Отныне Мао, король демонов (Новелла) - 9 Глава
Деревня в огне.
Мы выехали из замка в серый предрассветный час в сопровождении десятка конных солдат, ни слова не сказав Гюнтеру. Я ехал вместе с Вольфрамом, сидя в седле позади него. Он гнал лошадей так, что в первый же день мы покрыли очень значительное расстояние. У меня уже недурно получается ездить верхом на пару с кем-то, так что даже этот бешеный перегон не выбил меня из колеи.
Спутники Вольфа, редкой для людей красоты – его личная гвардия. Думаю, все они чистокровные мазоку с безупречными родословными.
Почувствовав на себе чей-то взгляд, я обернулся: за нами, чуть позади, летел Коцухидзоку. Интересно, почему я ощущаю именно взгляд, когда на месте глаз у черепа только дыры?
– Мой старший брат уже на месте, поэтому к нашему приезду проблема будет решена: он должен был принять контрмеры. Не думаю, что там особо опасно, но все же, поскольку ты слабак, не лезь туда, где я не смогу за тобой присмотреть.
– …Не называй меня слабаком…
Но, вопреки его словам, когда мы прибыли на место глубоко за полдень, деревня и поля вокруг были объяты огнем. Пламя бушевало так, что затянутое облаками небо над селом казалось залитым кровью. Солдаты сновали вокруг, пытаясь предотвратить распространение огня в сторону леса, неподалеку от ограды кучковались поселяне.
Женщины, дети и старики – больше никого. И все застыли в безмолвии, голосила только одна старуха.
– Ты сказал, что все будет кончено, когда мы приедем.
– Странно, так и должно было быть.
– Да, но вот оно, прямо перед нами. А-а, что нам делать? Все горит. Что с жителями, как они там?
Деревня полыхает в нескольких дюжинах метрах по курсу. Надо поспешить, сейчас мы выедем из леса, и тогда…
– Ты ничего не знаешь о жизни, маленький принц. Как обычно.
Знакомый голос с насмешливой ноткой прозвучал за нашими спинами, где должны были находиться солдаты сопровождения.
– …Давешний мачо?
Тот самый тип, которого я встретил в первый день. В компании всего троих всадников. Если я правильно помню, его зовут…
– Адельберт, верно?
– Хм, а у тебя неплохая память. В первую нашу встречу я было подумал, что ты совсем простачок.
– Ну, уж прости, что похож на простачка.
Похоже, других желающих поучаствовать в нашем диалоге не было. Но когда я оглянулся, то увидел, что все наши красавчики-солдаты застыли, как примороженные. А сидящий передо мной навытяжку Вольфрам так окостенел, что даже не моргает.
Адельберт неспешно приблизился и продолжил, внимательно разглядывая профиль Вольфрама:
– Вот почему я сказал, что ты наивен. Ты серьезно решил, что сможешь защитить короля всего с десятком солдат? И все они – чистокровные до мозга костей мазоку, которых так легко запечатать магией ходзюцу. На такой случай ты должен был взять с собой хоть одного, на кого не действует магия.
Это значит, что сию минуту все наши, кроме меня, выведены из строя какой-то магической чертовщиной. Не могу поверить, ведь цель так близка. Мы как машина, у которой кончился бензин в нескольких метрах от заправочной станции.
– Йо! Итак, мы снова встретились, Ваше Величество, новый Мао.
– Ага, привет.
Не особо понимаю, враг он или нет, поэтому пока абстрактно поприветствовал его. Похоже, он враждебно настроен по отношению к мадзоку, однако не могу отрицать, что лично ко мне он был довольно добр. В первую нашу встречу он заступился за меня перед поселянами, а еще научил меня местному языку.
К тому же, его полное имя Адельберт фон Гратц, а это звучит совсем как у мадзоку, так ведь?
– Это из-за тебя они не двигаются?
– Ну, можно и так сказать. Чуток ходзюцу по запечатыванию магии, что я умею. Почему ты сидишь позади него? Как вообще тебе удалось приручить этого третьего наследничка, который виляет хвостом только перед маменькой, да старшим братом?
Вообще-то, никто не приручал. И все совсем не так. Но этот тип – знакомый Конрада и, судя по его словам, знает Вольфрама и Гвендаля. Так почему он враждебно настроен к ним? Вот сейчас и спрошу.
– Ты же мадзоку, да?
Адельберт приподнял брови, нахмурился и отрывисто уронил:
– Был. Давно.
– Тогда почему ты в таких плохих отношениях с ними и с Конрадом? Почему ты всегда нарочно вмешиваешься?
– Потому что я ненавижу их.
Ненавидит?
– Я смертельно ненавижу мадзоку. Меня тошнит от их действий. Поэтому я собираюсь спасти тебя из их грязных лап. Ну, жалкая жертва из иного мира, шевелись давай и поехали.
– Спасти… меня?
– Тебя притащили сюда из другого мира без предупреждения и заставили стать Мао. Что, не так? Мао – враг людей. Исчадие тьмы, призванное извратить и уничтожить этот мир. И из такого, как ты, невинного человеческого юнца, сделают подобного изверга. Отвратительно, на мой взгляд. Тебе не кажется, что это перебор?
