Я хочу съесть твою поджелудочную (Новелла) - 2 Глава

Все началось в апреле, когда еще не отцвела поздняя сакура.

Медицина двигалась к неизвестному горизонту. Но подробностей этого продвижения я не знал и не особо им интересовался.

Я лишь мог сказать, что, по крайней мере, для медицины была прогрессом возможность подарить обычную жизнь девушке, ставшей жертвой отклонения – серьезного состояния, мешавшего ее жизни и угрожающего оборвать ее в течение года. То есть, люди научились продлевать человеческие жизни.

Мне казалось, что ты чувствуешь себя машиной, получив способность двигаться, не смотря на такую болезнь, но вещи вроде моего мнения ничего не значили для того, кто и правда страдал от заболевания.

Независимо от моих ненужных мыслей, некогда она по полной использовала медицинские блага.

Поэтому в том, что я, всего лишь одноклассник, узнал о ее болезни, стоило винить исключительно ее невезение и внезапное стечение обстоятельств.

В тот день в школу я не пошел. Виновато было удаление аппендикса – не сама операция, но снятие швов. Мои регулярные визиты в больницу для последующего лечения подходили к концу. Позже я должен был показаться в школе, но долгое ожидание в большой больнице лишило меня любых остатков желания учиться, и я так и шатался по холлу больницы.

Чувство было обыденным. В углу холла на одиноком диване лежала забытая книга. Мне стало интересно, кто ее забыл, и о чем она. Вспыхнувшее из-за любви к книгам любопытство взяло верх, и я двинулся туда.

Петляя между пациентами, я оказался в другом конце холла и сел на диван. Судя по ее виду, книга была изданием в мягком переплете страниц на триста. Ее секреты тщательно оберегала суперобложка из книжного рядом с больницей.

Когда я снял суперобложку, чтобы посмотреть название, меня ждал небольшой сюрприз. Под ней была не обычная книжная обложка – вместо этого там было написано от руки толстым фломастером «Записи о жизни с болезнью». Конечно, я никогда не слышал о таком названии или издателе.

Мне было интересно, что же это может быть, но я не мог придумать подходящего ответа, сколько бы ни думал, и потому открыл первую страницу.

Слова, которые я увидел на первой странице, не были напечатаны привычным мне шрифтом. Они были аккуратно выведены шариковой ручкой – а значит, эту запись сделал человек.

«23его ноября, 20ХХ.

Мои ежедневные мысли и занятия в Японии – я собираюсь фиксировать их в этих записях о жизни с болезнью. Никто кроме моей семьи этого не знает, но я умру через несколько лет. Смирившись с этим фактом, я веду записи ради жизни с болезнью. Прежде всего, болезни поджелудочной железы вроде той, что мне недавно диагностировали – короли внезапных смертей. Даже сейчас мои симптомы, по большей части, незаметны…».

— Поджелудочная… Умру… – С моего языка машинально слетели слова, которые не каждый день произносишь.

Ясно, видимо, книга принадлежала тому, чья продолжительность жизни была предрешена – записи о борьбе с болезнью, нет, о жизни с болезнью. Я не должен был это видеть.

Осознав это, я закрыл книгу. Все еще сидя, я услышал голос над головой.

— Эм…

Подняв в ответ голову, я не дал шоку отразиться на моем лице. К моему удивлению, я узнал лицо хозяйки голоса. Предположив, что она подошла ко мне по не связанным с книгой причинам, я утаил свои эмоции.

Потому что даже такой как я станет отрицать возможность того, что мою одноклассницу настигла участь короткой жизни.

Раз ко мне подошла одноклассница, я изобразил прилежный взгляд, ожидая ее ответа. Она протянула ко мне руки с таким видом, словно усмехалась над моей реакцией.

— Это принадлежит мне. Неприметный-Одноклассник-кун, зачем ты пришел в больницу?

Об однокласснице я не знал ничего, кроме того, что она обладала яркой жизнерадостностью, противоположной моему обычному молчанию. И потому меня ошарашило, что она может смело улыбаться в такой ситуации, когда простой знакомый вроде меня узнал, что она страдает от серьезной болезни.

И все же, я решил изо всех сил притвориться, будто ничего не знаю. Я посчитал, что это станет лучшим вариантом для нас обоих.

— Недавно мне вырезали аппендицит, но мне еще нужно проходить лечение.

— А, понятно. У меня осмотр моей поджелудочной. Без этого я умру.

Зачем ей так говорить? Почти мгновенно, сама того не заметив, она разбила на кусочки мою предусмотрительность.

Я следил за ее выражением, безуспешно пытаясь прочесть ее истинные намеренья. Ее улыбка стала шире, когда она села рядом.

— Ты удивлен? Ты ведь прочитал, да? «Записи о жизни с болезнью». – Видимо, нисколько этим не озабоченная, девушка заговорила со мной, словно повесть советовала. Поэтому я даже подумал, что она устроила розыгрыш, и так вышло, что на него купился я, ее знакомый.

Ясно, я раскусил блеф.

— Я удивилась. Я думала, что потеряла их, и потому в жуткой панике пришла сюда на поиски, но оказалось, что это лишь Неприметный-Одноклассник-кун.

