Ночь с плохим концом (Новелла) - 7 Глава

Мы с Дворецким вернулись в гостиную и вышли в зал. Открыв дверь в задней части парадной лестницы и спустившись на несколько ступеней, мы оказались в наполовину уходящем под землю винном погребе.

По трем сторонам небольшой прохладной комнаты рядами стояли винные бутылки почти без свободного пространства между ними. Достав одну из них, я заметила странность: жидкость в бутылке совсем не двигалась. Дворецкий, увидев мое изумление, пояснил:

— Весь этот мир — просто часть пьесы, строго говоря. Пьеса содержит множество вещей, не имеющих никакой ценности и исключительно дополняющих декорации; таковыми они остаются и здесь. В них нет никакой иной необходимости.

Я вспомнила еще кое-что. Когда мы с Хозяином поместья обыскивали кабинет, я походя проверила перьевую ручку, лежавшую на столе, и, несмотря на то, что на ней явно было немного чернил, я не запачкала руки. Мне тогда показалось, что она просто пересохла, поэтому я выбросила случай из головы. На самом же деле она не работала потому, что была только частью окружения… Если бы я попыталась написать ею что-то на бумаге, она бы не подействовала как нормальная ручка. Вообще-то, если бумага тоже была только частью декораций, то и она бы вряд ли сгодилась на что-то обычное.

И все-таки были предметы наподобие чашек и чайников, и они выполняли свои обычные функции. Я спросила Дворецкого, в чем разница, и он ответил, что эти вещи мог использовать только тот, кто должен — так же, как и с комнатами: в этот винный погреб, например, обычно мог зайти только Дворецкий, и другие не имели в него доступа без важной причины.

Выходит, у персонажей все же были особые принципы игры, поддерживавшие порядок представления. И, возможно, у меня, как у главной роли, тоже были ограничения на мысли и действия, которые я даже не осознаю. Хотя сейчас я, кажется, еще имела большую свободу действий, чем остальные, и могла всем помочь…

Я глянула на Дворецкого и увидела, что он достал с полки одну из бутылок, в которой остался всего примерно бокал вина. Жидкость за стеклом плескалась, как любая нормальная.

— Ой, это вино…

— Остатки со вчерашнего вечера, — пояснил Дворецкий, — Тут осталось лишнее, но если его выбросить — госпожа будет недовольна. Оно довольно выдержанное. Вам нравится вино?

— Признаться, никогда не пробовала. Но многие мои знакомые его любят.

— Охотно верю.

Естественно, в пьесе нужно было использовать определенное количество вина: то, что нужно было для первого действия. Поэтому у них было настоящее, ‘работающее’ вино — как та бутылка, что Дворецкий сейчас держал в руках.

Мы внимательно осмотрели все выемки для декорационных бутылок, но ничего, разумеется, не нашли. А время пьесы шло, пока мы тратили его на поиски. Надо было еще подумать о цели Бурле… вернее, того, кто запер нас здесь — за поисками я совсем об этом забыла.

Пытаясь обдумывать все и сразу, я начала даже временами забывать, кто я на самом деле. Может, потому что остальные так естественно влились в этот выдуманный мир, или потому что я в принципе была мечтательна и легко терялась между реальностью и выдумкой, тем более в такой атмосфере. Пусть этот мир был ненастоящим, я следовала его законам так, будто он был настоящим.

Без особой причины я глянула на почти пустую бутылку в руках Дворецкого. Этикетка на бутылке казалась стертой и выцветшей, что выдавало возраст бутылки.

— Что-то заинтересовало? — обратил внимание Дворецкий, — Да, это вино довольно старое и к тому же, вероятно, редкое. На самом деле, все в этом погребе очень старое и качественное.

— Я слышала, что вино ценится больше с возрастом, но неужели вино, которое настаивается десятилетиями, правда вкуснее? Ну… то есть, чем более… свежее? — наивно спросила я.

