Магистр дьявольского культа (Новелла) - 66 Глава

Срезав путь с горы по скрытой тропинке, путники удалялись всё дальше и дальше от Облачных Глубин и наконец оказались в местах, куда адепты Ордена Гусу Лань выбираются редко. Тогда Вэй Усянь вдруг застонал:

— Ай, как болит живот!

Лань Ванцзи немедленно остановился.

— Привал. Нужно сменить повязку.

— Нет. Я просто поеду верхом, и все пройдёт.

— Так садись.

Вэй Усянь, состроив страдальческую гримасу, пожаловался:

— Я боюсь потревожить рану, когда буду взбираться на спину Яблочка.

Рана затянулась уже давно, и очевидно, что сейчас он просто капризничал. Лань Ванцзи остановил ослика, повернулся, посмотрел на Вэй Усяня, затем вдруг протянул руки, и, стараясь не прикасаться к месту ранения, аккуратно поднял того за талию и усадил на спину Яблочка.

Так они и отправились дальше, один — верхом на ослике, другой — рядом, пешком. Вэй Усянь, сидя на спине Яблочка, довольно заулыбался, даже уголки его глаз приподнялись. Лань Ванцзи спросил его:

— Что случилось?

Вэй Усянь ответил:

— Ничего.

Кажется, он просто радовался каждый раз, когда удавалось совершить какую-то шалость.

Конечно, многое из своего детства Вэй Усянь совершенно не помнил, но эта картина, хоть и смутно, но навсегда запечатлелась в его памяти.

Узкая тропинка, пятнистый ослик, трое путников. Мужчина в чёрных одеждах аккуратно приподнимает на руки женщину в белом платье и сажает на ослика, затем берёт на руки маленького ребёнка, поднимает повыше и усаживает себе на плечи.

Вэй Усянь и был тем малышом, ростом едва ли до колена взрослым. Оказавшись на плечах мужчины, он в один присест сделался таким высоким, что ощутил себя внушительным и грозным и от радости то хватал мужчину за волосы, то трогал его лицо, то неустанно дрыгал маленькими ножками и что-то щебетал сам себе под нос. Женщина, сидя на спине ослика, покачивалась в такт его шагов, смотрела на них и, кажется, улыбалась. Мужчина же всё время молчал. Он вообще не любил лишние разговоры, только изредка поправлял малыша, чтобы тот сидел повыше и не падал, а в другой руке держал верёвку ослика. Так они и шли по узенькой тропе, неспешно продвигаясь вперёд.

Вот и все немногочисленные воспоминания Вэй Усяня.

То были его отец и мать.

Вэй Усянь сказал:

— Лань Чжань, возьмись за верёвку.

Лань Ванцзи спросил его:

— Зачем?

Яблочко, будучи довольно умным животным, мог сам идти за хозяином, но Вэй Усянь настаивал:

— Ну, сделай одолжение, возьмись же.

Так и не сумев разгадать, отчего улыбка Вэй Усяня вдруг сделалась столь ослепительной, Лань Ванцзи, как тот и попросил, взялся за верёвку Яблочка и сжал её в руке.

Вэй Усянь пробормотал себе под нос:

— Вот. Теперь не хватает только маленького.

Лань Ванцзи переспросил:

— Что?

Вэй Усянь, украдкой посмеиваясь, ответил:

— Ничего. Лань Чжань, ты и правда очень хороший человек.

В этот раз по пути в Илин они совершенно не могли предугадать, что их ждёт. Возможно, опасностей впереди всё же больше, чем везения, однако Вэй Усяня это совершенно не волновало. Сейчас он ехал верхом на ослике, Лань Ванцзи вёл Яблочко за верёвку, и сердце Вэй Усяня наполнилось окрыляющим восторгом. Он чувствовал себя вольготно и свободно, словно парил среди облаков в небесах. Ему даже показалось, что если прямо сейчас с обеих сторон тропы на них выскочит огромная толпа заклинателей с криками «Убить!», кроме попорченного настроения и потерянного прекрасного момента, с ними не случится больше ничего ужасного. Вэй Усянь даже стал наслаждаться видами бескрайних полей в сиянии луны и снял с пояса бамбуковую флейту. Ему в голову сама собой пришла короткая мелодия, которую он и сыграл.

В этих чистых звуках мелодии шаг Лань Ванцзи на миг замедлился, а Вэй Усянь ощутил, как просветлело его сердце.

Он воскликнул:

— Лань Чжань! Ответь мне, как же всё-таки называется та мелодия, которую ты пел для меня в пещере Черепахи-губительницы на горе Муси?

Лань Ванцзи посмотрел на него и спросил:

— Почему ты вдруг вспомнил об этом?

Вэй Усянь ответил:

— Просто скажи, и всё. Как она называется? Я, кажется, догадываюсь, как ты узнал меня.

Мелодия, по какой-то неизвестной причине пришедшая ему в голову в ту ночь на горе Дафань, оказалась именно той, что Лань Ванцзи когда-то тихо напел ему в пещере на горе Муси, когда Вэй Усянь в полузабытьи мучился жаром.

