Магистр дьявольского культа (Новелла) - 45 Глава

Тем вечером Вэй Усянь, сам не зная почему, мучился сильными угрызениями совести и втиснуться на одну кровать с Лань Ванцзи, как поступал ранее, не решился. Остаток вечера он кое-как протянул, просидев на полу, покуда его не сморило, после чего уснул, положив голову на краешек деревянной тахты. На рассвете Вэй Усянь в полудрёме почувствовал, как кто-то осторожно поднял его на руки и перенёс на кровать. Насилу разлепив глаза, он с трудом разглядел по-прежнему бесстрастное лицо Лань Ванцзи.

Он в один миг почти полностью пробудился:

— Лань Чжань!

Лан Ванцзи издал «мгм» в ответ. Вэй Усянь спросил:

— Ты всё ещё пьян или уже трезв?

Лань Ванцзи ответил:

— Трезв.

Вэй Усянь продолжил:

— Ага… Так значит, уже пять.

Лань Ванцзи каждый день просыпался в одно и то же время, поэтому Вэй Усянь научился понимать, который сейчас час, не выглядывая из окна на занимавшееся зарей небо. Лань Ванцзи приподнял и осмотрел его запястья, покрытые красноватыми следами от лобной ленты, а затем выудил из рукавов небольшую фарфоровую склянку бирюзового цвета и нанёс её содержимое на ранки. Охлаждающая мазь тотчас же успокоила разгорячённую кожу. Вэй Усянь прищурился:

— Как больно… Ханьгуан-цзюнь, захмелев, ты теряешь всю свою благопристойность и благовоспитанность.

Лань Ванцзи даже не поднял на него взгляда:

— Что посеешь, то и пожнёшь.

Сердце Вэй Усяня на мгновение замерло:

— Лань Чжань, ты и впрямь не помнишь, что вытворял после того, как выпил вина?

Лань Ванцзи ответил:

— Не помню.

Вэй Усянь подумал: «Скорее всего, так и есть. Иначе он бы уже давно четвертовал меня, скрывая смущение гневом».

В душе же он одновременно ощутил и радость, и сожаление о полном отсутствии воспоминаний Лань Ванцзи: словно Вэй Усянь втихомолку совершил то, что делать запрещалось, или же тайком умыкнул из буфета сладость, ему не предназначенную, а теперь забился в уголок и хихикал, ликуя от того, что никто не прознал о его проступке, но в то же время досадуя, что некому было разделить его восторг. Взгляд его невольно остановился на губах Лань Ванцзи.

И хотя их уголки никогда не растягивались в улыбке, всё же губы выглядели весьма мягкими и таковыми же оказались на ощупь.

Вэй Усянь непроизвольно прикусил нижнюю губу и вновь пустился в размышления: «Орден Гусу Лань воспитывает своих сынов в духе добродетели и благочестия, а Лань Чжань, к тому же, — полный профан в любовных делах, поэтому он явно раньше не целовал девушек… И что же мне теперь делать? Всё-таки мне выпала столь высокая честь. Рассказать ему? А вдруг, узнав правду, он так разозлится, что начнёт плакать? Эх… Он мог бы расплакаться в детстве, но сейчас — навряд ли. Кроме того, он ведь подобен монаху, созданному из камня, и, скорее всего, у него в голове и мыслей таких не проскакивало… Стоп! В прошлый раз, когда он захмелел, я спросил у него: «Тебе когда-нибудь кто-нибудь нравился?», и он ответил: «Да». Возможно, он уже целовал её? Впрочем, учитывая сдержанный нрав и самообладание Лань Чжаня, он ни за что не стал бы пересекать границы дозволенного. Они наверняка ещё не целовались или даже не держались за руки. Кстати, а может быть, в тот раз он вообще не понял, о каком именно «нравиться» я говорил…»

Когда Лань Ванцзи закончил накладывать мазь, раздался троекратный стук в дверь, а затем послышался голос Лань Сычжуя:

— Ханьгуан-цзюнь, все встали. Нам собираться в дорогу?

Лань Ванцзи ответил:

— Ждите внизу.

Вэй Усянь и остальные покинули город и принялись прощаться у его стен. До недавних событий ученики едва знали друг друга, встречаясь лишь на Советах Кланов, созванных их именитыми орденами. Но за последние дни они пережили и случай с кошачьими трупами, и захватывающий дух день в городе, окутанном демоническим туманом; вместе жгли ритуальные деньги, украдкой пробовали вино, ругались между собой и даже успели побраниться на других — выражаясь иначе, ученики весьма и весьма сблизились. Сейчас юноши до последнего тянули момент расставания и, остановившись у ворот, болтали без умолку, обсуждая грядущую встречу на Совете Кланов и строя планы на совместную ночную охоту. Лань Ванцзи не торопил их и позволил ученикам наговориться, молчаливо стоя под деревом. Под его неусыпным взором Фея не посмела лаять или носиться кругами и мирно уселась рядом с ним, с нетерпением глядя на Цзинь Лина и вовсю виляя хвостом.