— Как знать… Вкусы у всех разные, — пожал плечами слуга, — Есть множество сортов вина — с разной степенью сухости, сладости, крепости, с разными вкусами и даже запахами… Думаю, это не совсем ответ на ваш вопрос. В общем, многие считают, что вино, которое дольше бродит, имеет более глубокий и тонкий вкус… Как и с людьми, кстати. Со временем опыт сказывается на личности и, помимо самого характера, у людей появляются привычки — словно привкус. Желательный это привкус или нет — дело предпочтения. Не говоря уже о том, что время не стоит на месте. Лучшее вино делается с использованием лучших технологий времени, а затем доходит много лет, но когда приходит время дегустации… Возможно, в будущем можно будет делать и более достойное вино без многолетнего брожения.

Объяснение напомнило мне разговор с Хозяином дома в комнате с коллекцией. Он говорил, что посвятил себя сохранению ценностей своих предков.

— Господин Дворецкий, а что вы предпочли бы?

— М?

— Вино, сделанное усердным трудом мастеров прошлого, созревавшее до своего срока на протяжении многих лет… Или вино, которое может сделать за считанные дни с помощью достижений будущего, но все такое же вкусное?

— Сложный вопрос, — подумав, заметил Дворецкий. Он глубоко задумался, поднеся руку к губам. Тесный каменный погреб был заполнен старыми бутылками с вином, ждущими своего часа. Хотя они и не могли говорить, но я представила себе, как они ждут отзыва сомелье о своем содержимом.

— Временами бывает, что даже самое выдержанное вино кажется людям перебродившим. Слишком старым, на их вкус. Определенно, большинство согласится, что вино не нужно держать слишком долго. И еще…

Я с молчаливым интересом слушала его рассуждения.

— Проходит время, люди взрослеют, ценности меняются. Что раньше считалось лучшим, не обязательно может снискать такое же признание в настоящем. Решать только тем, кто живет сейчас. Увлекаться обереганием прошлого до такой степени, чтобы совсем забросить настоящее — это просто нелепо… Многие так думают.

— Нелепо?

— Именно. Хотя… я уважаю подобную нелепость. Если бы предки знали, как кто-то заботится об их памяти, думаю, они были бы вне себя от радости. Конечно, если не заходить далеко… Ведь если потомки живут ради предков и жертвуют собой ради них, это несомненно печально для тех и других.

Печально для тех и других… Почему-то мне показалось, что он говорит это все специально для меня. Мы, вся наша труппа, были большими поклонниками Бурле и чувствовали, что нашей миссией было передать его наследие будущим поколениям. Но что бы сказал сам Бурле, узнав об усилиях, прилагаемых труппой в наши дни? Был бы он благодарен за то, что труппа нашла пьесу и поставила ее по его желанию?

Без преувеличения, общественное внимание, которое привлекло обнаружение ‘Безумной∞Ночи’, позволило компании временно избежать разорения. Поддержка постоянных спонсоров — отца Кайто и поклонника Лена — помогали труппе перенести финансовые тяготы, как говорила мне Иа. Но в эпоху изменяющихся приоритетов и взрыва интереса к новой сфере развлечения зрителя, даже если ‘Безумная∞Ночь’ будет иметь оглушительный успех, неизвестно, смогли бы мы и дальше исполнять только пьесы Бурле безо всяких изменений.

Я была уверена, что причина, по которой мы были заперты здесь — это моя ошибка в безупречном представлении, что я проклята за это и теперь должна была переделать исполнение гениального сценария. Ни одной промашки в постановках нельзя было допустить — и декорации, и актерская игра должны были быть идеальны, иначе Бурле ни за что не простит провинившихся артистов; такая легенда ходила в труппе. Поэтому у меня создалось впечатление, что Бурле был строгим и безжалостным человеком. Но правда ли все было так? Я начала сомневаться в своем представлении о нем.

