* * *

В детстве меня бросили родители.

Вы понимаете, что я имею в виду? Не только мать или отец.

Они оба.

Это случилось до того, как я в начальную школу пошел.

У обоих родителей были романы на стороне, оба они хотели расстаться и начать новую жизнь. Я мешал. Хотя они никогда не ссорились из-за алиментов, но проявляли открытую враждебность, если всплывал вопрос, кому меня забирать.

Помню, меня это совсем не расстраивало. Когда я достаточно подрос, чтобы разобраться в происходящем, я понял, что отношения родителей уже не восстановишь, и никому из них я не нужен.

Я провел много времени, глядя через перила на реку, размышляя, что, если я им не нужен, не стоило вообще меня рожать. Думая, что если я упаду с моста и погибну, их это, наверное, обрадует.

Оба родителя, вероятно, хотели спихнуть меня друг на друга, незаметно разойтись и небрежно сообщить своим семьям о разводе. Но их агрессивные споры привлекли внимание моего деда с отцовской стороны, работавшего местным брадобреем. Все-таки брадобреи разговаривают с клиентами во время работы, так что он всегда был в курсе местных новостей и сплетен.

Дедушка в ярости отправился к родителям. Они жили по соседству, так что он давно уже за меня переживал. А затем он все им высказал.

— Я знал, что у вас двоих проблемы, и за развод я вас не виню. Но вмешивать невинного ребенка в это непростительно. Отныне у меня нет ни сына, ни невестки. Мы забираем Даити. А вы двое бегите к своим любовникам и выметайтесь отсюда!

Мои родители благополучно развелись.

А меня вырастил дедушка, брадобрей.

Я не грустил, когда он увел меня и забрал к себе. Пожалуй, у меня было смутное ощущение, что дедушка будет относиться ко мне лучше родителей. До тех пор, если моя мать уходила ночью к любовнику, хорошо, если она мне стакан быстрорастворимой лапши на ужин оставляла – отец вообще обо мне не заботился.

Позвольте заметить, я научился хорошо убирать за собой, если мочил постель или еще что. Поскольку чаще всего рядом не было никого, кто услышал бы мой плач, мне приходилось самому все убирать (смеется).

Через месяц мне предстояло идти в школу, но у меня даже портфеля не было. Я думал – каким расчетливым я был! – я думал лишь, что дедушка проявит практичность и обо всем позаботится, так что я был рад. Хорошим ребенком меня не назовешь (смеется).

Поселившись у дедушки, я завел больше друзей. Парикмахерская дедушки была семейной. Клиенты, приходя подстричься, брали с собой детей или внуков. А дедушка просил их поиграть со мной. Я уже закончил детский сад, но из-за обстановки дома был мрачным ребенком и ни одного друга там не завел.

Думаю, я впервые научился играть и драться с другими детьми.

О, да, в парикмахерских всегда лежат журналы и газеты, чтобы их могли читать, пока ждут, клиенты, верно? Ну, у дедушки всегда был и «Еженедельный Новый Мир». Просто решил подлизаться (смеется).

Именно дедушка сделал меня человеком. Я даже не помню, когда родители отвернулись от меня, так что они не заботились об обучении или дисциплине, превращающих ребенка в настоящую личность.

Конечно, родители научили меня читать и определять время – потому что они опозорились бы, если бы я заявился в садик без этих знаний. Но, поскольку от природы я был тихим ребенком, больше они меня не трогали. Они считали, что им не придется за меня краснеть, если я перед другими людьми буду тихо себя вести.

Но я не был благовоспитанным; просто внутри меня ничего не было. Я был пуст. В моем сердце не было ничего, напоминавшего человечность.

Когда дедушка только привел меня к ним, он дал мне еды. Это была приготовленная бабушкой камбала, сваренная в соевом соусе. Мое появление стало неожиданностью, бабушка не успела приготовить что-то по вкусу ребенку; это просто были остатки дневной трапезы.

Рыба тогда к моей любимой еде не относилась; и, грубо заявив «Ненавижу рыбу», я попытался уйти в комнату, где всегда смотрел телевизор.

А затем дедушка схватил меня за загривок и залепил затрещину.

Меня это удивило! Моих родителей я не интересовал, так что они меня не трогали и никогда не били. А дедушка раньше был ко мне только добр.

Из-за шока и боли я заплакал. А затем дедушка закричал на меня громовым голосом.

— Твоя бабушка потрудилась разогреть тебе еду! Как тебе хватает наглости говорить, что тебе это не нравится, даже палочками не прикоснувшись?!

К этому времени я уже голосил и упирался. Бабушка попыталась за меня заступиться, но дедушка был слегка старомоден и отказывался слушать.

— До сих пор ты был нашим внуком, так что я был снисходителен, но сегодня все изменилось! Теперь ты наш ребенок! Если будешь плохо себя вести, тебя хорошенько отругают, а может, и хорошенько поколотят, понимаешь?!

Крича, он затащил меня за низкий столик, заставил сесть на колени и, когда я сказал «итадакимас», заставил меня съесть все до последней крошки. Когда я доел со словами «готисосама»[2], он заставил меня убрать со стола.

Возможно, вас это удивит, но меня не учили говорить «итадакимас» и «гочисосама». В садике мы произносили это хором, но, не зная значения слов, я просто склонял голову вместе с остальными и ничего не говорил.

Пока я ел, у меня по щекам текли слезы, а дедушка разразился еще одной длинной лекцией (смеется).

— Послушай. Эта рыба и рис станут твоими кровью и мышцами, они поддержат в тебе жизнь. Чтобы ты жил, другие живые существа должны умереть. Это касается не только любимых тобой гамбургеров и котлет, но и рыбы, которую ты сейчас ешь. Смиренно принимая их жизни ради поддержания собственной, мы говорим «итадакимас» и «готисосама». Ты меня понимаешь?

Тогда он казался мне скучным и раздражающим, но теперь я благодарен за то, чему он меня научил.

…Тем не менее, оказалось, что ровесники дедушки и бабушки плохо разбираются в вещах вроде пищевой аллергии. Только потом они купили кое-какие книги и обнаружили, что у меня есть ее признаки (смеется). Бабушка ходила за советом в местный медпункт и слушала молодых мам, живших по соседству.

К счастью, сильной аллергии у меня не было, но, вспоминая, как усердно бабушка и дедушка трудились, воспитывая меня, я чувствую настоящую благодарность.

Они мне и с учебой помогали – научили меня читать и писать множество иероглифов. К несчастью, они относились к старому поколению и порой учили меня устаревшим формам иероглифов (смеется). Из-за этого на тестах по иероглифам высший балл я не получал.

О, но теперь на ТВ и съемках меня часто хвалят. Люди говорят, что для такого молодого человека я хорошо иероглифы читаю.

Когда мои оценки ухудшались, меня отправляли на дополнительные занятия. Похоже, людям за шестьдесят математика тяжеловато дается (смеется).

Я вздрагиваю, думая, что со мной стало бы без дедушки и бабушки. Когда меня воспитывали родители, я был тихим, но это все. Я был пустой оболочкой ребенка, и, раз я не шумел, меня можно было легко игнорировать.

Мне кажется, забери меня кто-нибудь из родителей, и эта оболочка заполнилась бы вещами, которых не должно быть внутри человека, и я бы вырос тем, кто, походя на человека внешне, таковым совсем не является.

По крайней, сейчас я бы не был там, где я есть. Я мог бы совершить нечто, превратившее бы меня в одного из тех людей из телевизора, что натягивают на голову пальто, скрывая лицо. Я мог умереть, не успев даже вырасти.

Я считаю, что дедушка и бабушка сделали меня человеком. Возможно, Косака Даити хвалят, как актера, но они заложили основу, позволившую мне стать тем, кто я есть сейчас.

Я искренне, глубоко благодарен.

Я лишь надеюсь, что появление в специальном выпуске «Еженедельного Нового Мира», который мой дедушка десятилетиями выписывал, сможет хоть немного вернуть этот долг (смеется).

* * *

Рядом с Орикучи послышались громкие всхлипы – это была ее помощница. Видимо, для поклонницы, пришедшей исключительно ради встречи с Косака Даити, вытянутая Орикучи из актера история оказалась невыносимой.

— Простите, можно ей вашей уборной воспользоваться? – спросила Орикучи. Менеджер дал согласие, и помощница, извинившись, поднялась и вышла. – Простите за ее реакцию. Все-таки, она еще молода и, должно быть, слишком увлеклась историей Косака-сана.

— Нет, это мне стоит извиниться. Теперь понимаете, почему агентство до сих пор скрывало мою биографию? – весело произнес Косака, а затем добавил: – Пожалуйста, скажите ей, чтобы не переживала из-за этого.

Вероятно, именно благодаря «бабушке» и «дедушке», о которых он говорил в интервью, Косака хватило хороших манер и сознательности на такую просьбу.

Разузнать, почему Косака решил стать актером, должен был другой репортер, так что работа Орикучи была почти закончена.

— Я бы хотела кое-что уточнить…

— Да? – с улыбкой ответил Косака.

Орикучи не стала ходить вокруг да около.

— Если мы опубликуем интервью как есть, Ваши родители будут выглядеть монстрами. Вас это устраивает?

— Абсолютно. – Улыбка Косака ни капли не померкла. – Мне стыдно признаваться, но мне говорили, что мужчина и женщина, называющие себя моими родителями, пытались звонить в агентство и моему деду.

В его улыбке и словах сквозил общий подтекст: наказание. Все-таки, он не был мягким юношей, каковым казался. Он был силой, с которой следовало считаться.

Его биография так же пресечет все попытки продать их, как родителей Косака Даити, историю какой-нибудь третьесортной желтой газетенке.

«Назовете себя моими родителями – ощутите на себе неодобрение мира» — таким был посыл.

— С нетерпением жду статьи. Надеюсь, она выйдет хорошей.

— Конечно.

К этому моменту вернулась ее помощница, так что оставалось только фотографии сделать.

Косака, конечно, умел выдавать нужные выражения в нужный момент, но Орикучи все равно жалела, что не смогла заснять его лицо, когда он впервые произнес «дедушка».

* * *

— Что?! Орикучи-сан брала интервью у Косака Даити?! – воскликнула Шибасаки. Как обычно, она пришла в офис Спецназа под каким-то предлогом. – Почему Вы нам раньше не сказали?! – разочаровано взвыла она.

— О чем ты вообще? – грубо спросил Генда. – У скольких знаменитостей, по-твоему, она интервью берет? Хочешь, чтобы я их всех запоминал и тебе заранее докладывал?!

— Сейчас же Вы нам рассказали, разве нет?!

— Я вспомнил только потому, что его по телику показали! – Генда указал на старенький телевизор в зоне отдыха. Косака Даити мелькнул в рекламе, а Генда сказал: «О, у Орикучи сегодня с этим парнем встреча».

— Ооо, если бы Вы мне заранее сказааааали! – Шибасаки упала на стол в картинном отчаянии, заставив Ику спросить:

— Шибасаки, ты большая поклонница Косака Даити? Впервые об этом слышу.

Шибасаки снова выпрямилась.

— Эй, это же Косака Даити?! Если бы я смогла попросить ее взять у него автограф, ты знаешь, за сколько его можно было бы продать?! Или выставить на аукцион и смотреть, как цена с каждой секундой растет!

