Чокнутая подружка (Новелла) - 7 Глава

Дзю снился сон. Про то, как он ходил в четвёртый класс. Над ним тогда издевались в школе, но на выручку никто не спешил, и Дзю обычно просто сбегал от своих обидчиков, а потом где-нибудь плакал. Один. Если бы он сразу пошёл домой, мать подняла бы его на смех, вот мальчуган и бродил по округе, пока не успокоится.

Стесняясь показывать прохожим заплаканное лицо, Дзю побежал в парк — там, у колонки, он мог бы умыться. К счастью, рядом с ней почти никого не оказалось. Он набрал воды в ладони и умылся. Слёзы казались такими горячими после ледяной воды. «Это они от грусти такие жгучие?» — подумал тогда Дзю.

Он порылся в карманах, но не нашёл платка и вытерся об одежду. Убедившись, что больше слёзы не текут, мальчик побрёл по парку. Дзю хотел вспомнить что-нибудь хорошее, но ничего не шло в голову, и ему опять стало грустно. Он испуганно озирался: скорее, скорее за что-нибудь зацепиться, лишь бы не плакать.

И тут мальчик заметил, как рядом кто-то сел на скамейку. Он бы тут же дал дёру, будь это кто-то из его класса, но на скамейке сидела маленькая девочка. Наверное, первоклашка. Если бы не школьный ранец за спиной, он бы вообще решил, что она ещё ходит в садик.

Она плакала. И не просто плакала — рыдала: девочка закрыла покрасневшие глаза руками, но слёзы катились сквозь них ручейком, а нос уже шмыгал.

Что-то потянуло Дзю к ней. Он наклонился и сам не заметил, как вытянул руку и погладил малышку по голове. Мальчик никогда так не делал, да и сейчас сам хотел, чтобы его пожалели. Но встретив девочку, которой было даже хуже, чем ему, Дзюдзава захотел её успокоить. Он сам не знал, почему, да это было и не важно. Девочка сначала вздрогнула, а потом подняла глаза на своего утешителя и удивлённо заморгала, ещё не понимая, снится ей это или нет. Дзю и сам застыл от неожиданности: малышка оказалось очень красивой, и пускай у неё была неественно длинная чёлка, всё искупали очаровательные глаза, от слёз казавшиеся только милей.

Девочка так пристально на него смотрела, что Дзю покраснел и рассмеялся, чтобы она этого не заметила. Так натурально, что он и сам удивился.

Дальше всё понеслось быстрее. Девочка что-то ему шептала: может, на что-то жаловалась, а может, просто радовалась, что нашла, с кем поговорить, и Дзюдзава внимательно её слушал, решив, что не уйдёт, пока ей не станет легче. Она о многом успела рассказать — даже о свежих мультиках и манге, за которыми сейчас все следят, и о том немногом, что радовало её в школе. Честно, без притворства, и не сводя с него глаз. Её взгляд почему-то совсем не смущал Дзю, и он смотрел на неё так же. И вот уже совсем скоро ребята друг другу улыбались.

Как же давно это было! Всё неприятное заволокло туманом, а остатки воображение свело в единую картину. И после, наверное, поставило отметку: «Приятные воспоминания». Так Дзю показалось к концу сна. Наверное, стоит открыть глаза, и он снова всё забудет. Сон ли это был? Просто сон? Если да, то какой-то уж очень глупый и наивный.

◆

Первое, что Дзю увидел, когда проснулся, — белый потолок. Знакомый запах — он снова в больнице. Что ж, по крайней мере, он ещё жив и оставлен кем-то в этой белоснежной чужой постели. Парень попробовал подняться, но не смог. Ладно, пока можно осмотреться и так.

Он глянул вбок — на стуле у кровати курила, закинув ногу на ногу, его надменная мать.

— А я думал, в больницах не курят.

— Меня это волнует? — улыбнулась ему Бэника, выпустив клуб дыма. — С прибытием с того света.

— Вот уж не думал тебя тут встретить.

— А куда деваться? Ты — сын, я — мать.

— И долго я провалялся?

Не отрываясь от сигареты, Бэника с кислой миной взглянула на часы.

— Три дня, два часа и пятнадцать минут, где-то так. Слушай, ты уж из меня дуру не делай, не помирай раньше матери.

— А ты бы расплакалась, если б я умер?

— Думаешь, нет? — спросила она так серьёзно, что Дзю не нашелся с ответом.

