Даже смерть не разлучит нас (Новелла) - 3.2 Глава

У семьи Лю был чайный домик, который так и назывался: «Чайный домик Лю» и располагался в Наньши. Хоть и не велик, но он был довольно известен в этом районе.

Шэнь Ляншэн подвёз их до самого входа. Сяо-Лю первым толкнул дверь и выскочил из машины. Когда Цинь Цзин собирался нагнать его, Шэнь Ляншэн обернулся к нему и спросил:

– Во сколько начало?

– В восемь, – извиняющимся тоном ответил Цинь Цзин. – Но мне ещё нужно прочитать сценарий. Я ужасно извиняюсь. Обещаю, в следующий раз я не соглашусь.

– Займи мне место. Я заеду чуть позже.

На какое-то мгновение Цинь Цзин замер, а затем рассмеялся и приподнял брови:

– Да ладно. Ты совсем не похож на тех, кому нравятся подобные шоу.

– А что в них плохого? Сначала ты отказываешься перекусить со мной, теперь отговариваешь смотреть твоё выступление?

– Как я могу? – улыбнулся Цинь Цзин. – Лишь бы тебе понравилось.

Наньши был нейтральной зоной, где можно было встретить самых разных людей. Шэнь Ляншэн редко здесь бывал. Пока он искал, где поесть, у него было время осмотреться. Здесь было много огней, шума и суеты, но совсем не так, как в концессиях.

К восьми он вернулся в чайный домик. Цинь Цзин, вероятно, репетировал за кулисами. Сяо-Лю тоже нигде не было видно, но у входа его встретил сметливый парнишка и сразу поприветствовал его:

– Вы ведь господин Шэнь? Прошу вас, проходите!

Внутри царила ещё более шумная атмосфера, чем на запруженных улицах. Все столики и скамейки были заняты. Кто-то стоял, кто-то даже принёс стулья с собой. Должно быть, дела здесь процветали.

Чайный домик был слишком маленьким, чтобы в нём были отдельные кабинки. Цинь Цзин подумал, что Шэнь Ляншэну не понравится сидеть в толпе и дыму, и занял ему столик не у сцены, а у окна. Прохладный ночной ветерок обдувал уединённое место, а на столе стоял чайник с «Драконовым жасмином»[*]. Чай был не самым лучшим, но очень ароматным.

———————————

На севере жасминовым чаем дают гостю понять, что ему рады.

———————————

Представление началось ровно в восемь. Сяо-Лю и Цинь Цзин одновременно вышли на сцену. Оба в длинных одеждах: один высокий и худой, другой толстый и низкий – уже одного их появления было достаточно, чтобы вызвать несколько смешков из зала.

Первым номером была пьеса «О пути» [], про человека, спрашивающего дорогу.

———————————

地理圖 – реальная пьеса жанра сяншэн в виде диалога, написанная Lao She

———————————

Первая реплика принадлежала Цинь Цзину, и он произнёс её на тяньсинском диалекте так правдоподобно, словно это не он был тем человеком, который преподавал в школе на чистейшем мандарине:

– Так, а разве твой акцент не местный?

– Я из Пекина, – ответил сяо-Лю очень похоже на пекинский выговор.

– А здесь что делаешь?

– Ищу кое-кого.

– Кого это?

– Своего старшего брата.

Самое время Цинь Цзину было указать дорогу сяо-Лю, и он с лёгкостью перечислил более сотни географических наименований на одном дыхании, чисто и внятно, с верными ударениями и интонацией.

Зрители засвистели и захлопали, но Цинь Цзин нервничал. Не потому, что боялся запнуться – он с детства запоминал и практиковал это так много раз, что забыть слова было просто невозможно – а потому что в зале сидел Шэнь Ляншэн. Его взгляд постоянно притягивался в ту сторону, и он всякий раз испытывал необъяснимое волнение.

И вдруг Цинь Цзин увидел, как Шэнь Ляншэн улыбнулся.