— Шибасаки, дамы и господа – сухо произнес Тедзука, пожав плечами. Их начальство засмеялось, но Ику, почему-то, понимающее выражение Тедзука не понравилось.

Какого черта. Шибасаки МОЯ близкая подруга. Несмотря на это, она не смогла предугадать, какую форму примут алчные инстинкты Шибасаки.

Ну, ладно. Если она и с Тедзука дружит, то пусть дружит, подумала она, оживившись.

Затем Ику спросила у Генда:

— Так Косака Даити появится в «Новом Мире»? Это точно его карьеру сильно подстегнет. – Она искренне радовалась за представителя того же поколения. Журналы не часто писали о молодых актерах или идолах.

— Что, ты тоже поклонница? – спросил Додзе.

— Если женщину целый день травит дьявольский инструктор, готов поспорить, она любит отдыхать, смотря передачи о красивых парнях, – поддразнил Комаки, подключаясь к разговору.

Возражения посыпались с обеих сторон.

— Никакого особо мотива у вопроса не было! Я просто удивился, что она может быть фанаткой, как и любая девушка!

— Я не фанатка! Я не считаю себя его поклонницей, просто заметила, что передачи и фильмы с его участием довольно неплохи! Мое отношение, скорее, вроде «о, пожалуй, он талантлив», но это все!

— Я не об этом говорил. Твое обычное поведение заставило меня волноваться, если у тебя нормальные девичьи слабости.

— Вы последний человек, от которого я хочу это слышать, глупый основатель Общества Убийц Медведей!

— Эй, здесь ты уже лишнего ляпнула, второй невоспитанный член Общества Убийц Медведей!

Тут Генда вмешался в спор, не дав ему зайти еще дальше.

— Вы двое. Вы хотите услышать о работе Орикучи или нет?

Они дружно съежились немного, и Ику, с вопроса которой все и началось, ответила:

— Да, пожалуйста.

— Ха, «Сесоша» специальное издание выпускает?.. – побормотал Комаки с удивленным видом. – Ну, оно должно продаваться. Актер у многих женщин популярен. Даже школьницы постараются его купить.

Едва ли Комаки смог бы провести такой анализ, если бы его девушка на днях не закончила старшую школу. Хотя девушке Комаки Мари было уже девятнадцать, так получилось из-за некоторых проблем в средней школе.

— Те, кому это не по карману, могут попробовать унести библиотечный журнал или вырезать из него части. Когда он к нам поступит, стоит усилить охрану, – сказал Тедзука. Его голос звучал спокойно, но Ику все равно вздрогнула. Его слова разворошили горькие воспоминания двухлетней давности. Она заявила о задержании журнального вандала, не взяв его под стражу, и Додзе был ранен.

Ику приуныла, вспомнив об этом, и ее голова поникла. Кто-то рядом с ней мягко ударил ее по голове. Эти слегка согнутые пальцы принадлежали Додзе. Он не смотрел на нее. Пытался ли он сказать «не волнуйся» или же «будь внимательна»? Наверное, второе, подумала она, выпрямившись.

— Возможно, стоит и в книжные магазины сообщить, – как ни в чем не бывало,  добавил Додзе. Наверное, лишь потому, что она до сих пор пребывала в замешательстве из-за Додзе, его действия показались ей проявлением доброты.

— Пойду и администрации сообщу! – сказала Шибасаки и ушла. Возможно, ее беспокоило время, потому что она тратила его слишком много, появляясь то здесь, то там в библиотеке.

Поскольку никто еще не задал этот вопрос, Ику спросила:

— В каком формате выходит специальный выпуск?

Генда, похоже, пришлось напрягать память.

— Звучало так, будто главной целью была как можно большая прибыль, потому что постоянная цензура ее до предела срезает.

Согласно тому, что слышал Генда, специальный выпуск публиковали, чтобы компенсировать потери, вызванные цензурой и кражами в магазинах. Издание должно было стать толстым, полностью вычищенным от сомнительных фраз и напечатанным в большом количестве. Цену хотели удержать в пределах трех тысяч йен.

— Довольно дешево – столько стоил фотобуклет до принятия Закона о Развитии СМИ, – сказал Комаки, у которого был наготове пример аналогичного ценового диапазона.

— Три тысячи йен и подросток вполне может себе позволить, – кивнул Додзе. – Достаточно дешево, чтобы не слишком напрягаться с защитой нашего экземпляра.

— На нашем экземпляре все равно библиотечный штамп стоять будет! – сказала Ику. Она думала, что смысл ее слов очевиден, но до мужчин, похоже, не дошло. Она съежилась под их одинаково непонимающими взглядами. – Ум, думаю, настоящая поклонница Косака Даити не станет воровать библиотечный экземпляр. Мои школьные знакомые, фанатки поп-идилов, были словно коллекционеры. Покупая атрибутику, они, как одержимые, искали вещи без грязи или повреждений… Конечно, библиотечный штамп – это не грязь и не повреждение! – торопливо добавила она. – Но если они могут позволить себе выпуск с карманных денег купить, думаю, они захотят новый экземпляр без библиотечного штампа. По той же причине фанатке его не перепродашь. Так что красть библиотечный экземпляр повода нет.

— Вау, девушки и правда так себя ведут?

Поскольку вопрос исходил от Комаки, Ику ответила осторожно, решив, что он может ее дразнить.

— Если он действительно им нравится, то да. Когда кто-то сильно нравится, разве не хочется честным путем заполучить все, что с ним связано?

Додзе резко отвернулся от Ику, переведя взгляд на Комаки. Глянув на него, Комаки снова обратился к Ику.

— Иногда Касахара-сан такой милый ангелочек, что так и хочется ее обнять, знаете?

— Прошу прощения?!

Не только  она так отреагировала на этот двусмысленный комплимент; Тедзука дернулся, а Генда широко ухмыльнулся.

— Стойте, нет-нет, не говорите так, инструктор Комаки, Мари-тян меня убьет! Или – это какая-то ловушка?! Пытаетесь меня разыграть?!

— Нет-нет, это просто общее замечание. Если бы все в мире были вроде Вас, продавцам в книжных не пришлось бы о ворах беспокоиться.

— Но, в некотором смысле, такой мир был бы довольно жутким, – съязвил Тедзука.

Додзе прочистил горло.

— В любом случае, найдется бесконечно много людей, желающих заполучить издание любыми средствами, даже если «он действительно им нравится». Хотя, наверное, таким людям он не «действительно нравится». Мы свяжемся тайком с книжными магазинами и спросим о настоящей вероятности кражи. Если она высока, тогда будет ясно, что и библиотеке стоит повышенную бдительность проявить.

Всю речь Додзе произнес ужасно серьезно, и разговор практически обернулся совещанием, которое на этом и закончилось.

* * *

Шел процесс редактуры, и все статья были почти готовы, когда планы на специальный выпуск о Косака Даити внезапно рухнули.

Распоряжение отложить публикацию поступило от Косака через его агентство. Упрямое  требование намекало, что он подумывал вообще запретить публикацию.

В редакции «Нового Мира» эта новость вызвала удивленный ропот. Был отправлен ответ с просьбой о встрече и объяснении проблемы, но дело обернулось жаркой перепалкой.

«Сесоша» временно объявила о задержке выпуска, а юридический отдел занялся объяснениями, которые будут отправлены подписчикам и тем, кто сделал предзаказ, когда агентство Косака Даити наконец-то согласилось на встречу.

Вызвали Орикучи и сопровождавшую ее помощницу. Так что, потащив с собой нервничавшую ассистентку, Орикучи во второй раз отправилась в агентство Косака.

Как только поступил запрос на задержку публикации, каждый работавший над номером репортер начал задаваться тревожным вопросом, не его ли статья стала проблемой.

Каждый из них представлял, какое холодное отношение его ждет, если окажется, что его статья сорвала выпуск, обязанный принести журналу в кои-то веки кучу денег. Они не знали, какая статья не понравилась Косака или его агентству. Само собой, редакция пыталась это выяснить. Но каждый из репортеров перечитывал свою статью – и чужие тоже – тщательно выискивая недостатки.

Когда прозвучало имя Орикучи, сочувствие было вторым чувством, захлестнувшим редакцию – первым стало облегчение. Слава Богу, это не моя статья.

Что касается самой Орикучи, нельзя сказать, будто ее гордость не была задета такой экзекуцией. Ей казалось, что она написала хорошую статью. Она думала, что внимательно выслушала скромный рассказ Косаки и отнеслась к нему с уважением при написании статьи.

Они снова встретились в том же здании, в той же комнате. Единственным отличием было выражение лица Косака. Недавний кроткий юноша, вероятно, был его деловым обликом.

Никто не встал и не поприветствовал их; менеджер лишь молча указал на стулья. Такого прохладного приема хватило, чтобы ее помощница оказалась на грани слез.

Орикучи поклонилась и села напротив Косака, позволив ассистентке сесть напротив менеджера. Орикучи поняла по его интервью, что актер не дает говорить за себя другим. А значит, и помощница, и менеджер были простыми зрителями.

— Я сильно разочарован, – начал Косака. – Вашей статьи я больше всего ждал.

— …Она не оправдала Ваших ожиданий?

Вместо ответа Косака передал ей стопку, лежавшую на краю стола. Это был макет ее статьи.

Сверху была фотография улыбающегося Косака и заголовок: «Моим спасителем стал дедушка, парикмахер». Это была ее собственная статья, и она помнила каждое слово. Она сократила по минимуму наводящие вопросы, позволяя читателям услышать воспоминания Косака, как будто он напрямую с ними говорит. Это оживило рассказ актера, сквозь слова просвечивала его личность.

Откровенно говоря, большую часть интервью составляли сами воспоминания Косака. Она разбила их на части, чтобы читателям было легче понять, и добавила тут и там несколько пояснений, но, в принципе, не помнила, чтобы что-то выдумывала или добавляла лишнего.

По ее собственному мнению, статья вышла весьма неплохой.

— К содержанию у меня претензий нет. Я знаю, что склонен описывать свое детство мрачно и самокритично, и, думаю, Вы проделали фантастическую работу, превратив рассказанную мной историю в воспоминания о давних временах. В этом плане, статья превзошла мои ожидания.

Так он знал, к чему стремилась Орикучи, и считал, что своей цели она достигла.

В таком случае – внезапно подумала Орикучи, слегка сморщив брови. Претензии Косака были более тонкими и сложными. Конечно, он высказал именно ту жалобу, которой она опасалась.

— Что в заголовке делает слово «парикмахер»? И откуда в самой статье слово «стилист»?

Орикучи нечего было ответить. Она опустила взгляд на свои колени.

Это было единственно возможное возражение.

— Я говорил «мой дедушка, брадобрей». С начала и до самого конца. Не помню, чтобы использовал слова вроде «парикмахер» или «стилист».

— О! Ну, это… – услужливо заговорила ее помощница.

— Цыц! – оборвала ее Орикучи, но ассистентка, поклонница Косака, отчаянно хотела прояснить недоразумение и проигнорировала предупреждение.