Воспользовавшись тем, что Лань Ванцзи следит за ней, Вэй Усянь схватил Цзинь Лина за плечо, затеяв небольшую прогулку.

Мо Сюаньюй был одним из внебрачных детей Цзинь Гуаншаня и, следовательно, приходился Цзинь Цзысюаню и Цзинь Гуанъяо единокровным младшим братом. С точки зрения родства и преемственности поколений, Вэй Усянь в этом теле вполне мог считаться младшим дядей Цзинь Лина, поэтому он на правах старшего затеял с юношей назидательную беседу:

— По приезде домой прекращай препираться со своим дядей. Слушайся его советов и отныне будь осмотрительнее. Не рыскай повсюду в одиночку в поисках добычи для ночной охоты, — на ходу вещал он.

Цзинь Лин происходил из именитого ордена, но людские кривотолки и досужие пересуды никогда и никого не обходили стороной, невзирая на происхождение. Ему, как круглому сироте, неизбежно приходилось проявлять излишнюю торопливость, пытаясь доказать всем вокруг, что он ничуть не хуже других. Вэй Усянь продолжил:

— Сколько тебе сейчас? Около пятнадцати? Большинство юношей твоего возраста тоже пока ещё не сразили жуткую тварь невиданной силы, так почему же ты так рвёшься стать первым?

Цзинь Лин надулся:

— Но ведь и оба моих дяди прославились, будучи совсем ещё юношами.

Вэй Усянь подумал: «Да разве можно сравнивать? В те годы Орден Цишань Вэнь притеснял и угнетал другие кланы, поэтому каждому юноше приходилось держать ухо востро и в подспудной панике отчаянно тренироваться и без устали убивать налево и направо, находясь в полном неведении относительно того, не настигнет ли их злой рок и не станут ли они следующими. Во время Аннигиляции Солнца на поля сражения отправили всех без исключения, будь ты хоть старик, хоть юноша. Но сейчас ведь всё спокойно и ордены поддерживают мир друг с другом. Обстановка перестала быть столь напряжённой и, безусловно, заклинатели больше не совершенствуют тело и дух, не щадя живота своего. В этом просто уже нет необходимости».

Цзинь Лин добавил:

— Даже этот пёс Вэй, Вэй Ин, убил Черепаху-Губительницу Сюань-у1 именно в юношеском возрасте. Если уж и он справился, то почему я не смогу?

1Чёрная Черепаха, или Сюань-у — одна из четвёрки основных зверей китайской мифологии и астрологии, божество севера и воды, изображалось в виде черепахи с шеей и головой змеи.

Услышав свою фамилию в связке с этим прозвищем, Вэй Усянь внутренне похолодел. Он с большим трудом заставил отступить мурашки, расползшиеся по телу, и переспросил:

— А разве он убил её? Разве не Ханьгуан-цзюнь?

При упоминании им Лань Ванцзи Цзинь Лин окинул Вэй Усяня необъяснимым взглядом. Он хотел что-то сказать, но насилу сдержался:

— Ты и Ханьгуан-цзюнь… Впрочем, неважно. Это ваше дело. Короче говоря, я не собираюсь обращать на вас внимание. Если уж тебе так нравится быть обрезанным рукавом, то пусть так оно и будет. Эта болезнь явно неизлечима.

Вэй Усянь досадливо воскликнул:

— Эй, почему сразу болезнь-то?

В душе же он давился от смеха: «Неужели он всё ещё думает, что я беззастенчиво пристаю к Лань Чжаню?!»

Цзинь Лин продолжил:

— Мне уже известно значение лобной ленты Ордена Гусу Лань. И раз уж всё так обернулось, то будь Ханьгуан-цзюню достойным спутником. Даже обрезанные рукава должны хранить верность. Не путайся с другими мужчинами, особенно с адептами моих орденов! А иначе, не обессудь, но я не стану с тобой церемониться.

«Моими орденами» Цзинь Лин назвал Орден Ланьлин Цзинь и Орден Юньмэн Цзян. Похоже, что уровень его терпимости к обрезанным рукавам возрос до такой степени, что теперь Цзинь Лин готов закрывать глаза на подобное, если только дело не касалось никого из этих двух орденов.