— …Что это значит? Это.

— Что значит? Это мои «Записи о жизни с болезнью». Ты разве не читал? Это вроде дневника, который я веду с тех пор, как узнала о своем заболевании поджелудочной железы.

— …Ты шутишь, верно?

Даже находясь в больнице, она без колебаний расхохоталась.

— Насколько же безвкусным человеком ты меня считаешь? Я не стала бы так мрачно шутить, ты в курсе? Все, написанное здесь, правда – моя поджелудочная не работает, и я скоро умру, ага.

— …Ах, понятно.

— Э! И все? Больше сказать нечего? – Ее голос дрожал от шока.

— …Нет, но что я должен сказать, узнав, что моя одноклассница скоро умрет?

— Хмм, я бы на твоем месте, пожалуй, не могла бы подобрать слова.

— Именно. А раз уж я не промолчал, то хотел бы оценить ситуацию.

— Пожалуй, так и есть, – ответила она, хихикая. Я не знал, что ее так развеселило.

Сразу после этого она взяла книгу, встала, помахала мне рукой и отправилась вглубь больницы.

— Никто больше об этом не знает, так что не говори классу, хорошо? – сказала она на прощание. От мысли, что после этого мне больше не придется с ней говорить, мне стало немного легче.

Но в противовес моим ожиданиям, она окликнула меня следующим же утром, когда мы разминулись в школьном коридоре. Так сложилось, что каждый класс свободно распределял обязанности, и в результате только я вписал свое имя под вакансией в библиотечный комитет. Хотя я и не понимал мотивов за ее действиями, как человек, склонный плыть по течению, я продолжал молча размышлять, какую работу поручат новым членам библиотечного комитета.

Если подумать, именно из-за той книжки я сейчас стоял перед станцией в одиннадцать часов утра в воскресенье – действительно, никогда не знаешь, как все сложится.

Словно тростниковый плот, не способный противостоять сильному течению, я не мог отклонить ее приглашение или, точнее, не мог подобрать нужный момент для отказа – так что теперь я стоял на месте нашей встречи.

Я бы с радостью нарушил наше соглашение, но заметил ее вдалеке, идущую с несколько озадаченным видом, словно она собиралась попросить о помощи или спросить дорогу у любого, кто проявит слабость. Но в отличие от меня, чтобы сломить лед, она прокладывала собственный путь – можно было без преувеличения назвать ее плотом, плывшим против течения.

К памятнику, отмечавшему место встречи, я прибыл за пять минут до назначенного времени, и рассеянно ждал, когда она появилась как раз вовремя.

Впервые после нашего случайного столкновения в больнице я видел ее в обычной одежде – простом наряде вроде джинсов с футболкой.

Она подошла ко мне с улыбкой, и в ответ я слегка приподнял руку.

— Доброе утро! Я думала, что делать, нарушь ты наше обещание!

— Я бы солгал, сказав, что такого и быть не могло.

— Но в результате же все отлично?

— У меня такое ощущение, словно ты немного странно подбираешь слова. Кстати, чем мы сегодня займемся?

— О, да ты загорелся. – Она пристально на меня посмотрела, прежде чем улыбнуться с таким видом, словно никогда не расставалась с улыбкой. На самом деле, я ни капли не загорелся. – Пока просто отправимся в город.

— Но я не особо люблю толпы.

— Знающий-Секрет-Одноклассник-кун, ты прихватил проездной на поезд? Можешь его достать?

— Я его взял.

В итоге, я просто сдался, и мы отправились в город, как и было предложено. Мои страхи оправдались, и огромный вокзал, где сгрудились различные магазины, был забит плотной шумной толпой. От одного лишь ее вида я опасливо содрогнулся.

Что касается девушки рядом со мной, с виду большая толпа ее совершенно не пугала. Ей и правда скоро предстояло умереть? Хотя подобные сомнения и возникали, она уже показала мне различные официальные документы, так что повода для подозрений не было.

Пройдя через турникет, она продолжила идти вперед сквозь непрерывные людские волны. Кое-как умудряясь не терять ее из виду, я последовал за ней в подземный переход, где толпа немного рассеялась. Только тогда она наконец-то раскрыла мне сегодняшнюю цель.

— Первым делом якинику [1]!

— Якинику? Но еще утро, ты в курсе?

— А днем и ночью у мяса другой вкус?

— К несчастью, дело не в отличие вкуса, а в том, что просто я не целый день напролет мяса хочу.

— Значит, никаких проблем. Я хочу якинику.

— Но я только в десять позавтракал.

— Ничего, не существует людей, не любящих якинику.

— Ты вообще следишь за нашим разговором?

Казалось, что нет.

Мои протесты остались без внимания, и не успел я заметить, как уже сидел напротив нее перед настоящей печкой с углем. Я и правда последовал за ней, словно тростниковый плот. В сумрачном заведении людей было не особо много, и в отдельном освещении каждого столика было излишне легко разглядеть лица друг друга.

Совсем скоро рядом со столиком преклонил колени молодой официант, начавший принимать наш заказ. Поначалу я был ошарашен, ибо, словно доказывая свое прекрасное владение математикой, она спокойно ответила официанту:

— Самый дорогой вариант.