— Слово «брадобрей» попало бы под цензуру Закона о Развитии СМИ! Поскольку это запрещенное слово, если не заменить его более подходящим вроде «парикмахер» в широкой печати, попадете под цензуру, а журнал изымут! Что касается «стилиста», думаю, во время редактуры, его решили использовать, потому что это хорошее разговорное слово!

— Прошу прощения. – Голос Косака звучал беспощадно. Для ассистентки, проглотившей остаток своей речи, это было уже слишком. – Мой дедушка почти на пенсии, но ему недавно семьдесят пять исполнилось, и, учитывая период обучения, он был брадобреем более шестидесяти лет, и всегда именно так себя и называл. Как мне объяснить эту статью человеку, проработавшему брадобреем больше шестидесяти лет? Хотите, чтобы я сказал ««Брадобрей» – непечатное слово, так что его заменили, но ты не волнуйся»? Хотите, чтобы я сказал это дедушке, который больше шестидесяти лет копил опыт, любил звание брадобрея и гордился им?!

Ее помощнице, наступившей на эту мину, ответить было нечего. Она тряслась как осиновый лист, а из ее глаз текли слезы.

— И кто вообще решает, какие слова «запрещены»? Какой бы ублюдок ни решил, ничего не сказав моему дедушке, что «брадобрей» — это грязное слово, приведите его сюда, пусть он мне в лицо это скажет!

Он ударил кулаком по столу, и помощница Орикучи заголосила, словно ребенок.

— Уходи, – твердо сказала ей Орикучи. Ассистентка выбежала из комнаты. Девушка поступила в компанию как амбициозный редактор; Орикучи решила сообщить отделу кадров, что для этой работы она не подходит.

— …Отвечая на Ваш вопрос касательно критериев запрета слов, – продолжила она как можно спокойнее, – до принятия Закона о Развитии СМИ для всех новостных компаний существовали негласные ограничения на слова, которые можно использовать во время вещания. К тому же, каждая компания разрабатывала и вводила собственные критерии запрещенных слов. Однако, ограничения речи не были такими жесткими, как сейчас, и в печати использовать слегка непристойные слова можно было без проблем. Думаю, с телевещанием было строже.

Когда был принят Закон о Развитии СМИ, Орикучи заканчивала начальную школу. За пару лет до этого увеличилось количество извинений за «неподходящие выражения» после новостей и прочего, особенно в плане названий профессий.

На самом деле, эти извинения узаконили дискриминацию обладателей этих профессий в умах детей, а не наоборот. Они дразнили и мучили одну девочку, на магазине чьей семьи последние три поколения висела вывеска «Рыбник». Так что зачастую попытки сдерживать дискриминацию давали совершенно противоположный эффект.

Орикучи дружила с девочкой, чья семья на протяжении трех поколений работала рыбниками, и вышеозначенная вывеска обладала достойной историей – ее написал от руки родственник прадедушки девочки. Но, со временем, ее заменили другой, гласившей «Рыбный Магазин», из-за количества издевательств над девочкой в школе, вызванных частыми извинениями по телевизору. Ее родители заменили вывеску из любви к дочери.

«Х-хотя вывеска прадедушки нам больше нравилась», всхлипывала ее подружка, обняв колени. Рядом с ней сидела Орикучи, тоже обнимавшая молча колени.

Через какое-то время парламент принял Закон о Развитии СМИ. Орикучи переехала из-за очередного перевода ее отца, и теперь у нее даже следа не осталось от провинциального акцента.

«Брадобрей» Косаки стал жертвой такого же искажения. И самого Косака, вероятно, это искажение возмущало больше, чем его дедушку.

Зачем какому-то незнакомцу превращать гордое звание моего деда в оскорбление? То, как его собственные слова были пересмотрены в статье Орикучи, только ухудшило дело. Наверное, ему тяжело было это простить.

И сама Орикучи, допустившая такие изменения, совсем забыла об искаженных основаниях. Она позволила Закону о Развитии СМИ укротить ее, словно дикую кобылу.

Но она не могла предаваться самопорицанию. Как работник компании Орикучи обязана была представлять ее интересы перед Косака.

— Вы позволите объяснить, почему наша компания пошла на это?

Косака не ответил. Посчитав молчание знаком согласия, она продолжила.

— Я тоже считаю основания Комитета по Развитию СМИ для внесения «брадобрея» в число запрещенных слов глупыми. Когда-то у меня была старая подруга из семьи рыбников, которой пришлось заменить отличную старую вывеску, провисевшую на магазине три поколения, новой, с более «подходящим» названием «Рыбный Магазин» по связанным с цензурой причинам. Я до сих пор помню, как моя подруга со слезами говорила, что старая вывеска им больше нравилась.

Выражение Косака смягчилось. Орикучи мысленно возблагодарила старую подругу, чьего лица уже даже не помнила. Чтобы достучаться до Косака, она готова была что угодно использовать, даже собственные болезненные воспоминания.

Таково была ее работа.

— Но, с практической точки зрения, внесение «брадобрея» в список запрещенных слов Комитета – настоящая проблема. Возможно, оно и не в первых строчках списка, но мы «Сесоша». В борьбе СМИ против Комитета мы сражаемся на передовой. Комитет следит за нами особенно жестко, пытаясь сделать из нас наглядный пример.

По плану, посвященный Косака выпуск должен был выйти большим тиражом по низкой цене. Отчасти сделано это было ради прибыли «Сесоша», но так же и для того, чтобы многочисленные поклонники Косака легко могли купить выпуск. Против этой части плана Косака возражать бы не стал.

— Косака-сан, если мы добавим в специальный выпуск запрещенные слова, какими бы незначительными они ни были, гарантирую, к ним придерутся. Специальные Учреждения развития начнут охоту на Ваш журнал. Это будет не Ваша вина; они постараются преподать урок нам. Но в этом случае наш план по продаже множества дешевых копий рухнет. Чтобы защитить наши инвестиции, нам придется напечатать меньше копий и продать их дороже. Мы не сможем осуществить цель по активному распространению журнала среди Ваших поклонников.

Если в выпуске появится запрещенное слово, по мнению Орикучи, установится цена в десять тысяч йен. Никто не купит толстый журнал за такую цену; им придется менять переплет и выпускать его в формате фотоальбома.

Она не хотела этого говорить, но…

— …Мы так же вынуждены рассмотреть вариант выпуска в формате, недоступном некоторым Вашим молодым поклонницам.

На миг Косака зажмурился с болезненным видом.

Для человека, сильно заботившегося о своих фанатах, это и правда стало ударом.

Но…

— …Тем не менее, это не обсуждается.

Теперь вмешался его менеджер.

— Уверен, мы сможем обсудить этот вопрос нашими компаниями, так что на сегодня закончим. Учитывая, что издание уже было анонсировано, любые задержки отразятся и на Косака, так что мы в любом случае еще встретимся с «Сесоша» и попробуем достичь компромисса.

Поскольку он недвусмысленно окончил разговор, Орикучи встала. Когда она попыталась раскланяться и уйти, Косака обратился к ней немного растеряно.

— Когда я начал жить с дедушкой, надо мной смеялись, но не потому, что меня «брадобрей» воспитывал. Не из-за самого слова. Я пах по-другому. Дети брадобреев пахнут отлично от остальных ребят. Это запах шампуня, кондиционера или крема для бритья. Очень чистый запах. Это мелкое отличие их беспокоило, вот они и цеплялись ко мне – детям и такого простого повода хватит. Но сделать «брадобрея» неуважительным словом – это все равно, что одобрить эти подколки.

— Понимаю.

— Когда дед услышал, что «Новый Мир» выпускает специальное издание обо мне, он был очарован. Сколько бы я ни мелькал по телевизору или в кино, похоже, когда обо мне пишет знакомый ему журнал – это особый случай… Так что я бы очень хотел найти компромисс, устроивший бы нас обоих.

— Конечно. Как и я.

Орикучи с улыбкой поклонилась и вышла из комнаты.

* * *

На вишнях вокруг библиотеки начали появляться первые листья, когда Орикучи зашла к Генда.

— Орикучи-сан! – Ику первой заметила вошедшую в офис Орикучи. Она выпалила: – Слышала, вы номер о Косака Даити выпускаете! Когда он выходит?

— Если бы я знала, – рассеянно ответила Орикучи. – Ику-тян, можешь мне чаю принести? Крепкий и без сахара. И что-нибудь сладенькое, если есть, – беззастенчиво добавила она, двинувшись прямо в кабинет командира, где сидел Генда.

Поднявшись, чтобы приготовить чай, Ику тихо спросила у старших офицеров:

— Интересно, что случилось?

— Наверное, ей просто сейчас никуда больше не надо, – уклончиво отозвался Додзе.

Комаки, видя, что Ику не понимает, добавил:

— Она заходит либо за моральной поддержкой, либо время убить. Сегодня, похоже, за первым.

Слова «моральная поддержка» пояснили ей кое-что об их отношениях, в которых она до сих не разобралась.

— Ммм, – Ику кивнула и отправилась к раковине.

Ей подумалось, что к горькому чаю лучше бы подошли традиционные сладости, но в жестяной банке осталось только печенье. Она все равно высыпала его на тарелку и отнесли Орикучи.

Дверь в кабинет командира была распахнута, так что она не стучала, только крикнула «Прошу прощения!» перед тем, как войти. Ику охнула, застав Орикучи лениво растянувшейся на диване и уютно устроившейся между подушками.

— Орикучи-сан, эм, это не очень, эм, подобает леди, возможно, Вам стоит… То есть, некоторые парни здесь еще молоды…

— Я так рада, что ты до сих пор тревожишься из-за меня, даже в моем возрасте.

Из-за чего бы Орикучи ни расстроилась, дело явно было непростое.

Боже, что здесь происходит? Ику задавалась этим вопросом, осмотрительно ставя чайный поднос на стол. Возможно, стоит закрыть дверь…

Генда, разбиравший стопку бумаг, требовавших его печати, наконец-то закончил с последним документом.

— Касахара, приведи сюда Додзе и остальных. Если не дадим ей во время нашего перерыва выговориться, она может здесь целый день слоняться.

Все собрались со своими кружками в кабинете командира на перерыве, начавшемся, конечно, с рассказа Орикучи.

— …и из-за этого мы до сих пор не можем договориться.

— Ну, это точно… – заговорил Комаки, тщательно подбирая слова, –… сложная ситуация, – закончил он.

Косака Даити по-прежнему настаивал, что замена употребленного им во время интервью слова, «брадобрей», приравнивалась к искажению его слов. А «Сесоша» заявляла, что если они не могут выпустить большой тираж дешевых изданий и получить большую прибыль, то не было вообще никакого смысла номер выпускать.

— Но Косака Даити кажется достойным человеком, – произнесла Ику. – …хотя для вас он головной болью стал, – добавила она, усмехнувшись. – Он действительно любит и уважает бабушку с дедушкой. Эта история вызывает у меня желание присоединиться к его поклонницам.

Тедзука повернулся и посмотрел на нее недоверчиво.

— Блин, учись быть более чуткой, – парировал он. – Сейчас мы как бы ее рассказ слушаем.

— А? Но…

Орикучи прервала Ику, пока та не успела обидеться.

— Нет, все нормально, если бы не деньги, которые теряет моя компания, я бы и сама на стороне Косака-куна была. Но для человека моего положения это невозможно.