Вэй Усянь возмутился:

— Ах ты паршивец! О чём это ты говоришь — «путаться с другими мужчинами»?! Да за кого ты меня принимаешь?! И лобная лента? Что ещё за значение лобной ленты Ордена Гусу Лань?

Цзинь Лин ответил:

— Не притворяйся! Хватит уже кичиться тем, что досталось тебе вовсе незаслуженно, и заставлять людей повторять тебе это. Совсем зазнался от радости. Я больше не хочу продолжать этот разговор. Ты Вэй Ин?

Свою речь он закончил неожиданным вопросом прямо в лоб, надеясь застать Вэй Усяня врасплох, но тот спокойно спросил:

— А по-твоему, похож?

Цзинь Лин на некоторое время затих, а затем вдруг свистнул и позвал:

— Фея!

Едва услышав голос своего хозяина, Фея, высунув язык и путаясь во всех четырёх лапах, помчалась ему навстречу. Вэй Усянь же мгновенно обратился в бегство:

— Неужели нельзя словами обойтись? Зачем спускать собаку?!

Цзинь Лин хмыкнул:

— Пф! До встречи!

Попрощавшись, он бодро и молодцевато прошествовал в направлении Ланьлина, вероятно, по-прежнему опасаясь появляться в Пристани Лотоса и показываться Цзян Чэну на глаза. Ученики из других орденов также постепенно разбрелись по разным тропинкам, и, в конце концов, у ворот города остались лишь Вэй Усянь, Лань Ванцзи и юноши из Ордена Гусу Лань.

По дороге ученики продолжали непрестанно оглядываться и смотреть вслед. Лань Цзинъи не произносил этого вслух, но нежелание уходить читалось у него на лице. Юноша спросил:

— Куда мы отправляемся дальше?

Лань Сычжуй ответил:

— Цзэу-цзюнь сейчас охотится близ Таньчжоу. Мы вернёмся в Облачные Глубины или отправимся ему навстречу?

Лань Ванцзи ответил:

— В Таньчжоу.

Вэй Усянь согласился:

— Замечательно. Возможно, мы даже будем ему полезны. К тому же, нам пока неизвестно, где находится голова нашего дражайшего друга.

Мужчины шли несколько впереди, а юноши держались поодаль. Через некоторое время Лань Ванцзи подал голос:

— Цзян Чэн знает, кто ты.

Вэй Усянь ехал верхом на осле, неспешно трусившем по дороге:

— Ага, знает. Но что он может поделать? У него нет доказательств.

В отличие от насильственного захвата приношение тела в жертву в обмен на исполнение желания никаких следов после себя не оставляло. Цзян Чэн опознал его истинную сущность, опираясь лишь на реакцию Вэй Усяня, оставшегося один на один с собакой.  Но, во-первых, Цзян Чэн никогда никому не рассказывал, что Вэй Усянь боится собак, а, во-вторых, люди, незнакомые с Вэй Усянем достаточно близко, не смогли бы сделать какие-либо выводы, исходя из одних только эмоций или же выражения лица, и принять их за неопровержимое доказательство не представлялось возможным. Даже если бы Цзян Чэн решил вдруг развесить повсюду объявления, сообщающие, что Вэй Усянь боится собак, все скорее бы поверили в то, что Саньду-шэншоу наконец-таки тронулся умом после всех безуспешных попыток изловить Старейшину Илин.

Вэй Усянь спросил:

— Я, кстати, сгораю от любопытства. Как же ты всё-таки меня узнал?

Лань Ванцзи спокойным тоном ответил:

— А я сгораю от любопытства, отчего твоя память столь плоха.

Тем же днём они прибыли в Таньчжоу и по пути навстречу Лань Сичэню наткнулись на декоративный сад. Заметив, сколь великолепен и величествен он был, несмотря на явное отсутствие вертоградаря, заинтересованные юноши возжелали рассмотреть всё поближе, а поскольку подобное никак не противоречило правилам Ордена Гусу Лань, Лань Ванцзи не стал их останавливать и позволил ученикам войти внутрь. В саду оказались каменные беседка, столик и несколько скамеек для тех, кто хотел бы присесть и полюбоваться цветами или восходящей луной. Однако годы под свирепыми ветрами и проливными ливнями отнюдь не пощадили сад: один из углов беседки откололся, а пара скамей лежало перевёрнутыми вверх ногами. Цветов в саду тоже уже не наблюдалось, одни лишь засохшие ветки и пожухлые листья — судя по всему, его забросили много лет назад.

В восторге побродив вокруг кустов вместе с остальными юношами, Лань Сычжуй спросил:

— Это же сад Дамы Распускающихся Бутонов?

