Я хочу съесть твою поджелудочную (Новелла) - 7 Глава

Она сообщила мне о продлении ее госпитализации с неожиданным равнодушием. Хотя я и волновался, похоже, сама пациентка этого ожидала, так что мне немного полегчало. Я признавался в этом только в душе, но я был сам не свой от тревоги.

Во вторник после дополнительных занятий я пошел ее навестить. Дополнительные занятия уже должны были скоро закончиться.

— Осталось немногим больше половины летних каникул, ха! – Она сказала только это тоном, который мог считаться страдальческим. Словно пыталась убедить меня, что лишь об этом стоило жалеть.

На улице сияло солнце. Больничный кондиционер усердно трудился, словно защищавший нас от солнечных лучей щит, но мне почему-то было тревожно.

— С Кеко все обошлось?

— Аах, да. Мне кажется, что ее взгляд стал пронзительнее, чем на прошлой неделе, но, возможно, твои уговоры сработали как транквилизатор, и она еще не набросилась на меня.

— Прекрати говорить о моей лучшей подруге так, словно она зверь какой.

— Должны быть, эти глаза еще не смотрели на тебя сердито. Так она притворяется кошкой, ха. Значит, зверь из кошачьих – может, лев.

Я не говорил с ней об инциденте в книжном на прошлой неделе.

Я переложил в миску принесенные мной в качестве гостинца консервированные персики и принялся за еду вместе с ней. Так или иначе, сладость сиропа принесла воспоминания о временах начальной школы.

Поедая ненормально желтые персики, она смотрела в окно.

— Почему ты пришел в больницу, когда стоит такая погода? Тебе стоит в какие-нибудь вышибалы играть на улице.

— Прежде всего, сюда позвала меня ты. Во-вторых, я не играл в игры вроде вышибал с начальной школы. И в-третьих, мне больше не с кем играть. Учтя три вышеупомянутых пункта, пожалуйста, выбери, что мне стоит делать.

— И то, и то.

— Жадина, ха – тогда я позволю тебе съесть последний персик.

С детской улыбкой она воткнула в персик вилку и запихнула его в рот целиком. Я отнес тарелку и банку на раковину в углу палаты. Похоже, по установленной системе медсестры все убирали, если оставить там. Они даже приносили сюда еду – если бы не ее болезнь, палата и правда напоминала бы номер люкс.

В комплект номера люкс входили мои уроки без дополнительной оплаты. Сегодня она тоже, хотя и считала это хлопотным, серьезно вела записи. Я как-то спросил ее о необходимости ее занятий. Она ведь не будет экзамены сдавать. Она ответила, что если ее оценки снизятся, окружающие начнут думать, что что-то не так. Я понял и осознал, почему никогда не испытывал особой нужды учиться, независимо от ситуации.

Сегодня ее магическое представление было отложено. Она сказала, что разучивать новые номера все-таки было невозможно. И что она готовила козырь в рукаве, и мне стоит подготовиться, и…

— Буду ждать, вытянув шею.

— И как ты собираешься шею вытягивать? То есть, хочешь, чтобы кто-то тебя за голову потянул?

— Так ты настолько поглупела, что даже фигуру речи не понимаешь? Теперь у тебя и в голове вирус, ха, какой ужас.

— Тот, кто называет других глупыми, сам дурак!

— Так я ошибся, ха – я сказал, что виновата болезнь, но это была не болезнь.

— Никакой ошибки, просто умри! Я ведь тоже умру.

— Не могла бы ты не использовать замешательство, чтобы на меня проклятье накладывать?

То был обычный шутливый разговор. Меня радовала возможность вести такие вот бессмысленные беседы. Потому что подобная атмосфера, позволявшая подшучивать друг над другом, стала доказательством неизменной повседневности.

Как и ожидалось, мне – испытавшему облегчение от такой ерунды – вероятно, не хватало того, что называется жизненным опытом.

Она начала что-то писать в «Записях о жизни с болезнью», и по той или иной причине я перевел взгляд на угол палаты. Я задумался, стала ли комната такой блеклой из-за привязанности и накопленных болезней прежних пациентов.

— У ????-куна есть планы на летние каникулы?