Ику все поняла по выражению Оркучи. Они составили хороший номер.

— Мы можем сколько угодно говорить об удалении непечатных слов во избежание цензуры, но, в конечном счете, требовать от обычного человека знания и понимания этих правил бесполезно. До того, как мы ему рассказали, Косака даже не знал, что «брадобрей» относится к непечатным словам. Думаю, это его разозлило.

Комитет по Развитию СМИ объявил запрещенными несколько сотен слов, от второстепенных до важных. Новые слова добавлялись в этот список ежегодно, каждый год выпускалось новое руководство. Трудно было избавиться от мысли, что Комитет делает руководства все более ограниченными, чтобы создать больше причин для претензий к издательствам, радио и телевизионным станциям.

А Косака внезапно оказался втянутым в это эгоистичное беспричинное лицемерие. Неудивительно, что он так возмущался ради своего деда-«брадобрея».

— Но мне гордиться нечем. – Орикучи уперлась локтями в стол и опустила лоб на скрещенные запястья. – Пока мы не съездили на переговоры, я даже не знала, что его разозлило. Я не считала такой уж проблемой замену «брадобрея» на «парикмахера» или «стилиста». Поэтому и оставила эти правки.

— Вы… Вы ничего больше не могли сделать, – произнес Додзе, утешая ее. – Вы пытаетесь получить прибыль, а Комитет по Развитию СМИ вечно пытается вас подловить. Если простой оговорки достаточно, чтобы спровоцировать цензуру, тогда любой поступил бы так же, как Вы. В сегодняшнем мире СМИ другого выбора нет.

— Спасибо. Но… – Орикучи выдала самую грустную улыбку на их памяти. – В своем крестовом походе против Комитета я, похоже, разучилась у людей интервью брать. Этот парень чертовски сиял, разговаривая со мной, а я все испортила.

— Орикучи-сан…

Ику хотела было сочувствующе положить руку Орикучи на плечо… Когда заговорил молчавший до сих пор Генда.

— Не смей приходить в чужую нору, если просто поныть собираешься, – упрекнул он. – Это на тебя не похоже!

— Это Библиотечная База Канто. Пожалуйста, не называйте ее нашей «норой», – сразу возмутился Додзе.

Не обращая на него внимания, Генда прогремел низким голосом:

— Судя по тому, как долго вы компромисс ищите, ясно, что никто из вас не хочет от первоначальной задумки отказываться! А значит, боевой дух у тебя еще есть; должны быть какие-то слабые места, которые ты сможет найти и использовать. Ты ведь пришла к нам, естественным врагам Комитета по Развитию, не ради того, что тебя выслушали и утешили, верно? Иначе проваливай отсюда!

— Командир, возможно, Вам стоит… – Учитывая обстоятельства, Ику попробовала защитить ее как другую женщину. Но Орикучи повернулась к Генда, как будто пытаясь отстраниться от защиты Ику.

— …идеи есть? – рявкнула она, отвергая необходимость в чужом заступничестве или сочувствии.

Ику осторожно убрала руку и вернулась на свое место.

— А вот это было чутко, – заметил Додзе с намеком на улыбку в голосе.

Тем вечером, в их комнате, она рассказала обо всем Шибасаки.

— Ваш командир снова за старое! Клянусь, он любит безвозмездно придумывать безумные решения чужих проблем, – застонала она, мрачно потирая вески.

* * *

Кто же сдастся первым? А если есть подходящий компромисс, какой же он?

С этого начались их обсуждения, теперь же и агентству Косака, и «Сесоша» все это изрядно надоело. В тот день чувство усталости окутало конференц-зал еще до начала совещания. В этот раз его проводили в офисе «Сесоша».

— У меня есть предложение.

Не давая совещанию двинуться по обычной траектории, когда агентство Косака упрямилось, а «Сесоша» его успокаивала, Орикучи подняла руку.

— Говори, Орикучи.

Она заглянула в глаза каждому представителю агентства, одному за другим. Последним стал Косака.

— Может, подадите на «Сесоша» в суд?

Тебе надо провернуть этот ход, словно гранату во вражеский окоп бросаешь. Если потратишь слишком много времени на объяснения, их здравый смысл отметет идею даже до того, как они ее хорошенько изучат. Вываливай все сразу и воспользуйся замешательством, чтобы провернуть свое дело.

Как и предсказывал Генда, комната взорвалась громким гудением, напоминавшем встревоженных пчел. Само собой, Орикучи и с коллегами своим планом не поделилась.

— Подайте иск, утверждающий, что мы недопустимо искажаем в интервью слова вашего клиента, и настаивайте на употреблении оригинальных слов – например, «брадобрей».

— Минуточку, Орикучи!

— Да что это вообще за…

Вокруг них поднялась шумиха, но Орикучи не отрывала взгляда от Косака. А Косака был…

…заинтересован, целиком и полностью!

В остекленевшем взгляде внезапно засияли яркие искры, побудившие ее продолжать.

— А мы отправим встречную претензию. Мы скажем, что имеем право заменить слово «брадобрей» более благозвучным во время редактирования, потому что оно объявлено непечатным Комитетом по Развитию СМИ.

— Если мы так поступим, то станет мишенью всех СМИ страны!

— В этом, – сказала Орикучи – весь смысл. На агентство Косака-сана польются запросы ото всех СМИ. Косака-сан, популярный молодой актер, такой любимчик прессы, что ни одно новостное агентство не посмеет искажать его слова или нападать на него. И настроены они будут и не против «Сесоша»; они нападут на Закон о Развитии СМИ за то, что тот снова нам боком вышел. Под видом защиты Косака-сана, они сколько влезет смогут критиковать Закон о Развитии. «Сесоша» сделает заявление вроде «у нас не было выбора, мы просто пытались следовать Закону о Развитии СМИ», атакуя с фланга. Общество нам тоже изрядно сочувствовать будет.

— И каким же, по-вашему, станет выплата по решению суда? – спросил президент агентства.

— Я считаю, что вместо денежной компенсации или других выплат, обходящих стороной вопрос непечатных слов, решение, позволяющее законно использовать слово «брадобрей» в специальном выпуске о Косака-сане, принесет больше пользы обеим нашим компаниям.

Специальное Учреждение Развития ухватится за малейший шанс запретить любое издание «Сесоша» и победоносно начнет охоту на него даже за самое незначительное запрещенное слово. Но если принятие решение окажется во власти суда, проблема окажется вне досягаемости Учреждения. Поскольку других сомнительных слов кроме «брадобрея» в номере не было, а истец принадлежал к семье брадобреев, оставался небольшой шанс, что это сработает. Было несколько прецедентов с другими запрещенными фразами.

— А если наше право опубликовать выпуск с запрещенным словам признают, это станет крупным законным прецедентом.

У начальства обеих компаний на лицах читалась расчетливость, словно они психологически готовились.

Оставался один вопрос…

Орикучи в упор смотрела на Косака. Оставался один вопрос, согласится ли Косака на предложение, включающее ведение крупномасштабной компании против классификации Комитета по Развитию СМИ, относившей «брадобрея» к непечатным словам? Предложение его, похоже, заинтересовало, но захочет ли Косака, чтобы его дед узнал об этом?

— …Давайте так и сделаем. Я предпочитаю решительной подход безрезультатным поискам фальшивого компромисса. Как и мой дед. В этом я уверен.

Это все решило.

Президент «Сесоша» пожал руку президенту агентства Косака.

— Похоже, это обернется товарищеским матчем наших юристов. – Они обменялись самоуверенными улыбками.

Юридические отделы каждой компании должны были заняться доработкой плана иска, так что на этом совещание закончилось. По дороге на выход Орикучи остановил Косака.

— Кто это был? – спросил он.

Орикучи нахмурилась, озадаченная внезапным вопросом.

Косака хитро улыбнулся.

— Кто придумал это предложение? Это ведь не Вы были. – Она все еще не знала, что ответить, и Косака продолжил. – Несмотря на мой вид, я актер. Проталкивая свое предложение, выглядели Вы так, будто вкладываете всю веру в кого-то другого.

Внезапное осознание того, насколько она полагалась на этого мужчину, лишило ее дара речи.

— Кто бы это ни был, позвольте мне встретиться с ним. Пусть это будет частью сделки.

— …зачем? – спросила она, все еще ощущая неловкость.

Косака, похоже, не возражал.

— Простое любопытство. Мне интересно встретиться с человеком, придумавшим такую абсурдную идею. И человеком, настолько надежным, что Вы к нему за помощью обращаетесь.

Наверное, здесь было замешано профессиональное любопытство. Изучение характеров было участью актеров.

— Я не против, но… Не думаю, что Вам когда-нибудь придется играть такого человека.

* * *

Весь мир СМИ оживился и обратился во внимание, когда агентство Косака Даити, «Служебный поворот», подало иск на «Сесоша» в окружной суд.

«Во время интервью меня спросили о моих родственниках, и я рассказ о вырастившем меня брадобрее. Но в конечном варианте, использованное мной слово «брадобрей» было везде заменено на «парикмахер» или «стилист».

Когда я спросил, почему, мне ответили, что «брадобрей» был признан непечатным словом Комитетом по развитию СМИ.

Видимо, это «слегка дискриминирующее» слово «должно использоваться с осторожностью». «Рыбник» и «зеленщик» относятся к той же категории.

Моей первой мыслью было «Какое нахальство!». Брадобрей – это ярлык, с которым я прекрасно знаком. У меня кровь закипела из-за того, что какой-то неизвестный по собственной прихоти решил, будто слово оскорбительное. Почти никогда так не злился.

— Для человека, излучающего такое спокойствие, это кажется редкостью.

Правда ведь? Конечно, слово старое, но на многих заведениях до сих пор весит вывеска «брадобрей» – и моя семья входит в их число. Упоминая профсоюзное собрание, обычно говорят «в объединении брадобреев…». Усомниться в этом, назвав слово «дискриминирующим» или «запретным» — вот это грубо. Это дискриминация.

Стилисты, парикмахеры, как их не назови – все они, по сути, одно и то же. Они подстригают волосы клиента, бреют его, чистят и провожают на выход. Моя семья этим многие годы занималась с профессиональной гордостью. Я просто не понимаю, почему «стилист» и «парикмахер» годятся, а «брадобрей» — нет.

Позвольте мне, как человеку из семьи брадобреев, заметить, что у меня такое чувство, будто кто-то специально пытался интерпретировать «брадобрея» как дискриминацию, а затем подвел черту. Люди, вероятно, считают себя просто заботливыми, за что им спасибо, конечно, но кем они себя возомнили? Так и хочется им сказать: «Это вы дискриминацию разводите!». Хотя я и не знаю, кто эти «они» (болезненная улыбка).

Не хочу, чтобы меня вынуждали стыдиться вывески «Брадобрей», висевшей у нас все эти годы, то же и к моей семье относится.

Но, из-за цензуры Комитета по Развитию СМИ, «Сесоша» не уступит.

…Хотя, когда мы договаривались о совместной работе над специальным выпуском, мое агентство добавило в контракт пункт, запрещающий искажать или подделывать мои высказывания.

Мы проводили одно совещание за другим, но достичь согласия так и не удалось. К сожалению, все к этому сводится.

(Высказывание Косака Даити).