Мужчина сидел у окна, подперев одной рукой голову, а второй поднёс к губам чашку. Он опустил ресницы, сделал глоток чая, который Цинь Цзин выбрал для него, и уголки его губ изогнулись в лёгкой улыбке.

На мгновение Цинь Цзин ощутил слабый аромат жасмина, а потом его сердце вдруг успокоилось, и вся тревога исчезла. Овации всего чайного дома не могли сравниться с одной полуулыбкой на губах этого мужчины.

Следом Цинь Цзин продекламировал длинный монолог. Он умело играл голосом, выдерживал паузы и вставлял шутки, заставляя смеяться каждого в зрительском зале.

Шэнь Ляншэн больше не улыбался, но в его глазах всегда был намёк на затаённую улыбку. Он просто слушал – не хлопая и не подбадривая – просто слушал и пил чай, чайник с которым уже начал остывать.

Иногда Цинь Цзин бросал на него мимолётный взгляд – и снова отворачивался, ничем не выделяя его из зрителей. Отчего-то ему иногда начинало казаться, что комната заполнена манекенами, вроде пластиковых кукол в витринах, демонстрирующих одежду. Единственным живым человеком здесь был мужчина у окна, и свой отрывок он исполнял только для него.

На мгновение Цинь Цзин почувствовал, что до тех пор, пока этот человек хочет слушать, он готов выступать для него вечно, разыгрывать анекдот за анекдотом, один смешнее другого.

Шоу закончилось после десяти. На следующий день Цинь Цзину предстояло вести занятия, поэтому Шэнь Ляншэн подвёз его домой.

Он жил недалеко от чайного домика, всего две минуты на машине. Двигатель даже не успел нагреться, когда путешествие закончилось, а за время дороги они так и не заговорили.

Машине пришлось остановиться у въезда в переулок, иначе она не смогла бы проехать в этой старой части города. Цинь Цзин сказал, что нет необходимости его провожать, но Шэнь Ляншэн всё же вышел и пошёл плечом к плечу с ним.

Переулок был глух и тёмен, ни одного уличного фонаря.

Это была осень, и как бы тепло ни было днём, ночью становилось по-настоящему холодно. На Цинь Цзине была лишь белая рубашка, и он не мог удержаться от того, чтобы не растереть руки.

– Замёрз?

– Ничего. Уже почти пришли.

Шэнь Ляншэн вдруг протянул руку и обнял его. Но не за талию как женщину, а закинул руку ему на плечи и притянул к себе.

По большому счету в этом не было ничего особенного: когда Цинь Цзин учился в школе, он даже спал в одной постели со своим лучшим другом, когда ночи были слишком холодными, что уж говорить о руке на плече, и всё же он попытался чуть отстраниться.

– Что? Ты же не надеешься, что я сниму пальто? – поддразнил его Шэнь Ляншэн, крепче прижимая к себе. – Если бы речь шла о леди – другое дело, но ты – даже не мечтай.

– Ха, Шэнь-гунцзы, не ожидал от вас такой предвзятости, — придя к выводу, что не случилось ничего, чего стоило бы смущаться, Цинь Цзин вернул шпильку.

Он жил в конце переулка в старом доме, который оставили ему родители, с единственным двором. Дорога не была длинной, но здесь было слишком темно, чтобы что-то разглядеть, так что приходилось идти очень медленно.

Шэнь Ляншэн обнимал молодого человека, чувствуя под рукой его тепло. Несмотря на худые плечи, фигура оставалось по-мужски устойчивой, уверенной, совсем не похожей на слабые девичьи формы.

Но каким-то образом этот человек будил в Шэнь Ляншэне с трудом сдерживаемое влечение. Первоначально он думал организовать ещё несколько встреч, прежде чем перейти к делу, но теперь обнаружил, что не сможет ждать так долго. Уже сейчас ему хотелось прижать его к стене, стянуть штаны и брать сзади до тех пор, пока не начнёт кричать и умолять о пощаде.