Я как раз снова поворачивался к ней, когда прозвучало мое имя, и потому мой взгляд вернулся к ней раньше, чем я ожидал.

— Пожалуй, только визиты сюда и чтение дома. А еще домашнее задание.

— И все? Тебе стоит заняться чем-нибудь, все-таки, летние каникулы же. Может, отправишься вместо меня в поездку с Кеко?

— Я не обладаю нужными навыками, чтобы в клетку со львом заходить. И ты разве не собиралась в поездку с Кеко-сан?

— Но-о-о это вроде как невозможно. Мое пребывание в больнице продлилось, а она тоже занята в клубе. – Она тоскливо улыбнулась. – Зна-а-аешь, хотела бы я в еще одно путешествие съездить.

…А?

От ее мрачных слов у меня на миг перехватило дыхание.

В этот миг я увидел заползавшую в комнату черную дымку. Я почувствовал, как нечто мерзкое, дремавшее в глубине моего сердца, поднимается по моей глотке. Я поспешил глотнуть чая из пластиковой бутылки, борясь с желанием выплюнуть его наружу. Что это сейчас было?

Я обдумал ее слова. Так же, как детектив в новелле поступил бы с фразой важного персонажа.

Наверное, виновато было мое озадаченное выражение. Она стерла свою кривую улыбку и склонила голову набок.

Сбит с толку здесь был я.

Так почему она это делала?

Стоило мне это осознать, как слова слетели с моего языка.

— Ты что, сейчас сказала, что больше не сможешь отправиться в путешествие?

У нее был такой вид, словно ее застали врасплох. Она напоминала голубя, подстреленного из игрушечного ружья.

— …Я так сказала?

— Да.

— Ясно – пожалуй, даже у меня такие мысли появляются, ха-а.

— Эй…

Мне было интересно, какое у меня выражение. Тревога, укрывшаяся в глубинах моего сердца после моего последнего визита, раздулась и угрожала вырваться из моего рта. В отчаянии я попытался закрыть рот руками – но мой язык зашевелился раньше рук.

— Ты ведь не умрешь, верно?

— А? Но я умру. Мы все умрем, я и ты в том числе.

— Я не об этом!

— Если ты говоришь о том, что случится, когда откажет моя поджелудочная, ну, конечно, я умру.

— Я не об этом! – Хлопнув ладонями по углу кровати, я машинально подскочил на ноги. Стул, на котором я сидел, опрокинулся, заполнив палату неприятным металлическим лязгом. Мои глаза были неотрывно прикованы к ее глазам. На этот раз, на ее лице, без сомнения, читался шок. Даже я сам был шокирован. Зачем я это сейчас сделал?

Я напряг свое пересохшее горло, выдавливая последние доступные мне крупицы голоса.

— Ты ведь еще не собираешься умирать, верно?

Замершая в шоке девушка не ответила, и палату заполнило молчание. Испугавшись молчания, я продолжил говорить.

— Ты уже некоторое время ведешь себя странно.

— …

— Ты что-то скрываешь, да? Это очевидно, знаешь ли. Играешь в «правду или действие» и внезапно меня обнимаешь. А когда я спросил, в чем дело, ты странно отреагировала. Ты сделала такую странную паузу – ты считала, что мне это не покажется необычным? Хотя и дошло до такого, я просто волнуюсь о тебе, потому что ты страдаешь от серьезного заболевания.

Я все трещал и трещал, говоря так быстро, что не мог вспомнить, что сказал. Закончив, я запыхался. Но была и другая причина, почему я не перевел дыхание. Я был озадачен. Ею, которая что-то скрывала, и собой, решившим вмешаться в ее дела.

Глядя на девушку, сидевшую с выражением полнейшего шока, я – руководствуясь принципом, по которому стоило успокоиться, если кто-то расстроен сильнее – немного взял себя в руки и вернулся на стул. Мои руки медленно ослабили хватку на простынях.

Я посмотрел на ее лицо. Ее глаза были широко распахнуты, а губы плотно сжаты. Возможно, она сбежит и снова попробует все скрыть. Я не знал, что буду делать, если дойдет до этого. Я не знал, хватит ли смелости расспрашивать ее дальше. И я не знал, будет ли в этом какой-то смысл, если хватит.