Лань Цзинъи растерялся:

— Дама Распускающихся Бутонов? Кто это? Значит, у этого сада всё-таки есть хозяин? Почему же он тогда столь запущен? Кажется, за ним уже давно никто не ухаживает.

Распускающимися бутонами называли цветы, расцветавшие каждый год на очень короткий период времени. Подобных растений различных цветов, сортов и ароматов существовало огромное множество, и все они при цветении заполняли сад своим благоуханием. Вэй Усянь же, услышав это имя, невольно кое-что припомнил.

Поглаживая рукой колонну каменной беседки, Лань Сычжуй на секунду задумался, а затем произнёс:

— Если память меня не подводит, то наверняка это тот самый сад, и когда-то он был довольно известен. Я узнал о нём из одной книги, из главы «Душа Распускающих Бутонов». Там говорилось, что в Таньчжоу есть сад, а в саду обитает Дама. Любой смельчак может попытать счастья и под светом полной луны продекламировать в том саду стихотворение. Если Дама сочтёт его прекрасным, то одарит человека распустившимся бутоном, чей аромат не зачахнет в течение трёх лет; если же Дама решит, что стихотворение никуда не годится, или его рифмы хромают, то она явит посетителю свою сущность, чтобы бросить цветок ему в лицо, а затем растворится в воздухе.

Лань Цзинъи сказал:

— Выходит, если ты вдруг запутаешься в строчках, Дама начнёт швыряться цветами тебе в лицо? Надеюсь, у тех цветов нет шипов, а иначе, окажись я на месте одного из смельчаков, моё лицо сплошь залило бы кровью. Так что это за оборотень?

Лань Сычжуй ответил:

— Я бы не назвал её оборотнем, скорее духом. Легенды гласят, что первый владелец, слывший поэтом, собственноручно посадил все эти цветы и обращался с ними, как с друзьями, каждый день декламируя в саду свои стихотворения. Здешняя флора впитала поэтическое настроение и вдохновение своего хозяина и в один прекрасный момент обрела душу, обратившись Дамой Распустившихся Бутонов. Когда в сад приходил человек и читал ей красивые поэмы, пробуждая воспоминания о том, кто давным-давно посадил её, Дама радовалась и преподносила в дар цветок. Но если же стихотворение не находило отклика в её сердце, или же его строчки не содержали рифмы, она неожиданно возникала из кустов и с силой кидала цветок в лицо наглецу. Человек этот тут же терял сознание, а когда приходил в себя, обнаруживал, что неведомая сила выдворила его из сада. Десятки лет назад люди шли сюда нескончаемым потоком.

Вэй Усянь заметил:

— Романтично, романтично. Но я абсолютно уверен, что в библиотеке Ордена Гусу Лань фолиантов подобного содержания никогда не хранили. Сычжуй, признавайся, что за книгу ты читал, и кто тебе её дал.

Лань Сычжуй зарделся и украдкой взглянул на Лань Ванцзи, опасаясь наказания. Лань Цзинъи спросил:

— Значит, та Дама и впрямь хороша собой? Иначе зачем бы люди так жаждали встречи с ней?

Увидев, что Лань Ванцзи не намеревался бранить его, Лань Сычжуй незаметно выдохнул с облегчением, затем улыбнулся и продолжил:

— Скорее всего, так и есть. В конце концов, обличие её соткано из столь великолепных цветов, а нрав столь романтичен. Но на самом деле никто никогда не видел лица Дамы. Большинство людей, даже не владевших искусством стихосложения, заучивали наизусть несколько поэм и читали их Даме, получив в дар свои неувядающие цветы. Изредка, конечно, появлялся человек, запутавшийся в строчках, но и ему не удавалось встретиться с Дамой, потому что он немедленно терял сознание. Однако… одно исключение всё же имелось.

Другой юноша спросил:

— Какое?

Вэй Усянь тихо кашлянул.

Лань Сычжуй ответил:

— Старейшина Илин, Вэй Усянь.

Вэй Усянь кашлянул громче:

— Слушайте, почему опять он? Может быть, поболтаем уже о чём-то другом?

Но никто не обратил на его слова ни малейшего внимания, лишь Лань Цзинъи раздражённо замахал на него рукой:

— Да помолчи ты наконец! Так что сделал Вэй Усянь? Он ведь страшный злодей, что он сотворил на этот раз? Схватил Даму и увёл её силой?