— Когда ценности прошлого приносят в настоящее и передают в будущее — так ли счастливы те, кто создал эти ценности? Если что-то разваливается на глазах, но ты все равно защищаешь это любой ценой…

Я сжала рукой браслет на левом запястье — подарок от легендарного сценариста, переданный мне бабушкой. Хотя Дворецкий не особенно понимал, что я… что Селянка хотела спросить, он все-таки услышал меня. Он молча посмотрел на мое запястье, ожидая, что я скажу.

— Кто-то говорил мне, что все материальное рано или поздно истлеет. Но если то, что ты пытаешься сохранить, не имеет материальной формы — как история или… сценарий? Даже нематериальное может легко изменить свой изначальный вид. Но, может быть, именно эти перемены… Через времена и поколения, они позволяют нематериальному не истлеть…

— А ведь это интересная мысль. Я думаю, это восхитительно, — признал Дворецкий, — Все люди в мире разные, поэтому количество разнообразных талантов и их великих творений тоже бессчетно. Были бы они безусловно рады или нет… Нельзя сказать точно. Но, если бы речь вдруг шла обо мне… Я думаю, такое внимание заслужило бы мое одобрение и даже аплодисменты.

И он мягко улыбнулся мне.

*****

Закончив осматривать винный погреб, мы перешли в гостевую в южной части дома. Дворецкий уже проверил свою комнату и гостевую ?4 в одиночку, так что нам оставалась гостевая ?1.

— А? Я что, уже была здесь?.. — моя рука замерла, так и не открыв дверь в гостевую комнату. Обстановка показалась мне знакомой. Я огляделась и поняла, что все здесь было устроено так же, как в южной части второго этажа, где мы были с Хозяином дома. На обоих этажах в коридорах были совершенно одинаковые ковры, стены и даже узоры на потолке — так что я на секунду даже засомневалась, какой это этаж.

— Вот как, значит, вы искали наверху вместе с господином. Да, это место — ровно под ним. Планировка этажей почти не различается, мы порой даже теряемся из-за этого. Естественно, только прибывший гость может… Но да, даже нам бывает сложно.

— Ясно…

Он был прав, планировка была так похожа, что можно было перепутать первый этаж со вторым. Оглядевшись, я увидела что-то, что заставило меня тут же подойти. Хотя я и видела это и на втором этаже… ‘Запретная комната’ рядом с первой гостевой комнатой. И на северной стороне — огромная картина во всю стену. Девушка, в одиночестве танцующая в сумрачном лесу… Она точно такая же, как картина наверху? Пока я вглядывалась, Дворецкий подошел ко мне:

— Такая же картина висит рядом со входом в запретную комнату на втором этаже.

— Точно такая же?

— Нет, технически — немного другая. На картине на втором этаже изображен закат — время прямо перед заходом солнца. А на этой — рассвет, прямо перед восходом. Вместе они представляют собой одну полноценную работу под названием ‘Twilight Night’ — ‘Сумеречная ночь’.

— Сумеречная ночь… Закат и рассвет…

— Допустим, вам бы завязали глаза и подвели к одной из картин. На которой из них закат, а на которой — рассвет? Как думаете, вы бы ответили?

— А?… — растерялась я.

— Я и сам не уверен, смог бы я ответить или нет. И, как говорил мой бывший хозяин об этой картине… На самом деле, никто не знает. Ее задумка в том, что мы сами не знаем, правда перед нами или выдумка.

Выдумка?! Неужели Дворецкий знал, что этот мир — фальшивый, и он настоящий был где-то в другом месте? Хотя, когда я окликнула всех по имени раньше, никто не отозвался…

— Мир — это то, что мы знаем о мире. И это очень хрупкая и неоднозначная вещь. Мысли о том, что такое — ‘быть’, позволяют миру подтвердить наше существование. Существование всего вокруг позволяет выделить и определить самого себя. Чтобы осознавать прошлое, существует настоящее и будущее. Человек знает, что живет — и он живет… Поэтому люди живут только в том мире, который осознают. Потому что ‘жизнью’ называется только осознание собственного наличия здесь и сейчас. Отрицание этого равносильно смерти.