Лань Ванцзи молчал, тогда Вэй Усянь поторопил его:

— Ну же, говори, что это за мелодия? Кто её придумал?

Лань Ванцзи ответил:

— Я.

— Ты сам?!

— Мгм.

Честно говоря, изначально Вэй Усянь считал, что та мелодия принадлежала к тайным знаниям Ордена Гусу Лань, которые запрещено было распространять вовне, поэтому, услышав такой ответ, крайне удивился и обрадовался. Чему удивился, понятно и без объяснений, а чему обрадовался, и сам себе объяснить не мог. Он испытующе спросил:

— Но если ты действительно именно так меня и узнал, выходит… эту мелодию больше никто никогда не слышал?

Лань Ванцзи ответил:

— Никто.

Вэй Усянь от радости слишком сильно ударил ногой Яблочко. Ослик гневно завопил, явно собираясь взбрыкнуть и сбросить наездника, но Лань Ванцзи успел ловко дёрнуть за верёвку, не допустив этого. Вэй Усянь, наклоняясь к голове Яблочка, проговорил:

— Всё хорошо, всё хорошо. Просто у него такой характер, пару раз подпрыгнет, и всё. Давай продолжим разговор. Так как всё-таки называется мелодия?

— А как ты считаешь?

— Что значит — как я считаю? Так у неё есть название или нет?

Вэй Усяня стали мучить сомнения, неужели Лань Чжань придумывает имена в том же стиле, что и Цзян Чэн? Да быть того не может!

А вслух он сказал:

— Так ты хочешь услышать мои предложения? Я думаю, лучше всего подойдёт…

Но когда более восьмидесяти тщательно отобранных им вариантов оказались отвергнуты Лань Ванцзи, энтузиазм Вэй Усяня наконец начал постепенно угасать.

Дабы избежать столкновения с заклинателями, которые всюду их разыскивали, вместо главной дороги путники избрали узкую тропинку в глухой местности. Спустя целый день пути Вэй Усянь ощутил лёгкую усталость и жажду. К счастью, впереди как раз показался крестьянский домик, и Лань Ванцзи привязал Яблочко поблизости.

На стук никто не ответил, а толкнув ворота, путники обнаружили, что замок не заперт. Посреди двора стоял деревянный стол плотницкой работы, а на столе оказался целый таз ещё нечищеных бобов. У глинобитной стены высилась копна рисовой соломы, из которой торчали грабли, а по двору тут и там бегали цыплята, клюющие рис.

Вэй Усянь, увидев в другом углу двора несколько арбузов, поднял один из них и с серьёзным видом заявил:

— Хозяина нет дома, Ханьгуан-цзюнь, можем делать, что хотим.

Лань Ванцзи как раз собирался вынуть деньги и оставить их на столе, как за стеной послышались шаги. Два человека шли друг за другом, наверняка это вернулись хозяева. Вэй Усянь, сам не понимая, почему, едва заслышав шаги, повалил Лань Ванцзи прямо за стог соломы.

К счастью, Лань Ванцзи по привычке сохранил полнейшую невозмутимость, и поэтому не издал ни звука, когда Вэй Усянь так внезапно набросился на него. Вот только он, очевидно, не понимал, почему они должны прятаться. Да и Вэй Усянь подумал: «А ведь и правда, почему мы должны прятаться? Жители этой деревни не узнают нас в лицо. Можно ведь просто сказать, что мы пришли купить у них съестного, вот и всё. Скорее всего, я просто слишком много проказничал в жизни. Привык».

Вот только, когда поваленный им Лань Ванцзи оказался прижат к мягкой копне соломы, Вэй Усянь, естественно, ощутил необыкновенное возбуждение от того, что поставил Лань Ванцзи в такое наполовину вынужденное положение. Начисто отказавшись подниматься, он надел маску серьёзности, поднёс к губам указательный палец, делая знак молчать, затем, притворившись, что другого выхода нет, со спокойной душой прижался к Лань Ванцзи, и сердце его вновь наполнилось невыразимым ликованием.

Во дворе послышался звук передвигаемой деревянной лавки, кажется, двое хозяев этого дома уселись за деревянный стол. Женский голос произнёс:

— Гэгэ, дай я возьму.

Услышав обращение «гэгэ», Лань Ванцзи застыл на мгновение.

В ответ послышался голос мужчины:

— Лучше займись лущением бобов.

Затем раздалось тихое бормотание крепко спящего ребёнка.

Видимо, это были молодые супруги. Жена готовила ужин, а муж держал на руках маленького.

Вэй Усянь, улыбаясь, подмигнул Лань Ванцзи и прошептал:

— Вот так удача, оказывается, хозяин этого дома — ещё один «гэгэ».

На последнем слове он умышленно сделал голос тоньше, совершенно не скрывая шутливых намерений. Лань Ванцзи окинул его серьёзным взглядом и отвернулся. Сердце Вэй Усяня мягко затрепетало, он прижался ближе, к самому уху Лань Ванцзи, и тихонько позвал:

— Лань-гэгэ.

