Боль, Боль, Уходи (Новелла) - 3 Глава

Я думал, что люди в таком положении не могут заснуть, но, когда я принял горячий душ, переоделся и лег в кровать, мои веки налились свинцом, и я уснул мертвым сном на шесть часов. Проснувшись, я чувствовал себя неожиданно неплохо. Гнетущая атмосфера, окружавшая меня в течение последних месяцев, исчезла. Я сел, чтобы проверить телефон, но новых сообщений не было. Видимо, Девушке я по-прежнему не был нужен. Я лег обратно на кровать и уставился в потолок.

Почему я чувствовал себя так хорошо, несмотря на то, что сбил человека прошлой ночью? В противоположность вчерашним тяжким сожалениям, мой разум был ясным, как никогда. Размышляя об этом под аккомпанемент капель дождевой воды, стекающей из водостока, я пришел к заключению.

Наверное, я освободился от страха падать все ниже и ниже. На фоне моего жалкого существования я чувствовал себя сгнившим. Таким образом, я был полон тревоги о том, как низко я могу опуститься, насколько хуже я могу стать.

Однако ночная авария швырнула меня на самое дно. Опустившись так низко, насколько это вообще возможно, я почувствовал своего рода максимальный комфорт. После этого всего мне было просто некуда опускаться. В сравнении с ужасом бесконечного падения боль от удара об землю была более конкретна и понятна. Мне было нечего терять. У меня не было надежд, которые могли меня предать, так что я просто не мог потерять надежду.

Поэтому я чувствовал себя так непринужденно. Нет ничего надежнее смирения.

Я вышел на балкон, чтобы покурить. Несколько десятков ворон взгромоздились на проводах линий электропередачи неподалеку; другие вороны, хрипло каркая, летали вокруг.

К тому времени, как сигарета в моих руках уменьшилась примерно на сантиметр, я услышал женский голос с соседнего балкона:

— Добрый вечер, господин затворник.

Я взглянул влево и увидел девушку, скромно махавшую мне. Она носила очки, была подстрижена под каре, а одета была в ночную рубашку. Это была моя соседка, студентка-художница. Я не помнил ее имени, но не из-за того, что мне было наплевать на нее или что-то в этом духе. Просто я очень плохо запоминал имена, подобно другим интровертам.

— Добрый вечер, госпожа затворница, — ответил я. — Ты сегодня рано.

— Дай мне это, — сказала студентка. — Штуку, которая у тебя во рту.

— Эту? — уточнил я, указав на сигарету.

— Да, эту.

Я протянул руку и передал ей частично выкуренную сигарету. Как и обычно, ее балкон был заполнен декоративными растениями, словно миниатюрный лес. У нее была небольшая лесенка, установленная сверху между боковыми сторонами балкона в качестве подставки для цветов, а в центре стояло красное садовое кресло. За цветами своевременно и заботливо ухаживали, и выглядели они, в отличие от своей хозяйки, живыми и энергичными.

— Значит, вчера ты выходил, — заметила она, вдыхая дым. — Я не ожидала этого от тебя.

— Разве я не крут? — ответил я. — А, да… Я как раз собирался позвать тебя. Ты получаешь газету каждый день, верно?

— Да, но читаю только первую полосу. Так что?

— Я хочу почитать утреннюю газету.

— Хм. Хорошо, заходи, — сказала мне студентка. — Я тоже собиралась позвать тебя, чтобы прогуляться вечером.

Я вышел из своей квартиры и зашел к ней. Это был второй раз, когда я пришел к ней. В первый раз ей нужна была хоть какая-то компания, чтобы утолить ее печали, и я могу сказать, что я никогда в жизни не видел, чтобы кто-то жил в таком беспорядке. Я не хочу сказать, что там было грязно, да и какой-то порядок соблюдался, но размер ее комнаты не совпадал с количеством ее вещей. Должно быть, она была из тех людей, которые ничего не выбрасывали, — полная противоположность мне, у которого была только основная мебель и прочие необходимые вещи. В этот раз комната студентки не была в лучшем состоянии. Скорее в ней было еще больше вещей.