— Равносильно…

То есть, все, кто забыл себя настоящих, все равно что мертвы? Без настоящей памяти, в написанном кем-то мире. Их прошлое и жизнь, которую они жили, погибли… Так, получается? И одна я еще сохраняю некое подобие жизни?

— Ну так какие же сумерки вы предпочитаете?

Я внимательно пригляделась к картине:

— Я… пока не могу их отличить. Наверное, мне нравятся обе…

— Художник изобразил героиню почти одинаково на обеих картинах… Но если постоянно приглядываться к краскам, то можно заметить некоторые различия.

— Закат и рассвет, — задумалась я, — Похожие, но такие разные. Одни светлеют, другие темнеют… То, что следует дальше после нарисованного, противоположно друг другу. То есть, похожие планировки этажей тоже означают, что похожие вещи могут быть совершенно разными?

— М?

— Ой, ну… Я просто предположила. Представила, что архитектор планировал дом с этой мыслью…

— Все может быть. Похожие, но совершенно различные по сути. Возможно, нет ничего одинакового в мире. Даже слово ‘одинаковый’ — не более, чем категория речи.

— То есть, это только степень?

— Да, именно. Наш язык — только инструмент для передачи идей. По крайней мере, с этого все начиналось. Хотя временами нам может показаться, что язык первичен. И мы даже верим, что чьи-то слова могут полноценно передать все, что в них вкладывают… И это, кстати, одна из основ театра.

— Основ?

— В зависимости от исполнения, один и тот же сценарий может создавать совершенно разную атмосферу. И даже если играет одна труппа — условия, душевное и физическое состояние актеров никогда не совпадают полностью. Поэтому-то одни и те же спектакли можно смотреть раз за разом. Некоторые считают, что в этом — основа театрального искусства.

— И действительно…

Да, некоторые зрители время от времени покупали билеты на лучшие места на повторы пьес Бурле. Как и сказал Дворецкий, они смотрели одну и ту же историю раз за разом и наслаждались ими как новыми — все из-за тончайших различий в исполнении.

— Ох, ну пора. Я довольно-таки увлекся. Нужно возвращаться к поискам, — вспомнил Дворецкий.

— Как скажете…

Мы внимательно, но безрезультатно осмотрели комнату. Я приложила руку к груди, чтобы почувствовать время. Половина срока на исполнение уже прошла. Я знала, что спешить не получится, но все же мысль об уходящем времени заставляла меня волноваться. И все эти поиска без смысла… Без единой подсказки.

*****

Дворецкий сказал, что у кого-то может быть больше проблем, чем у него, поэтому я вышла из гостевой и пошла искать, кому пригодится моя помощь. Коридоры были точно такими же, как на верхнем этаже, и похожие, хотя и другие картины висели на стенах. Такая же композиция, но в другой момент времени… Похоже, все картины были так устроены.

Подойдя к залу, я услышала завораживающую музыку: Девочка-кукла играла на пианино. Точно, она ведь играла и в первом действии пьесы.

Рин и Лен были гениями, умеющими практически все на свете. Кроме лютни, на которой Лен играл в первом действии, юный актер еще неплохо владел струнными инструментами вроде гитары или скрипки. По-моему, это Мейко рассказала мне, что они оба профессионально играли на своих инструментах и нередко занимались на дому. Однако Рин как-то призналась, что совсем разлюбила фортепиано. Она только тогда играла на нем, когда происходило что-нибудь грустное, и успокаивала себя музыкой. Так что когда она выяснила, что ей придется играть на пианино в первом акте пьесы, то не удержалась и намекнула, что не очень-то этому рада.