Что же… я хотел сделать?

Ответ нарушил цепочку моих мыслей.

Обычно она быстро перешла бы к водовороту различных выражений. Поэтому я ожидал, что ее растерянность вскоре уступит место другому оживленному выражению. Но я ошибся.

На этот раз ее лицо очень медленно изменилось в цвете. Уголки ее сжатых губ поднялись вверх со скоростью улитки. Ее распахнутые глаза медленно прищурились, словно занавес, отмечавший конец представления. Ее щеки – замершие в шоке – начали оттаивать, натягиваясь.

Она выдала улыбку, которую я никогда не смог бы повторить, даже если бы всю жизнь потратил на попытки.

— Сказать тебе? О том, что случилось.

— …Пожалуйста.

Я волновался, словно ребенок, которого сейчас отругают.

Она открыла свой большой рот и ответила с блаженным выражением:

— Совсем ни-че-го. Я просто думала о тебе.

— Обо мне?

— Ага, о тебе. Видишь ли, мы и правда сыграли в «правду или действие», потому что мне хотелось задать банальный вопрос. На самом деле, я думала, как было бы здорово лучше с тобой поладить.

— …Правда? – спросил я с нотками сомнения в голосе.

— Правда. Все-таки, я бы не стала тебе врать.

Возможно, эта была лесть, но я все равно не смог сдержать облегчения. Мои плечи сразу расслабились, растеряв всю силу. Я знал, что веду себя доверчиво, но решил поверить ей.

— И-хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи.

— …В чем дело?

— Ни в чем, просто подумала, что сейчас я очень счастлива. Я даже умереть могу.

— Это плохо.

— Ты хочешь, чтобы я продолжала жить?

— …Да.

— И-хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи. – Не отрывая взгляда от моего лица, она смеялась, ненормально счастливая. – О-го, я и представить не могла, что так сильно буду тебе нужна. Это великое счастье для меня как человека, оказаться первой, кто нужен тебе, затворнику.

— Да кто здесь затворник?

Вот и все, что я сумел ответить; моя голова словно угрожала лопнуть от смущения. Моя забота о ней относилась к тому, что я не хотел терять, к тому, в чем, возможно, нуждался. Но хоть это и была правда, смущение от озвучивания моих мыслей превосходило простое прокручивание их в голове. Казалось, словно вся кровь в моем теле ударила в голову. Я чувствовал себя почти при смерти. Кое-как я заставил себя глубоко вдохнуть и выпустить из своего тела жар.

Она продолжала с неизменной улыбкой в ритме, намекавшем, что она совершенно не собирается дать мне передохнуть и оправиться.

— Из-за того, что я странно себя вела, ты решил, что я скоро умру? Не сказав тебе.

— …Верно, все-таки, твое пребывание в больнице внезапно продлили.

Она громко засмеялась, трясясь так сильно, что я подумал, не вылетит ли идущая от ее руки трубка. Я против воли обиделся, будучи объектом такого задорного смеха.

— Сама виновата, что твои слова так легко можно неверно понять.

— Но я же говорила! Время еще есть! Иначе я не стала бы заниматься вещами вроде разучивания трюков, знаешь ли. Но что касается твоих недавних слов, интересно, почему тебя побеспокоила небольшая пауза в моих словах. Думаю, ты прочитал сли-ишком много книг.

Договорив, она снова рассмеялась.

— Не волнуйся, я нормально скажу тебе, когда мне придет время умереть.

А потом она в очередной раз рассмеялась. То, что надо мной так много смеялись, привело и меня в странное расположение духа. Казалось, словно я совершил роковую ошибку и теперь расплачиваюсь за нее.

— Обязательно съешь мою поджелудочную, когда я умру.

— Возможно ли, что ты не умрешь, если удалить больные органы? Мне ее тогда прямо сейчас съесть?

— А ты хочешь, чтобы я жила?

— Очень.

В моем случае, я был рад, что отношусь к людям, чьи честные слова напоминают шутки. Потому что, если бы действительно, действительно искренние чувства дошли бы до адресата, я, пренебрегавший общением с людьми, настолько смутился бы, что никогда больше не смел бы попадаться на глаза.