Он подтвердил, что я человек, когда я впервые попал в этот мир. Я самый обычный японский школьник, во мне нет никакой души Мао, что бы там ни говорили Гюнтер, Конрад и леди Шери. Они продолжают убеждать меня, но на самом деле никто в это не верит.
– Им нужен козел отпущения – жертва, которую можно посадить на их трон. Незамутненный мальчишка, который ничего не знает, верит им на слово и не может оказать сопротивления – то, что надо. Мишень для ненависти всех людей, противостоящих мадзоку – все, что им нужно от тебя в качестве Мао.
– … Я…
Адельберт подъехал вплотную. Его слова эхом звучали у меня в ушах.
– Ты хороший парень, и ты человек. Поэтому магическая печать на тебя не подействовала. Правильно говорю?
– …Да, я человек… я не мадзоку… я не Мао…
– Не слушай его! – выплюнул выкрик Вольфрам, и мои плечи тряхануло.
– Э-э… ты можешь говорить?
– Не слушай ничего, что он говорит! Этот человек…!
Нет, это тряслись не мои плечи: я по-прежнему обнимаю за талию Вольфрама, как держался за него на скаку, и понимаю, что содрогается все его тело, хотя он по-прежнему сидит недвижно, уставившись вперед; сзади по шее катятся капли пота.
– Это человек… предал нас! Он тоже… пытается… заполучить тебя…!
– Вольфрам, если тебе больно говорить, молчи!
– Достаточно, маленький принц!
Человек, которого только что заклеймили предателем, одним плавным движением вытянул меч из ножен и приставил острие к горлу молодого мадзоку.
– Не переусердствуй. Похоже, в тебе многовато магии, чтобы я мог полностью ее контролировать. Если чуток расслабишься, сможешь получить удовольствие, как твои подчиненные.
Я обернулся: расфокусированные взгляды нашего сопровождения блуждали по воздуху, как у пьяных.
Гордец Вольфрам, казалось, был готов взбелениться.
Адельберт решил добить противника:
– Гляди: люди, которых ты так ненавидишь, выжигают земли мадзоку. А не ты ли, Вольфрам, всегда говорил: «Что эти человечишки могут сделать? Какой ответный удар могут нанести эти черви нам, мадзоку?» Помнишь свои слова?
– Люди!?
Я наклонился вперед, удерживаясь на лошади.
От нас до опушки было рукой подать. В просветах между деревьями мелькали картины отчаянья и ненависти. Линия огня – стрелы, рисующие след на фоне неба: кто-то сражался с кем-то, не вступая в ближний бой.
Женщина лежит на земле, в руках зажат ребенок. Солдаты пробегают по телу, прижимаясь к земле, натягивая луки до предела для контратаки.
Это война.
Не могу поверить, что это происходит у меня на глазах, и бормочу себе под нос снова и снова:
– Это война, они сражаются на самом деле, честное слово, это война…
Масштаб событий больше подходил под определение вооруженной перепалки, чем войны. Но я видел поле битвы впервые в жизни, и язык не поворачивался назвать это иначе.
– Кто есть кто… то есть, кто с кем сражается? Мадзоку против людей?
Падает наземь старик, пытавшийся добежать до деревьев: подстрелен в спину. Корчится прямо перед нашей опушкой, стрела торчит у него из поясницы. Он жив еще. До него неблизко, но я ловлю его взгляд.
– Почему в него стреляли? Он же не солдат… он не солдат, как ни посмотри. Он из деревни, он мирный житель. Здесь же беженцы живут, так?
Люди пришли с огнем на земли мадзоку.
Но на этих землях, отданных огню, живут только люди: женщины, дети, старики.
Голос мой задрожал от ужаса или чего-то подобного.
– Вы… вы что, убиваете людей? Таких же, как вы? Солдаты напали на деревню, где жили дети беженцев? Они просто жили…
– Твоих рук дело! – резко сплюнул Вольфрам Адельберту.
– Я всего лишь предложил им варианты.
Я потерял равновесие и покачнулся. Гнедой слегка шевельнулся. Я обеими руками вцепился в его рыжеватую гриву.
Глядя на жуткое зрелище, несущий звание предателя обратился ко мне:
– Можно сказать, это напоминание для тех, кто забыл, что гласит ученье Божье. Рассказать тебе? В прошлом году у них был рекордный урожай, поэтому в стране повысили налоги. В этом году налог не урезали, а это значит, что после его уплаты у людей не останется еды, чтобы прокормить себя. У них было два выбора: голодать или прокормить себя иным путем. Они обратились ко мне за советом, и я сказал им: «Соседняя деревня лежит на землях проклятых мадзоку. Вы не прогневите Господа тем, что отберете хлеб у тех, кто живет на землях демонов и возделывает их поля. Он закроет глаза на тяжкий грех кражи у соседа».
– Но ведь все они люди, разве нет? Напавшие – такие же люди, как в деревне!