— Минуточку. Я не брал столько денег.

— Все в порядке, я плачу. Два самых дорогих набора «все включено», пожалуйста. Что касается напитков, чай улун тебя устроит, верно?

Под влиянием момента я кивнул, а она продолжила, словно у себя дома; молодой официант быстро повторил заказ и ушел.

— Уаа, не могу дождаться!

— …Эм, я обязательно расплачусь с тобой за сегодня.

— Сказала же, все в порядке, не волнуйся. Я плачу. Раньше я тоже работала и накопила денег, так что надо не дать им пропасть.

До ее смерти – хотя она и не сказала этого, но, должно быть, примерно это имела в виду.

— Это еще хуже. Тебе стоит тратить их на что-то более значимое.

— Но это значимо – было бы невесело якинику одной есть, верно? Я просто трачу деньги ради собственного удовольствия.

— Но, видишь ли…

— Простите за ожидание. Вот ваши напитки.

Я перешел было к своему следующему возражению, когда очень вовремя появился официант с двумя стаканами улуна на подносе. Она словно вызвала официанта, чтобы закончить наш разговор о деньгах. Она хихикнула, и ее лицо расплылось в улыбке.

Немного позже за напитками последовало блюдо с мясным ассорти. Честно говоря, красиво разложенное мясо выглядело очень заманчиво. Наверное, дело было в так называемом мраморном окрасе. Прослойки жира ярко выделялись, и мясо выглядело так, словно и сырым будет не менее вкусным, хотя, наверное, сама мысль об этом многим показалась бы отталкивающей.

Когда стоявшая на печке решетка для готовки вроде как достаточно нагрелась, она подхватила палочками ломоть мяса и торопливо положила на гриль. Полоска мяса зашипела на раскаленном металле, испуская фирменный, вызывающий слюнотечение аромат готовящегося мяса – мой желудок не мог не забурчать в ответ. Поскольку растущие старшеклассники не могут контролировать свои аппетиты, я начал готовить мясо вместе с ней. На горячих углях мясо мгновенно приготовилось.

— Спасибо за еду. Мппх!

— Спасибо тебе за еду. Хмм, ну, довольно вкусно, ха.

— Что, и это вся радость? Разве не супер-пупер вкусно? Или, по-твоему, я более сентиментальна, поскольку скоро умру?

Нет, мясо было исключительно вкусным. Просто наши уровни напряженности сильно разнились.

— Здорово. Интересно, едят ли богатеи лишь настолько вкусную еду.

— Наверное, богатей не придет в закусочную со «все включено».

— Ясно, но жаль, что такое отличное мясо подают в закусочных.

— Хотя для богатеев любое место – закусочная, где «все включено».

Хотя в наших желудках не должно было быть столько места, две порции мясного ассорти исчезли быстро. Она взяла с края стола меню и начала изучать добавки.

— Что угодно пойдет?

— Оставляю это тебе.

«Оставляю это тебе» – я обнаружил, что эта фраза весьма мне подходит.

Она безмолвно подняла руку, и, заметив откуда-то ее сигнал, к нашему столику быстро подошел официант. Бросив на меня, вздрогнувшего из-за самоотдачи официанта, осуждающий взгляд, она продолжила заказывать из меню с невиданным красноречием.

— Гиара, кобукуро, теппо, хатиносу, мино, хацу, некутай, корикори, фува, сенмай, сибире.

— Стой-стой-стой, что ты заказываешь? – Было неловко мешать работе официанта, но она тараторила незнакомые мне слова, и потому я подал голос. – «Кобукуро»? Ха, здесь продают диски этой группы?

— О чем ты? Ах, пока мы возьмем по одной порции каждого.

Официант улыбнулся, принимая ее заказ, и торопливо ушел.

— «Хати»? Ты сейчас пчел заказала? Насекомых можно есть?

— Ах, возможно, ты не в курсе? Кобукуро и хатиносу – это названия отдельных частей коровы. Лично я очень люблю хорумон!

— То есть, требуху? У коров есть части с таким интересным названием?

— А у людей разве их нет? Например, «под ложечкой».

— Только я не знаю, где это.

— Например, «сибире» – это поджелудочная.

— Неужели поедание требухи входит в твое лечение?

— Я бы могла вечно есть хорумон. Спроси меня кто-нибудь о любимой еде, я бы назвала хорумон. Люблю требуху!

— И как мне реагировать на твой энтузиазм?

— Забыла попросить белого риса. Ты его будешь?

— Нет.

Через какое-то время нам принесли множество тарелок с заказанной ею требухой. Зрелище было более гротескным, чем я представлял, и потому я лишился аппетита.

Она попросила у официанта белый рис и начала жизнерадостно раскладывать хорумон на решетке. Раз уж ничего нельзя было поделать, я тоже ей помог.

— Эй, это готово! – Не в силах просто смотреть, как я ничего не делаю, когда внешний вид хорумона изменился, она недовольно вмешалась и положила пористую белую штуку мне на тарелку. Поскольку одним из моих принципов было не играть с едой и не переводить ее, я осторожно поднес ее ко рту.