Я не знал, как она это восприняла, но она игриво произнесла: «Ура, я так рада», и протянула ко мне обе руки. Лицо веселой девушки придавало всему этому вид шутки.

— Ты разве в последнее время не пристрастился к теплу чужих тел? – Произнесенные ею между смешками слова подразумевались как шутка. Поэтому я решил ответить своей обратной шуткой – воспринять ее слова серьезно.

Я встал, подошел к ней и впервые шутливо обхватил руками ее спину. «Йуху-у-у» – снова произнесла она в шутливой манере, обвивая меня руками. Было бы наивно спрашивать, заключен ли в этом какой-то смысл. Не стоит искать логики в шутке.

Какое-то время мы стояли в такой позе, пока до меня не дошло, что что-то не так.

— Хм, пожалуй, сегодня Кеко-сан в такой момент не зайдет, ха.

— У нее занятия в клубе. Кстати, что ты думаешь о Кеко?

— Пожалуй, считаю демоном, пытающимся помещать нашей дружбе.

Мы засмеялись, и я воспользовался возможностью отпустить ее тело, но она отпустила меня только после того, как еще раз крепко сжала мою спину. Мы отстранились и, до последнего говоря в шутливом тоне, засмеялись с красными лицами.

— Кстати, о смерти, знаешь. – Она снова подняла эту тему, когда мы оба успокоились.

— Пожалуй, мы это никогда раньше не обсуждали, ха.

— В последнее время я подумываю начать писать завещание.

— А не слишком рано? Как я и думал, ты врала, что у тебя еще осталось время?

— Не в этом дело, понимаешь, я собираюсь переписывать и править его много раз, поскольку хочу, чтобы вышло аккуратно. Поэтому я собираюсь приступить к его написанию.

— В таком случае, пожалуй, можно. Поскольку на редактуру новеллы уходит больше времени, чем на написание.

— Видишь, так что я права. Готовься читать мое законченное завещание после моей смерти.

— Буду ждать.

— То есть, ты хочешь, чтобы я быстрее умерла? Какой ужас. Так я говорю, но раз я нужна тебе, ты ведь не хочешь моей смерти, ха-ха.

Она усмехалась, но поскольку я почти достиг своего эмоционального предела, то перестал активно кивать головой. Хотя я и хмурился с холодным взглядом, она продолжала бесстрашно улыбаться. Возможно, это был симптом очередного состояния.

— Точно, раз я заставила тебя зря волноваться, в качестве извинения позволю стать первым, с кем я пойду развлекаться после выписки.

— Для извинения как-то заносчиво.

— Не хочешь?

— Не то, чтобы не хочу.

— У ????-куна и правда такая сторона есть, ха.

Я не знал, о какой стороне она говорит, но вроде как понял сам, и потому не стал ее расспрашивать.

— В день моей выписки я сначала отправлюсь домой, но потом я свободна, значит, встретимся днем.

— Что будем делать?

— Хм-м, чем же нам заняться – ты ведь еще зайдешь пару раз перед моей выпиской? Давай обдумаем.

Так я и согласился. За следующие две недели до ее выписки план – который она решила к моему неудовольствию назвать «дата готовности» – превратился в поход на пляж, то, что она надеялась сделать. К тому же, мы должны были зайти в какое-нибудь кафе, чтобы она исполнила фокус, который разучивала.

На самом деле, когда я обещал встретиться с ней после выписки, то волновался, что до того момента случится нечто очень серьезное. Но после этого дни протекали без всяких происшествий. Только на этот раз я решил, что, возможно, она была права – я читал слишком много книг.

За эти две недели закончились дополнительные занятия, и мы ушли на летние каникулы. Я навестил ее четыре раза. Во время первого визита я столкнулся с Лучшей-Подругой-сан. Во время второго мы смеялись так, что ее кровать тряслась. Во время третьего она закатила истерику, когда мне пора было уходить. Во время четвертого я обвил руками ее спину. Ни одного привычного для меня события.

Мы много шутили, много смеялись, много подкалывали друг друга и оказывали друг другу много уважения. Меня шокировало – как внутреннего наблюдателя – насколько я полюбил время, которое мы проводили, словно младшеклассники. Что вообще произошло?