— Ты, конечно, тот ещё паршивец, но всё равно моя кровь. Дзю Дзюдзава, мой единственный сын. И я тебя ни на кого не променяю. Я об этом никогда не забываю, и ты помни.

— Вот не надо мне указывать, — возмутился Дзю, на большее сил не хватало.

Бэника всегда была такой: себе на уме и с непомерными амбициями, как у главаря уличной банды, а забеременела и стала матерью почти случайно. В детстве она завидовала другим мамам и, наверное, именно эта иллюзия её и пленила, да только теперь от неё не осталось и следа. Но каким бы скверным ни был характер у его матери, ненавидеть её Дзю всё равно не мог и где-то в глубине души даже радовался, что сейчас она сидела рядом. Но в этом он бы ей ни за что не признался.

Бэника будто специально старалась дымить подальше от него и, выдохнув в очередной раз, повернулась к сыну:

— Мне тут рассказывали. В интересную историю ты вляпался! Чтоб одноклассница ножом пырнула, да даже не по любви. Не каждому такое выпадает.

— А с ней-то что?

— Ты про Мию Сацуки?

Парень кивнул, и Бэника продолжила:

— Померла.

— Как?

— Испугалась, что прикончила тебя, ну и на себя руки наложила. Знаешь, как бывает, прикончила парня — и сама следом. Вот только ты выжил.

Мать заметила, как Дзю побелел, и скорее поправилась:

— Стой-стой-стой, я пошутила. Не надо так пугаться.

— Паршивые у тебя шутки.

— Ну, тут ты прав, — пожала плечами Бэника и дружелюбно улыбнулась, стряхнув пепел с сигареты.

— Она в полиции. Похоже, сама сдалась, как тебя пырнула.

— Ясно.

Пожалуй, это был лучший вариант. По крайней мере из тех, до которых он додумался. Парень с облегчением выдохнул и тут же опомнился.

— А с другой что?

— С которой? Уж будь добр, зови её по имени, — заявила Бэника, возмущённая его беспардонностью.

— Если ты про Амэ Очибану, то она спит в коридоре.

Мать усмехнулась и указала на дверь палаты.

— Дикая у тебя девчонка, конечно. Она тут и сестёр, и врачей достала: заявила всем, что оберегать тебя — её долг, ни на секунду от тебя не отходила. А как увидела меня, обыскала с ног до головы — боялась, что я решила тебя прикончить и притащила с собой оружие. За ней, похоже, ещё младшенькая сестрёнка приходила, но сколько ни уговаривала, та с ней не ушла. Она уснула-то всего пару часов назад, когда я напоила её кофе со снотворным. У такой малышки и такая огромная душа. Где ты её нашёл?

— Похоже, в прошлой жизни.

— Вот это номер! — рассмеялась Бэника и снова стряхнула пепел с сигареты.

— Ну, ей стоит сказать спасибо. Если бы девочка не оказала тебе первую помощь, я бы сейчас ходила в чёрном.

Только теперь Дзю заметил у матери круги под глазами. Какой бы сильной она ни была, последние три дня вымотали даже её. Неужели мать просидела всё это время тут, не смыкая глаз? Впрочем, спрашивать бесполезно, честно она не ответит. Не то чтобы Дзю хотел ей отплатить, но ему вспомнилось одно незаконченное дело: он наконец-то мог кое о чём ей сказать.

— Обед.

— Мм?

— Ты мне как-то обед оставила. Мне очень понравилось.

— А, ты об этом… — со скукой ответила мать и выпустила новое облако дыма.

В окно дул приятный ветерок, играя со шторами. На улице уже стояла духота, но с ним в палату всё равно попадал свежий воздух и успокаивающий запах посаженной вокруг больницы рощи.

Время здесь летело незаметно, и Дзю подумал, как же он по этому скучал. Давно ли им с матерью удавалось посидеть вот так, глядя друг на друга и непринуждённо беседуя?

Наверное, и Бэника думала о том же, но не поддалась чувствам, как сын. Покончив с сигаретой, она бросила окурок в карманную пепельницу и поднялась со стула.

— Врачи говорят, тебе тут месяца два валяться. Ерунда, три недели — и будешь как новенький, всё-таки ты мой сын.

На мгновенье Дзю захотелось её окликнуть, но он промолчал и просто провожал её взглядом. Парень уже успел позабыть, какой доброй она иногда бывала.