— Разве не вкусно?

Честно говоря, текстура была приятной, мясо ароматным и более вкусным, чем я ожидал, но в моем желудке поднялось такое чувство, словно я сделал то, чего не следовало, и я опасливо склонил голову набок. Как всегда, ее лицо по непонятной причине расплылось в улыбке.

Проверив, остался ли у нее еще чай, я заказал официанту еще одну чашку, а заодно и еще немного нормального мяса.

Я молча поглощал мясо, а она хорумон. Время от времени я пробовал хорумон, и она усмехалась, прежде чем бросить на меня сердитый взгляд с раздраженным выражением. В такие моменты она ела свой тщательно приготовленный хорумон с восклицанием «аах!», и недовольство сразу исчезало с ее лица.

— Знаешь, не хочу, чтобы меня кремировали. – Поедая якинику, она явно подняла неподходящую для этого места тему.

— Что это было? – Я попытался уточнить, поскольку мог неверно расслышать, и она ответила с серьезным лицом.

— Как я и сказала, не хочу, чтобы меня кремировали. Не хочу быть зажаренной после смерти.

— Разве об этом стоит говорить, когда ешь якинику?

— Я словно и правда исчезну из этого мира. Нельзя позволить другим съесть меня или еще что?

— Прекрати за едой говорить об утилизации трупов.

— Я разрешу тебе съесть мою поджелудочную.

— Ты слушаешь?

— Похоже, в некоторых странах верят, что душа съеденного человека продолжит жить в том, кто его съел.

Почему-то или, скорее, как обычно, она словно совершенно не слышала меня. Или же слышала, но пренебрегала. Я заподозрил, что виновата вторая причина.

— Это и правда невозможно.

— …Пожалуй. С точки зрения этики. Но законы я не изучал, так что на счет этого не знаю.

— Понятно, как плохо. Так я не могу тебе свою поджелудочную отдать, ха.

— Мне она не нужна.

— Ты не будешь ее есть?

— Ты умрешь именно из-за своей поджелудочной. Значит, там и находится самый большой фрагмент твоей души. А твоя душа кажется шумной.

— И правда. – Она весело рассмеялась. Она и при жизни была такой шумной, так что поджелудочная девушки, ставшей экспертом по душам, просто не могла не быть шумной. Простите, но я такое ни за что не съем.

По сравнению со мной она съела намного больше. Она пихала в себя мясо, рис и хорумон, пока не заявила: «Угх, больно». Я же остановился, когда мой живот выпятился до определенной степени, и остался доволен. Конечно, с самого начала я не заказывал больше, чем мог съесть, и не заставлял по глупости стол блюдами из дополнительного меню, как это сделала она.

После еды официант убрал множество пустых тарелок вместе со старомодной угольной печкой и, наконец, принес нам на десерт шербет. Девушка, заявлявшая: «Мне нехорошо» и «Живот болит», вернулась к жизни при виде холодного угощения. Она глотнула свежего воздуха, словно все ее жалобы были ложью, и снова расшумелась.

— А у тебя нет никаких ограничений по диете?

— Только самые основные. Но даже они стали результатом десятилетней эволюции медицины. Разве сила человечества не поражает? Мы можем страдать от болезни, но она никак не угрожает нашим повседневным занятиям. Пожалуй, подобный путь развития направлен на поиск лекарств, ха.

— Так и есть.

Я мало что знал о медицине, но то был один из редких случаев, когда я согласился с ее мнением. Я где-то слышал, что в нашем мире вместо того, излечивать серьезные заболевания, лечение сосредоточено на том, чтобы помочь с ними жить. Но сколько бы я об этом ни думал, то, что следовало развивать и дальше – это технология лечения, а не способа усмирить болезни. Однако, даже если мы и говорили так, то все равно знали, что сама по себе медицина развиваться не может. Для ее прогресса нужно было, чтобы студенты медицинских специальностей учились особенно усердно. Конечно, у нее не было времени ждать, когда это случится. А для меня не было смысла так делать.

— Что дальше?

— Ты о будущем? У меня его нет.

— Я не об этом. Эй, я уже думал об этом, но тебе не кажется, что такими шутками ты ставишь меня в трудное положение?

Она посмотрела на меня без выражения, затем начала хихикать. Выражения на ее лице менялись очень сильно. Мне не казалось, что она, как живое создание, так уж похожа на меня. Но, возможно, именно из-за наших отличий у нас и судьбы были разные.

— Не-а, я так только с тобой шучу. Большинство бы просто отстранились, так? Но ты удивителен. Ты нормально разговариваешь с одноклассницей, которая скоро умрет. Для меня подобное, наверное, было бы невозможно. Из-за того, что ты такой удивительный, я и могу говорить, что захочу.

— Ты меня переоцениваешь.

Совершенно.

— Но я так не думаю, поскольку Знающий-Секрет-Одноклассник-кун не делает передо мной грустного лица. Или, возможно, дома ты из-за меня плачешь?

— Не плачу.

— А стоило бы!

Я просто не мог плакать. Я бы не стал заниматься ничем настолько неподобающим. Грустно мне не было, и особенно не хотелось показывать перед ней свои эмоции. Она не выказывала печали, так что никому не следовало это делать вместо нее.