Скажу это для себя, вспоминающего нынешнее время. Я был рад общаться с человеком. Со мной это случилось впервые после рождения – быть вместе с кем-то, ни разу не пожелав остаться в одиночестве.

С самым сентиментальным в мире отношением к человеческому общению, мои две недели пролетели у нее в палате. То было всего четыре дня, но из этих четырех дней состояли все мои две недели.

Поскольку дней было всего четыре, день ее выписки наступил очень скоро.

В день ее выписки я встал рано утром. Я по жизни был жаворонком – я вставал рано и в дождь, и в солнце, независимо от того, были ли у меня планы на день. Сегодня же небо было ясным, а планы у меня были. Открыв окно, я почти увидел, как утренний ветерок выгоняет застоявшийся воздух из моей комнаты. Утро выдалось хорошим.

Я умылся внизу и пошел в гостиную, где как раз собирался уходить мой отец. Я сказал ему пару благодарственных слов, и, потрепав меня с улыбкой по голове, он вышел из дома. Он был энергичным круглый год. Мне всегда казалось странным, что у такого отца мог быть ребенок вроде меня.

Мой завтрак уже ждал меня, когда я подошел к обеденному столу. Поблагодарив маму за еду, я сел и произнес еще раз «спасибо за еду», прежде чем приняться за суп мисо. Я очень любил мисо-суп, который готовила моя мама.

Пока я наслаждался ее готовкой, моя мама – закончившая мыть посуду – села передо мной и начала пить из своей кружки горячий кофе.

— Эй, ты.

В настоящее время, единственными, кто так бесцеремонно называл меня «ты», были моя мать и Лучшая-Подруга-сан.

— Да?

— Так ты себе девушку нашел, ха.

— …Чего?

Да что она такое говорит с утра пораньше?

— Значит, ты нашел девушку, которая тебе нравится, ха. В любом случае, приведи ее в следующий раз.

— Ты ошибаешься, так что приводить некого.

— Хмм, а я была так уверена.

Мне было интересно, почему всплыла такая тема, но, возможно, просто сработала ее родительская интуиция. Пусть она и пришла к некоему возмутительному заключению.

— Так это просто обычный друг, ха.

Это тоже было неверно.

— Неважно, кто именно. Я рада, что впервые появился тот, кто нормально к тебе присматривается.

А?

— Ты что, и правда считал, что я не вижу, когда ты врешь? Не надо недооценивать матерей.

Я благодарно всмотрелся в лицо женщины, которую больше не мог недооценивать. Моя мама, чьи глаза – что совсем не похоже на меня – несли мощный свет, казалась очень счастливой. В самом деле, как унизительно. Уголки моих губ против воли поднялись. Мама продолжала смотреть телевизор, попивая кофе.

Поскольку мои планы с девушкой были намечены на обед, утро я провел за чтением. Очередь одолженного у нее «Маленького принца» еще не настала. Я лежал на кровати, читая купленный немного ранее детектив.

Время пролетело быстро, и перед полуднем я переоделся в простую одежду и вышел из дома. Поскольку мне хотелось зайти в книжный, на станции я оказался куда раньше запланированного и заглянул в крупный книжный магазин по соседству.

Побродив немного, я купил книгу и отправился в кафе, где мы договорились встретиться. Оно находилось неподалеку от станции, а поскольку стоял будний день, внутри оказалось относительно пусто. Я заказал кофе со льдом и сел на место у окна. До запланированной встречи оставалось еще около часа.

В заведении работал кондиционер, но летняя жара все равно впилась в мое тело. Глотнув холодного кофе, я испытал приятное ощущение – словно кофе циркулировал по моему телу. Но будь это и правда так, я бы уже умер, так что это было полностью мое воображение.

Подкрепив силы с помощью кондиционера и кофе и избавившись от пота, я услышал бурчание своего желудка. Ведя здоровый образ жизни, я испытывал чувство голода точно с наступлением полудня. На миг в моей голове мелькнула мысль что-нибудь съесть, но я сдержался, поскольку обещал пообедать с девушкой. Было бы неприятно оказаться в очередном кафе со шведским столом, когда я только что утолил голод здесь. Все-таки у нее были подобные привычки.

