Магистр дьявольского культа (Новелла) - 64 Глава

Взяв флейту, Вэй Усянь сыграл нужный отрывок. Как и ожидалось, мелодия оказалась разорвана. Ноты на первой странице относились вовсе не к той песне, что была записана на второй.

Между ними должна была находиться ещё одна страница, но её вырвали — аккуратно, незаметно.

Сделавший это действовал с огромной осторожностью. От страницы не осталось ни следа, потому и обнаружить пропажу оказалось так сложно. Вэй Усянь перевернул книгу и посмотрел на тёмно-синюю обложку с написанным на ней названием из двух слов.

— «Собрание Смятения»? Что это за книга? Мелодии в ней звучат несколько странно.

Лань Ванцзи ответил:

— Это собрание запретных песен из Дунъина1.

1Дунъин — это название относится к Японии, путешествие туда совершалось по воде, а само название переводится как «Восточное море».

Вэй Усянь переспросил:

— Из Дунъина? Так вот почему звук немного отличается от местных мелодий.

Глядя на Лань Сичэня, не представлялось возможным понять испытываемые им сейчас чувства.

— Если верить легендам, «Собрание Смятения» — это сборник тёмных песен, составленный одним из заклинателей Ордена Гусу Лань за годы странствий, когда он путешествовал по воде и добрался до Дунъина. Если заклинатель применит духовную энергию, исполняя песни из этой книги, он сможет причинить вред другим людям: от ослабления тела и раздражения разума вплоть до разгорячения крови и ограничения пяти чувств… Могущественный заклинатель мог бы забрать жизнь человека, исполнив всего лишь семь нот.

Вэй Усянь хлопнул ладонью по столу:

— Вот это оно и есть!

Он так обрадовался, что, ударив по столу, едва не опрокинул бумажный фонарь. Лань Ванцзи вовремя успел приподнять источник света. Вэй Усянь заговорил:

— Глава Ордена Лань, есть ли в «Собрании Смятения» песня, способная пошатнуть самообладание человека, вызвать у него раздражение, волнение, агрессию, вспыльчивость?

Лань Сичэнь чуть помедлил:

— Должно быть, есть…

Вэй Усянь продолжил:

— Духовных сил Цзинь Гуанъяо недостаточно, чтобы забрать жизнь человека с помощью семи нот. Более того, подобное убийство было бы слишком очевидным. Он явно не стал бы выбирать столь могущественную мелодию. Но если бы он под предлогом успокоения нрава названого брата играл для того Песнь очищения сердца три месяца напролёт, то могла эта мелодия подействовать как медленный яд и спровоцировать срыв Чифэн-цзуня?

И снова Лань Сичэнь ответил не сразу:

— Да.

Вэй Усянь подытожил:

— Что ж, в таком случае, моё предположение не лишено смысла. Фрагмент мелодии, не являющийся частью Омовения, находится на пропавшей странице «Собрания Смятения». Все песни Дунъина, записанные в нём, довольно сложны и тяжелы в освоении. У Цзинь Гуанъяо не было времени скопировать ноты в потайной комнате, поэтому пришлось вырвать страницу… Нет, всё не так! Ему достаточно лишь одного взгляда, чтобы запомнить написанное на всю жизнь. Он вырвал страницу не потому, что не мог запомнить мелодию, а чтобы уничтожить доказательства. Он позаботился, чтобы никто не смог найти источник этой мелодии, если однажды всё выплывет наружу или его поймают на преступлении. Цзинь Гуанъяо действовал с предельной осторожностью. Перед вами он явно играл правильную версию «Омовения». Чифэн-цзунь не питал особой страсти к искусству, он слышал «Омовение» в вашем, Глава Ордена Лань, исполнении и в общих чертах представлял, как оно должно звучать. Поэтому Цзинь Гуанъяо не осмелился открыто исполнять для него тёмную песню, а вместо этого пошёл долгим путём — решил соединить две мелодии разных стилей с противоположным воздействием, что у него превосходно получилось. Они звучат так, словно являются единым целым. Музыкальные способности Цзинь Гуанъяо воистину превосходны. Полагаю, в «Омовение» он вкладывал совсем мало духовной силы и использовал её по-настоящему именно в отрывке с мелодией из «Собрания Смятения». В конце концов, Чифэн-цзунь не был знаком с этой стезёй заклинательства и, конечно, не мог осознать, что Цзинь Гуанъяо заменил одну из частей песни тёмным, забирающим жизнь мотивом!