— Вернемся к нашему разговору, что дальше?

— Ах, тема сменилась! Ты собирался поплакать? Дальше я собираюсь купить веревку.

— Плакать я ни за что не стану. Веревку?

— О, так ты умеешь толкать мужественные речи, ха. Неужели пытаешься заставить мое сердце биться чаще? Ага, веревку. Для самоубийства.

— Кто станет подкатывать к той, кто скоро умрет? Для самоубийства?

— Была у меня мысль, что и самоубийство сойдет – убить себя до того, как это сделает болезнь. Но я уже не думаю, что пойду на суицид. Я просто покупаю веревку шалости ради. Кстати, Знающий-Секрет-Одноклассник-кун ужасен! Обида даже меня может довести до самоубийства.

— Шалости? Похоже, разговор о том, собираешь ли ты совершать самоубийство, весь смешался. Давай пока завершим эту беседу.

— И правда… так у тебя есть девушка?

— Не хочу слышать в подробностях, как ты собиралась это завершать, так что давай пока помолчим.

У нее был такой вид, словно она собиралась что-то сказать, так что я взял инициативу в свои руки и встал. Бланка заказа я нигде на столе не увидел, и потому подозвал официанта, чтобы попросить счет и дать знать, что мы готовы уходить. Хихикая, она сказала «пойдем» и тоже встала.

Видимо, она относилась к тем, кто не заканчивал никакие разговоры сожалениями. То была обнаруженная ею удобная черта. Я подумал, что отныне должен брать инициативу на себя.

Выйдя из заведения с якинику и держась за набитые животы, мы оказались на улице под солнечными лучами типичной для лета яркости. Я машинально прищурился.

— Отличная погода! Возможно, я умру в такой день. – Я понятия не имел, как реагировать на ее бормотание, но решил, что лучший способ ей противостоять – игнорировать. Точно так же нельзя было смотреть дикому зверю в глаза – вот какое чувство.

После небольшого обсуждения мы двинулись в сторону большого торгового центра, соединенного со станцией – даже если называть это обсуждением, как вы могли догадаться, говорила, в основном, она. Известный магазин товаров для дома в центре продавал различные вещи, включая подходящую для самоубийства веревку, которую она так хотела.

Хотя торговый центр, куда мы вскоре пришли, был переполнен людьми, в отделе с веревками никого не было. Конечно, выбирать веревку в такую хорошую погоду могли только торговцы, ковбои и умирающие девушки.

Под доносившиеся издалека голоса резвящихся вокруг детей, я сравнивал размеры гвоздей неподалеку от нее, пока она советовалась с молодым консультантом.

— Простите, я ищу веревку, пригодную для самоубийства, но не особо хочу получить внешние повреждения, так какой вид самый безопасный в этом плане?

Я явно расслышал вопрос, заданный повредившейся умом девушкой. Обернувшись, я увидел откровенно удивленное выражение консультанта, что слегка меня насмешило. Затем я понял, что она сыграла еще одну свою шутку, досаждая мне. Что-то безопасное, хоть и предназначенное для самоубийства – вот в чем заключалась ее шутка. И консультанта, и меня это застало врасплох и ошарашило, но я улыбнулся. По одному я вернул гвозди различного размера в соответствующие контейнеры, а потом подошел к консультанту и девушке, которая, как я понял по ее спине, смеялась.

— Простите. Ей мало жить осталось, и она слегка повредилась в уме.

Не знаю, убедила ли консультанта моя спасательная операция или он был просто сбит с толку, но он покинул нас и вернулся к работе.

— Аргх, я как раз хотела попросить консультанта показать мне товары. Не мешай мне. Неужели ты приревновал из-за наших с консультантом близких отношений?

— Если бы это можно было близкими отношениями назвать, то никто бы и не подумал жарить апельсины в кляре.

— Что это значит?

— Я сказал нечто бессмысленное, так что, пожалуйста, не спрашивай.

Хотя я и сказал это, думая, что она разозлится, в мгновение ока она, как обычно, зашлась в приступе излишнего хохота.

Эта девушка, почему-то пребывавшая в необычайно хорошем настроении, быстро схватила веревку и купила ее вместе с хозяйственной сумкой с милым принтом кота. Затем мы вышли из магазина товаров для дома, причем она напевала и крутила сумку с веревкой внутри. Насколько же весело ей было, когда, выходя из магазина, она привлекала внимание окружающих нас людей и порождала недоразумения?

— Знающий-Секрет-Одноклассник-кун, что дальше?

— Я просто хожу за тобой, так что особо никаких целей у меня нет.

— А, вот как? Тебе бы хотелось куда-нибудь сходить?

— Если уж выбирать, пожалуй, в книжный.

— Собираешься купить книгу?

— Не-а, мне нравится ходить в книжные даже без цели.

— Ооо, звучит как шведская пословица.

— Что ты имеешь в виду?

— Я сказала что-то бессмысленное, так что, пожалуйста, не слишком в это вдумывайся, ха-ха-ха.