«Сесоша», не желая уступать, опубликовала встречное заявление, обращенное к «Деловому Повороту» – или, скорее, Косака Даити.

«Ужасно неудачная ситуация.

При первом обращение в «Деловой Поворот» с планом специального издания, мы долгое время обговаривали детали. Обе стороны хотели донести историю жизни Косака-сана до как можно большего числа поклонников. Поскольку их у него так много, мы пытались выставить цену, сделавшую бы номер доступным – и, к тому же, с самого начала планировался большой тираж.

Мне тогда казалось очевидным, что ради этого содержание должно пройти через руки цензоров Комитета по Развитию СМИ без каких-либо проблем.

— Но что на счет заявления Косака-сан о том, что ваш контракт запрещает изменять или фальсифицировать его слова?

Думаю, мы ошиблись, не прояснив до конца при заключении контракта, одинаковые ли надежды на него возлагаем… но, по-моему, здесь обе стороны виноваты. Думаю, в мире СМИ все должны это знать, но при выходе большого тиража все непечатные слова почти наверняка заменяются более подходящими. Не знаю, известно ли об этом Косака-сана, но я просто не верю, что «Деловой Поворот» был не в курсе. Все-таки, это не первая публикация об их звездах.

Так что мне бы хотелось, чтобы «Деловой Поворот» подумал, как стоит отреагировать зрело в такой ситуации. Конечно, личные возражения Косака-сана я считаю чистыми и бескорыстными.

— Но миром не только чистое бескорыстие движет?

Грубо говоря, да. Особенно для издателей вроде нас, ставших заклятыми врагами цензуры. Честно, если мы выпускаем о ком-тот номер, мне бы хотелось, чтобы этот человек хоть немного представлял, что значит работать с нами.

— Возможно ли, что сам контракт на публикацию будет аннулирован?

Мне бы очень не хотелось этого делать, если получится избежать. В этом плане наше, «Делового Поворота» и Косака-сана мнения сходятся. Само издание битком набито чертовски хорошими материалами. Выбросить его – значит, поступить во вред всем, особенно читателям, терпеливо ждавшим этот номер. Несмотря на этот иск, я все равно надеюсь, что мы сможем найти компромисс, который устроит обе стороны.

(Высказывание Хисаки Тацуо, президента «Сесоша»).

* * *

— Боже, это показали перед рассказом о дебатах касательно территориальных вод! Возможно, сегодня новостей мало, но все равно! – Шибасаки наклонилась к телевизору, потягивая чай. Она смотрела новости по NHK.

— Разве Косака-куна не назначили главным актером в сериале NHK «Большая Река», не на этот сезон, а на следующий? Наверное, в этом дело.

Но дело Косака определенно привлекло много внимания. Некоторые новостные каналы сделали из него главную новость, а в вечерней газете появилась большая статья. Вероятно, возможность немного покритиковать Закон о Развитии была слишком лакомой, чтобы ее упускать. У Сил Библиотеки и продавцов книг СМИ (обычно делающие вид, как будто они все забыли о Законе о Развитии), которые объединились в язвительной критике, вызывали смех. Особенно глупым выглядел «Еженедельный Свет», один из ведущих еженедельных журналов.

— Но все же, хорошо, если сопротивление Закону о Развитии усилится, благодаря Косака-куну. – Ику подливала в свою кружку чай, и Шибасаки нагло подтолкнула к ней и свою. – Да, да, – Ику подлила чаю и Шибасаки.

— Неожиданно дело обернулось негативным движением против Закона о Развитии с популярным актером во главе. Нам стоит быть благодарными за такую удачу – подобные компании кучу денег стоят, – Шибасаки сказала это так, будто и сама подумывала о таком ходе.

— Хотя негативная компания, не знаю – помнишь, как Специальное Учреждение Развития пыталось заманить в ловушку инструктора Комаки всеми этими заморочками со слухом?..

Специальное Учреждение Развития попыталось подставить Комаки, используя болезнь его возлюбленной, Мари, подлая и трусливая тактика. Но их интриги пошли прахом.

— Это прекрасно иллюстрирует старую пословицу «Что посеешь, то и пожнешь». Более того, раз из-за запрещенных Законом о Развитии словах спорят «Сесоша» и Косака Даити, значит, в прессе это будет освещаться раз в десять активнее обычного. Разве не такой была с самого начала цель Командира Генда?

«Да, точно!» — начала было говорить Ику, но остановилась. По Генда, может, и не скажешь, но тактик из него был хороший. Он отлично подбирал место и время для контратаки – но размышлять дважды он бы не стал.

Без сомнения, увидев Орикучи в ее несчастном состоянии, он предложил ей нелепое, гендовское решение проблемы. Но, вполне вероятно, что в это решение он ловко вложил и собственную месть.

Ику была благодарна, что наследующий день патрулировала территорию с Додзе; у нее появился шанс задать этот вопрос. Комаки спросить было бы нелегко, поскольку его мытарства и стали мотивом для мести.

— Да, думаю, он это учел, – с готовностью согласился Додзе.

— Вау, командир Генда и правда может такую заклятую обиду затаить?

— Да что ты за идиотка? – Додзе слегка стукнул Ику по голове. Похоже, он взял за правило целиться людям в голову, ругая их, хотя ему и мешал невысокий рост. Она обнаружила это пару дней назад, когда Тедзука совершил редкую для него ошибку и получил по голову свернутыми бумагами. – Как ты хоть на минуту могла о таком подумать? Он не стал бы обиду таить, а разрешил бы все на месте, грубой силой. Очевидно же. Нет, это стратегическая мера, стратегическая.

Ику непонимающе наклонила голову.

Голос Додзе зазвучал поучительно.

— Ты знаешь, почему прошел Закон о Развитии СМИ?

— Уммм… – У нее было такое чувство, будто похожая тема всплывала во время разговора с Тедзука Сатоши. – Потому что большинству было все равно?

Додзе, предположив, что она не знает, приготовился пуститься в объяснения; вместо этого он удивленно на нее посмотрел. Ику показалось, что возникнет неловкая ситуация, скажи она ему, что от Сатоши это услышала, так что она изо всех постаралась придать лицу невинное выражение, ожидая, когда он продолжит.

Додзе, похоже, не мог решить, похвалить ее или нет; в итоге, он продолжил неясным комплиментом.

— ….Да, правильно. Большинство людей не интересовало, что случится, если на СМИ наложат более жесткие ограничения. По этой же причине Закон о Развитии по сей день не был аннулирован. Из-за того, что немногие граждане знакомы с проблемами свободы слова, Закон о Развитии продолжает применяться к книгам.

Поскольку большинство телезрителей не волновало, говорят ли в тексте передачи «брадобрей» или же «парикмахер», СМИ предпочитали не использовать в сценарии слова, подпадающие под строгие ограничения.

Сторонники Закона о Развитии незаметно нападали на слова, чье отсутствие не заметят зрители и читатели, и, не успел никто ничего заметить, как их добычей стали уже не просто отдельные слова.

За тридцать лет после принятия Закона о Развитии его сторонники получили достаточно власти, чтобы истреблять крупную добычу. Поначалу существовали «идеология, противостоящая Закону о Развитии СМИ» и «идеология, противостоящая цензуре». Даже тогда большинство людей оставались равнодушными, считая это чужими проблемами. Многие так же полагали, что чрезмерно радикальные движения не имеют лично к ним никакого отношения – хотя их вера в то, что сторонники Закона остановятся, была лишь самообманом.

Вооруженные Силы Библиотеки, единственная организация, получившая право противостоять цензуре Закона о Развитии СМИ, годами настаивала, что цензура была по сути своей незаконна, но до посетителей библиотеки эти слова не доходили. Слабостью Сил Библиотеки была нехватка пиара; за пределами диспутов со Специальным Учреждением Развития никто особо не обращал внимания на проблему.

Общественность, может, и другого мнения была, но одна группа по-прежнему рассматривала Закон о Развитии СМИ с ощущением кризиса: таблоиды и еженедельные журналы, ставшие врагом судебной власти с момента принятия Закона о Развитии – особенно крупные издания и их дочерние компании. В этом была их сила, но даже с такой силой они едва сводили концы с концами.

Додзе говорил с мрачным лицом, возможно, отчасти выказывая собственное раздражение. Глядя на него, Ику вспомнила слова Тедзука Сатоши.

«Легче приспосабливаться, ворча, чем пытаться что-то изменить».

Означало ли это, что проще оставаться невеждой, чем приложить усилия и изучить последствия закона?

— …Так что подобные инциденты нам на руку. – Его голос под конец лекции зазвучал заметно веселее.

— …о! Да! Что?

— Ты вообще слушала? – внезапно посмотрел на нее с глубоким подозрением Додзе. Она торопливо закивала, ее голова подпрыгивала. Да, она задумалась о посторонних вещах, но она слушала. Иначе эти вещи не были бы «посторонними».

— Когда глубоко уважаемая заметная личность вроде Косака Даити делает что-то, вызывающее вопросы о Законе о Развитии СМИ, многие люди, иначе не обратившие бы на нее внимание, начинают задумываться о проблеме. А раз судится он с «Сесоша», СМИ будет следить за всем процессом. То есть, отчасти они действуют по этому сценарию, дабы пробудить сомнения в своей индустрии. Технически, это, может, и конфликт Косака Даити и «Сесоша», но вся плохая реклама достается Закону о Развитии.

— …Командир Генда это с самого начала планировал?! – план был слишком дальновидным, чтобы в это поверить. Голос Ику прозвучал недоверчиво.

— Ну, в любом случае, нечто подобное. Проинструктировав Орикучи-сан, он размышлял над тем, как все обернется. Услышав, что участвует Косака Даити, командир назвал его великодушным мужчиной широких взглядов.

Несколько секунд Ику не знала, что и сказать. Наконец, она тяжело вздохнула.

— Командир Генда просто невероятен.

Она не шутила и не иронизировала. Ее слова исходили от сердца.

Но Додзе засмеялся.

— Тебе он невероятным кажется, – поддразнил он ее. – Подумай о Командующем Инамине, который предоставляет этому маньяку свободе действий.

Ику впервые об этом задумалась.

Командующий базой Инамине, лишившийся и ноги, и жены во время худшей в истории библиотеки трагедии, «Кошмаре в Хино», и теперь сидевший в инвалидной коляске.

У Ику о нем сложилось стойкое впечатление как о добром и элегантном пожилом джентльмене.

Но просто добрый и элегантный человек не предоставил бы Генда свободу действий в организации. Тот лучше всех выдавал дурацкие идеи и хуже всех следил за расходами. Обычно таких людей в организациях остерегались и не любили. Разрешать ему поступать, как вздумается…

Я бы не смогла! Я бы на его месте не смогла! Хотя у нее не было ни малейшего шанса занять когда-либо эту должность – но Ику все равно содрогнулась.

— Хотя лагерь приверженцев принципов библиотеки никогда в лучшем положении не был…

Вероятно, Додзе не собирался произносить это вслух, потому что, когда Ику попросила его повторить, он лишь сказал «Ерунда».

* * *

Благодаря делу Косака Даити резко возросла критика Закона о Развитии, особенно среди девушек.