Вспомнив два дня подряд, когда я невольно обедал с ней, я улыбнулся. Так с тех времен прошло больше месяца, ха.

Я решил тихо ждать девушку. Я выложил на стол недавно купленную книгу.

Само собой, я собирался ее почитать, но неожиданно мой взгляд обратился на улицу. Я не понимал, почему. Если бы мне пришлось назвать причину, я бы лишь смог сказать, что сделал это случайно. Такая причина была не в моем духе и напоминала беспечную натуру девушки.

Под жгучим солнцем разнообразные люди ходили туда-сюда. Мужчине в костюме с виду было особенно жарко. Мне стало интересно, почему он не снимет свой костюм. Девушка в майке на бретельках легкими шагами шла к станции. Наверное, у нее запланировано какое-то веселье. Парень и девушка возраста старшей школы, держащиеся за руки. Они были одной из этих парочек. Мать, везущая своего ребенка в коляске…

Мысль об этом меня ошарашила.

Эти люди, шагавшие за окном, очевидно, всю жизнь не имели ко мне никакого отношения – без тени сомнения, они были незнакомцами.

Я задумался, почему думаю о них, хотя они и чужие мне. Раньше подобного бы не случилось.

Мне всегда казалось, что меня не интересуют окружающие люди. Нет, неверно. Я решил не интересоваться ими. Такой я…

В итоге, я машинально засмеялся себе под нос. Ясно, так я настолько изменился, ха. Это было забавно, вот я и рассмеялся.

В мыслях всплыло лицо девушки, с которой мы встречались сегодня.

Меня изменили. Без всяких сомнений, меня изменили.

В день нашей с ней встречи моя человеческая натура, моя повседневная жизнь и мои взгляды на жизнь и смерть стали переменчивы.

Аах, верно, спроси я ее, она бы, наверное, сказала, что всеми сделанными мною до сих пор выборами я выбрал измениться.

Я выбрал подобрать ту оставленную книгу.

Я выбрал открыть книгу.

Я выбрал заговорить с ней.

Я выбрал обучить ее работе библиотечного комитета.

Я выбрал согласиться на ее приглашение. Я выбрал поесть с ней.

Я выбрал идти рядом с ней. Я выбрал отправиться с ней в поездку.

Я выбрал поехать туда, куда ей захочется. Я выбрал спать с ней в одной комнате.

Я выбрал правду. Я выбрал действие.

Я выбрал спать с ней на одной кровати.

Я выбрал помочь ей доесть остатки ее завтрака. Я выбрал посмотреть вместе с ней уличное  представление.

Я выбрал предложить ей фокусы.

Я выбрал купить для нее Ультрамена. Я выбрал и купил сувенир.

Я выбрал ответить, что поездка была веселой.

Я выбрал придти к ней домой.

Я выбрал игру в сеги. Я выбрал влезть перед ней.

Я выбрал повалить ее. Я выбрал ранить парня, бывшего нашим старостой.

Я выбрал позволить ему ранить меня. Я выбрал примирение с девушкой.

Я выбрал визит к девушке. Я выбрал подарки, которые принес.

Я выбрал обучать девушку. Я выбрал уйти домой.

Я выбрал побег от Лучшей-Подруги-сан. Я выбрал посмотреть на ее фокусы.

Я выбрал сыграть в «правду или действие». Я выбрал вопрос, который задал.

Я выбрал не уклоняться от ее рук. Я выбрал требовать у нее ответы.

Я выбрал смех вместе с ней. Я выбрал обнять ее.

Сколько бы раз мне ни пришлось это делать, я выбрал бы то же самое.

Сделав, несомненно, добровольный выбор, хотя мне стоило выбрать другие варианты, я оказался здесь. Отличный от себя прошлого, я был здесь.

Понятно, теперь я понял.

Никто, даже я, не был настоящим тростниковым плотом. Оказаться унесенным прочь или нет – это мы выбирали.

Той, кто научил меня этому, без сомнения, была она. Девушка, которая должна была скоро умереть, но все равно продолжала смотреть в будущее больше кого бы то ни было и сделала жизнь своей собственной. Девушка, любившая мир, любившая людей и любившая себя.

Меня снова посетила эта мысль.