– Нет, не такие же. Люди этой деревни живут бок о бок с мадзоку. Союзники мадзоку – для нас более не люди.
Я устало хлопнул по бедру и сцепил руки так крепко, что пальцам стало больно.
– Я не понимаю!
– А тебе и не надо. Я пришел забрать тебя – вот и все. Ты же человек, а не мадзоку, верно? Просто жертва, которую приволокли из иного мира, потому что у тебя черные глаза и волосы. Они посадят тебя на свой трон и сделают козлом отпущения. Если ты примешь сторону мадзоку, ты перестанешь быть одним из нас.
Адельберт спешился, оказавшись по левую сторону от своего скакуна – может, собрался подать мне руку. Теперь, когда он не верхом, можно попытаться разорвать дистанцию.
– Иди, – тихо произнес Вольфрам, не поворачивая головы.
– Э?
– Похоже, они не собираются убивать тебя. Сопротивляться бесполезно – наживешь больше проблем, если схлопочешь рану. Пока делай, что он говорит.
– Но что будет с тобой и остальными?
– Не думай о нас.
Я проглотил возмущение. Что с ними будет, если я брошу их вот так?
– Топай живей, Юри, – тихо повторил Вольфрам.
Адельберт медленно обошел нас кругом и похлопал его по руке.
– Вот так, правильно, Вольфрам. Если бросишь его тут, вам всего-то нужно будет найти другого мальчика на его замену. Твои братья отшлепают тебя за то, что кандидата в Мао увели у тебя из-под носа, но это все пустяки, потому что с тобой самим ничего не случится. Это гораздо разумнее, чем рисковать своей жизнью, защищая его.
Вольфрам только закусил губу и еле слышно прошептал что-то, когда я разжимал руки, обнимавшие его. Я не поверил своим ушам, но это были слова:
– Я верну тебя, во что бы то ни стало…
Мгновение между двумя ударами сердца. Осознать разом все, что я знаю и чувствую. Задаться вопросом, что мне делать. Выбрать наилучший вариант для «сейчас», наплевав на последствия «потом».
Какой выбор сделать, чтобы не сожалеть о нем?
– Не рассчитывай, что я поеду с тобой только потому, что ты протянул мне руку.
Я спрыгнул на землю, спортивно приземлившись на ноги: долгая морока верховой езды словно придала мне гибкости – и направился к арьергарду, делая вид, что высматриваю достойного всадника среди попутчиков Адельберта.
– Не выношу крепко сложенных парней вроде тебя: вызывает комплекс неполноценности. Я всегда в пролете, когда дело касается внешности.
– Тогда с кем поедешь? Или один?
– Один? Ни за что!
С последним словом я изо всех сил вдарил по ноге одному из полубессознательных мадзоку. Похоже, сам он так и не очнулся, но его шпора впилась в брюхо лошади. Серая в яблоках заржала и понесла, уводя за собой в галоп остальной конвой. Наиболее нерешительным я придал прыти пинками.
Топот копыт вокруг нас – и вот табун из десяти с лихом лошадей, смешав в кучу друзей и недругов, хаосом летит на выход из леса. Гнедой унес Вольфрама в общей неразберихе, и только мы с Адельбертом остались, где стояли.
– Почему ты это сделал?
– Вольфрам выбрал того, кого надо. Только ты не понял, что это я.
Ай, какая незадача: только теперь, оставшись «последним героем», я сообразил, что у меня нет и не было никакого оружия для самообороны.
– Юри, я ведь сказал тебе, что хочу спасти тебя от мадзоку ради твоего же блага. Почему же ты сводишь на нет мои добрые намерения, а?
– Я уже решил остаться до конца в этом кошмарном аттракционе. Но не с тобой. Мне не нужны в команде такие, как ты.
Он перестал вписываться в мой план прохождения игры, поэтому я даю ему надлежащее уведомление об исключении из команды.
– Эй-эй, парень, все немного не так.
Адельберт надвигался на меня, помахивая своим гигантским двуручным мечом.
– Я тут, понимаешь ли, распинался, чтобы не напугать тебя. А надо было пригрозить по-простому, да сломать тебе руку с самого начала, а потом взять в плен.
– У м-меня ведущая правая, поэтому, я надеюсь, ты оставишь ее…
– Да мне и левая пойдет. Но лучший способ покончить с этим коротко и просто…
Думаю, мой выбор отразится на его финансовых делах.
– …это покончить с Мао.
– А…гх!
Даже я считаю, что мой вопль был жалким. Ну, какие у меня могут быть шансы против здоровой страхожути, которой этот тип размахивает, а я сроду меча в руках не держал. И дрын у него не похож на тренировочный. Не похож? Да это вообще настоящий бой. То есть, абсолютно.
– Т-ты же хотел спасти меня от мадзоку, так? Все еще не поздно, верно? Не надо так быстро менять свои намерения. Тебе не надо меня убивать: я вполне могу выйти из игры и уйти на своих двоих.