— Слушай, чуть не забыла, — развернулась Бэника, уже схватившись за дверь.

— Я же спросить хотела. Ты что-нибудь видел?

— В смысле?

— Ты же три дня стоял одной ногой в могиле, ну хоть врата-то в другой мир ты видел? Даже я, представь себе, ещё ничего не видала. Ну а ты, как? Суд там, или самого Владыку преисподней?

— Ничего я не видел. Наверное, меня развернули на полпути.

— Эх, ну и скука.

Мать разочарованно вздохнула и открыла дверь.

— Значит, ещё поживёшь.

— Ну да, ещё помучаюсь.

— По-твоему, жизнь — одни муки? Мелкий ты ещё, ничего не понимаешь, — ответила Бэника и вышла из палаты, оставив после себя только запах сигарет.

Обычно Дзю его не переносил, но сегодня был готов потерпеть. Может, желая сохранить его подольше, парень сделал глубокий вдох и снова закрыл глаза. В этот раз ему ничего не приснилось.

◆

Как Бэника и обещала, Дзю поправился к концу каникул. Доктора, конечно, удивились, но не сочли это чем-то невероятным. Только шрам на животе, скорее всего, останется на всю жизнь. И теперь при взгляде на него Дзюдзаве наверняка будут вспоминаться крики Мии, её плач, боль, ненависть и его собственное бессилие.

После расследования Мия призналась, что помогала Киёси Какуре и передала полиции снимки жертв, все до единого. Она вновь почувствовала себя человеком, но выглядела так, словно навеки с кем-то рассталась, и равнодушно пересказывала полиции свою историю. А когда её спросили, зачем она фотографировала жертв, ответила следующее:

— Когда он меня изнасиловал, я кричала, рыдала, снова и снова молила о помощи, просила остановиться и отпустить меня, но он меня совершенно не слышал. От страха я не могла смотреть Киёси в глаза и, отвернувшись, увидела перед собой зеркало. Огромное зеркало, в которое я иногда смотрелась. Вот только сейчас передо мной было ужасное, неузнаваемое лицо. Мне оно страшно не понравилось. Я так перепугалась и не могла понять, где же я его всё время прятала? И у жертв перед самой смертью я видела то же лицо, самое страшное лицо на свете. Мне казалось, если я окажусь по другую сторону, сама буду выдавливать из людей эти лица, то что-нибудь изменится, обязательно изменится… Так мне казалось.

Трудно сказать, придумала она эту историю или всё так и было. Мать думала, что дочурку обижают в школе, отсюда и все синяки, и даже обсуждала это с Киёси, ведь девочка частенько заходила к нему в гости. Похоже, дома она замыкалась в себе и ни о чём не хотела говорить, вот мать и решила, что Мию обижают. Она старалась не лезть к дочери с расспросами и закрывала глаза на то, что с ней происходит, и теперь, узнав от полиции правду, никак не могла себя простить.

Дзю пропускал всё, что писали о ней в газетах. Он не знал, да и не хотел знать, насколько тяжёлыми сочли преступления Мии и какой ей за это положен срок. От его тревог никому не станет легче. Конечно, её могла ждать петля, но если нет, то они ещё когда-нибудь встретятся. А может и нет, кто его знает? Сейчас он много о чём жалел и даже не надеялся когда-нибудь отделаться от этих сожалений.

◆

После каникул атмосфера в классе стала совсем другой. Своей парты лишилась не только Фудзисима, но и Сацуки. Школа стыдливо избавилась от преступницы и её жертвы, и на первом собрании директор даже словом не обмолвился об этой трагедии, повторяя как заклинание: «Главное — чтобы вы стали хорошими людьми».

Подружки Мии радостно ворковали друг с другом, будто эти дурочки уже забыли и про убийства, и про неё саму. Все парни, которые ещё недавно так тепло к ней относились, вдруг потеряли к девушке всякий интерес и старались её не упоминать.

«Да тебе любой протянет руку помощи», — так Дзю говорил? Вот только не видать этих рук. А может, и правда не было у Мии никакого выбора? И это он цеплялся за иллюзии, а девушка смотрела на всё трезво? От веселой болтовни её школьных подруг у парня щемило в груди.

Кто-то из ребят и учителей жалел Дзюдзаву, попавшего в такую переделку, но парень старался ни с кем не общаться. «Попал в переделку, ну-ну». В конечном счёте он оказался просто зрителем и ничего не смог сделать. Ни-че-го.