Что это за музыка? Пианино было слегка расстроено: оно звучало низковато, и поэтому медленный мажорный вальс приобретал минорный, грустный тон. Я на время забылась, заслушавшись странным сочетанием печали и радости в одной мелодии.

— Ой, мисс Селян-ка! Дав-но вы тут? — кукла заметила меня и обернулась, перестав играть.

— Эм… Мелодия была такая чудесная, что я заслушалась.

— Ну, спасибо, — пожала плечами Кукла.

— А… как она называется? Музыка, которую ты играла.

— ‘Сон и пробуж-дение куклы’ — удачно, прав-да?

— Ну да…

— Скажите-ка, мисс Селян-ка, — вдруг спросила девочка, — А вам снятся сны?

— А? Сны? — я вспомнила свой утренний сон — девушку, возможно, актрису, погибшую в театре, — Ну, иногда…

— Гм, а куклы снов не ви-дят, — заметила кукла, — Знае-те, почему?

— И?

— Пото-му что куклы не спят! — и девочка звонко, но жутко рассмеялась, — Смеш-но же, ну? Эй… А хоти-те еще по-слушать? Я мо-гу играть сколько угод-но.

На этих словах в глазах Девочки-куклы показалось что-то немного похожее на одиночество.

— Эм… но мне все-таки надо помочь остальным в поисках…

— Ну хоть чуть-чуть! — принялась упрашивать кукла.

— Но…

— Пожа-луйста!..

И вдруг она подбежала и обняла меня. Я была так потрясена, что с места не смогла сдвинуться. Даже если я знала, что это бывшая Рин, страх перед куклой все равно никуда не девался.

— Прости! Мне правда надо идти помогать! Понимаешь, если мы не найдем страницу…

— Мож-но же просто оста-ться…

— Что? — удивилась я.

— Это ниче-го. Этот день про-должится…

Что это значило? Если время на спектакль закончится, а мы не найдем страницу, разве весь этот мир не исчезнет? В каком смысле ‘день продолжится’?

— И пес-ня тоже продолжае-тся, — тихо добавила кукла, — Это толь-ко главная часть… Вальс мед-ленно переходит в напорис-тую ‘четы-ре чет-верти’… Да, и тогда это ‘пробуж-дение куклы’…

Она жутко ухмыльнулась, поднимая на меня взгляд. Я в ужасе отпрыгнула, и в этот момент на пол что-то выпало. Это оказался конверт; я подняла его с пола.

— Ой, это… — по-моему, это было письмо, которое я носила в кармане. То, которое я использовала в спектакле… Нет, это был не реквизит. На нем даже был адресат: ‘Мику’. Я подобрала это письмо на сцене перед тем, как оказаться в этом мире. Я перевернула его в страхе и прочла на обороте: ‘Пока не выцветет End roLL(прим.: End roll можно перевести как ‘титры’, но для сюжета это еще имеет значение ‘бесконечная петля’)… ∞»

— End roLL ? — я медленно открыла конверт, но внутри оказался только пустой лист, сложенный пополам. Девочка-кукла снова подошла ко мне. Наверное, я уронила письмо, когда отскочила от нее.

— Эй, что э-то у те-бя?

— Да я и сама не знаю…

Я была так уверена, что это тот самый конверт, который я подобрала на сцене, однако письмо внутри оказалось пустым. Но ведь я точно помнила, как читала письмо! Это было очень важная часть — то, что было в нем сказано — но я ничего не могла вспомнить. Но ведь читала же, это точно.

Так что это было за письмо? Должно быть, это реквизит, который я использовала в первом акте. Значит, он пригодится где-то в начале второго. Но сейчас следующая страница пропала, поэтому все забыли, что идет дальше по сюжету. К несчастью, я совершенно забыла, что было письме и какую роль оно играло. Реквизит, который дальше был бы очень важен для спектакля… Но был ли он пустым из-за потери следующей страницы? Я внимательно посмотрела на аккуратно согнутый пополам лист, вложенный в конверт — нет, просто бумага, причем сильно выцветшая.