Лань Сычжуй ответил:

— Совсем не так. Вэй Усянь проделал долгий путь из Юньмэна в Таньчжоу только ради того, чтобы увидеть лицо Дамы. Он из ночи в ночь нарочно читал ей плохо рифмованные стихотворения, добиваясь гнева Дамы, брошенного в лицо цветка и выдворения прочь. Приходя в сознание, Вэй Усянь вновь спешил в сад и продолжал декламировать поэмы, путая их строчки. В конце концов, повторив сей трюк двадцать с лишним раз, он всё-таки смог разглядеть лицо Дамы, а после вознамерился пойти по миру, прославляя её красоту. Но Дама Распустившихся Бутонов настолько рассердилась, что на долгое время перестала появляться в саду, а чуть завидев Вэй Усяня, окатывала его целым градом пустоцветов, и зрелище это изумляло сильнее самых удивительных картин.

Юноши хором прыснули со смеху:

— Вэй Усянь и впрямь кого угодно разозлит!

— Как можно быть таким докучливым, ему что, больше делать было нечего?!

Вэй Усянь коснулся подбородка:

— В чём же он докучлив?! Кто в юности не совершал пару-тройку подобных поступков? И кстати, с чего вдруг люди вообще заботятся этой историей? Да ещё и на полном серьёзе увековечивают её в письменном виде. Как по мне, вот кому точно нечего делать.

Лань Ванцзи смотрел на него, и пускай при этом выражение его лица оставалось всё таким же бесстрастным, однако в глазах плясал едва заметный огонёк, словно он втайне посмеивался над Вэй Усянем. Тот подумал: «Эй, Лань Чжань, хватит так беззастенчиво хихикать надо мной. Между прочим, я знаю, по крайней мере, восемь, а может быть, и все десять постыдных случаев, произошедших с тобой в юности. И рано или поздно я обязательно расскажу обо всём этим детям и разрушу образ их кристально чистого, безупречного и едва ли не святого Ханьгуан-цзюня. Погоди у меня».

Вслух же заявил:

— Дети, в ваших сердцах бушует буря, далёкая от добродетели. Вы явно почитывали низкопробную литературу вместо того, чтобы усердно совершенствовать тело и дух. Вернувшись домой, призовите Ханьгуан-цзюня и получите своё наказание. Перепишите правила Ордена Гусу Лань десять раз.

Юноши побледнели от страха:

— Десять раз, и при этом стоя на руках?!

Ошарашенный Вэй Усянь повернулся к Лань Ванцзи:

— В твоём ордене заставляют переписывать правила, стоя на руках? Это уже чересчур сурово.

Лань Ванцзи спокойным тоном ответил:

— Всегда найдётся кто-то, кого обычное переписывание правил ничему не научит. А стойка на руках помогает не только лучше усвоить материал, но и одновременно совершенствует тело и дух.

Безусловно, одним из тех, кого переписывание правил ничему не научило, оказался Вэй Усянь, однако он сделал вид, будто не понял, о чём толковал Лань Ванцзи. Сейчас, глядя в прошлое, Вэй Усянь мог лишь порадоваться, что тогда ему не пришлось копировать тексты книг, стоя на руках.

Ученики, крайне воодушевившись услышанной историей, решили сделать привал в Саду Распускающихся Бутонов. Во время ночных охот заклинателям довольно часто приходилось ночевать под открытым небом, поэтому все присутствующие привычно разбрелись по разным сторонам, собрали сухих веток и опавших листьев и развели небольшой костёр. Лань Ванцзи отправился по окрестностям с дозором, чтобы убедиться в безопасности выбранного места и попутно изобразить несколько магических полей на случай непредвиденного вторжения. Вэй Усянь, вытянув ноги, уселся у огня и, воспользовавшись отлучкой Лань Ванцзи, решил наконец-то прояснить ситуацию:

— Кстати, у меня созрел один вопрос. Что всё-таки за значение имеет ваша лобная лента?

Услышав эти слова, юноши тут же поменялись в лицах и принялись что-то невнятно бормотать. Сердце Вэй Усяня на миг замерло, а затем забилось всё быстрее и быстрее.

Лань Сычжуй осторожно спросил:

— Учитель, а разве вы не знаете?

Вэй Усянь заметил:

— Стал бы я спрашивать, если бы знал? Неужели я похож на человека, которому настолько нечем заняться?

Лань Цзинъи нерешительно промямлил:

— Ну вообще-то да… В конце концов, ведь это именно ты провёл нас, заставив выстроиться в очередь и посмотреть на ту девушку…

Вэй Усянь пошевелил веткой угольки в костре, подняв в воздух яркие огоньки искр:

— Разве я поступил так не ради ваших закалки, укрепления духа и превозмогания страхов? Ведь результат того стоит. Если вы будете прислушиваться к моим словам, то в будущем они наверняка принесут вам немалую пользу.