Дзю потерял двух своих подруг и снова оказался отрезан от класса, только теперь ему было тяжко с этим мириться, и он просто надеялся, что скоро все переживания растворятся в серых буднях.

◆

И только на Амэ Очибану эти события никак не повлияли. Все каникулы она несла вахту у его постели, за что медсёстры открыто над ней посмеивались. Когда Дзю выписали, малышка расплакалась от счастья.

Дзю так и не понял, как к ней относиться. Впрочем, понять саму Очибану — тоже была та ещё задача. И он оставил эти вопросы без ответа, верный своей привычке ничего не доводить до конца.

Стоило взглянуть на сентябрьское небо, как всю тоску как ветром сдуло — на небосводе ни облачка. «И под этим голубым полотном ходит весь мир», — посетила его неожиданная мысль, такая же необычная, как его настроение.

Они вдвоём возвращались с субботних уроков, когда Дзю, зажмурившись от яркого солнца, спросил:

— Слушай, а ты какие дни больше любишь? Когда солнце светит или дождь идёт?

— Пожалуй, ни те, ни другие, — ответила Амэ, и молча поглядев на небо, продолжила: — Раньше мне нравились пасмурные дни. Казалось, их будто в честь меня и назвали, и я радовалась, стоило только услышать прогноз погоды. Но это был самообман. И когда я поняла, что для моей радости нет никаких оснований, я заплакала.

Впервые она говорила о своём детстве. Конечно, Амэ и сейчас невелика ростом, а в детстве, наверное, и вовсе казалась совсем крошкой, и плакала, как все нормальные дети. Почему-то Дзю было совсем не трудно представить малышку с чудесными глазами, на которые навернулись слёзы.

— Так что в пасмурные дни мне и теперь немного не по себе.

Амэ так грустно улыбнулась, что рука Дзю сама потянулась к ней. Аккуратно, будто перед ним был настоящий хищник, Дзюдзава погладил девушку по голове, и та удивлённо подняла на него глаза.

Встретившись с ней взглядом, парень произнёс:

— Слушай, Амэ Очибана.

— Да?

— Я же не собираюсь горы сворачивать. И мечты у меня никакой нет. Ни амбиций там, ни желаний. Ну, жить как-нибудь — и всё. Вот такой вот я человек, Дзю Дзюдзава. Ты это хорошо понимаешь?

— Да.

— И жизнь меня, наверное, ждёт невесёлая. Я же скорее ухвачусь за то малое, что у меня есть, чем погонюсь за чем-то большим. Сечёшь?

— Да.

— Так что ничего хорошего тебя со мной не ждёт. Вообще ничего. Ну как? Расхотелось со мной возиться?

— Нет.

— Вот же глупышка, а ведь котелок вроде варит. Ну что в моей компании хорошего?

— Много чего.

Амэ широко улыбнулась, и Дзю захотелось ответить тем же. Странная к нему прицепилась девчонка. Ведь странная, как ни крути, только его это уже не сильно тревожило.

— Ладно, как хочешь. Ходи со мной сколько влезет. Ну и я с тобой поброжу, пока тебе не надоест.

— Хорошо.

— Ну, и куда пойдём?

— А?

— Ну чего ты глазами хлопаешь? Сказал же — с тобой поброжу. У меня день свободный, так что пойдём, куда скажешь. Ну, рассказывай.

— Что вы, что вы, я не стою вашего внимания, — отчаянно замотала головой Амэ.

— Говори уже, не упирайся, — ласково сказал Дзю и с радостью про себя отметил, как легко ему проявлять доброту к своей спутнице.

— Как… скажете. Может, тогда, в Сибую?

— Хочешь одежду присмотреть?

— Нет, там есть магазин подержанных книг… В основном манги.

— Хорошо, пошли.

Казалось, Амэ покраснела, но всё равно широко ему улыбнулась, отчего у Дзю потеплело на душе. Может, это была просто иллюзия, которую он сам себе нарисовал. Ведь так все и живут, собрав на своей картине всё хорошее и плохое.

Но в конце, в самом-самом конце, верят и молятся, чтобы плюсов на ней оказалось чуточку больше.

Дзю пошёл к станции, и Амэ, помявшись, побежала за ним. Так они и шагали вместе: хулиган и его девушка-рыцарь.

Конец