Кажется, дыхание Лань Ванцзи при этом замерло на мгновение, а в ответном взгляде отразилось предостережение.

Тем временем во дворе рассмеялась жена:

— Да ведь ты неправильно его держишь, так и разбудишь сына, а укачивать всё равно придётся мне.

Муж ответил:

— Он сегодня наигрался досыта, устал так, что спит без задних ног.

Жена, перебирая в руках бобы, продолжила:

— Гэгэ, ты должен как следует воспитать А-Бао. Если он в четыре года так себя ведёт, то что же будет, когда он станет старше? Уже несколько раз довёл до слёз соседских детей, они даже говорят, что больше не будут с ним играть.

Муж отвечал:

— Но ведь всё-таки играют, каждый раз говорят, что больше не будут, и всё равно приходят поиграть.

Вэй Усянь тихонько прыснул со смеху.

— Лань-гэгэ, а что бы ты на это сказал? Ты согласен?

Лань Ванцзи ответил лишь:

— Прекрати разговаривать.

Однако они говорили достаточно тихо, чтобы простые люди не могли их услышать. Муж и жена обсуждали житейские дела, а Вэй Усянь тем временем совершенно приклеился к уху Лань Ванцзи, назойливо, но мягко и нежно повторяя «Лань-гэгэ». Кажется, Лань Ванцзи, в конце концов, не выдержал и резко перевернулся.

Движение получилось быстрым и аккуратным, так что соломенный стог даже не шевельнулся, но при этом Лань Ванцзи придавил Вэй Усяня собой.

Раздался тихий голос:

— Ещё раз — и я применю «молчание».

Вэй Усянь протянул руку к его лицу, но Лань Ванцзи сразу поймал его запястье. Тот совершенно серьёзно заявил:

— Ханьгуан-цзюнь, к твоей лобной ленте прицепилась соломинка.

Лишь услышав это, Лань Ванцзи отпустил его руку. Вэй Усянь помог ему убрать со лба тонкую соломинку и, повертев перед его глазами, похвастался:

— Видишь, я не обманул тебя.

Однако всё его самодовольство испарилось, когда вновь раздался голос женщины:

— Даже если и так, всё равно нельзя разрешать А-Бао обижать других ребят.

Её муж спокойно ответил:

— Пусть делает, что хочет, он ведь мальчик, а мальчики всегда обижают тех, кто им нравится. Он просто хочет привлечь к себе внимание.

Улыбка Вэй Усяня после этих слов на миг застыла.

Как вдруг ребёнок, кажется, проснулся и начал что-то лепетать, супруги же принялись вновь его укачивать. Спустя некоторое время им опять удалось усыпить сынишку, и молодая жена произнесла:

— Гэгэ, я попросила тебя воспитать А-Бао не только из-за других ребят. А ещё и потому, что сейчас времена неспокойные, не позволяй ему играть где вздумается до самого вечера, домой нужно возвращаться пораньше.

На этот раз мужчина ответил:

— Я понимаю. Всё из-за этих недавно разрытых могил на старом погосте?

— Я слышала, что не только возле нашей деревни, но даже на городских фамильных кладбищах произошло подобное. Что-то странное творится вокруг, лучше А-Бао почаще оставаться дома и не выбегать за ворота.

— Да. Если он повстречает этого самого… Старейшину Илин, беды не миновать.

Вэй Усянь:

— …

Жена понизила голос:

— Я ещё в детстве слушала сказки о Старейшине Илин и всю жизнь считала, что родители придумали присказку «если не будешь слушаться, я позову Старейшину Илин, чтобы он забрал тебя и скормил демонам» лишь для того, чтобы в шутку успокаивать детей. Но кто же мог подумать, что такой человек действительно существует и что он на самом деле вернётся с того света.

Муж подхватил:

— Да уж. Я как услышал о разрытых могилах, так сразу о нём и подумал. Оказалось, что всё так и есть, в городе все слухи только об этом.

Вэй Усяню не оставалось ничего другого, как смириться с тем, что имя его навсегда оказалось связано с «разрытыми могилами». По правде говоря, раньше он и впрямь творил немало подобных вещей. Самое известное из таких событий случилось во время Аннигиляции Солнца, когда он вверх дном перевернул могилы предыдущих поколений Ордена Цишань Вэнь, превратив все мёртвые тела предков в своих марионеток. И каждый убитый им адепт клана Вэнь также присоединялся к армии трупов, получая приказ жестоко убить своих прежних друзей и соратников. Во время Аннигиляции Солнца подобное воспринималось величайшим подвигом, достойным всяческих похвал. Вот только спустя долгое время после тех событий люди вспоминали об этом с презрением и ужасом.

Да и не только другие люди, теперь даже он сам, вспоминая об этом, считал, что зашёл тогда слишком далеко в своей ярости. К тому же, несколько дней назад его личность оказалась раскрыта, поэтому теперь не было ничего удивительного в том, что люди, услышав о массовом разорении могил, первым делом считали виновником произошедшего Старейшину Илин.