– Ты выбрал мадзоку – значит, ты мой враг. А если я оставлю им в живых Мао с реальной силой, сам себе ярмо повешу!
– Но ты же сам мне сказал, что я случайный парень, которого посадили на место Мао просто из-за цвета глаз и волос. Ты же сам сказал, что я самый обычный человек, выдернутый из другого мира, жертва!
Тяжеленная махина меча со свистом рассекла воздух, меняя направление.
– Ты что, считаешь, Шин-О в игрушки играться пришел?
– Но, но, но, но… тогда ты врал?! Ты просто трепал языком, что я обычный человек?!
– Сказал, чтобы посмотреть: может, удастся переманить тебя, но… – Адельберт лаконичным движением отцентрировал клинок. – Прости, парень. Но ты Мао.
В спину мне уперся ствол сухого дерева. Все, больше бежать некуда. Может, и удастся увернуться еще разок-другой, но ситуация патовая. Это вам не давешняя дуэль с Вольфрамом: скоро я буду либо ранен, либо мертв, а уж разница навыков между нами вовсе несопоставима.
Тень занесенного над моей головой меча легла мне на лоб. Я покорно закрыл глаза.
На меня пахнуло сквозняком, словно мимо просвистел мяч подачи, и раздался сухой треск, как будто кто-то сломал старую ветку. Сверху с сухим стуком посыпались осколки, что-то шарообразное с шорохом стукнуло по колену, и я медленно приоткрыл один глаз.
– Ко… !
Коцухидзоку, следовавший за нами в арьергарде, пал от меча Адельберта. Тело разлетелось на кусочки – видимо, смертельный удар раздробил ему позвоночник. Череп покоился у меня на коленях, светло-коричневые крылья бились в конвульсиях.
Он… защитил меня?
– Кохи, почему…?
– Впервые вижу, чтобы Коцухидзоку себя так вел. Отдать жизнь во спасение хозяина? Пф, похоже, я порубил тварюшку со странностями.
– Что значит «со странностями»?!
Молча принеся извинения Кохи, я поднялся на ноги, крепко сжимая в руке какую-то его часть (бедренную кость?). Конечно, кость – ничто против меча, но если я стану ждать конца с закрытыми глазами, его смерть будет напрасна.
– Да что ты знаешь о Кохи?!
Ну, не то, чтобы много.
Больше не давая себе труда скрывать свою истинную натуру, Адельберт злодейски расхохотался.
– Ты жалеешь «это», которое даже не имеет собственной воли? Воистину, новый Мао – отец народа. Так, что ли?
– Заткнись! Если я отец народа, у меня отличная идея для этого народа – понизить потребительский налог!
Я поднял оружие… кхм, кость наизготовку и тут увидел приближающуюся группу всадников – тех самых, которые вряд ли обрадуются даже трехпроцентному налогу. Не принцев на белых конях, а кавалеристов сэра Веллера и лорда фон Бифельда.
– Жаль, взять тебя в заложники не удастся: многовато вас стало, да и лошадь у меня одна, – констатировал Адельберт и испарился, не дожидаясь подхода противника.
Конрад отправил часть своих людей в погоню, проинструктировав выяснить, куда направился фон Гратц:
– Не приближайтесь к нему более чем это необходимо, и не вступайте в бой, даже если покажется, что у вас есть шанс на успех. Это поставит вашу жизнь под угрозу.
Такое ощущение, что он просто их отсылает.
Мы бросились в объятья друг друга – любой зарубежный актер покраснел бы со стыда. Почему-то присутствие Вольфрама меня смущало.
– Юри, хвала небесам, мы успели. Я боялся, что мы опоздаем.
– Я тоже рад тебя видеть! Теперь я понимаю смысл обнимашек в кино.
Потому что именно так я сейчас себя чувствую. Пока мы хлопали друг друга по спине, Конрад осторожно поинтересовался:
– Кстати, что за тяжелая штука колотит меня по лопаткам?
– А-ах, это? Это кость.
– Кость. Ах да, вижу, кость. Хм, Ваше Величество, зачем она вам?
– Ну-у, я собирался использовать ее, как дубинку.
Конрад отпрянул от меня, на лбу у него собрались складки.
– Вы же не собирались драться с Адельбертом вот этим, да вы что…?
– Ну, всяко лучше, чем стоять столбом и ждать, пока меня убьют.
– О нет, Ваше Величество, неужели вы не понимаете, что это совсем не то, что драться с Вольфрамом?! У Вольфа уровень с ним несопоставим!
– Ну, прости, что несопоставим!
Младший принц спешился со своего гнедого и безрадостно пнул ближайший куст. Действие магической печати, похоже, закончилось, но цветом лица Вольфрам даже отдаленно не напоминал здорового.
– Ты в порядке, Вольфрам?
– Хф… проживу без твоей заботы.
– Ну, и не навязываюсь.
– Расхлебывает последствия собственной авантюры. Это надо ж было додуматься привезти сюда Мао.
Упрек брата – старшего, но все еще такого молодого с виду – похоже, не вызвал в Вольфраме ни толики раскаяния. Поскольку я первый начал, я сам быстро сменил тему.