После довольно продолжительного молчания Лань Сичэнь тихо произнёс:

— Он часто бывал в Облачных Глубинах, но… я никогда не говорил ему о комнате запрещённых книг в библиотеке Ордена Гусу Лань.

Вэй Усянь сказал:

— Глава Ордена Лань, простите меня за прямоту, но во время Аннигиляции Солнца Ляньфан-цзунь являлся шпионом в Безночном городе Ордена Цишань Вэнь. И шпионом весьма хорошим. Ему даже удалось обнаружить тайный кабинет Вэнь Жоханя, пробраться внутрь незамеченным, запомнить все карты и свитки, затем по памяти записать всю информацию и отправить её в Башню Золотого Карпа. Для подобного человека обнаружить комнату запрещённых книг библиотеки Ордена Гусу Лань — плёвое дело.

Лань Сичэнь взял в руки листок с записанным отрывком мелодии, порассматривал его какое-то время, затем решил:

— Я… найду способ испытать эту мелодию.

Лань Ванцзи вопросительно произнёс:

— Брат?

Лань Сичэнь сказал:

— Когда брата не стало, осада Луаньцзан давно закончилась, а молодого господина Вэя больше не было в нашем мире. Если после испытаний этой части мелодии действительно выявится её способность влиять на разум, если подтвердится, что это не просто догадка, я…

Вэй Усянь поспешил вставить слово:

— Цзэу-цзюнь, боюсь, испытание этой песни на живых людях противоречит правилам Ордена Гусу Лань.

Лань Сичэнь ответил:

— Я испытаю её на себе.

После столь нелепых слов, произнесённых главой Ордена Гусу Лань, становилось ясно: на сердце у него неспокойно. Лань Ванцзи слегка повысил голос:

— Брат!

Лань Сичэнь подпёр лоб рукой, словно пытаясь сдерживаться, его голос звучал с нажимом:

— Ванцзи, Цзинь Гуанъяо, которого знаю я, совсем не похож ни на того, кем его видишь ты, ни на образ, сложившийся в головах всех остальных людей! Все эти долгие годы в моём представлении он… переносил тяжкие испытания, заботился о людях, ко всем относился с уважением и сочувствием. Всё это время я был абсолютно уверен, что неодобрительные замечания в его сторону шли лишь от недопонимания, считал, что наверняка знаю истину. А теперь вы хотите, чтобы я в одночасье поверил, будто всё, что мне известно об этом человеке, — ложь. Поверил в то, что он планировал убить одного из своих названых братьев, а я тоже был частью его плана и даже помогал ему… Пожалуйста, позвольте мне самому всё обдумать, прежде чем принимать решение.

Лань Сичэнь научил Цзинь Гуанъяо Песни очищения сердца, помня о неприязни между Цзинь Гуанъяо и Не Минцзюэ и надеясь, что они смогут вернуться к прежним добрым отношениям. Он сам попросил, чтобы Цзинь Гуанъяо вместо него помог успокоить дух Не Минцзюэ. Кто мог знать, что его доброта предоставила возможность воплотиться жестокости Цзинь Гуанъяо? Как примириться с самим собой после такого?

Все трое хранили молчание. Только когда они вышли из библиотеки, Лань Ванцзи наконец сказал:

— Я пойду к дяде.

Молчавший всё это время Лань Сичэнь тоже заговорил:

— Я провожу обратно молодого господина Вэя. Ты можешь прийти после.