— А! Она тако-го же раз-мера, как сце-нарий! — обрадовалась кукла.

— Ну… да.

— Но отры-ва нет, вот бе-да!

Надо было бы проверить, но на глаз этот лист действительно совпадал по размеру со страницами сценария. Однако край бумаги был ровным, безо всяких следом разрыва.

— По-ка не выцве-тет End roLL… ∞?

Возможно, это и был End roLL — то есть, концовка, последний лист сценария. В таком случае понятно, почему он пуст. Без следующей страницы сюжет не мог продолжать свой ход. Так что и итог был неизвестен, вот лист и чистый. Вполне возможно.

Ели пропавшая страница и продолжение вообще останутся не найдены… Можно ли будет пропустить их и перейти сразу к концовке с помощью этой страницы? Если такое возможно, то мы сможем закончить спектакль. Но сейчас это был простой лист бумаги. Множество идей и предположений роились в голове, но я никак не могла разобраться в них. Все это были только предсказания. Нет смысла крутить это в голове, надо обсудить с остальными.

— Думаю, надо показать письмо остальным и спросить, что они думают на этот счет.

— Яс-но! Зву-чит отлично! — согласилась кукла. Будь она сейчас рассудительной Рин, я бы сразу обсудила с ней ситуацию. Но кукла, хоть и выглядела как девочка, оставалась куклой. Я ощутила некоторое облегчение — все-таки хоть одна дельная подсказка найдена.

Но в то же время я удивилась: и как это я пропустила что-то настолько важное? Ведь если кто-то украл страницу, надо было в первую очередь обыскать всех присутствующих! Если кто-то из семи — похититель, то так же, как я нашла письмо в собственном кармане, они могут прятать страницу где-то в карманах, под одеждой или в личных вещах. Ну разумеется, осмотреть всех надо было в первую очередь. Раз уж мы не нашли страницу в комнатах, вероятность такого случая значительно возросла.

Теперь, когда я наконец это поняла, не время было стоять на месте. Я направилась на второй этаж, собираясь рассказать Хозяину дома и попросить его собрать всех.

******

Коридор, ведущий к лестнице на второй этаж. Огромная картина на верхней части стены, переходящая на потолок коридора, изображающая ангелов перед райскими вратами. Я поспешила вверх по лестнице, завороженная возвышенным впечатлением от картины, и скоро увидела перед собой спину Мальчика-куклы. Как только я шагнула на верхнюю ступень, он ухмыльнулся и подошел ко мне своей угловатой походкой:

— Я ждал вас, мисс Селян-ка.

— А?

Не дожидаясь ответа, он схватил меня за руку и повел совсем в другую сторону от того места, куда я направлялась — к северной части второго этажа. Остановившись у двери, мальчик обернулся ко мне:

— Зна-ете, что это за ком-ната?

Дверь была плотно закрыта, так что я и не предполагала, что за ней. Так я и сказала ему, и он ответил, что покажет и проведет меня внутрь. Здесь соотношение сил было как и в реальности: он снова держал меня под контролем. Хоть мне и нужно было спешить к Хозяину поместья, чтобы рассказать про письмо… Дверь за моей спиной закрылась.

Мы оказались в библиотеке, заполненной книгами. За исключением двери, все стены были уставлены упирающимися в потолок книжными полками. С потолка свисали четыре небольших люстры, заливавшие библиотеку светом. В центре комнаты находилось три стола, а вокруг них — кресла и диваны разных размеров. В общем, уютная и чистая комната, очень удобная для чтения.

И все же почему-то кресла были заняты огромными плюшевыми мишками, а на столе стояла игрушечная посуда, как бы расставленная для них. Все было устроено так, будто игрушки отдыхали за книгой. Кто этим занимается, интересно? Несмотря на всю причудливость, сцена с мишками привносила умиротворения в подавляющее зрелище такого количества книг.