Лань Сычжуй, казалось, тщательно подбирал выражения для своего ответа и подал голос лишь спустя некоторое время:

— Хорошо, дело вот в чём. Лобная лента Ордена Гусу Лань означает «держи себя в узде». Учитель, вам это уже известно, верно?

Вэй Усянь ответил:

— Верно. И что?

Лань Сычжуй продолжил:

— Основатель Ордена Гусу Лань, Лань Ань, провозгласил, что адепт нашего ордена может давать себе волю и забыть обо всех правилах лишь с тем, кто предназначен ему Небесами, с человеком, которому он предан всей душой и которого любит всем сердцем. И из поколения в поколение передавался его наказ… Эмм… Лань Ань завещал, что наша лобная лента — предмет исключительной важности, крайне личный и требующий более чем бережного отношения. Кроме самого адепта Ордена Гусу Лань, никому не позволено просто так её трогать, снимать, когда вздумается, и, тем более, запрещено связывать ей другого человека. Это строжайшее табу. Эмм… Если, конечно, он… он не…

Нужда заканчивать фразу отсутствовала.

Неискушённые юношеские лица, освящённые пламенем костра, залились румянцем. Даже Лань Сычжуй оказался не в состоянии продолжить.

Кровь с силой ударила Вэй Усяню в голову.

Лобная лента, лобная лента, лоб…

Лобная лента и впрямь означала нечто чрезвычайно серьёзное!

Вэй Усяню вдруг резко перестало хватать воздуха. Он вскочил на ноги, метнулся в сторону и, едва не упав, вцепился в ствол сухого дерева, про себя восклицая: «Ох, мамочки! Что я натворил?! Что же я натворил?!..»

Когда-то Орден Вэнь созвал в Цишань Великий Совет Кланов, длившийся семь дней. Каждый из этих дней ознаменовался различными забавами, и одной из них стало состязание лучников.

Правила этого состязания были таковы. Все юноши младше двадцати лет, адепты различных кланов и орденов, выходили на специально предназначенные охотничьи угодья, на которых располагалось около тысячи подвижных и притом довольно проворных бумажных манекенов размером с человеческий рост, но только одна сотня из целей заключала в себе свирепый дух. Если юноша сбивал пустой манекен, он тут же выбывал из состязания, и лишь безошибочное поражение мишеней, содержавших духи, позволяло оставаться в игре. По её окончании среди учеников определялся самый меткий, самый продуктивный, и таким образом распределялись места победителей.

Разумеется, в состязании подобного рода принял участие и Вэй Усянь, наряду с прочими юношами из Ордена Юньмэн Цзян. Накануне соревнования ему пришлось всё утро выслушивать прения своего ордена, от которых голова шла кругом, и воспрянул духом лишь тогда, когда почувствовал на спине привычную тяжесть лука и стрел. Зевая и праздно осматриваясь по сторонам по пути к охотничьим угодьям, Вэй Усянь внезапно скользнул взглядом по прелестному юноше с изящным, будто напудренным, лицом, излучавшему холодность и отстранённость. Он был одет в красное одеяние с округлым воротником, туго затянутыми манжетами и поясом, сплетённым из девяти золотистых колец — церемониальное облачение, выданное всем ученикам, явившимся на Совет Кланов в Цишань. Юноше этот наряд особенно шёл: нотки нежной утончённости смешивались с безудержной мощью молодости, придавая ему поистине восхитительный вид. Облик его невольно услаждал взор любого человека.

Юноша, несший на спине колчан с белоснежно оперёнными стрелами, как раз проверял свой лук. Его длинные тонкие пальцы пробежались по тетиве, извлекши звук, подобный дрогнувшей струне гуциня, сильный, но мягкий.

Вэй Усяню юноша показался слегка знакомым. Порывшись в памяти, он удовлетворённо шлёпнул себя по бедру, наконец вспомнив его, и радостно воскликнул:

— Ага! Да это же Ванцзи-сюн!

К тому времени минуло уже больше года с тех пор, как Вэй Усянь проходил обучение в Гусу, а после был отослан обратно в Юньмэн. Вернувшись домой, он принялся рассказывать всем свои впечатления от Гусу, не забыв упомянуть и о том, что лицо у Лань Ванцзи, конечно, красивое, но сам он ужасно чопорный, унылый и скучный. Очень скоро Вэй Усянь начисто забыл обо всех своих приключениях в Гусу и продолжил носиться по озёрам и горам днями напролёт. Раньше он видел Лань Ванцзи лишь в неярких «траурных одеждах» Ордена Гусу Лань, но никогда — в столь красочном и ласкающем глаз наряде, так подходящем его поистине прекрасному лицу. Неудивительно, что, внезапно встретив Лань Ванцзи вновь, Вэй Усянь оказался ослеплённым представшей картиной и не сумел сразу узнать его.