Поскольку ее комната также была и ее студией, вдоль стен стояли как огромные стеллажи, заполненные художественными собраниями и фотоальбомами, так и грандиозная коллекция записей, заполняющая все свободное место, а на стеллажах были свалены картонные коробки, возвышающиеся до потолка, так что я мог лишь представить, какую катастрофу вызовет серьезное землетрясение.

На одной стене висел плакат к французскому фильму и календарь трехлетней давности. В углу висела пробковая доска с художественными фотографиями, прикрепленными с помощью кнопок по всей поверхности. На одном из двух столов стоял массивный компьютер, а по поверхности стола были рассыпаны потрепанные карандаши и ручки. На втором же столе не было ничего, кроме проигрывателя в деревянном корпусе.

Сидя в кресле на балконе, я внимательно просмотрел утреннюю газету в свете заходящего солнца. Как и ожидалось, в газете не было ни слова о моей аварии. Студентка взглянула на газету из-за моего плеча.

— Давненько я не читала газет… Но я об этом не очень жалею, ха, — подумала она вслух.

— Спасибо, — сказал я, вернув газету.

— Не за что. Нашел статью, которую искал?

— Нет, не нашел.

— Хм, это плохо.

— Нет, напротив. Мне стало спокойнее. Эм, а можно мне еще и посмотреть телевизор у тебя?

— У тебя нет даже телевизора? — изумленно спросила студентка, — Я свой практически не смотрю, и, если честно, он мне не очень нужен, но…

Она нырнула под кровать, достала пульт и включила телевизор.

— Когда начинаются местные новости?

— Думаю, скоро. Странно слышать от затворника, что ему интересны новости. Заинтересовался окружающим миром?

— Нет, я кое-кого убил, — сказал я. — Я ничего не могу сделать, но мне интересно, попало ли это в новости.

Она моргнула, глядя прямо на меня:

— Стоп. Что?

— Я сбил девушку прошлой ночью. Уверен, я ехал достаточно быстро, чтобы убить ее.

— Эмм… Это же что-то типа шутки, да?

— Нет, — покачал головой я. Соседка была похожа на меня, так что говорить с ней было легко. — И я был пьян в стельку, когда сбил ее. Мне нет никакого оправдания.

Она смотрела на газету, которую еще держала в руке.

— Если это правда, то странно, что этого нет в новостях. Думаешь, они еще не нашли труп?

— Есть определенные обстоятельства, из-за которых я могу избежать обнаружения в течение девяти дней. Я уверен, что в это время мое преступление не будет замечено. Я убедился, прочитав газету.

— Я не понимаю, — она скрестила руки. — У тебя есть время на разговоры со мной? Разве ты не должен уничтожать улики, пытаться сбежать или что-то в этом духе?

— Ты права, мне стоит этим заняться. Но я не справлюсь один, поэтому я должен ждать звонка.

— Верно. Хорошо, у меня еще много сомнений, но я понимаю, что ты серьезный преступник.

— Смотришь в корень.

Лицо студентки немедленно прояснилось. Она схватила меня за плечи и потрясла меня; ее лицо при этом было настолько сияющим, что было недостаточно назвать ее «радостной».

— Слушай, прямо сейчас я чувствую себя очень счастливой, — сказала она. — Мне стало намного лучше.

— Злорадствуешь? — спросил я с горькой улыбкой.

— Да. Я рада узнать, что ты — неудачник, которого уже не спасти.

Было бы неверно назвать ее неосмотрительной, потому что она широко улыбалась как раз после того, как внимательно ознакомилась с моими проблемами. Это заставило меня почувствовать себя немного лучше. Такая реакция для меня была лучше, чем неловкое сочувствие и беспокойство. Во всяком случае, ей стало лучше из-за меня.