Похоже, она и правда была в хорошем настроении. Я просто разозлился. Выражая противоположные эмоции, мы отправились в крупный книжный в том же торговом центре. Оказавшись на месте, я сразу отправился в отдел с новой литературой, не обращая на нее внимание. Она не пошла следом. Получив возможность побыть одному впервые за некоторое время, я с удовольствием принялся просматривать книги в мягкой обложке.

За любованием бесчисленными обложками книг и чтением бесчисленных прологов время пролетело незаметно. То было ощущение, скорее всего, знакомое любителям книг, но ведь не все люди разделяли одинаковый уровень любви к ним. Поэтому я ощутил укол вины, глянув на часы и обведя взглядом магазин, высматривая ее. Она с улыбкой листала журнал мод. Мне показалось удивительным, что она могла демонстрировать счастье, даже листая страницы. Я был на это неспособен.

Я подошел к ней, но не успел окликнуть, как она заметила меня и посмотрела в мою сторону. Я искренне извинился.

— Прости, я забыл о тебе.

— Как грубо! Но ладно, ничего страшного. Я ведь все время книгу читала. Знающий-Секрет-Одноклассник-кун, ты интересуешься модой?

— Не-а. Думаю, меня не особо волнует, что я ношу, если одежда простая и неприметная.

— Как знала, что ты так скажешь. А меня интересует. Когда поступлю в университет, буду пить, не просыхая – шучу, я ведь скоро умру. Но для людей сущность куда важнее внешности, ха.

— Похоже, ты идеально использовала слова, исказив смысл.

Я огляделся, не глядя ни на что конкретное. Мне подумалось, что ее замечание могло привлечь некоторое внимание. Но, похоже, рядом не было никого, заинтересовавшегося бы возмутительными словами старшеклассницы.

В книжном никто из нас ничего не купил. На самом деле, мы и потом ничего не купили. После книжного по ее прихоти мы зашли в приглянувшиеся ей магазин аксессуаров и магазин очков, но покинули оба с пустыми руками. В итоге, единственными ее покупками так и остались веревка и хозяйственная сумка.

Устав от ходьбы, по ее предложению мы зашли в сетевое кафе, филиалы которого встречались по всей стране. Там было людно, но, к счастью, мы смогли найти места. Пока она ждала, я пошел делать заказ. Она хотела кофе с молоком и льдом. Помимо этого на кассе я заказал и себе кофе со льдом, поставил все на поднос и вернулся к нашему столику. Если вам интересно, что она делала, пока ждала, то она строчила ручкой в «Записях о жизни с болезнью».

— Ах, спасибо. Сколько с меня?

— Ничего, ты все-таки платила за якинику.

— Я и правда заплатила потому, что хотела, так что все в порядке. Но, думаю, я позволю тебе меня угостить кофе.

Она радостно сунула в стакан соломинку и отпила кофе с молоком. Возможно, радоваться каждой мелочи, на самом деле, было ей в тягость. Я склонял перед ней голову за вечно жизнерадостный вид по любому поводу.

— Хе-хе, как думаешь, со стороны мы похожи на парочку?

— Даже если и похожи, в действительности это не так, и потому не важно.

— Уа-а, какой ты сухарь, ха.

— Если подумать, любая компания из двух человек разного пола может быть парой, а по одной внешности никто не догадается, что ты скоро умрешь. Важнее сущность, а не мнения остальных. Ты ведь тоже так говорила?

— Как и ожидалось от Знающего-Секрет-Одноклассника-куна, ха.

Поскольку она, смеясь, начала пить кофе с молоком, из ее стакана послышалось бульканье.

— Так у Знающего-Секрет-Одноклассника-куна была девушка?

— Ладно, перерыв окончен.

— Но ты ни одного глотка своего кофе не сделал.

Видимо, дважды один и тот же трюк не срабатывал. Я как раз собирался встать, когда она схватила мою руку. Мне хотелось не дать ей вонзить в меня свои ногти. Возможно, это была ее месть за то, что я ушел от темы в заведении с якинику. Не желая навлекать на себя ее гнев, я молча сел назад.

— И? Была?

— Кто знает.

— Кстати, мне кажется, словно я вообще ничего о тебе не знаю.

— Возможно, и так, ха. Я не особо люблю говорить о себе.

— Почему?

— Не хочу, чтобы разговоры о никому не интересных вещах вызывали у меня головокружение и излишнюю стыдливость.

— Почему ты решил, что это никому не интересно?

— Потому мне не интересны люди. Все мы одинаковы – все-таки, людей в принципе не интересует никто, кроме их самих. Конечно, есть и исключения. Даже мне слегка интересны люди вроде тебя, страдающие из-за особых обстоятельств. Поэтому меня не особо тянет говорить о том, что не принесет никому никакой пользы.

Я прямо выложил ей их – свои обычные мысли, которые казались мне, смотревшему на поверхность стола, аккуратно разложенными на столешнице. Эта теория тоже пылилась в глубине моего сердца. Потому, конечно, что мне не с кем было ее обсудить.

— Знаешь, мне интересно.