Тем временем Лань Ванцзи закончил проверять лук и немедленно удалился. Вэй Усянь, чувствуя неловкость, обернулся к Цзян Чэну:

— Он снова принял меня за пустое место. Эх.

Цзян Чэн окинул его безразличным взглядом, также решив считать Вэй Усяня за пустое место. К стрельбищу вели около двадцати входов, свой для каждого ордена, но едва Лань Ванцзи вознамерился воспользоваться входом Ордена Гусу Лань, Вэй Усянь опередил его и проскочил вперёд. Лань Ванцзи сделал шаг в сторону, Вэй Усянь повторил его движение; Лань Ванцзи повернулся в другом направлении, Вэй Усянь последовал его примеру — одним словом, Вэй Усянь преградил ему путь и отказывался пропускать.

В конечном итоге Лань Ванцзи замер на месте и, слегка приподняв подбородок, учтиво произнёс:

— Разрешите пройти.

Вэй Усянь сказал:

— О, ты наконец заговорил со мной? Тогда скажи, ты притворялся, что не знаешь меня, или что не слышишь?

Неподалеку стояло несколько юношей из других орденов, во все глаза пялившихся на них, перешёптываясь и откровенно хихикая. Цзян Чэн в нетерпении цокнул языком и с колчаном за спиной направился к другому входу.

Лань Ванцзи поднял на Вэй Усяня холодный взгляд и повторил:

— Разрешите пройти.

Вэй Усянь, растянув уголки рта в ухмылке, вскинул брови и слегка посторонился. Арочное обрамление входа было довольно узким, и Лань Ванцзи пришлось прильнуть к его телу, чтобы пройти. Глядя на удаляющуюся фигуру, Вэй Усянь выкрикнул:

— Лань Чжань! У тебя лента съехала!

Все ученики именитых орденов тщательно следили за своим внешним видом, особенно, конечно, адепты Ордена Гусу Лань. Услышав эти слова, Лань Ванцзи без малейшего промедления протянул руки к затылку, намереваясь привести себя в порядок. Однако его лобная лента в своей обычной манере плотно и ровно прилегала к голове. Обернувшись, Лань Ванцзи бросил на Вэй Усяня испепеляющий взгляд, а тот, посмеиваясь удачной шутке, зашагал ко входу Ордена Юньмэн Цзян.

Когда все ученики разошлись по своим позициям, состязание наконец-то началось. Юноши, выбирая ошибочные цели, выбывали один за другим. Вэй Усянь же не допустил ни единого промаха, и, несмотря на медлительность своих действий, каждой стрелой поражал манекены, содержавшие злые духи. Вскоре в его колчане осталось чуть меньше двадцати стрел. Вэй Усянь задумался о том, сумеет ли он оставаться столь же метким, если поменяет руку, но вдруг ощутил на лице прикосновение чего-то развевающегося.

От этого касания, бывшего легче ивового пуха, порхающего в воздухе, щека Вэй Усяня зачесалась. Повернув голову, он заметил, что Лань Ванцзи уже каким-то образом оказался возле него и теперь стоял к Вэй Усяню спиной и натягивал тетиву, устремив взор на бумажные манекены.

Концы его лобной ленты танцевали на ветру, мягко поглаживая лицо Вэй Усяня.

Он прищурился:

— Ванцзи-сюн!

Лань Ванцзи, уже согнувший лук до формы полной луны, заколебался, но всё же ответил:

— Что?

Вэй Усянь продолжил:

— У тебя лента съехала.

На этот раз Лань Ванцзи ему не поверил. Он выпустил стрелу, а затем небрежно бросил, даже не оглянувшись:

— Убожество.

Вэй Усянь ответил:

— Но на сей раз это правда! Она и впрямь съехала. Проверь сам, если не веришь. Давай я поправлю.

С этими словами Вэй Усянь приступил к делу и схватил конец лобной ленты, мельтешивший у него перед глазами. Но, на беду, руки его жили своей жизнью. В Юньмэне Вэй Усянь привык дёргать девушек за косы, и теперь, стоило в его ладони попасть длинному полосообразному предмету, инстинктивное желание потянуть за него побежало впереди зова разума. В итоге Вэй Усянь без малейших раздумий дёрнул за конец повязки. Но она и так уже располагалась под небольшим углом, а узел был слегка ослаблен, поэтому вслед за рывком Вэй Усяня лента соскользнула с лба Лань Ванцзи.