— Ого… сколько книг.

Я не очень любила читать, зато любила спокойные и тихие места наподобие библиотек. Нередко я заходила в библиотеку по выходным просто для того, чтобы пораздумать в тишине, открыть любимую пьесу и представлять себе спектакль.

— Нравит-ся? Эти пол-ки — самое занят-ное, да?

— Д-да, комната чудесна.

Но мне все же нельзя было тут оставаться. Мальчик-кукла затащил меня сюда ни с того ни с сего, но я должна была спешить к Хозяину и поговорить с ним. И непохоже было, чтобы кукольный юноша нашел страницу.

— Эм, я…

— Среди всех э-тих книг никог-да не знаешь, что най-дешь…

Всех этих книг? Я оглядела полки: их было столько, что непонятно было даже, с чего начать. Да и поиск среди всех этих полок отнял бы все оставшееся время, отведенное представления.

— Неу-жели не хочешь знать? Секре-ты этого ми-ра.

— А?

— Тогда прочи-тать быстрее все-го, пожа-луй.

Секреты мира? Может быть, где-то в этих книгах сказано, почему мы тут оказались и как отсюда выбраться? Но ведь Мальчик-кукла забыл свое настоящее прошлое и превратился в куклу. Жестокую, любящую злые шутки куклу. Может, он просто увидел, что я тороплюсь, и решил разыграть меня.

Для начала я решила притвориться, что выбрала какую-то книгу с полки и начала ее читать, а пока обдумать, как бы отсюда выбраться. Я протянула руку к ближайшей полке, но меня остановили:

— Ми-мо. Пер-вая полка тут! — и мальчик показал на левую верхнюю книгу на первой полке слева от входа. Так высоко, почти под потолком… Я и представить не могла, сколько таких, как я, надо поставить друг на друга, чтобы достать дотуда; о том, чтобы дотянуться самой, не шло и речи. Но Мальчик-кукла с удивительной для него силой притащил длинную потертую лестницу, стоявшую в углу.

— Удив-лена? Если дума-ла, что я слабый, раз я ку-кла, то это не так! — он хвастливо и неестественно расхохотался. Я действительно недооценила силу кукольного тела. И стало ясно, что если он постарается… Да нет, даже если не постарается, он все равно будет равен по силе человеку. Кукольный смех, сопровождаемый неподвижным лицом, как никогда напугал меня, — Я сни-зу подержу, по-лезай. Осторож-но, высоко!

Я все же засомневалась, учитывая его размеры. И лестница была довольно длинной, навскидку метров пять. Прислонив ее к полке, я осторожно начала подниматься. Лестница скрипела при каждом шаге, и мне стало страшно, не развалится ли она от старости. Наконец я добралась до пыльной книги слева на верхней полке. Протянув к ней руку, я заметила бледное свечение, исходившее от корешка. От удивления я отступила на шаг назад, и баланс невольно сместился в сторону. Деревяшка под ногой скрипнула.

— А?..

Я дернула ногой вперед ,чтобы восстановить равновесие, и поставила ее обратно на ступеньку. Через мгновение я услышала треск и ощутила, что моя ступня потеряла опору. О нет! — я почувствовала, как заваливаюсь назад. Сжавшись в ожидании удара, я зажмурилась.

Бух! Удар оказался мягче, чем я ожидала, было даже не больно.

— Ты в поряд-ке?.. — я слышала голос юноши, но где был он сам? Он обещал держать лестницу, но куда-то вдруг провал. Обломки древесины в беспорядке лежали на полу. Лестница и правда выглядела старой, но я все же не ожидала, что она сломается именно в тот момент…

— Здесь я.