В свете того факта, что «Деловой Поворот» и «Сесоша» сходились в желании выпустить издание, Токийский Окружной Суд порекомендовал соглашение. Но не то, на которое они надеялись.

Окружной Суд предложил «Сесоша» выплатить компенсацию Косака Даити и «Деловому Повороту» – несмотря на то, что сторона Косака активно отстаивала на суде право использовать в номере слово «брадобрей», и подобное решение уже выносилось в более ранних аналогичных делах.

Против них как будто какая-то сила работала, кто-то, не желавший видеть выпущенные «Сесоша» публикации с официально запрещенными словом. Скорее всего, это был Комитет по Развитию СМИ.

Конечно, неизвестная сила, действующая за кулисами в суде, предполагаемом храме справедливости, стала ужасной проблемой. Еженедельные журналы, и «Новый Мир» в том числе, проталкивали эту теорию и критиковали суды, но газеты и новостные передачи стали отступать одна за другой.

Разве не пора им уже успокоиться?

Разве он не просто упрямятся?

Потеряй они поддержку более влиятельных СМИ, еженедельные журналы в одиночку никогда не смогли бы эффективно оспорить это дело – а даже если бы и смогли, сочувствие общества им было не заполучить.

Поскольку Комитет по Развитию СМИ неустанно следил за «Сесоша», попробуй они опубликовать номер со словом «брадобрей» внутри, его бы запретили еще до поступления в продажу. Отсиживаясь в своей крепости, «Сесоша решили, что не могут согласиться с предложением окружного суда, и остались не менее недовольны вынесенным судом решением, мало чем от него отличавшимся. Они решили подать апелляцию.

— Но мы хотим сделать издание доступным как можно большему количеству поклонников. Я понимаю, почему «Сесоша» не идут на компромисс, и, по-моему, апелляция была неизбежна. Я считаю это не борьбой, но попыткой создания среды, в которой они смогут выпустить наилучшее из возможных издание – попытка, которую полностью поддерживает «Деловой Поворот».

СМИ снова пришли взять интервью у Косака, но картина в целом вырисовывалась мрачная.

Однако, когда в Токио наслал сезон дождей, с неожиданной стороны пришло подкрепление.

* * *

— О, ну, мы приняли решение касательно того, как долго и упорно Даити-кун трудился ради нас.

Ну, и дед Даити-куна, он хороший человек и всегда ладил со всеми в Ассоциации. И вообще, мы не знали, что «брадобрей», совершенно обычное для работающих в этой сфере слово, превратилось в – как вы его называете, «дискриминирующее понятие»? – превратилось в оскорбление по каким-то произвольным причинам. Позвольте заметить, нам это не нравится.

Мужчина перед камерам, постоянно вытиравший с лица нервный пот во время своей речи, был президентом Токийской Столичной Профессиональной Ассоциации Парикмахеров.

— Как уже сказал Даити-кун, «брадобрей», возможно, слово не новое, это правда. Но это живое слово, которое и сегодня используют в своей ежедневной работе люди, как старые, так и молодые. У деда Даити годами висела вывеска «Брадобрей»; не очень-то приятно слышать, как это слово называют «дискриминирующим», «непечатным» или еще как.

Но, несмотря на это, думаю, Даити-кун о нас вспомнил, когда разозлился. И такое отношение нас тронуло. Мы подумали, ну, почему мы просто сидим, когда Даити-кун борется ради нас?

(Понятно, и потому…).

— Да. Кхем. Мы, Токийская Столичная Профессиональная Ассоциации Парикмахеров подаем в Токийский Окружной Суд иск на Комитет по Развитию СМИ с требованием удалить слово «брадобрей» из списка запрещенных слов.

* * *

Копия записи интервью сразу же отправилась гулять по всем Силам Библиотеки.

Длилась она немногим больше пяти минут, но новости стоили такого эфирного времени. Особенно для Сил Библиотеки.

Это был первый случай после принятия Закона о Развитии СМИ, когда сами представители профессии судились с Комитетом по Развитию ради удаления названия их профессии из его сорочьей коллекции запрещенных слов.

Ику, вместе с ее отрядом, Генда и (само собой) Шибасаки, смотрели запись в кабинете командира.

— Ветер удачи дует в нашу сторону! – заявил Генда, явно приободрившись от таких новостей.

Комитет по Развитию СМИ играл с огнем, вмешиваясь в дело «Сесоша», и теперь рисковал обжечься.

Исход этого дела должен был задать тон для всех последующих. Конечно, некоторые слова входили в список запрещенных, но большая часть была добавлена ради давления на журналистов. Если заинтересованные стороны потребует их удаления, влияние Закона о Развитии резко уменьшится – или, по крайней мере, слегка покачнется.

— Высший Суд скоро должен объявить свое решение по делу «Сесоша» и «Делового Поворота». Удивлюсь, если оно будет таким же, как у окружного суда. – Додзе говорил так, будто это вопрос решенный. Решение Высшего Суда, скорее всего, будет полностью соответствовать желаниям Косака и «Сесоша».

Комаки тоже закивал.

— Обстоятельства изменились: здесь больше нет места ехидным мелким выходкам. У них нет лишних сил, чтобы повлиять на решение суда. В любом случае, эти старики первыми обошли Специальное Учреждение Развития и напрямую атаковали Комитет по Развитию.

— Думаете, они смогут выиграть? – спросила Шибасаки таким голосом, как будто собиралась ставки принимать.

— Не думаю, что здесь это важно. Время, которое потребуется этому делу, чтобы через суды пройти, измеряется годами. Меня больше волнует, что их решительность может на полпути иссякнуть, – отозвался с тревожным видом Комаки.

— О, бросьте! – Шибасаки хлопнула его по спине. – Если волнуетесь, поставьте на их выигрыш. Это к удаче.

— Шибасаки права! – Генда хлопнул себя по коленям. – Лично я ставлю, что старики справятся!

— Проиграют они или нет, Комитету это все равно аукнется, – с иронией в голосе произнес Тедзука. Смысл его слов был понятен всем.

Комитет по Развитию СМИ, молча стоявший за спиной Специальных Учреждений Развития и использовавший их для грязной работы с цензурой, не хотел привлекать внимание к себе. Комитет хотел, чтобы народу оставалось безразлично, какие слова они запрещают и отслеживают. Те, кто боролся с Законом о Развитии СМИ, это понимали. Если бы Комитет случайно привлек слишком много внимания, все бы поняли, насколько несправедлива и произвольна его цензура.

— …Эй, Земля вызывает Касахара! – Шибасаки слегка потрясла Ику. – Чего это ты притихла? Разве не ты обычно колесом ходишь, если что-то подобное случается?

Но опущенная голова Ику не поднялась ни на сантиметр.

Внезапно Ику встала.

— Я так хочу пить! Пойду куплю чего-нибудь!

И она вылетела из комнаты, оставив позади озадаченных коллег с открытыми ртами.

Когда Ику ушла, Шибасаки раздраженно пробормотала:

— И что, по-твоему, перед тобой чай делает? В самом деле!

— И в чем дело? – спросил с искренним непониманием Тедзука.

Шибасаки ответила, пожав плечами:

— Когда этой идиотке нужно пойти поплакать, ее отмазки насквозь видно.

— Стойте, она плакать собралась? Почему? Не из-за нашего же разговора! – Комаки был сбит с толку.

— Меня не спрашивайте, я-то не Касахара, не забыли? Ладно, что важнее… – Говоря, Шибасаки потянулась и спокойно взяла печенье Ику. – …разве сейчас кто-то из ее команды не должен встать и пойти за ней?

Секунду все смотрели на нее, а потом мрачно поднялся Додзе.

— Я иду как ее начальник, ясно?

После этого совершенно ненужного заявления Додзе двинулся к двери. Как только он ушел, все в комнате, кроме Тедзука, прыснули от смеха. Бедный Тедзука был ошарашен.

— Вот идиот! Их обоих насквозь видно!

— Он такой с самой нашей первой встречи – вечно добавляет ненужные оправдания, рушащие всю убедительность.

— Ни слова им не говорите! Это и делает их такими милыми!

— Ум… что… а? – запинался Тедзука.

Шибасаки потрепала его по спине.

— Не волнуйся на счет этого. Твоя рассеянность умудряется быть одной из твоих милых черт.

Тедзука обиженно замолчал, чувствуя, что им манипулируют. Остальная троица снова засмеялась.

— Я тебе в прошлый раз говорил, выбирай более подходящее девушке место, чтобы поплакать. – Додзе, нахмурившись, присел на корточки и посмотрел на Ику. – Под кустом, за складом… ты что, кошка?!

Вместо того, чтобы сидеть под кустом как в прошлый раз, Ику нашлась позади одного из больших открытых складов. Погода стояла достаточно теплая, чтобы сидеть на бетоне, а карниз защитил бы ее от внезапного дождя, что стало решающим фактором.

Бормоча ругательства, Додзе сел рядом с Ику.

— И что же произошло?

Ику не смогла сразу сформулировать ответ.

— …По-вашему… э-эти люди могут… выиграть? – спросила она.

Вид у Додзе был мрачный. Даже пытаясь утешить ее, он никогда не приукрашивал правду.

— Я надеюсь на их победу. – То есть, он надеялся, но уверен не был.

— Им тяжело придется, – на пробу сказала Ику.

— При нынешних временах, да. Иски против своей страны всегда сложны; некоторые дела десятилетиями рассматривались. Не знаю, готовы ли они эмоционально бороться так долго, и даже если готовы, выдержать давление будет нелегко. Хотя я не знаю, какие практические приготовления они провели…

Если битва слишком затянется, в конечном итоге, вмешается сам Косака. Судя по интервью, казалось, что симпатия к Косака подтолкнула Ассоциацию к такому решению. Неожиданный иск, вероятно, сотворит чудеса для дела Косака, но оставалось неясным, принесет ли он еще какие-нибудь плоды.

— Им придется решать, когда надо завязывать, – сказал Додзе, а потом торопливо добавил: – Но это не значит, что их иск бесполезен! То, что они первыми высказались против Комитета по Развитию СМИ, несет в себе глубокий смысл – возможно, они заработают себе место в учебниках по истории. Если Закон о Развитии однажды будет упразднен, день, когда они впервые высказали возражения и начали первый законный процесс против него, вероятно, будет считаться поворотной точкой. – Попытка Додзе ободрить Ику обернулась редкой демонстрацией его запала.

Ику согласно кивала, по-прежнему обнимая свои колени.

— Это меня радует.

— …До слез радует? – спросил Додзе, слегка нахмурившись.

Медленно, чтобы не расплакаться, Ику начала говорить.

— Тедзука Сатоши сказал мне кое-что, – тихо произнесла она. – Он сказал, что само наше существование никак не помогает выкорчевать цензуру на фундаментальном уровне. Силы Библиотеки действует, исходя из того, что надо противостоять некой цензуре, и все наши битвы с ней – лишь лечение симптомов. Они не устраняют цензуру. Он сказал, это общество искажено, так же, как и наша битва. – С ее губ слетел всхлип. Она замолкла на миг, собираясь с силами. – И такими темпами цензура никогда не исчезнет. Люди слишком привыкли к нынешнему обществу, так что они позволят этому продолжаться. Потому что это легче, чем бороться. Он сказал, никто и пальцем не пошевелит, чтобы попытаться от цензуры избавиться. – Наконец, Ику вытерла слезы. Ее голос зазвучал тверже. – Вот почему эти люди так меня порадовали. Пусть даже они это делают из благодарности Косака-сану – пусть и по наитию – пусть и ради одного слова – это значит, что есть люди, активно борющиеся с цензурой. Значит, все-таки, он был не до конца прав.