Я смахнул пыль со своей теории, учел задействованные обстоятельства и воспоминания и обнаружил, что не могу понять ее слова. Наконец, я снова поднял взгляд, встретив удивившую меня картину. Ее яркое выражение передавало одно чувство. Даже я, незнающий других людей, видел, как усердно она старается сдержать гнев.

— В чем дело?

— Я же говорю, ты мне интересен. Я бы не позвала кого-то веселиться, если бы не интересовалась им. Так что не выставляй меня дурой.

— Временами я сомневаюсь, не дура ли ты, но, ладно, я не выставляю тебя дурой.

— Возможно, ты и прав, но мне обидно!

— Аах, ясно… Прости. – Не понимая смысла ее слов, я просто извинился. То был единственный эффективный метод общения с разгневанными людьми, и я был готов к нему прибегнуть. И, конечно, как у любого обозлившегося человека, ее выражение начало смягчаться, хотя щеки оставались надутыми.

— Если ответишь нормально, я тебя прощу.

— …Ничего веселого ты не услышишь.

— Просто скажи, мне же интересно.

Незаметно для меня краешек ее губ изогнулся вверх. Мне не хотелось с ней спорить, у меня не было выхода, и я был конформистом, но жалким себя не считал. Я просто был тростниковым плотом.

— Но не думаю, что смогу оправдать твои ожидания.

— Ничего, ничего… итак, твой ответ?

— Наверное, примерно с начальной школы у меня нет никаких воспоминаний о друзьях.

— …Потеря памяти?

— …Возможно, ты и правда дура.

Хотя я сильно сомневался в этом, возможно, шансы получить неизлечимое заболевание в ее возрасте были ниже, чем заработать амнезию, что могло бы послужить некоторым оправданием ее замечанию. Намереваясь взять назад предыдущее заявление, я объяснил ей, у которой все было на лице написано:

— Это значит, что у меня не было друзей. Поэтому кого-то, вроде девушки, о которой ты спрашиваешь – конечно, у меня ее никогда не было.

— Так у тебя нииииикогда друзей не было? Не только сейчас?

— Ага, люди меня не интересуют, так что и я никого не интересую. Проще, когда некого терять.

— Но тебе разве никогда не хотелось иметь друзей?

— Сомневаюсь. С ними, может, и весело, но, по-моему, пределы новеллы приятнее реального мира.

— Так вот почему ты вечно читаешь.

— Пожалуй. На этом и завершается наш неинтересный разговор обо мне. Я спрашиваю только из правил этикета, но что насчет тебя? Если у тебя есть парень, лучше бы ты с ним провела время, а не со мной.

— Он у меня был, но мы недавно расстались. – Она сказала это без всякого намека на грусть.

— Потому что ты скоро умрешь?

— Не-а. Я никак не могла сказать такое своему парню. Я ведь даже друзьям не говорила.

Тогда почему она в тот раз открыто мне призналась? Мне было все равно, и я не спросил. Как обычно.

— Он, ну, ах, ты его знаешь. Он ведь в нашем классе. Хотя ты, наверное, его не вспомнишь, даже если я имя назову, у-ха-ха. С ним, эм, здорово дружить, но не здорово встречаться.

— Так и такие люди бывают. – Я, у которого и друзей-то не было, не знал этого.

— Ага, бывают. Поэтому я с ним рассталась. Было бы здорово, если бы боги с самого начала вешали на всех ярлыки. Вроде того, что с этим человеком только дружить хорошо, а этот и на роль пары подходит.

— Пожалуй, так мне бы было легче. Но, кажется, для таких как ты сложность человеческих отношений и делает их интересными.

Мое мнение вызвало у нее взрыв сердечного смеха.

— Все, как ты и сказал, ха! Угу, пожалуй, я соглашусь с тобой, и потому заберу назад свои недавние слова о ярлыках. Похоже, ты и правда меня понимаешь.

— …

Я собирался это опровергнуть, но остановился. Я подумал, что, возможно, это правда. Поэтому мне в голову и пришла причина. Я понимал ее.

— …Наверное, дело в том, что мы – противоположности.

— Противоположности?

— Ты – моя противоположность, и, возможно, поэтому думаешь о том, что мне в голову не приходит.

— Ты сказал нечто слегка запутанное, ха, это влияние твоих повестей?

— Пожалуй.

На самом деле, у нас не было никакой необходимости или замысла связываться друг с другом – мы словно стояли на противоположных концах.

Еще пару месяцев назад единственными нашими точками соприкосновения была учеба в одном классе и то, что ее громкий смех периодически врывался мне в уши. Он и правда был слишком громким, так что хотя люди меня и не интересовали, ее имя я вспомнил сразу, увидев ее в больнице. То, что оно застряло у меня голове – наверное, дело в том, что мы были противоположностями.

Потягивая свой кофе с молоком, она жизнерадостно говорила: «вкусно!», и делилась прочими впечатлениями о напитке. Я быстро выпил свой оставшийся черный кофе.

— Ах, возможно, мы и правда противоположности, ха… когда мы ели якинику, ты налегал на каруби и розу. Хотя с виду ты и собирался приступить к хорумону.