— Таким образом, ты переведен из затворников в убийцы.

— Это не шаг вниз?

— В моем списке это определенно шаг вверх… Эй, пошли гулять. Давай промотаем эту твою небольшую отсрочку. Неплохо звучит? Так здорово, что ты рядом.

— Я польщен.

— Здорово. Как насчет выпивки? — она указала на пиво, стоящее перед стеллажами. — Разве ты не хочешь забыться, выбросить многое из головы?

— Я воздержусь. Я хочу быть в состоянии водить, когда мне позвонят.

— Понимаю. В таком случае, тебе я налью воды, господин убийца. Потому что, ну, у меня нет ничего, кроме воды.

Глядя, как она бросает лед в стакан и наливает виски, я почувствовал болезненную ностальгию. Было странное ощущение, словно мы были в картине или книжной иллюстрации.

— Извини, не могла бы ты мне дать стакан с этим?

— Именно его я и собиралась тебе дать. — Она быстро налила второй стакан для себя.

— А теперь, за твое здоровье.

— Твое здоровье.

Стенки наших стаканов соприкоснулись, издав одинокий звон.

— Я раньше никогда не пила с убийцей, — заметила она, выжимая лимонный сок в стакан.

— Такой шанс выпадает раз в жизни. Не забудь насладиться этим.

— Будь уверен, — усмехнулась она, хитро прищурив глаза.

_______________

Познакомился я со своей соседкой-затворницей спустя некоторое время после того, как сам стал затворником.

Однажды я лежал в кровати и слушал музыку. Включив ее очень громко, без оглядки на кого-либо другого, в скором времени я услышал громкий стук в дверь.

Проповедники? Газетчик? Я решил игнорировать стук, но он продолжался. Раздраженный, я сделал музыку громче, и дверь с грохотом открылась. Я забыл запереть ее. У незваного гостя в очках было смутно знакомое лицо. Я предположил, что она была моей соседкой, пришедшей ругаться из-за шума. Я приготовился выслушивать оскорбления, но она просто подошла к CD-плееру, стоявшему у моей кровати, достала мой диск, поставила другой, и ушла обратно к себе, не говоря ни слова.

Ее претензии были не из-за громкости, а из-за моего музыкального вкуса. Не проверив, что она поставила, я включил воспроизведение и встретился с приторной, как апельсиновый сок, гитарной музыкой, которая меня немного разочаровала. Я надеялся, она посоветовала мне что-то действительно хорошее, но увы.

Так я впервые встретился с этой студенткой. Впрочем, о том, чем она занимается, я узнал немного позже.

Мы оба ненавидели покидать наши дома, но часто выходили на балконы — с той лишь разницей, что она поливала цветы, а я выходил покурить. Каждый раз, когда мы видели друг друга, мы понемногу сближались. Между нами не было ничего, что могло бы скрывать от взглядов друг друга, и когда я видел ее, я без лишней фамильярности наклонял голову, а она, внимательно глядя на меня, возвращала приветствие.

Однажды, в конце лета, она вышла, чтобы полить свои цветы, и я наклонился к ней, чтобы сказать:

— Это впечатляет — выращивать все эти растения самостоятельно.

— Да нет, — пробормотала она, — это не сложно.

— Могу я задать вопрос?

Продолжая ухаживать за растениями, она сказала:

— Конечно, но я могу не ответить.

— Я не собираюсь копать глубоко, но ты ведь не покидала своей квартиры всю неделю?

— Если так, то что?

— Не знаю. Возможно, я просто обрадуюсь.

— Почему?

— Потому что я тоже не выходил.

Я подобрал окурок с пола, прикурил его и затянулся. Студентка раскрыла глаза и повернулась ко мне.

— Хм, понятно. Так ты знаешь, что я не выхожу из квартиры, потому что ты тоже не выходишь.