— Почему… – прошептал Додзе, а потом обрушился на Ику. – Почему ты мне не говорила, что он пытался задеть тебя такой жестокой чушью?

Его вопль заставил Ику отстраниться в неосознанной панике.

Минуточку, ему и правда обязательно злиться на меня в такой момент? Я особо ни на что не надеялась, но разве обычно своих подчиненных не пытаются успокоить?

Рука Додзе резко дернулась вперед. Ику инстинктивно пригнулась – но его рука  сжала ее макушку, снова поднимая вверх.

— Каким бы разумным он ни казался, это высокомерный ход мыслей того, кто не считает себя частью этого искаженного общества. Пока мы живем в нашу эпоху, никому не скрыться от последствий такого искажения. Даже Тедзука Сатоши. Не позволяй ранить себя идиоту, считающему, что преодолел это изнутри!

Она знала, причин для боли здесь нет, но слова Тедзука Сатоши, исполненные уверенности, все равно ее ранили. Эти слова были нацелены прямо на ее слабости.

— В наших действиях ведь есть смысл?..

— Конечно, есть, идиотка! – грубо закричал Додзе. – Не ведись на трюки какого-то проходимца! Не позволяй его пустым домыслам доводить тебя до слез! Когда в следующий раз какой-нибудь ублюдок будет тебе мозги промывать, начинай отжиматься или еще что, пока не свалишься!

Ей и правда стало лучше от его выговора. Она поняла, что хотела, чтобы он накричал на нее, сказал, насколько глупой была ложь, в которую она поверила.

Это открытие заставило ее всхлипывать, словно маленькую девочку. Нет, я не буду так плакать. Я взрослая женщина. Но это не помогло.

Пока ее слезы не иссякли, Додзе молча сидел рядом, так близко, что она чувствовала тепло его плеча.

Наконец, всхлипы Ику затихли.

— Ладно, вперед. – Додзе встал и протянул Ику руку.

— Стойте, Вы хотите, чтобы я сейчас отжимания делала?! – отпрянула Ику.

— Если думаешь, что это поможет, я не против, – ворчливо отозвался Додзе. – Ладно, ты сказала, что уходишь попить купить. По-моему, эта ложь не сработает, если ты с пустыми руками вернешься, а?

Вспомнив, как во время обучения Шибасаки подловила ее на таком же вранье, Ику с благодарностью схватила его протянутую руку и поднялась.

Вскоре Додзе торопливо отпустил ее руку и вернулся к более деловому подходу. Пустой руке Ику было немного тоскливо, и на миг она задумалась, что случилось бы, попроси она его подержаться за руки немного дольше. Но, поскольку она покраснела от одной лишь об этом, Ику просто не могла поддаться порыву.

* * *

Как и предсказывали почти все, Высший Суд исполнил желание Косака Даити и «Сесоша». В специальном издании, посвященном Косака Даити, было разрешено использовать слово «брадобрей», не опасаясь цензуры.

— Спасибо. Я задолжала тебе за эту закулисную интригу, – сказала Орикучи, зашедшая в офис Спецназа.

Генда насмешливо фыркнул.

— Тебе еще ждет долгий путь, если ты сама такое придумать не смогла.

Дальнейший разговор утонул в пронзительных воплях. Их источником была Шибасаки.

— Я самая большая Ваша поклонница со времен Вашей игры в «Моя дорогая мегера»! Встретиться с Вами – огромная честь!

Тем, кто попал в ее цепкую хватку, был Косака Даити, по неизвестной причине пришедший вместе с Орикучи. В углу стоял мужчина, вероятно, его менеджер. Мужчина этот постоянно смотрел на часы; наверное, они не могли задерживаться.

— Спасибо, – приветливо ответил Косака, привыкший к своему воздействию на поклонников. Он завел непринужденную беседу с Шибасаки.

— Невероятно, – прошептала Ику Тедзука, наблюдая за восторгами подруги с безопасного расстояния. – Если это – просто игра, чтобы его автограф получить, я свой бейджик съем.

— …Думаю, ты права, – кивнул Тедзука.

Как раз тогда член другого отряда неуверенно прервал Косака и Шибасаки.

— Прошу прощения, но моя жена Ваша большая поклонница… можно попросить у Вас автограф? – он протянул бумагу для автографов.

Словно плотину прорвало, Косака окружили члены Сил с различными вариациями одной просьбы. «Моя дочь…», «Моя сестра…». Все они сбегали в местный канцелярский магазин после поспешного объявления о визите Косака.

— Уверены, что не хотите взять у него автограф, инструктор Додзе? Вы упоминали, что у Вас младшая сестра есть. А инструктор Комаки мог бы для Мари взять…

— С чего это я должен бегать за бумагой для автографов ради этой малявки?- отозвался Додзе совсем как один из братьев Ику.

— Я написал и спросил, нужен ли он ей, – сказал Комаки. – Видимо, ее больше интересуют автографы любимых авторов.

Кольцо охотников за автографами окружило Косака, радостно оказывавшего им эту услугу. Шибасаки тихо выскользнула из толпы и подошла к Ику и Тедзука.

Видя ее пустые руки, Ику спросила:

— Что случилось с твоим автографом?

— Он так внезапно приехал, что я забыла купить бумагу для автографов. Это даже с лучшими из нас случается.

— Довольно беспечно с твоей стороны, ведь я не поленилась тебе заранее тайком написать о его приезде, – невозмутимо заметила Ику.

Шибасаки с трагическим выражением вцепилась в свою грудь (что неприятно, большую, чем у Ику).

— Меня ты дразнишь! Какой позор! Мне кажется, мое сердца от шока остановится!

— Ты! Ты и твоя привычка говорить, что вздумается! В такие дни мне хочется посадить тебя в комнату для допросов и вызнать, кем ты себя вообще возомнила!

— Нет, я бы тоже в шоке был, – вклинился Тедзука.

— Тебе никто не спрашивал, мини-Додзе!

— Что ты там обо мне говоришь? – холодно спросил Додзе, по-видимому, услышавший ответ Ику.

— Нет, подождите, я точно ничего плохого о Вас не говорила!.. – Проклятье, как это произошло? Почему мне приходится лихорадочно оправдания придумывать? Она посмотрела на Шибасаки и Тедзука, которые бездушно придали лицам выражение невинных зрителей.

В это время толпа вокруг Косака исчезла, и Орикучи позвала его в кабинет командира.

— Познакомиться с Вами – честь для меня, – произнес Косака, протягивая руку. Генда пожал ее с озадаченным выражением. Орикучи сказала, что Косака хочет встретиться, но не сказала, почему.

— У Вас неожиданно грубые руки, – сказал Генда. Рукопожатия хватило, чтобы почувствовать все мозоли и волдыри. Пальцы Косака оказались длиннее, а хватка крепче, чем ожидал Генда.

— Некоторые мои роли включают драку на мечах, так что тренировался, готовясь к ним. Бой, сами понимаете, не настоящий, но не должен совсем нелепо смотреться.

— Тебе не следовало говорить «неожиданно», Генда-кун, – вклинилась Орикучи. – Косака известен своей подготовкой к ролям. Играя члена Сухопутных Сил Обороны, он много времени потратил на участие в настоящих тренировках.

— Всего две недели, и я только так мог увидеть, как оно все на самом деле выглядит. Под конец мне казалось, будто я свое тело сквозь грязь тащу.

— Ха-ха! Да Вы просто нечто, если две недели там выдержали. Не хотите наши тренировки опробовать?

Генда сказал это в шутку, но Косака серьезно кивнул.

— Если мне когда-нибудь придется играть члена Сил Обороны Библиотеки, я воспользуюсь Вашим предложением.

Его решительность оценили по достоинству, но ни одна киностудия или телевизионная станция не стала бы снимать такой фильм, зная с самого начала, что его нельзя будет выпустить в прокат или показать в эфире.

— Точно, после дождичка в четверг. Ладно… – продолжил Генда, глядя на Орикучи. – Какое именно у Вас ко мне дело?

Генда терпеть не мог, когда о происходящем знали все вокруг, кроме него.

— О, ничего настолько формального, чтобы называть это «делом». Мне просто хотелось с Вами встретиться.

— Прошу прощения?

— Когда переговоры между моим агентством и «Сесоша» замерли, Орикучи предложила хитрый трюк – возможно, стоит назвать его грязным трюком? – ладно, по-моему, он просто блестящ. Я сразу понял, что Орикучи-сан не сама его придумала.

— Как? По-своему, она умная женщина. Было бы неудивительно, придумай она его сама.

Орикучи, смутившись, подавила эти расспросы в зародыше.

— Какая разница? Косака просто понял, что идея не моя, вот и все!

У Генда насильственное изменение темы разговора вызвало недовольство, но Косака уважал желания Орикучи. Не было смысла прерывать беседу, чтобы спорить, как ее продолжать.

— Вот мне и захотелось с Вами встретиться. Группа взрослых людей – профессионалов СМИ – совместными силами ничего не смогли придумать, но у Вас сразу возникла идея этой глупой интриги. Мне хотелось встретиться с Вами и посмотреть, что Вы за человек. Считайте это профессиональным актерским любопытством.

— Ха, – коротко отозвался Генда. – Ну, и что Вы думаете теперь, после нашей встречи? Не стоило ради меня такой путь проделывать, да?

— Ради Вас стоило проделать весь это путь, – лукаво ответил Косака. – Орикучи-сан сказала мне кое-то. Она сказала, что человека вроде Вас мне играть не доведется. И на данный момент она права. Но, – его голос зазвучал тверже, – однажды я хочу стать человеком, способным сыграть такого, как Вы.

Когда Косака вышел из кабинета командира, провожать его остался только отряд Додзе. Поскольку новости о визите Косака Даити на Библиотечную Базу, само собой, вызвали бы панику на базе и в библиотеке, он приехал инкогнито. Члены Спецназа Библиотеки поклялись не рассказывать никому, кроме Шибасаки.

Косака надел очки, с помощью которых маскировался, готовясь уходить. Не удержавшись, Ику спросила:

— Одних очков хватит?

— Все-таки, мне только до парковки идти. Для такого расстояния несложная маскировка меньше подозрений вызывает.

Во время этого разговора у Ику зародился порыв. Возможно, у нее больше никогда не будет шанса встретить этого человека.

— Эм, простите, можно Вам руку пожать?

— Конечно, – ответил Косака, добродушно протягивая руку. Ику как раз хватило времени удивиться мозолям на его ладони, прежде чем он убрал руку.

Когда актер ушел, Додзе произнес на редкость насмешливым тоном:

— Я же говорил, что ты на звезд падка. – В его голосе слышались легкие победные нотки.

Ику поскребла голову и смущенно улыбнулась.

— Я подумала, не стоит тратить такую возможность, ведь едва ли мы еще когда-нибудь встретимся.