Лань Сичэнь вёл Вэй Усяня по выложенным белым камнем тропинкам Облачных Глубин, пока они не вернулись к окружённому цветами горечавки уединённому домику в глубине гор. Вэй Усянь замешкался, стоя перед дверью.

— Знает ли Учитель Лань, что Ханьгуан-цзюнь…

Лань Сичэнь мягко перебил его:

— Дядя только недавно очнулся. Я предупредил всех, чтобы ему не говорили лишнего.

Узнай Лань Цижэнь, что они с Лань Ванцзи натворили в Башне Золотого Карпа, он наверняка тут же снова потеряет сознание от злости, едва придя в себя.

Вэй Усянь сказал:

— Большое спасибо Учителю Ланю за всё, что он сделал.

Лань Сичэнь:

— Дядя и правда сделал очень много.

Спустя некоторое время он произнёс:

— Молодой господин Вэй, вам известно, что это за дом?

Вэй Усянь:

— Цзэу-цзюнь, почему вы думаете, что мне это может быть известно?

Лань Сичэнь взглянул на него:

— Именно в этом доме в Облачных Глубинах жила моя мать.

Мать Лань Сичэня была и матерью Лань Ванцзи. Вэй Усянь счёл несколько странным тот факт, что все поколения глав Ордена Гусу Лань жили в ханьши, но этот домик, запрятанный в потаённом уголке Облачных Глубин, определённо ей не являлся. Неужели родители Лань Ванцзи состояли в неудачном договорном браке, как Цзян Фэнмянь и Госпожа Юй, а потому жили раздельно?

При всём старании нельзя было найти положительную причину тому, чтобы глава ордена проживал отдельно от своей жены. Да и ходили слухи, что супруга предыдущего Главы Ордена, носившего титул Цинхэн-цзюня, была слаба телом, бо́льшую часть времени лечилась от болезни, и ей претило встречаться с другими людьми. О ней изначально мало что было известно. В других кланах ходило множество догадок и предположений о том, что «болезнь» могла быть чем-то постыдным, например, шрамом на лице или иным увечьем. Поэтому Вэй Усянь не слишком лез в это дело и теперь хранил молчание, ожидая, пока Лань Сичэнь сам решит продолжить.

Лань Сичэнь сказал:

— Молодой господин Вэй, вы должны знать, что мой отец обычно медитировал в уединении и очень редко общался с остальным миром. Все эти годы Орденом Гусу Лань почти единолично управлял дядя.

Вэй Усянь кивнул:

— Это я знаю.

Лань Сичэнь опустил руку вдоль тела. Ладонь, в которой была зажата Лебин, спряталась в рукаве. Он медленно продолжил:

— Причиной тому, что отец ушёл в затвор, являлась моя мать. Этот дом был… скорее местом заточения, чем жилищем.

Вэй Усянь был потрясён.

Отец Цзэу-цзюня и Ханьгуан-цзюня, Цинхэн-цзюнь, когда-то тоже являлся прославленным заклинателем. Он снискал славу ещё в юном возрасте, и ему прочили большое будущее. Однако в возрасте двадцати лет он неожиданно оставил этот путь и объявил о своей женитьбе. Цинхэн-цзюнь также перестал интересоваться мирскими делами. И хотя то, чем он занимался, называлось уединённой медитацией, по сути больше напоминало уход на покой. Люди придумывали множество причин такому поведению, но ни одна из них не находила подтверждения.

Лань Сичэнь склонился к кустикам горечавки и аккуратно погладил тонкие, нежные лепестки.

— В молодости отец, вернувшись однажды с ночной охоты, увидел мою мать в пригороде Гусу, — он улыбнулся. — Говорят, что это была любовь с первого взгляда.

Вэй Усянь тоже расплылся в улыбке:

— Юность часто поддаётся чувствам.

Однако Лань Сичэнь пресёк его весёлый настрой:

— Но вот та женщина любви к нему не испытывала. К тому же она убила одного из учителей моего отца.