— Верно. Снаружи страшно. Должно быть, это все из-за лета.

— Ты о чем?

— Гуляя под солнцем, я чувствую себя таким жалким, что мне нужно два-три дня на восстановление. Нет, возможно, виноватым или несчастным.

— Мм, — студентка, поправив очки, ответила мне. — Я давно не видела твоего друга. Что случилось? Я о том, что похож на наркомана. Раньше он приходил почти каждый день.

Должно быть, она имела в виду Синдо. Действительно, были дни, когда его глаза не могли сфокусироваться, с лица его не сходила жуткая смутная улыбка, да и вообще он казался похожим на наркомана, но было забавно слышать, как она говорит это настолько прямо.

Я сдержал улыбку:

— Ты имеешь в виду Синдо. Он умер всего два месяца назад.

— Умер?

— Вероятно, самоубийство. Он рухнул с обрыва на мотоцикле.

— Хм… Мне жаль, что я заговорила об этом, — извинилась она потускневшим голосом.

— Нет проблем. Понимаешь, это счастливая история. Мечта этого парня осуществилась.

— Понятно. Думаю, такие люди и правда есть, — кротко предположила она. — Получается, ты не выходишь дома из-за горечи утраты друга?

— Я бы сказал, что все не так просто, но… — Я почесал затылок. — Возможно, ты права, хоть я и сам не знаю.

— Бедняжка, — протянула она, словно семилетняя сестра, утешающая своего пятилетнего брата. — Ты из-за этого исхудал за месяц?

— Разве я тощий?

— Ага. Без преувеличения, ты выглядишь абсолютно не так, как раньше. Ты оброс, твои бакенбарды — просто нечто, ты тощий как жердь, да и глаза у тебя угрюмые.

Это звучало как нечто неоспоримое, и, полагаю, именно так я и выглядел. Поскольку я не покидал своей квартиры, я не ел ничего, кроме закусок к пиву. Были дни, когда я не ел ничего твердого.

Взглянув на свои ноги, я заметил, что из-за недостатка активности они выглядели как ноги больного, прикованного к постели. Также я до этого не понимал, насколько хриплым стал мой голос из-за того, что я ни с кем не разговаривал и много пил; он звучал как чей-то чужой голос.

— А еще ты действительно бледный. Как вампир, который месяц не пил кровь.

— Позже посмотрюсь в зеркало, — ответил я, ощупывая свое лицо.

— Не факт, что ты что-то увидишь в нем.

— Если я вампир, то не увижу, да.

— Вот и я об этом, — она улыбнулась, благодаря за то, что я подыграл ей.

— В любом случае, что насчет тебя? Почему ты не выходишь на улицу?

Студентка поставила лейку у своих ног и наклонилась ко мне:

— Я оставлю это на потом. А сейчас я задумала кое-что действительно хорошее.

— Это хорошо, — ответил я.

Тем вечером, в качестве части этой ее действительно хорошей идеи, мы вышли из дома, надев самую крутую одежду, которую нашли. Я надел куртку и выбеленные джинсы. На студентке было длинное закрытое платье синего цвета, ожерелье и босоножки; также она сменила очки на линзы и аккуратно уложила волосы. Совершенно неподходящий наряд, чтобы бродить по ночам.

Я и до этого периодически был вынужден выходить на улицу — например, чтобы сходить за покупками или в банк. И каждый раз моя боязнь внешнего мира усиливалась. Студентка объяснила это тем, что я выходил на улицу пассивно и неохотно, из-за этого начав ненавидеть покидать дом в принципе.

— Во-первых, мы должны выходить на улицу активнее и научить самих себя, что снаружи весело, — сказала она. — Все неурядицы — просто результат ошибочного обучения, поэтому адаптация может быть достигнута за счет сброса и улучшения этого обучения.

— Ты кого-то цитируешь сейчас?