После этих слов Тедзука внезапно подскочил и выбежал из комнаты. Пока не захлопнулась распахнутая дверь, было видно, что он побежал вслед за Орикучи и остальными.

— …стой, только не говори, что ты тоже его поклонник! – удивленно воскликнула Ику, хотя он был слишком далеко, чтобы услышать. Додзе, Комаки и даже Генда озадаченно смотрели на медленно закрывшуюся дверь.

— Простите, не могли бы Вы уделить мне немного времени? – окликнул Тедзука цепочку уходящих гостей.

Орикучи, обернувшись, упрекнула его.

— Тедзука-кун, что ты здесь делаешь? Ты-то не Ику-тян, знаешь ли.

— Мне очень жаль, пожалуйста, простите, – сказал он, низко поклонившись от пояса. – Знаю, я отвлекаю Вас по пути домой, но, эм… не могли бы Вы и мне автограф дать?

Глаза Орикучи округлились, словно блюдца. Вероятно, от Тедзука она такой просьбы не ожидала.

— Конечно, – ответил Косака прежде, чем его менеджер успел возразить. – Вы один из подчиненных Генда-сана, верно? – Так что ничего страшного, как бы говорил его тон. – Но что мне подписать? У меня и правда нет времени ждать, пока Вы за бумагой сходите.

Тедзука даже не думал об этом, пока Косака не напомнил. Он похлопал по карманам формы, ища замену – затем на него снизошло вдохновение. Он вытащил из кармана платок.

— Вот это.

К счастью, правила требовали, чтобы носимый с формой платок был простым и белым. Дело в том, что так легче было обнаружить наличие кровотечения, используя платок при оказании первой помощи, но сейчас это было неважно.

Орикучи вытащила из портфеля ручку с фетровым наконечником, а сам портфель подняла так, чтобы на нем можно было писать.

— Вау, у Сил Самообороны такие же.

Наверное, потому что он был старательно выглажен и сложен с педантичной точностью. Членов Сил Библиотеки тоже учили гладить свои вещи во время обучения.

Косака развернул платок, положил его на портфель Орикучи и расписался с таким видом, будто для него это было обычное дело. Наверное, его много раз просили расписаться на одежде во время случайных встреч с поклонниками. Платок был сложен и возвращен назад, Тедзука снова поклонился.

— Спасибо, простите, что потратил Ваше время.

— Не волнуйтесь об этом. Стакан быстрорастворимой лапши и то дольше ешь; я это тратой времени не считаю.

Косаки и остальные двинулись дальше. Пока они не повернули за угол и не скрылись из виду, Тедзука провожал их взглядом.

Когда он вернулся в офис, Ику безжалостно обрушилась на него, но Тедзука смог изменить ситуацию в свою пользу.

— Я его тайный поклонник, ясно?! Какие-то проблемы? Если хочешь, всей базе расскажи!

После этого она ни слова не сказала.

* * *

Через пару дней после визита Косака Тедзука воспользовался перерывом в тренировках, чтобы поискать в библиотеке Шибасаки. Он не хотел делать это во время обхода; тогда ему пришлось бы заставить напарника ждать, а он не хотел рисковать, позволяя кому-то догадаться о его намереньях.

— У тебя разве не тренировка? Что случилось? – спросила Шибасаки равнодушно.

Достав платок, он протянул его ей.

— Полностью не разворачивай. Сложи снова, как только поймешь, что это. Если кто-то из женщин увидит, шумиха поднимется.

Шибасаки непонимающе взяла у него платок. Приподняв один уголок, она снова торопливо опустила. Затем она подняла взгляд на Тедзука.

— И что это значит?

— Делай с ним, что пожелаешь.

Тедзука прекрасно знал, что гордость не позволяла ей выказывать слабость перед другими. Он прекрасно знал, что за едким сарказмом она скрывала истинные чувства.

И потому Тедзука знал, Шибасаки не могла признаться, что она и правда поклонница Косака Даити.

— Ты могла бы посчитать это инвестицией и выторговать целое состояние, да? – Но если бы она и правда собиралась это сделать, Шибасаки ни за что не допустила бы ошибку и не забыла бы купить бумагу для автографов перед встречей с Косака. – Но Косака Даити выглядел удивленным, когда ты упомянула «Мою дорогую мегеру». Я не эксперт, но это ведь одна из его ранних ролей, до того, как он стал популярен? – спросил он.

Шибасаки вздохнула, сдаваясь, и призналась:

— …Кассовым фильм не был. Вышел он, ох, лет шесть или семь назад? – По ее лицу пробежала тень ностальгии и она опустила взгляд на платок в своей руке. – Он был основан на книге, которая мне нравилась. Фильм привлек мало внимания, но снят был хорошо, а Косака Даити особенно постарался, играя главного героя. Так что с тех пор я к нему слегка неравнодушна. Совсем чуть-чуть.

— Боже, ты даже не знаешь, когда сдаться, да? – Тедзука поднял брови. Затем ему в голову пришел хороший ответ; он использовал слова, некогда сказанные ему Шибасаки, в ее же адрес. – Но я бы сказал, что твое упрямство умудряется быть одной из твоих милых черт.

— Ну, ты точно умеешь при случае чужие слабости находить. Какая чудесная черта характера, – рявкнула Шибасаки.

Для Тедзука это было сродни вкусу первой победы.

— Спасибо, – произнесла Шибасаки, отвернувшись. – Раз уж ты взял на себя такой труд, принять его – честь для меня.

То, как небрежно она помахала платком, расходилось с ее вежливыми словами. Но, представив, как девушка возвращается в свою комнату, запаковывает платок, словно драгоценное сокровище, и прячет в глубинах шкафа, где его не найдет Ику, Тедзука слегка усмехнулся, а его настроение улучшилось.

* * *

Радостные мысли не покидали его целый день, но вечером случилось нечто, испортившее ему все настроение.

Его брат Сатоши позвонил ему – как всегда, непрошено – на телефон в кабинете заведующего общежитием.

— Какого черта тебе надо?

Заведующий вежливо вышел в комнату, где он спал, прикрыв за собой дверь, чтобы Тедзука мог говорить спокойно, но тот все равно понизил голос. Из-за необходимости разговора с тем, о чьем существовании он бы предпочел забыть, его голос звучал резко, но Сатоши никак не отреагировал.

Иногда Тедзука казалось, что нервы у Сатоши и правда из стали сделаны. И, само собой, ответил Сатоши своим обычным непоколебимо бодрым голосом.

— О, ничего. Меня просто повеселили недавние события, и захотелось с тобой поболтать.

Наверное, он говорил об инциденте с Косака Даити и Профессиональной Ассоциации Парикмахеров.

— Не подумал бы, что тебе это забавным покажется. Мне казалось, главной целью «Проекта Библиотеки Завтрашнего Дня» было заискивать перед Комитетом по Развитию.

Для Сатоши, хотевшего подвести библиотеку под централизованную власть в качестве федеральной организации, его связь с Комитетом по Развитию и правда была очень важной. А Комитет по Развитию, должно быть, на ушах стоял из-за неожиданной отдачи от дела «Сесоша».

— Ты до сих пор видишь мир в черно-белых красках, – упрекнул его Сатоши, криво улыбнувшись. Щеки Тедзука покраснели. Он понимал, что не следует ничего говорить – но ему тяжело было противиться желанию поязвить с Сатоши, благодаря истории их враждебных отношений. В итоге, он выставил себя дураком. – Связи «Проекта Библиотеки Завтрашнего Дня» ограничиваются Министерством Юстиции. Вся наша информация о Комитете по Развитию и Специальных Учреждениях приходит по этим каналам. К тому же, Министерство Юстиции – организация не единая; Вооруженные Силы Библиотеки тоже цельным массивом не назовешь.

Проклятье. Он ненавидел себя за то, что дал Сатоши возможность отчитать его, хотя и сам прекрасно все понимал.

— Цель «Проекта Библиотеки Завтрашнего Дня» — стать федеральной организацией уровня Комитета по Развитию. Поэтому, на самом деле, мы только за, если позиция наших оппонентов слабеет. Мой наилучший вариант развития событий включает устранение Комитета из-за его же собственных действий.

По сравнению с тяжелым тоном Тедзука, голос Сатоши звучал спокойно и освежающе, как весенний ветерок. Это свежее напоминание о разнице между ними было унизительно.

— Хотя они не настолько хрупкая организация, чтобы надеяться на ее самоуничтожение. Я рассчитываю на случайные недостатки и слабости. Когда Силы Библиотеки станут федеральной организацией, нам, наверное, придется склониться перед Комитетом по Развитию, но я бы хотел сделать этот поклон как можно более неглубоким.

— Я вешаю трубку, – перебил Тедзука. Позволь он продолжиться беседе, его заставили бы признать, что в словах брата есть смысл.

Этот спор корнями своими уходил в фундаментальное отличие их убеждений. Тедзука решил, что, какими бы разумными ни казались идеи его брата, он никогда не поддержит их. Даже будучи окруженными людьми, полностью разделявшими его убеждения, благодаря многолетним трениям с братом, Тедзука все равно было иррационально болезненно признавать, что его брат может быть прав.

— И не звони больше на этот номер.

— А что мне делать? На звонки на мобильный ты не отвечаешь.

Тедзука сжал трубку и зажмурился. И подумал о некой дерзкой барышне, едва доходившей ему до плеча, с которой постоянно обменивался информацией.

«Думаю, у меня природная склонность к разведывательной деятельности, как по мне. На самом деле, пожалуй, при необходимости я и переспать могу со своей жертвой».

Он подумал о ней, отвернувшейся, хвалившейся без намека на боль в голосе. Он вспомнил, как она махала платком с автографом, что он раздобыл для нее, снова отвернувшись, как будто ей было совершенно все равно. Но она ни разу не показала ему свое выражение.

— …если позвонишь на мобильный, я постараюсь ответить.

Тедзука был ближе всех к Сатоши – к «Проекту Библиотеки Завтрашнего Дня». Возможно, если Тедзука смирится с непредсказуемыми звонками Сатоши, он сумеет хоть немного облегчить ношу этой дерзкой красавицы.

— О, так дипломатические каналы снова открыты?

— Не увлекайся, – парировал Тедзука. – Я не соглашусь с твоими идеями, и я не забыл, как ты разрушил нашу семью. И если ты считаешь это шансом на примирение, то, к сожалению, ошибаешься. Я лишь хочу сказать, если у тебя будет, о чем со мной поговорить, я с тобой поговорю. Мне будет неудобно, если каждый раз, желая поболтать, ты станешь на телефон общежития звонить, – рявкнул он.

Сатоши на другом конце трубки радостно засмеялся.

— После твоего холодного отношения, мне и такого компромисса хватит. Я благодарен.

— Только когда тебе надо о чем-то со мной поговорить! Не испытывай удачу и не звони мне все время, просто чтобы языком почесать! – предупредил Тедзука.

— Хорошо, хорошо, – ответил Сатоши и повесил трубку.

_____________________________________________________________

[1] В Японии, отмечая шестидесятилетие, обычно надевают накидку с коротким рукавом, называемую чанчанко.

[2] «Итадакимас» — буквально, «я смиренно принимаю [эту еду]», «гочтисосама» — «хорошо поели». Обе фразу являются формой ритуальной благодарности до и после еды.