Я хочу съесть твою поджелудочную (Новелла) - 9 Глава

Я плакал. И плакал, и плакал.

И наконец.

Когда я перестал плакать – не специально, но потому, что у меня не осталось слез – ее мама все еще сидела передо мной, ожидая.

Я поднял голову, и она протянула мне бледно-голубой платок. Я робко принял его и, не успев восстановить дыхание, вытер свои слезы.

— Можешь оставить себе. Это платок Сакуры. Если будешь им дорожить, уверена, она тоже обрадуется.

— …Спасибо… большое. – Я искренне выразил свою благодарность, вытер глаза, нос и рот, а потом убрал платок в карман моей формы.

Я снова как следует сел на татами. Теперь мои глаза были такими же красными, как у ее матери.

— Пожалуйста, простите… За то, что сорвался…

Ее мама торопливо покачала головой.

— Ничего, для детей плакать – только нормально. Она тоже довольно много плакала. Потому что всегда была плаксой. Но знаешь, примерно в то время, когда она встретила тебя и начала писать о проведенном с тобой времени, она перестала плакать. Пусть и не полностью. Но все равно спасибо. Благодаря тебе, она дорожила отмеренным ей временем.

Я сдержал слезы, угрожавшие хлынуть снова, и покачал головой.

— Это я получил ее драгоценное время.

— …В таком случае, тебе стоит как-нибудь придти на трапезу с нашей семьей. Все-таки, они не рассказывала нам ничего о тебе.

Глядя на печальную улыбку ее матери, я снова дрогнул.

Поддавшись дрогнувшему себе, я рассказал немного ее матери о воспоминаниях, что я разделил с девушкой. То, чего не было записано в ее дневник – конечно, нашу игру в «правду или действие» и как мы спали на одной кровати – я опустил. Ее мама посвятила мне все свое внимание, постоянно кивая.

Я делился своими воспоминаниями о ней, и казалось, словно у меня на сердце понемногу становится все легче и легче.

Дорогие мне счастье и печаль таковыми для меня и остались, но я словно бы сбросил лишний груз.

Поэтому мне и подумалось, что ее мама слушала ради меня же.

В конце моей истории я обратился к ее матери с просьбой.

— Можно я как-нибудь снова приду помолиться?

— Да, конечно. Когда придет время, пожалуйста, приходи увидеться еще и с моим мужем и сыном. Верно, вместе с Кеко-тян… Хотя, похоже, вы двое не особо ладите.

Ее мама хихикнула в точности, как сама девушка.

— Похоже, так оно и есть, ха. Много чего случилось, и меня возненавидели.

— Я ничего не навязываю, но, если возможно, однажды вам с Кеко-тян стоит прийти к нам на семейную трапезу. Это и из благодарности тоже, но тетя была бы очень рада поладить с двумя дорогими Сакуре людьми.

— Пожалуй, это больше зависит от того, что она думает, чем я, но я буду иметь в виду.

После этого мы обменялись парой слов и, пообещав позже зайти в гости, я встал. Она твердо настояла, чтобы я забрал «Записи о жизни с болезнью» домой. От десяти тысяч йен, которые меня заставила взять моя мама, отказались.

Ее мама проводила меня до двери. Я обулся, еще раз поблагодарил ее и как раз положил руку на дверную ручку, когда меня окликнули.

— Кстати, какое у тебя имя?

В ответ на ее обычный вопрос, я вежливо обернулся и произнес:

— Харуки. Меня зовут Сига Харуки.

— Ах, был ведь писатель с таким именем?

Когда мое удивление рассеялось, я почувствовал, как мое лицо расползается в улыбке.

— Да, хотя я и не знаю, о каком именно Вы говорите.

Я снова поблагодарил, попрощался и вышел через переднюю дверь дома Ямаути.

Дождь прекратился.

После ужина я засел в своей комнате и, снова перечитывая «Записи о жизни с болезнью», задумался. В третий раз я расплакался посреди чтения, но не прервал своих раздумий.

Что мне теперь делать? Я думал, что мог сделать для нее, для ее семьи и для себя.

Я, получивший «Записи о жизни с болезнью», думал, что могу сделать.

После долгих раздумий в начале десятого я принял решение и перешел к действиям.

Я достал оставленную в ящике стола распечатку и взял свой мобильник.

Глядя на распечатку, я набрал номер, который и не подумал бы использовать в своей жизни.

Той ночью мне приснилось, что я говорил с ней, и я снова плакал.

В нужное кафе я пришел после полудня.

Поскольку я оказался на месте немного раньше назначенного времени, другого человека еще не было. Я заказал кофе со льдом и сел на свободный стул у окна.

Я смог прийти в условленное кафе без всяких колебаний. Наверное, это было совпадением, но я ждал ее здесь же в тот день, день ее смерти.

Нет, возможно, это не было совпадением. Я размышлял, попивая свой кофе со льдом. Конечно, она, должно быть, постоянно сюда наведывалась.

Как и в тот день, я смотрел в окно. Как и в тот день, мимо проходили люди, ведущие различные жизни.