Рука Лань Ванцзи, сжимающая лук, тут же вздрогнула.

Поборов оцепенение лишь спустя долгое время, он крайне медленно повернулся и впился взглядом в Вэй Усяня.

Тот по-прежнему держал в руке мягкую полоску ткани, его лобную ленту:

— Прости, я не нарочно. Вот, повяжи её вновь.

Лицо Лань Ванцзи выглядело мрачнее мрачного.

Над его бровями едва ли не виднелась нависшая грозовая туча, а на руке, добела вцепившейся в лук, проступили вздувшиеся вены: Лань Ванцзи почти трясся от гнева. Смотря в его налитые кровью глаза, Вэй Усянь, сам того не замечая, сжал лобную ленту в кулаке, подумав: «А я точно сдёрнул с него повязку, а не оторвал часть тела?»

Ошеломлённый тем, что Вэй Усянь осмелился смять его ленту, Лань Ванцзи поспешно рванул повязку у него из рук.

Вэй Усянь отпустил её в тот же миг. Прочие ученики Ордена Гусу Лань также прекратили стрелять из луков и приблизились к ним. Лань Сичэнь приобнял за плечо своего младшего брата и тихо заговорил с безмолвным Лань Ванцзи. Все без исключения казались крайне серьёзными, словно пред лицом могущественного врага. Они отрицательно качали головами и время от времени кидали на Вэй Усяня странные и загадочные взгляды.

До его ушей долетели лишь обрывки фраз: «случайность», «успокойся», «не переживай», «мужчина», «правила ордена» и тому подобное. Вэй Усянь ещё больше растерялся. Лань Ванцзи свирепо посмотрел на него напоследок, развернулся и покинул стрельбище.

Тут подошёл Цзян Чэн и спросил:

— Ну и что ты натворил на этот раз? Я же тебе говорил — прекращай задирать его. День пройдёт зря, если ты не вляпаешься в неприятности, да?

Вэй Усянь развёл руками:

— Я сказал, что у него лента съехала, только и всего. В первый раз я подтрунивал над ним, но потом говорил правду, а он мне не поверил и впал в ярость. Но я ведь не нарочно сдёрнул с него повязку, почему же он тогда так разозлился, как думаешь? Даже отказался от дальнейшего участия в состязании.

Цзян Чэн язвительно хмыкнул:

— Он ещё спрашивает! Да потому что он терпеть тебя не может!

Стрелы за его спиной тоже почти подошли к концу, и Вэй Усянь принялся навёрстывать упущенное.

За все эти годы он так и не задумался о том, что же тогда произошло. Поначалу Вэй Усянь сомневался, не несёт ли лобная лента особого значения для адептов клана Лань, но после состязания и вовсе позабыл о том случае. Однако сейчас он припомнил все те странные и загадочные взгляды прочих адептов Ордена Гусу Лань…

Какой-то мелкий негодник на глазах у всех сорвал с Лань Чжаня лобную ленту, причем без его на то согласия, а он, тем не менее, справился с собой и не пустил стрелу Вэй Усяню в сердце, прямо здесь и прямо сейчас — благовоспитанные люди действительно пугают! Он поистине заслуживает титула Ханьгуан-цзюня!!!

Поразмыслив ещё немного, Вэй Усянь вдруг осознал, что касался лобной ленты Лань Ванцзи ещё несколько раз после того происшествия!!!

Лань Цзинъи с подозрением произнёс:

— Чем он там занимается, бродя взад и вперёд? Переел и теперь не сидится на месте?

Другой юноша добавил:

— И лицо то краснеет, то зеленеет… Чем-то отравился?

— Мы, вроде бы, ничего такого не ели… Может быть, из-за значения лобной ленты? Какой-то уж он чересчур взволнованный. Похоже, и в самом деле сходит с ума по Ханьгуан-цзюню. Посмотрите, как он счастлив…

Намотав около пятидесяти кругов вокруг засохших цветочных кустов, Вэй Усянь насилу успокоился и, уловив последнюю фразу, не знал, смеяться ему или же плакать. Внезапно за спиной он услышал шаги ступавших по сухим листьям ног.

По звуку Вэй Усянь определил, что они принадлежали не ребёнку. Вероятно, с дозора вернулся Лань Ванцзи. Вэй Усянь спешно принял свой обычный вид, обернулся и увидел чёрную фигуру, стоявшую в тени мёртвого дерева неподалёку.

Фигуру очень высокую, весьма стройную и чрезвычайно величественную.

Вот только голова её отсутствовала.