– Как бы то ни было, как вы успели так быстро?
– Быстро? Мне кажется, напротив. Мы были в центре сражения на другом краю деревни, когда Коцухидзоку нашей партии услышал, в какой переплет попал его коллега. Я уже говорил, что они обладают уникальной способностью ментальной коммуникации на огромном расстоянии. Я бросил там все на Гвена и поскакал сюда. По дороге мы встретили Вольфрама.
– Да, но что нам делать с Кохи?
Я сгреб в кучу обломки скелета, разбросанные между корнями дерева, и бережно положил череп в середину.
– Бедный Кохи, ты отдал свою жизнь за меня. Мне так жаль. Наверное, у тебя остались жена и дети…
Но кстати, я даже не уверен, есть ли у Кохи разделение полов. Ну, по крайней мере, я могу вырыть ему простенькую могилу и приносить на нее цветы в годовщину смерти.
– Прости, но… – и я начал копать дерн его же костью.
– Э-э… Ваше Величество, подождите, не закапывайте его.
– О чем ты говоришь? Я не могу оставить его кости белеть под солнцем и рассыпаться от непогоды.
– Мы должны собрать его назад. Если вы его закопаете, он больше не сможет летать.
– Э?
– Если правильно собрать Коцухидзоку, он снова будет летать, как и прежде.
– Он, ч-что, не умер?
– Мы многого не понимаем в этих существах.
– Правда. То есть, они, как конструктор? А если переставить кости местами, можно создать новый вид?
– Все в порядке, у нас есть специалисты по сборке.
Профессионалы-моделисты? Но я рад. Нет, я счастлив, что он жив.
Наконец, мы выехали из леса и направились в деревню. Перед тем, как вернуться к своим – враг отступал медленно – Конрад несколько раз детально повторил мне, насколько осторожным мне стоит быть.
– Бой почти окончен, но все еще остались очаги сопротивления. Поэтому, пожалуйста, не покидайте моего поля зрения: шальные стрелы унесли уже не одну жизнь.
– Ш-шальные стрелы?
Кстати, что случилось с тем стариком, которого, похоже, как раз и нагнала шальная стрела? Стараясь оставаться на виду у Конрада, я направился туда, где размещались раненые.
Палатка первой помощи из огнеупорной ткани напомнила своим видом соревнования по легкой атлетике. Но атмосфера под ее пологом была далеко не столь праздничной: больше двух десятков раненых лежали прямо на траве, мимо меня внутрь вносили новых и новых пострадавших, пока я ошарашенно стоял на входе.
Неважно, мадзоку они, пришлые люди или местные. Они кричали, стонали и плакали.
Бледная девушка деловито сновала от одного раненого к другому – одна из мадзоку-целителей, как их назвал Гюнтер. Надо понимать, местный санитар? Похоже, здесь воюют все: и мужчины, и женщины – в этом отношении они до странного прогрессивны.
– Я могу чем-нибудь помочь?
Девушка подняла голову и опешила при виде меня. С виду ей столько же, столько Вольфраму – но она почти наверняка старше меня.
– О, нет, Ваше Величество! Это немыслимо, я сама справлюсь.
– Но сюда приносят все новых и новых.
– М-м, простите, Ваше Величество, что Вам довелось наблюдать столь неприглядное зрелище. Пожалуйста, Ваше Величество, возвращайтесь к нашим войскам и командуйте ими.
Помотав головой, я вошел в палатку.
– Ничего не неприглядное. Они ранены, им больно. Да и не умею я армией командовать.
Внутрь внесли еще одно тело, и санитарка, подумав, всучила мне коробку, напоминающую аптечку первой помощи, и указала на раненого у входа.
– Я, правда, очень извиняюсь, но раз такое дело, не могли бы вы продезинфицировать вот этой жидкостью раны того человека? Они относительно невелики. И, пожалуйста, наденьте перчатки. Корпия и пинцеты вон там. М-м… Ваше Величество, а у вас вообще есть опыт обработки боевых ран…?
– Нет. Но в обморок, по крайней мере, не грохнусь.
В конце концов, своих ссадин и порезов у меня было хоть отбавляй. Успокоившись, девушка приступила к осмотру одного из тяжелораненых. Я смело приступил к обработке раны на бедре пациента. Да уж, это не колючкой ободраться: в разрезе ярко розовела плоть.
– Не свезло мне: прилетело туда, где не было защиты. Но ничего, рана поверхностная. Смотрите: ни костей, ни мускулов не торчит.
У меня дрожат руки.
– О, нет, Ваше Величество, это слишком расточительно…
– Расточительно? Лекарство предотвратит заражение. Эй, послушайте, это та мазь?
Санитарка кивнула мне. Я намазал приличный кусок бинта желтым гелем из аптечки и наложил широкую повязку на бедро, как учат на курсах подготовки бойскаутов, не обращая внимания на причитания раненого, что это излишний труд. Следующий! Я дал себе мысленного пинка и оглянулся в поисках пострадавших с рваными ранами и ожогами.