Но, в отличие от того дня, человек, с которым я должен был встретиться, пришел вовремя. Я был рад. Помимо травмы после того раза, я также волновался, что меня могли кинуть.

Безмолвно, Кеко-сан села на стул по другую сторону и сразу сердито посмотрела на меня покрасневшими глазами.

— Вот я и пришла… Но… Что?

Я отказывался пугаться. С трудом уняв мое дрожащее сердце, я встретил ее взгляд и открыл было рот.

Но Кеко-сан перебила меня.

— Похороны Сакуры… Ты… Не пришел.

— …

— …Почему?

— Это…

Пока я силился подобрать ответ, по кафе пронесся громкий звук, и время внутри замерло на миг. То был звук, с которым Кеко-сан ударила кулаком по столу.

— …Прости… – тихо произнесла Кеко-сан, опустив взгляд, когда время в кафе пришло в движение.

Я снова заговорил.

— Спасибо, что пришла. Должно быть, мы впервые нормально разговариваем друг с другом.

— …

— Я должен поговорить с тобой об одном деле, Кеко-сан, и потому позвал сюда, но, прежде всего, я не знаю, с чего начать.

— Просто переходи к делу.

— …Верно, прости. Я хочу показать кое-что Кеко-сан.

— …

Конечно, дело касалось девушки. Она была единственной точкой соприкосновения между мной и Кеко-сан. Помучившись над этим вчера, я решил поговорить с Кеко-сан.

До прихода сюда я думал, как поднять эту тему в разговоре с Кеко-сан – начать ли с отношений между мной и девушкой или с болезни. В итоге, я решил просто сначала показать Кеко-сан правду.

Я достал из моей сумки «Записи о жизни с болезнью» и положил на стол.

— Вот, «Записи о жизни с болезнью».

— …О жизни с болезнью?

Сняв с книги обложку, я показал ее ей.

В тот же миг глаза Кеко-сан, ее глаза, таившие некоторую пустоту, широко распахнулись. Мне это показалось ожидаемым. Я также считал это достойным зависти.

— …Это… почерк Сакуры.

— Да. – Я отрывисто кивнул. – Это была ее книга. Я получил ее, как часть ее завещания.

— …Ее завещания…

Дело, о котором я собирался заговорить, делало и мое сердце, и мои слова мучительно тяжелыми. Но я не мог позволить этому остановить себя.

— То, что записано внутри – правда. Это не часть ни ее шалости, ни моей. Это что-то вроде дневника, который она вела, а на последних страницах есть завещание, адресованное Кеко-сан и мне помимо прочих.

— …Что… ты говоришь?

— Она была больна.

— …Ты врешь, я никогда ни о чем таком не слышала.

— Она не говорила тебе.

— …И почему же тебе известно то, чего не знаю я?

Об этом я тоже думал. Но теперь мне была известна причина.

— Она не говорила никому, кроме меня. Она оказалась втянута в происшествие и погибла, но даже если бы этого не случилось, на самом деле…

Мои слова снова перебили, не дав мне договорить. Вместо них мои уши резануло пронзительным звуком, и мою левую щеку начала пропитывать боль. Поскольку опыта у меня не было, я не сразу осознал, что боль исходила от сильной пощечины.

С таким взглядом, словно она сейчас заплачет, Кеко-сан умоляюще произнесла:

— Да хватит…

— Я не остановлюсь. Я должен рассказать Кеко-сан. Она даже записала это в книге. Что она больше всего дорожила Кеко-сан. Поэтому я хочу, чтобы ты выслушала. Она была больна. Даже если бы не это происшествие, ей было суждено умереть через полгода. Это не ложь.

Кеко-сан слабо покачала головой.

Я протянул ей «Записи о жизни с болезнью».

— Прочитай. Эта девушка любила шалости, но она ни в коем случае не стала бы прибегать к шуткам, которые тебя ранят.

Я решил не говорить ничего, кроме этого.

Мои тревоги, что, возможно, она даже не станет читать, быстро развеялись, когда вскоре Кеко-сан протянула руку.

Кеко-сан осторожно взяла «Записи о жизни с болезнью» и открыла страницы.

— Это и правда почерк Сакуры…

— Это действительно писала она.

Кеко-сан, продолжая хмурить брови, начала медленно читать с самой первой страницы. Я сосредоточенно ждал.

Я слышал от умершей девушки. Что Кеко-сан не относилась к тем, кто обычно читает печатное слово. Так что на то, чтобы Кеко-сан справилась с «Записями о жизни с болезнью» ушло некоторое время. Конечно, на количество прошедшего времени влияла не только скорость ее чтения.

Поначалу, с таким видом, словно она не может в это поверить, Кеко-сан перечитывала страницы бессчетное, бессчетное число раз. «Это ложь, это ложь», – даже твердила она. Затем, вероятно, ее сердце где-то связалось с сердцем девушки. Словно по щелчку переключателя она заплакала, и скорость ее чтения постепенно стала еще медленнее.

Я не испытывал никакого терпения. Особенно когда Кеко-сан расплакалась, мне полегчало, что она смирилась с этим. Потому что если бы она не смирилась, мое сегодняшнее нахождение здесь растеряло бы всякий смысл. И передача завещания девушки, и другая цель.