Подобное поистине выходило за рамки воображения. И хотя Вэй Усянь понимал, что задавать слишком много вопросов считается дурным тоном, речь шла о родителях Лань Ванцзи, поэтому он просто обязан был узнать.

— Почему?!

Лань Сичэнь ответил:

— Я не знаю, но могу предположить, что тут имела место некая вражда.

Вэй Усянь не стал углубляться в этот вопрос и постарался усмирить любопытство. Вместо этого он спросил:

— А… что было потом?

— А потом, — последовал ответ Лань Сичэня, — когда мой отец об этом узнал, то, конечно же, испытал ужасную боль. Но даже столкнувшись с такими трудностями, он всё равно тайно забрал женщину к себе в орден. Не обращая внимания на возражения клана, он молча преклонил вместе с ней колени перед Небом и Землёй2, а после объявил всем, что она будет ему женой до конца жизни. И что всякому, кто захочет причинить ей вред, придётся иметь дело с ним.

2Преклонение колен перед Небом и Землёй является частью трёх преклонений в китайской брачной церемонии, фраза часто употребляется для обозначения вступления в брак.

Вэй Усянь округлил глаза.

Лань Сичэнь продолжил:

— После завершения церемонии мой отец нашёл дом, запер в нём мать, а в другом доме закрылся сам. Хоть это и называлось уединённой медитацией, но на самом деле было покаянием, — он чуть помолчал, а потом снова заговорил: — Молодой господин Вэй, вы понимаете, почему он так поступил?

Вэй Усянь помедлил секунду и ответил:

— Он не мог простить убийцу своего учителя, но вместе с этим не желал видеть смерть любимой женщины. Ему оставалось только жениться, чтобы защитить её жизнь, и заставить себя не видеться с ней.

Лань Сичэнь поинтересовался:

— Как вы считаете, правильно ли он поступил?

Вэй Усянь ответил:

— Не знаю.

Взгляд Лань Сичэня сделался немного отсутствующим.

— Тогда что, на ваш взгляд, было бы правильным?

Вэй Усянь вновь ответил:

— Я не знаю.

Помолчав, Лань Сичэнь тихо проговорил:

— Можно сказать, отец своими действиями отрёкся от всего. Старшие члены клана пребывали в ярости, но все они являлись его наставниками с малых лет, им ничего больше не оставалось, кроме как охранять эту тайну, намекая всем остальным, что жена Главы Ордена Гусу Лань страдает невыразимым недугом и не может видеться с людьми. Сразу после рождения нас с Ванцзи забрали и передали на воспитание другим людям. Как только мы подросли, нас отправили учиться к дяде. Мой дядя… от природы всегда был бесхитростным и прямым человеком. Поскольку отец из-за матери разрушил собственную жизнь, он ещё сильнее возненавидел людей, не желающих вести себя подобающе. А потому вложил все силы в наше с Ванцзи обучение. При этом он был особенно суров. Нам позволяли видеть мать лишь раз в месяц, в этом доме.

Дети, которые каждый день общались лишь с суровым дядей и под его строгим надзором проводили всё время за кипами книг. Несмотря на усталость, им приходилось выпрямлять слабые спины и становиться самыми выдающимися адептами клана, примером для подражания в глазах других людей. Они почти не виделись с ближайшими родственниками, не могли подурачиться в объятиях отца, не могли покапризничать рядом с матерью.

Но они очевидно не заслужили подобного.

Лань Сичэнь продолжил:

— Когда мы с Ванцзи навещали мать, она никогда не жаловалась на то, как скучно сидеть взаперти, без возможности даже шагу ступить за порог. Лишь спрашивала про нашу учёбу. Ей особенно нравилось дразнить Ванцзи, но он… чем больше его дразнишь, тем меньше он разговаривает, тем хуже выражение на его лице. Он был таким с самого детства. Однако, — Лань Сичэнь коротко рассмеялся, — пусть даже Ванцзи никогда этого не говорил, я знал, что он каждый месяц с нетерпением ждал встречи с матерью. Точно так же ждал её и я.