Я… тебя.

В моем кармане завибрировал мобильник.

«Только что домой зашла! Возможно, я слегка опоздаю (потеет). Все-таки, ради тебя я надеваю кое-что милое (лол)».

Я прочитал ее сообщение и ответил после недолгих раздумий.

«Поздравляю с выпиской. Я как раз думал о тебе».

Ответ на мое шутливое сообщение пришел сразу же.

«Да ты говоришь непривычно приятные вещи! В чем дело, заболел? (подмигивающий смайлик)».

Я ответил после паузы.

«Но в отличие от тебя мое тело здорово».

«Какой ужас! Ты меня обидел! В качестве наказания, с тебя комплимент!».

«Ничего в голову не приходит – интересно, это со мной что-то не так или с тобой?».

«С тобой, 100%. Давай, переходи к делу».

Я положил телефон на стол, скрестил руки и задумался. Комплимент для нее. Нечто в ней, что я мог похвалить – таких вещей была целая куча. Так много, что память моего мобильника не вместила бы все.

Встретив ее, я узнал очень многое. Она научила меня ранее неизвестным мне вещам.

Такая вот переписка была одной из этих вещей. Поскольку я впервые познал радость общения с людьми, я выбирал слова, которые вытянули бы из нее интересные ответы.

Прежде всего, удивительным в ней было ее мощное личное обаяние, которое казалось никак не связанным с продолжительностью ее жизни. Конечно, она всегда такой была. Конечно, мысли формировались постепенно, а слова постепенно становились все разнообразнее, но основа для них, пожалуй, не имела никакого отношения к тому, умрет она через год или нет.

Она, такая как есть, была удивительна. И мне подумалось, что это действительно поразительно.

Я признаюсь, что каждый раз, учась чему-то, считал ее удивительной. Человек, бывший моей полной противоположностью. Вещи, которые не мог сделать трусливый я, державший все в себе – она была человеком, способным как ни в чем не бывало говорить и делать их.

Я взял в руки свой телефон.

Ты и правда удивительный человек.

Я всегда так думал. Но никогда не мог подобрать правильных слов.

Однако, затем я понял.

Затем она научила меня, что значит жить.

Мое сердце было заполнено этой девушкой.

Я… тебя.

«Я и правда хотел бы стать тобой».

Стать человеком, признающим людей, человеком, признаваемым людьми.

Стать человеком, любящим людей, человеком, любимым людьми.

Когда я облек это в слова, то лишь посчитал их слишком подходящими моему сердцу – настолько, что они пропитали мое сердце. Само собой, в итоге, уголки моих губ приподнялись.

Что же мне стоило сделать, чтобы стать тобой?

Что же мне сделать, чтобы стать тобой?

Что же мне сделать?

Наконец, я понял. Если я правильно помнил, должна была существовать поговорка, передающая тот же смысл.

Я подумал немного и, вспомнив, решил преподнести это ей.

«Я хочу заварить и выпить грязь из-под твоих ногтей».

Я напечатал эти слова, просто чтобы их написать, и сразу же удалил. Я осознал, насколько это будет неинтересно. Хотя она и обрадуется, я чувствовал, что существовали более подходящие слова.

Я снова задумался, и слова эти всплыли из закутка, нет, пожалуй, глубин моих воспоминаний.

Подобрав слова, я пришел в восторг. Настолько, что даже загордился собой.

Никакие другие слова не подходили так идеально на роль подарка ей.

Слова, воплощавшие мое все – я отправил их ей на мобильник.

Я…

«Я хочу съесть твою поджелудочную».

Я положил свой телефон на стол и принялся ждать ее ответа. Вещи вроде ожидания ответа от другого человека – конечно, прошлый я несколько месяцев назад посчитал бы это невероятным. Но раз он выбрал стать мной настоящим, то не имел права жаловаться.

Я серьезно ее ждал.

Серьезно.

Но ее ответа так и не последовало.

Лишь проходило время, и рос мой голод.

Когда наступило время, на которое мы договаривались, вместо этого я начал ждать, что же она мне ответит, когда появится.

Но она так и не пришла.

Полчаса я продолжал ждать, не особо тревожась.