Голос раздался откуда-то снизу, из-под чего-то мягкого. Я глянула вниз и обнаружила плюшевого мишку… И Мальчика-куклу под ним?! Я поспешно оттащила игрушку, и упавший мальчик выполз из-под него. Выходит, мое падение смягчил он и мягкая игрушка.

— П-прости! Ты не пострадал?

— Нормаль-но, — отозвался мальчик, — Куклы проч-нее людей. Ты про-сто тяжелова-та.

Это было немного обидно, но, что важнее, Мальчик-кукла был цел и невредим. Шляпка с его головы свалилась — я протянула ее владельцу, и он неловко поместил ее на место среди копны золотистых волос.

Когда он только успел подбросить мишку? Игрушка была немного больше мальчика и отлично смягчила мое падение. Если бы только Мальчик-кукла не спас меня вместе со своим плюшевым товарищем… Потолок был таким высоким, что я даже с лестницы едва дотягивалась до него. Выходит, я упала на спину почти с пятиметровой высоты… И еще…

Пол библиотеки был устелен роскошным персидским ковром, однако почему-то именно возле этой полки его недоставало, и из-под него был виден квадрат мраморного пола. Если бы я упала именно туда…

— Ты ед-ва не уби-лась! Осторож-нее! — мальчик вскинул руки и раздраженно покачал головой. Да уж, я снова была на волосок от смерти. Неловкость всегда была мне присуща, но с тех пор, как я оказалась здесь, уже в третий раз один неверный шаг мог погубить меня. Случайности это, или же… — Зато кни-гу достала!

— Ох, и правда…

Книга, ради которой я рискнула жизнью, лежала у моих ног. На корешке не было надписей. Я схватила книгу и глянула на обложку: на ней было что-то написано, но из-за слоя пыли ничего было не разобрать.

— Пыли-то сколько… Она такая старая?

Я подула на обложку, вздымая облако пыли, тут же набившейся мне в нос и горло, и закашлялась. Мальчик-кукла неприязненно вздохнул.

— Первая ночь?..

Едва я произнесла название, проявившееся из-под пыли, как меня накрыло странное беспокойство, будто я медленно проваливалась в неизведанную темноту. ‘Не читай’ — как будто предостерегло что-то в подсознании. Я приготовилась открыть книгу — и замерла. Шестое чувство? Или странная логика этого мира, повлиявшая на меня? Ясно было лишь одно: в этой книге содержалось что-то важное.

Худший вариант развития событий пришел мне в голову. Что если тут сказано, что, попав в мир ‘Безумной∞Ночи’, мы никогда уже не вернемся домой? От одной мысли меня бросило в пот. С другой стороны, а если там есть ключ к разгадке тайн этого мира? А если эта книга выведет нас на свободу? Меня в равной степени охватили надежда и беспокойство.

Если бы только, будь у меня ровно два варианта на выбор, я получила шанс начать сначала при ошибке, я бы открыла книгу без сомнений. Но такие решения всегда были для меня проблемой: я тут же начинала волноваться, что мое решение окажется неверным, и отказывалась набраться смелости сделать хоть что-то. Даже причина, по которой я покинула деревню, и ситуация, в которой попала в труппу… Когда передо мной стоял трудный выбор, мне всегда нужен был кто-то, кто подтолкнул бы меня к решению.

Внезапно крохотная ладонь коснулась моей руки, застывшей на обложке книги. Я опустила взгляд и глянула на куклу с непониманием. Мальчик не смотрел на меня; мне был виден только его затылок и крохотный цилиндр в волосах. Что у него сейчас за лицо? Кукольная рука была холодной, как керамика. Но в этом прохладном тепле я почувствовала его, настоящего Лена, неловкую доброту. Надо было вернуть его прежнего — и я была не одна, поэтому было не страшно. Я глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и моя онемевшая от страха рука снова смогла двигаться. Медленно подняв тяжелую обложку, словно открывая железную дверь, я коснулась первой страницы.