— Думаю, Ганс Айзенк говорил что-то в этом духе. Потрясающая мысль, не правда ли?

— Ну, придерживаться такой четкой идеи явно лучше, чем плодить разговоры о разбитых сердцах, отношениях или чем-нибудь еще. Но зачем мы модно одевались? Пока что все выглядит так, что никто этого не увидит.

Студентка поправила рукав своего платья:

— Мы очень напряжены, не правда ли? Это, в общем-то, единственная причина, но я думаю, что сейчас это очень важно для нас.

Мы бесцельно бродили по городу, одетые, словно направлялись на вечеринку. Еще недавно днем стояла сильная жара, но ветер, дувший ночью, заставлял чувствовать осеннюю прохладу. Немногие насекомые вились вокруг фонарей, мертвые насекомые находили свое место внизу. Обойдя мертвых жуков, студентка встала у фонаря. Вокруг ее головы кружил большой мотылек.

Она наклонила голову и спросила:

— Я милая?

Казалось, свежий воздух оживил ее. Она напоминала мне ребенка в день рождения.

— Да, — ответил я. Я действительно считал ее симпатичной. Столкнувшись с такой картиной, я действительно мог понять чувство «красоты». Поэтому я сказал, что она милая.

— Хорошо, — она расплылась в широкой невинной улыбке.

Умирающая коричневая цикада била крыльями по асфальту.

Этой ночью нашей целью была пустая железнодорожная станция поблизости. Станция, скрытая среди жилых домов, была соединена со всеми остальными местами, словно паутиной. Сидя, я прикурил сигарету и смотрел, как студентка, шатаясь, ходила по рельсам. На заборе, словно наблюдая за нами, сидела большая кошка.

Так мы начали наши ночные прогулки. Каждое воскресенье мы одевались и выходили на улицу. Со временем мы восстановились до такой степени, что могли свободно ходить по улице в одиночестве, пока солнце не поднималось. Какой бы странной ни казалась ее идея, она оказалась необычайно эффективной.

_______________

Я задремал и проснулся от уведомления, пришедшего на телефон. Я спешно собрался с мыслями. Я помнил, как пил со студенткой, как мы гуляли, как я вернулся домой и принял душ. Возможно, я вырубился сразу после этого.

Было одиннадцать вечера. Я взял трубку и слушал. Звонили с общественного телефона, но я не сомневался, что это была сбитая мной девушка.

— Ты все же не порвала последний листок, — сказал я.

Несколько секунд я слушал тишину — возможно, так она демонстрировала свою гордость. Она не хотела, чтобы казалось, что она зависела от меня.

— Ты набрала этот номер, потому что тебе что-то понадобилось, так? — спросил я.

В конце концов Девушка заговорила.

— Я дам тебе возможность заработать очков… Приходи на вчерашнюю остановку.

— Вас понял, — ответил я. — Уже выезжаю. Что-нибудь еще?

— У меня нет времени на объяснения. Просто приезжай.

Я схватил куртку и кошелек, и вылетел из квартиры, даже не заперев дверь. На пути было около десяти светофоров, но все они переключались на зеленый, как только я подъезжал к ним. Я прибыл к остановке даже раньше, чем ожидал.

На той самой остановке, на которой она прогнала меня в первый день, я нашел Девушку, которая одиноко сидела в своей униформе, пряча лицо в темно-красном шарфе, потягивая чай с молоком из банки и глядя на звезды.

Я решил тоже посмотреть на небо и увидел луну, выглядывающую из-за облаков. Четко видимая форма ее тени немного напомнила мне о человеке на луне и больше о пятнистой коже старого человека, проводившего слишком много времени на солнце в молодости.

— Прости за ожидание.

Я вышел из машины и обошел ее, чтобы открыть пассажирскую дверь, но Девушка проигнорировала меня и отдала предпочтение заднему сиденью, бросив свою школьную сумку и раздраженно захлопнув дверь.