Вэй Усянь вообразил маленького Лань Ванцзи в объятиях матери, представил себе розовый румянец на его белоснежных щёчках и тоже рассмеялся. Улыбка всё ещё играла на его губах, когда Лань Сичэнь продолжил:

— Но однажды дядя сказал нам, что больше не нужно сюда приходить. Матери не стало.

Вэй Усянь осторожно спросил:

— Сколько тогда было Лань Чжаню?

Лань Сичэнь ответил:

— Шесть, — помолчав, он произнёс: — Он тогда был ещё слишком мал и не мог понять, что значит «не стало». Сколько бы другие ни утешали его, сколько бы дядя ни бранился, Ванцзи упорно приходил сюда каждый месяц, садился на веранде и ждал, когда кто-нибудь откроет ему дверь. С возрастом он понял, что мать больше не вернётся, что эта дверь уже никогда не откроется для него, но всё равно продолжал приходить сюда.

Лань Сичэнь поднялся. Взгляд его тёмных глаз остановился на Вэй Усяне.

— Ванцзи с самого детства был упрямым.

Под шелест листьев неразлучное множество цветков горечавки заколыхалось вместе с ветром. Вэй Усянь, окинув взглядом деревянную веранду, представил себе маленького ребёнка с лентой на голове, сидящего в подобающей позе перед домом и тихо ожидающего, пока откроется дверь. Он сказал:

— Госпожа Лань, должно быть, была очень ласковой женщиной.

Лань Сичэнь ответил:

— В моих воспоминаниях мать и правда была такой. Я не знаю, почему она тогда сотворила подобное. И, если по правде, я… — Он глубоко вдохнул, а потом признался: — Вовсе не хочу знать.

Немного помолчав, Лань Сичэнь опустил веки. Он достал Лебин, и порыв ночного ветра подхватил и унёс прочь журчащий звук сяо. Звук низкий, словно вздох.

Вэй Усяню уже доводилось слышать игру Лебин. Её звучание было точно таким же, как сам Лань Сичэнь: мягким и ненавязчивым, словно весенний ветерок и благодатный дождь. Но в эту самую минуту, несмотря на то, что мастерство исполнения оставалось всё таким же превосходным, звук Лебин пробуждал в слушателе странный осадок чувств.

Порыв ветра слегка растрепал волосы Лань Сичэня и привёл в беспорядок лобную ленту. Однако глава Ордена Гусу Лань, который всегда тщательно следил за внешним обликом, не обратил на это ни малейшего внимания. Лишь когда мелодия была сыграна до конца, он отнял Лебин от губ.

— В Облачных Глубинах музыка ночью запрещена. Сегодня я множество раз вышел за рамки дозволенного. Прошу прощения, молодой господин Вэй.

Вэй Усянь спросил:

— За что? Цзэу-цзюнь, вы разве забыли, что перед вами стоит человек, нарушивший правил больше, чем кто-либо ещё…

Лань Сичэнь улыбнулся:

— Орден Гусу Лань никогда не открывал посторонним наше с Ванцзи прошлое. Мне не следовало вам рассказывать всё это. Но сегодня мне вдруг захотелось сбросить с души этот груз, я поддался наитию.

— Я не из тех, кто много болтает. Не беспокойтесь, Цзэу-цзюнь.

— Как бы то ни было, могу предположить, что Ванцзи всё равно не стал бы ничего от вас скрывать.

— Если он не хочет о чём-то говорить, то я не стану спрашивать.

— Но учитывая характер Ванцзи, как сможет он поведать хоть что-то, если не задавать ему вопросы? Существуют вещи, о которых он не скажет, даже если вы спросите.

Вэй Усянь собрался было что-то сказать, но услышал звук шагов за спиной. Обернувшись, он увидел залитую лунным светом фигуру Лань Ванцзи, который приближался к ним. В правой руке он держал два округлых сосуда, запечатанных красным сургучом. Взгляд Вэй Усяня загорелся:

— Ханьгуан-цзюнь, ты очень предусмотрительный!