— Он был вкуснее, чем я ожидал, но все-таки вкус обычного мяса намного лучше. Разве охотное поглощение требухи живых существ не напоминает дьявольские деяния? Добавлять в кофе тонны молока и сахара тоже в духе дьявола. Поскольку кофе сам по себе идеален.

— Похоже, у нас с тобой разные предпочтения в еде, ха.

— А я вот не думаю, что дело ограничивается едой.

Мы просидели в кафе около часа. Все это время мы говорили об очень банальных вещах. Жизнь, смерть, болезни или наше будущее – ничего из этого мы не обсуждали. Вместо этого наш разговор, в основном, крутился вокруг ее рассказов о наших одноклассниках. Я пытался ими заинтересоваться, но, по большому счету, ее старания были тщетны.

Сказать, что меня интересовали дурацкие похождения и истории чистой любви наших одноклассников, было все равно, что заявить, будто мне не только скучные истории известны. Должно быть, она заметила мои чувства, поскольку скрывать свою скуку я не умел. И все же, выражения лица этой девушки, говорившей изо всех сил, немного заинтересовали меня. Хотя я бы не стал тратить ни время, ни усилия.

Пора было идти по домам, когда подобное настроение, непонятно кем заданное, начало укрепляться, я задал интересовавший меня вопрос.

— Кстати, что ты собираешься делать с веревкой? Не самоубийство же совершать, верно? Хотя ты и говорила, что это шалости ради.

— Я замышляю одну шалость, но даже при этом не смогу увидеть ее исход, так что, Знающий-Секрет-Одноклассник-кун, вместо меня посмотришь. Видишь ли, я упомяну веревку в «Записях о жизни с болезнью», а затем нашедшие веревку люди ошибочно посчитают, что я совсем отчаялась и покончила с собой. Вот что за шалость.

— Какая безвкусица.

— Ничего, ничего – я четко напишу, что в действительности это ложь. Лучше протянуть им руку после падения, верно?

— Не думаю, что это кого-то обрадует, но, возможно, лучше так, чем ничего?

Я был растерян, но посчитал забавным ход ее мыслей, ожидаемо далекий от моего. Меня бы на ее месте не волновала реакция людей после моей смерти.

Из кафе мы отправились на станцию, кое-как сумели сесть на поезд несмотря на огромную толпу и, стоя, доехали до нашего городка после короткого разговора.

Поскольку на станцию мы оба приехали на велосипедах, то отправились за ними на бесплатную стоянку, и пройдя примерно до нашей школы, распрощались. Она сказала «До завтра». Поскольку у библиотечного комитета на следующий день не было дел, мне, вероятно, не довелось бы с ней поговорить, но я все равно просто ответил «ага».

Домой я шел обычной дорогой – мне было интересно, сколько еще раз я пройду здесь. Ха? До вчерашнего дня страх смерти и исчезновения бушевал в моем сердце, но теперь он немного успокоился. Возможно, из-за того, что девушка, с которой я сегодня встретился, казалась такой далекой от смерти, мое ощущение реальности, в которой я однажды умру, притупилось.

В тот день я начал совсем немного сомневаться, что она умрет.

Я дошел до дома, почитал книгу, съел приготовленный моей мамой ужин, помылся, выпил на кухне ячменного чая, поприветствовал вернувшегося домой отца и, возвращаясь в свою комнату с мыслями о прочтении еще одной книги, получил на мобильник сообщение. В принципе, я не использовал телефон для переписки, и новое уведомление о сообщении показалось мне странным. Открыв мобильник, я узнал, что сообщение пришло от нее. Я подумал и вспомнил, что в рамках обмена контактами между членами библиотечного комитета я обменялся с ней электронными адресами.

Я лег на кровать и открыл сообщение. Его содержание было следующим:

«Спасибо за усердную работу! Я попробовала тебе написать – дошло? Спасибо, что погулял со мной сегодня [знак мира] Мне было так весело! [смайлик] Я буду очень рада, если ты снова со мной погуляешь [смайлик] Пока не умру, давай и дальше хорошо ладить! Ладно, спокойной ночи! [смайлик] До завтра!».

Первым делом я вспомнил, что забыл о возвращении ей денег за якинику. Даже если завтра сделать это было невозможно, чтобы не забыть, я сделал пометку в записной книжке телефона. Я перечитал сообщение, думая о простом ответе.

Хорошо ладить, ха.

Обычно я не смог бы оторвать взгляда от «пока я не умру» – ее фирменной шутки – но следующая часть меня заинтересовала больше.

Понятно, так мы хорошо ладим.

Я попробовал подумать обо всех сегодняшних событиях и понял, что, вероятно, мы и правда хорошо ладили.

Я собрался было написать ей все, что неожиданно пришло мне в голову, но остановился. Мне показалось, что она будет разочарована, расскажи я ей.

Я тоже сегодня немного повеселился.

Я отправил ей в сообщении то, что скрывалось в глубине моего сердца – слова «до завтра».

Лежа на кровати, я листал книгу. Девушка на том конце – мне было интересно, что она делала.

[1] Жареные на гриле продукты. В ресторанах, специализирующихся на якинику, гостям приносят сырые ингредиенты, которые затем те самостоятельно обжаривают на встроенном в стол небольшом гриле.