Между делом я заказал себе вторую чашку кофе. Подумав, я и Кеко-сан взял стакан апельсинового сока. Ничего не сказав, она лишь пригубила сок.

Я не думал о девушке, пока ждал. Скорее, я размышлял, что мог сделать с полученным от нее. Для меня, до сих пор бывшего упорным эгоцентриком, задание было непростым. Я все размышлял, и время прошло.

Не успел я заметить, как день уже превращался в ночь. В итоге, я не смог придумать ничего конкретного, кроме того, до чего уже дошел вчера. Мне трудно давались вещи, бывшие для людей обычным делом.

Я посмотрел на Кеко-сан; ее лицо было липким от слез, а горка мокрых салфеток на столе стала еще больше. Ее пальцы были зажаты примерно в середине книги, и она собиралась ее закрыть. Я сделал то же, что мама девушки вчера.

— Там еще есть дальше.

Хотя с виду Кеко-сан уже устала плакать, прочитав часть с завещанием девушки, она окончательно закрыла книгу и, словно не замечая людей вокруг, громко заголосила. Я наблюдал за Кеко-сан. Так же, как мама девушки вчера делала это для меня, все время. Кеко-сан выкрикивала ее имя множество, множество раз. «Сакура, Сакура», – продолжала плакать она.

Кеко-сан проплакала даже дольше, чем я вчера, и когда я посмотрел на нее, ее глаза – все еще полные слез – обратились на меня. Все как всегда, взгляд такой, словно один мой вид ей противен.

— …Почему… – произнесла Кеко-сан приглушенным от хрипоты голосом. – Почему… Она не… Рассказала мне…

— …Просто она…

— Это не Сакура! Это ты!

Столкнувшись с разгневанным голосом, которого не ожидал услышать, я растерялся с ответом. С таким взглядом, словно она хотела заколоть меня и оставить гнить, Кеко-сан позволила своим словам свободно литься.

— Если бы она, если бы она мне рассказала… Я бы провела настолько больше… Настолько, настолько больше времени с ней. Я бы и из клуба ушла, я бы даже школу бросила! И была бы вместе с Сакурой…

Так вот в чем дело, ха.

— …Я не прощу тебя. Как бы сильно Сакура ни любила тебя, ни дорожила тобой, ни нуждалась в тебе – я тебя не прощу.

Она снова опустила лицо, и ее слезы начали падать на пол. Совсем ненадолго, действительно ненадолго, я – тот же я, каким был до сих пор – подумал, что даже так не имею ничего против. Что даже если меня возненавидят, я не против. Но я покачал головой. Не пойдет. Так не пойдет.

Я заговорил с Кеко-сан, которая уже приняла решение и низко опустила голову.

— Прости, но… Пусть и понемногу, но я бы хотел, чтобы ты меня простила.

Кеко-сан ничего не сказала. Я отбросил свое волнение и кое-как снова заговорил.

— А потом… Если ты не против… Однажды… Я бы хотел…

Кеко-сан не смотрела на меня.

— Я бы хотел, чтобы ты стала моим другом.

Поскольку я использовал слова, к которым не прибегал никогда в жизни, и мое горло, и сердце напряглись. Я отчаянно пытался дышать ровно. Поскольку собственные проблемы вогнали меня в отчаяние, я не мог позволить себе вещей вроде догадок о психическом состоянии Кеко.

— …

— Дело не только в ее завещании. Это мой собственный выбор. Я бы хотел поладить с Кеко-сан. Я хочу, чтобы мы поладили.

— …

— Вот как, дело плохо…

Я не знал, как еще можно спросить. И потому замолк. Молчание легко в пространство между нами.

Никогда еще я так не нервничал из-за чьего-то ответа. С критическим психологическим состоянием в дополнение к такому эгоизму, я ждал реакции Кеко-сан, и спустя какое-то время, не поднимая лица, она покачала несколько раз головой, встала впервые за пару часов и ушла, не глядя в мою сторону.

Я проводил спину Кеко-сан взглядом, и на этот раз пришел мой черед повесить голову.

Так вот как… Не пойдет, ха…

Я подумал, что, пожалуй, это лишь цена, которую я должен заплатить. Цена за то, что я до сих пор не признавал других людей.

— Это трудно, – прошептал я в одиночестве. Но, думаю, на самом деле, я обращался к девушке.

Я положил оставленные «Записи о жизни с болезнью» в свою сумку, убрал созданную нами гору мусора и снова вышел на улицу, где окончательно стемнело.

И что же мне теперь делать? Казалось, словно я оказался в лабиринте без выхода. Подними я взгляд, по-прежнему увидел бы небо. Но хоть я и знал, что выход существует, найти его не мог.

«Какая хлопотная проблема», – подумал я. Все, кто ежедневно разбирался с такими проблемами, впечатляли.

Я сел на свой велосипед и поехал домой.

Летние каникулы подходили к концу.

Казалось, что до их окончания выполнить мое домашнее задание будет невозможно.