– Что случилось? – спросил Цинь Цзин, почувствовав, как на его плече усилилась хватка. Он попытался рассмотреть его лицо, но естественно ничего не разглядел.

– Ничего. Просто оступился.

– О. Я дам тебе с собой на обратном пути фонарик.

– Нет проблем.

«Я подожду до следующего раза, но только до следующего раза».

Как ни в чём не бывало разговаривая с Цинь Цзином, он на самом деле размышлял, как ему в следующий раз добиться желаемого.

Когда они наконец добрались до его ворот, Шэнь Ляншэн отпустил Цинь Цзина и протянул ему бумажный пакет, который всё это время держал в другой руке.

– Не знаю, успел ли ты поужинать, так что захватил для тебя кое-что перекусить. Лучше есть это горячим.

– О, – Цинь Цзин, до этого не замечавший пакета, на какое-то время застыл и лишь затем поспешно его забрал.

– И ты мне так и не сказал своё имя.

– А? – Осознав, о чём он говорит, Цинь Цзин с сомнением ответил: – Только не говори, что ты до сих пор не узнал.

– Знать и слышать от тебя – не одно и то же.

– Цинь Цзин. «Цзин» как в «полон достоинства и скромности».

– Почему бы сразу не сказать: «цзин» как в «поклоняться», – если бы Шэнь Ляншэн не изучил это высказывание заранее, он бы не понял заложенного смысла. [*]

———————————

Я могу только догадываться об игре слов, потому что у английского переводчика тут ссылка на дословный перевод, а в китайском варианте я не настолько разбираюсь. Цинь Цзин, видимо, на древнем китайском, который преподаёт, цитирует Конфуция 居敬行簡. Думаю, изначальный смысл выражения, если не вырывать из контекста, должен быть в том, что человек должен держаться по отношению к другим со всем максимальным уважением и пиететом, но не требовать этого от других по отношению к себе, быть простым и скромным. По-моему, зная Цинь Цзина, он намекает, что его имя что-то вроде «умён, красив и скромен», но это не его, мол, слова, а Конфуция. А Шэнь Ляншэнь дразнит его типа «Чего бы сразу не сказать «поклоняйтесь господину Цинь». Цинь – это ещё и фамилия одной из императорских династий.

———————————

– Шэнь-гунцзы, тебе не помешало бы подтянуть свой китайский, – улыбнулся Цинь Цзин, дразня его, а затем в свою очередь спросил: – А что значит твоё имя?

– «Лян» – как в «холодные воды». «Шэн» – как в «зарождении жизни».

– Таз с холодной водой, рождённый в дурной час[2]. Какое благоприятное имя.

– Я на тебя определённо плохо влияю.

———————————

Как интерпретировать китайские иероглифы – вопрос контекста и уровня образованности.

———————————

Они оба ещё долго стояли у ворот, обмениваясь шутками, пока не пришло время прощаться. Лишь дождавшись, когда спина Шэнь Ляншэна исчезнет в темноте, Цинь Цзин отпер дверь, толкнул калитку, а затем захлопнул за собой. В тишине ночи несмазанная петли два раза скрипнули, но Цинь Цзину казалось, что он до сих пор слышит удаляющиеся шаги. Он вдруг вспомнил, что так и не дал ему фонарик. А затем подумал, что стоило бы напомнить ему быть осторожнее за рулём.

К груди он прижимал бумажный пакет и чувствовал, что хотя еда уже остыла, на сердце – тепло.

Этот человек действительно хорошо относился к нему, был так предупредителен, как заботлив, как к близкому другу. Стоило ему подумать об этом, в груди поднялось лёгкое волнение, как рябь от весеннего ветерка на воде.

Мысли текли медленным потоком, и вдруг одна, как будто, пронзила его.

«Этот человек был так обходителен, словно ухаживал…»

Он немедленно затолкал её подальше, как будто боялся даже подумать об этом.

Так торопился, что вторая часть этого предложения даже не оформилась в его разуме.

Что с того, что этот человек был так обходителен, словно ухаживал? В двусмысленности определённо есть своя прелесть.