Раненые были в довольно хорошем состоянии, но для меня, кто за всю жизнь изо всех ран имел дело только со ссадинами, да царапинами после тренировок, это был настоящий «полевой госпиталь». Обработав несколько легкораненых, я направился к человеку, лежавшему лицом на земле.
Спина была располосована наискось, но благодаря кольчуге кровотечение было сравнительно слабым. Он напоминал торговца, на котором самурай проверил заточку нового клинка. Ярко-рыжие волосы падали на грязный воротник, на шее болтался кожаный шнурок. Нанизанная на него монета сейчас лежала на затылке: не то талисман на удачу, не то монета из другой страны. Я машинально поднял блестящий кругляшок размером с 1 йену.
– Не трогай!
– Ой, ой, простите! Я не хотел ее красть или что-то в этом духе, я просто подумал, что она симпатичная…
– Не трогай меня! Добить меня решил, да? Мадзоку не оставит человека в живых.
– Д-да не собираюсь я вас убивать.
Он попытался приподняться, скривился и застонал от боли.
Не понимаю смысла проклятий, которые он с воем вываливает на меня. Он даже не смотрит на меня.
– Вы человек?
– Проклятье, конечно, да! Не равняй меня с собой, ты, мадзоку. Будь ты проклят! Если собрался убивать, убей сейчас!
– Да не собираюсь я вас убивать. Слушайте, вы уже такой взрослый, и все еще боитесь дезинфекции ран?
– Дезинфекции? Хватит играть в хороших парней: сейчас уже бессмысленно. Чтоб мадзоку помогали людям – никогда! Вы, проклятые демоны, убиваете людей – и мы вам платим той же монетой.
Не обращая внимания на его словоизлияния, я налил антисептика в рану.
– Не собираюсь я тебя убивать, заткнись уже, блин. Кроме того, жители этой деревни – люди, так? Если мадзоку убивают всех людей, как объяснишь, что эти еще живы? Нет, это вы пришли разрушить их мирную жизнь, которую они с таким трудом построили!
Так и есть: люди напали на человеческую же деревню, подняли меч на себе подобных, стреляли в них.
Хотя и те, и другие – люди.
Человек извернулся, пытаясь посмотреть на меня. Я поднялся на ноги, глядя на него сверху вниз.
– Эта деревня должна быть уничтожена! Ее жители продали душу мадзоку, поэтому красть у них не грех, а сжечь – прямая обязанность. Господь простит нас и дарует силы, чтобы наказать мадзоку!
В его голосе стали пробиваться истерические ноты – возможно, от боли и кровопотери.
– Господь избрал род человеческий!
В какого бога они верят?
Соседний раненый с перевязанной головой, покачиваясь, поднялся на ноги.
– Как ты смеешь… говорить такое Его Величеству.
И, не успел я крикнуть «стой!», как тот взмахнул мечом и рубанул по шее крикуна.
– Не…!
– Прекратите!
Сталь со свистом разрезала воздух и вонзилась в мягкую землю. Голова осталась на своем законном месте: к счастью, клинок сломался. Девушка-санитарка ухватила мужчину за подбородок и ловко прижала мокрую тряпку к его носу. Раненый обмяк, мягко ткнувшись головой в траву.
– Извините, но активистов нам приходится усыплять.
Она безмятежно улыбнулась, видимо, привычная к подобным сварам.
– Приношу извинения, если он оскорбил вас: люди никогда не верят нам. Но и вы тоже умерьте свой пыл. Здесь вы мой пациент, и передо мной вы все равны. Я не позволю вам причинять вред другим. О, Ваше Величество…
Девушка впилась взглядом в камень, болтающийся у меня на шее. Я стоял в ступоре.
– Сэр Веллер дал вам эту вещь?
– Э-э, да.
– Ясно.
Она легко поклонилась, словно в память о чем-то, и вернулась к следующему пациенту.
– Он вам идет. Очень.
Я поплелся туда, где Конрад отдавал приказы своим людям. Подбежал солдат с докладом о состоянии землеройных работ: форма его была прожжена в нескольких местах.
– Хорошо, не приближайтесь к очагу возгорания. Копайте так быстро, как можете, и поставьте ограждение по периметру.
Солдат, кое-как отсалютовав, умчался с приказом.
Вольфрам, скрестив на груди руки, словно не воспринимал происходящее всерьез.
– Когда старший брат вернется, он просто засыплет деревню землей. Это прибьет огонь и обезопасит лес.
– Но что станет с домами и полями, в которые эти люди вложили столько труда?
– Пришли такие же люди, как они, и все сожгли. Им остается только бросить это.
Такие же люди, как они.
Внезапно обессилев, я устало осел наземь, опустив голову между коленей.
– Ваше Величество.
Конрад припал рядом на одно колено и мягко положил ладонь мне на спину.
– Почему они это сделали? Потому что им нужна была еда? Я-то думал, что на деревню напали мадзоку вроде Вольфрама или Гвендаля, которые смотрят на людей сверху вниз – напали из чувства ненависти.