— Куда едем? — спросил я.

— Туда, где ты живешь, — Девушка сняла блейзер и затянула галстук.

— Не проблема, но можешь сказать, зачем?

— Ерунда. Я напала на отца, так что я не могу оставаться дома.

— Вы подрались?

— Нет, я просто решила сделать ему больно… Посмотри на это.

Девушка закатала рукав своей блузки. На руке было много черных пятен. Даже если это были простые ожоги, я подумал, что они были получены как минимум год назад. Учитывая, что восемь из них выстроились в линию вдоль ее руки, я решил, что получены были эти повреждения неестественным путем.

Я вспомнил, как после аварии Девушка отменила «отсрочку» раны на ладони, чтобы подтвердить свое объяснение ситуации, после чего закатала рукав и сказала: «Если не веришь, могу показать другие примеры.»

Это была не та же рука, которую я видел тогда; должно быть, тогда эти ожоги все еще были «отложены». И между днем, когда произошла авария, и сегодняшним днем случилось что-то, что отменило «отсрочку».

— Эти отметки оставил мой отец, прижигая мою руку сигаретой, — объяснила она. — На спине у меня есть такие же, хочешь посмотреть?

— Нет, этого хватит, — ответил я, помахав рукой. — Значит… Ты напала на отца в отместку за это и убежала из дома?

— Да. Я связала его по рукам и ногам и ударила его молотком около пятидесяти раз.

— Молотком? — я не был уверен, что мне не показалось.

— У меня он с собой.

Девушка достала из сумки двусторонний молоток. Он был небольшим, как те, которые используют в начальных школах на трудах. Также он выглядел старым — ручка почернела, а головка начала ржаветь.

Видя, насколько я обеспокоен, она гордо улыбнулась. Иронично, что это была ее первая честная улыбка, соответствующая возрасту, которую она мне показала. Думаю, она сбросила небольшую часть тяжести, обременявшей ее душу.

— Месть это здорово. Она так успокаивает. Интересно, кто следующий? Терять-то мне больше нечего… О, да. Естественно, ты мне тоже поможешь, господин убийца.

Сказав это, она улеглась на заднем сиденье и вскоре заснула. Должно быть, она была абсолютно истощена. Несомненно, отомстив отцу, она схватила все, что смогла унести и сбежала. Я сбросил скорость и поехал аккуратнее, чтобы не разбудить ее.

Возможно, она специально «вернула» свои ожоги, чтобы оправдать возмездие. Не закрывая больше глаза на насилие отца, принимая свои раны и их причину, она заслужила право на возмездие.

Она сказала: «Интересно, кто следующий?» В таком случае, должно быть не меньше двух кандидатов на возмездие, иначе ей бы не пришлось принимать такое решение. Думаю, ее жизнь была действительно суровой.

Вернувшись домой, я открыл дверь, затем вернулся в машину, чтобы отнести Девушку к себе. Я снял с нее обувь и носки, положил на кровать и укрыл ее. Затем она беспокойно потянулась и натянула покрывало до уровня губ.

Впоследствии я дважды или трижды слышал приступы всхлипываний. Она плакала.

Кажется, Девушка действительно была напряжена, все время разрываясь между улыбкой и плачем.

Что ее огорчало? Возможно, то, как рано она должна была уйти? Или она раскаивалась в том, что избила отца? Или вспоминала свое прошлое, полное насилия? У меня в голове крутилось множество вариантов.

Возможно, она и сама не знала, почему плачет. Возможно, в ней скопилось слишком много эмоций — одиночество, когда она должна была быть счастлива, и счастье, когда она должна была быть огорчена.

Я лег на диван и рассеянно смотрел в потолок, ожидая утра. Что мне сказать Девушке, когда она проснется? Что мне делать? Я обстоятельно обдумывал это.

Так начались наши дни возмездия.