Когда прошел час – а потом и два – как и ожидалось, я начал изводиться от тревоги.

Через три часа я впервые попробовал ей позвонить. Она не взяла трубку.

Через четыре часа пейзаж за окном сменился на вечерний. Я вышел из кафе. Я знал, что что-то случилось, но не знал, что. Хотя смутные тревоги наводнили мое сердце, я никак не мог их стереть, и потому отправил ей сообщение. Исчерпав все возможные варианты, я решил вернуться домой.

Придя домой, я начал думать, что – лишь возможно – ее родители насильно ее куда-то забрали. Только так я мог успокоить страхи, сжимавшие мое сердце.

Я никак не успокаивался. Было бы здорово, если бы во всем мире тогда замерло время.

Эта мысль меня посетила, когда я, по-прежнему тревожась, сел перед телевизором, чтобы поужинать.

В этот миг я впервые узнал, почему она не пришла.

Она солгала.

Я тоже солгал.

Она нарушила обещание предупредить меня, когда ей придет время умирать.

Я нарушил обещание обязательно вернуть ей то, что брал у нее.

Я больше не мог с ней встретиться.

Я смотрел новости.

Мою одноклассницу Ямаути Сакуру, лежащую в переулке ее жилого района, обнаружил местный житель.

После обнаружения ей немедленно вызвали скорую, но несмотря на отчаянные попытки спасти ее, она испустила последний вздох.

Новостной диктор просто читал правду, без всякого сочувствия.

Ее нашли с вонзенным глубоко в грудь ножом серийного производства.

Она стала последней жертвой случайных серийных нападений, из-за которых недавно было столько шума.

Преступника – незнакомого мне человека из незнакомой мне местности – сразу же задержали.

Она умерла.

Я полагался на него.

Я до сих пор на него полагался.

Я полагался на год времени, который оставался у нее.

Возможно, только возможно, это относилось и к ней.

По крайней мере, я ошибался на счет реальности, в которой ни у кого не было гарантированного завтра.

Я воспринимал как должное, что у девушки, которой мало осталось, будет завтрашний день.

Я не знал насчет себя, у которого еще было время, но я думал, что девушке, у которой его нет, обеспечено завтра.

Какая же глупая это была логика.

Я искренне поверил, что мир пощадит только жизнь девушки, которой мало осталось.

Конечно, такого не могло произойти. И не произошло.

Мир был непредвзят.

Он отказывал своим обитателям в жалости – они могли быть здоровыми людьми вроде меня или тяжело больными, как девушка, бывшая одной ногой в могиле.

Мы заблуждались. Мы были глупы.

Но мог ли кто посмеяться над нашим заблуждением?

Сериал, в котором запланирована последняя серия, не закончится раньше последней серии.

Манга, чей выпуск собираются остановить, не закончится раньше запланированной даты.

Фильм, анонсировавший финальную часть, не закончится раньше финальной части.

Все должны жить, веря в это. Их должны этому учить.

Я тоже так думал.

Я верил, что повесть не закончится раньше последней страницы.

Возможно, она бы посмеялась, сказав, что я прочитал слишком много книг.

Даже если надо мной смеялись, я не возражал.

Хотя я и хотел прочитать ее до самого конца. Хоть я и должен был ее прочитать.

Ее история подошла к концу, так и не заполнив оставшиеся страницы.

Пренебрегая подготовкой, знамениями и уловками.

Я никогда не смогу ничего узнать.

И результат шалости с веревкой, которую она затеяла.

И суть фокуса, который она называла своим тузом в рукаве.

Что она в действительности обо мне думала.

Я никогда не смогу узнать.

…Так я думал.

Из-за ее смерти я махнул на это рукой.

Но лишь позже я понял, что это не так.

Даже после ее похорон, даже когда от нее остались лишь кости, я не ходил в ее дом.

Я заперся в своей комнате и проводил время за чтением книг.

В итоге, мне потребовалось почти десять дней, чтобы найти смелость и причину отправиться в ее дом.

Перед самым концом каникул, я вспомнил.

Несколько оставшихся страниц ее истории – возможно, был всего один способ их прочитать.

То, что можно было назвать нашим с ней началом.

«Записи о жизни с болезнью» – я должен был их прочитать.