Вольфрам фыркнул, выражая мысль, что мое предположение нелепо.
– С какой стати нам творить такую бессмыслицу? Эти земли испокон веков принадлежат мадзоку, и жечь их – только вредить себе самим. А если пламя перекинется на лес, то ущерб обеспечен на много лет.
Над деревней плясало пламя и поднимались черные клубы дыма. Один за другим, дома рушились, обдавая сердце болью и превращаясь в тлеющие руины. Поля, что переливались зеленью и золотом еще недавно, когда я в прошлый раз проезжал здесь, теперь сгорели дочерна. Домашняя скотина убежала в лес.
– Почему люди поступают так друг с другом?
Конрад сгреб меня за плечи и потянул вперед, чтобы заслонить от падающих искр.
– Вражда между мадзоку и людьми – это плохо, но как раз ее я могу понять. Как бы объяснить… это как касатки и дельфины не уживутся вместе. Вы не любите друг друга, потому что вы разные, так? В общем, это я понять могу. Но почему люди воюют друг с другом?
В моей голове эхом звучал истерический смех того раненого из госпиталя.
– Это как если бы дельфины стали охотиться друг на друга. Почему ваш бог не гневается, когда люди творят такую бессмысленную жестокость?
Его голос – голос стоящего между мадзоку и людьми – был так тих, что я не мог угадать интонацию.
– Скажите…
Голос, уставший отдавать приказы, голос с оттенком отчаяния.
В воздухе кружилась зола сожженных посевов, пепел хлопьями оседал на траву и вновь взлетал вверх под ударами копыт. Этот танец продолжался снова и снова, пока не затухал совсем, ложась на землю.
– Скажите, а что, люди на Земле, откуда вы родом, разве не воюют друг с другом?
– Ну…
К нам подъехал всадник, таща за собой большой узел тряпья. Языки пламени озаряли его и немногочисленную тройку сопровождения. Всадник швырнул узел нам под ноги и обернулся к группе поселян, высматривая что-то.
– Какого…
Узлы с тряпьем… нет, это люди. Один в солдатской форме, в плече и правой ноге торчат стрелы, лоб залит кровью так, что даже глаза стали алыми. Другой бледен, похож на фермера и еле слышно бормочет что-то. Наружных ран на нем не заметно, но руки и ноги согнуты под странными углами.
Его кости…
Я с трудом сглотнул тошноту, подступившую к горлу при мысли о том, как ему должно быть больно.
– Инцидент в значительной степени исчерпан, хотя многим удалось уйти через границу.
Выражение лица Гвендаля оставалось неизменным даже в таких жутких обстоятельствах. Суров и элегантен, как всегда: нипочем не скажешь, что только что из боя – если бы не чужая кровь на одежде. При виде Вольфрама и компании он чуть приподнял брови… и начал обсуждать с Конрадом состояние военных дел: как и многие, фон Вальде признавал своего среднего брата опытным военным.
– Этот человек признался, что зачинщиком дела является Адельберт. Неудивительно, что они хорошо подготовлены; к тому же, в набеге участвовало немало бывших военных. Один из них, очевидно, маг огня – этим объясняется сила пламени.
– Признаков угасания огня не отмечено. Около полудня мы получили донесение через Коцухидзоку, что наши маги прибудут нескоро. Я не уверен, что мы сможем продержаться до их прибытия. Во что бы то ни стало, нам нужно спасти лес.
– То есть, эти приехали не помогать, а поглазеть, так?
Сообразив, что меня только что назвали зевакой, я повесил голову и закусил губу.
Гвендаль легко спешился и приказал увести свою взбудораженную лошадь подальше от огня. Выпрямившись, он посмотрел на меня.
– Как насчет продемонстрировать блистательное владение мадзюцу воды, как в прошлый раз, и затушить огонь в деревне?
– О чем вы…
Мадзюцу воды? В прошлый раз? Что это значит? В груди зародилось беспокойство: Гюнтер тоже что-то говорил о воде, а еще об элементах, контрактах и формах воплощения.
Неужели я действительно натворил что-то в тот момент, на который приходится мой провал памяти?
– Брат, он, похоже, ничего не помнит, – коротко обронил Вольфрам, словно речь шла о пустяке. – Он действовал неосознанно, так что это чудо было случайным. Короче говоря, сейчас Юри – слабак, который не умеет ни использовать мадзюцу, ни владеть оружием, ни даже ездить верхом.
– Чудо? Я? Да что за чудо из чудес я там устроил?
Конрад смотрел на меня несколько сконфуженно. Мне знаком этот взгляд: наша завуч выглядела так же, когда привела меня в учительскую. Не нужно так смотреть на меня: да, я ударил тренера и был вышвырнут из бейсбольной команды, но я не жалею об этом. Когда маму вызвали в школу, она извинилась перед тренером и координатором параллели, а потом с улыбкой спросила:
– Так что все-таки сделал тренер? Должно было случиться что-то неприятное, чтобы мой мальчик так разозлился, что ударил тренера. Ю-чан с детства такой. Хоть он и ребенок, но у него есть свои понятия о правилах, и если что-то ломает эти рамки, кровь ударяет ему в голову. Вот в такие моменты, я думаю, он и забывает себя, думая только о защите справедливости.
Думаю, педсовет решил, что это плоды маминого воспитания.
Итак, если верить словам моей матери, я действую, руководствуясь неким усредненным чувством справедливости.
Но в данный момент ни клочка оного я не могу в себе найти.
– Если не собираешься помогать, хотя бы не лезь под руку.
Старший из братьев, похоже, ни на какой прок от меня и не рассчитывал.
Из группы поселян, жмущихся друг к другу, не без труда вытащили женщину в летах: растрепанные пряди светлых волос падали ей на лицо, на щеках виднелись дорожки слез. Она согнулась в поклоне перед мадзоку, чье положение в обществе не имело себе равных, да и внешностью мало кто мог с ним поспорить. Женщине дали меч и подвели ее к скорчившимся на земле врагам.
– Они сожгли вашу деревню, – произнес Гвендаль. – Можете их убить, повесить – делайте с ними, что хотите.
– Что!?
Он бросил на меня сердитый взгляд: «Что, опять ты?»
Но пока я – это я, я не могу оставить это так. По крайней мере, так нас учили в жизни, пока меня не забросило в этот мир. На том стою.
Я сжал кулаки и встал между женщиной и раненым солдатом, в одиночку бросая вызов командующему мадзоку.
– Нет, так нельзя! Он же военнопленный. Есть регламент, по которому с ними должно обращаться. И целительница тоже сказала в госпитале, что все раненые равны.
– Конрад, уйми этого болтуна.
– Я никуда не уйду!
– Регламент относится к военным, а это мятежники, – произнес мадзоку, поднеся руку ко лбу.
Похоже, он несколько раздражен.
– Даже если они мятежники, с ними нужно обращаться должным образом, вы не можете вот так приговорить их к смерти! Им необходимо предоставить хороших адвокатов и провести судебное разбирательство, чтобы установить степень их вины…
Я обернулся к женщине, которая так и продолжала стоять с опущенным мечом, и взмолился:
– Мадам, не слушайте этих безумцев. Каким бы высокопоставленным ни был человек, может настать момент, когда выполнить его приказ будет ошибкой. Пленных нельзя убивать – вас ведь еще в школе этому учили. На уроках истории и обществоведения вам рассказывали, что это запрещено, иначе получится линчевание. Помните?
– Но я не…
– Она нигде не училась. У людей так принято: обычным людям незачем много знать, иначе они перестанут подчиняться дворянам и начнут поднимать бунты. Никто не обязан обеспечивать им образование, это абсурд.
– Здесь что, нет обязательного образования?!
Что творится с правами человека в этом мире меча и магии?
Не знаю, благодаря ли моим мольбам, но женщина замерла в нерешительности – опасность сиюминутной расправы отступила. Я отряхнул пиджак и огляделся по сторонам, пытаясь сообразить, что я могу предпринять. Организовать отряд пожаротушения по периметру деревни и передачу ведер с водой по цепочке, как я изначально и думал. Но я нигде не видел воды: все вокруг копали.
– Почему бы не залить огонь водой? – небрежно поинтересовался я у Конрада.
– Поблизости нет колодцев. А магическое пламя малым количеством воды не залить. Его целевое назначение – испепелить дотла объект поджога, поэтому распространение огня происходит медленнее, чем при обычном пожаре, но его можно затушить только большими объемами воды. Гвендаль – маг земли, поэтому изначально мы планировали насыпать терриконы, но побочный эффект может оказаться слишком масштабным – тогда пострадает лес. Поэтому сейчас мы не можем ничего, кроме как дожидаться тех, кто владеет магией воды.
Магия воды? Это то, что я делал? М-да, в тот момент, о котором ничего не помню…
Уперев руки в боки, Вольфрам азартно полюбопытствовал у брата:
– Мы сможем использовать это вторжение на нашу территорию, как предлог для объявления войны?
Объявления войны?
Объявление войны, объ-яв-ле-ни-е вой-ны, объявление войны. За свои короткие пятнадцать лет жизни я редко слышал эти слова, поэтому мне пришлось прокрутить их в голове несколько раз, прежде чем до меня дошел их смысл.
Объявление войны?
– Объявление войны?! То есть, мы развяжем войну?! Вы что, шутите?!
Меня не слушали.
– … учись видеть картину целиком, Вольфрам. Регулярные войска не были вовлечены в конфликт. Если мы выдвинем сегодняшний инцидент в качестве ведущей причины, они пожертвуют одной такой же деревней и легко отделаются. Нам нужен неоспоримый предлог.
– Что, мы так и будем стоять в стороне и смотреть, как они творят, что хотят, на наших границах?
– Эй вы, послушайте меня!
Оба сердито покосились на меня, но не похоже, что восприняли всерьез.
Кровь мгновенно ударила мне в голову. Если бы кто-то вскрыл мне вены в эту секунду, она бы вытекла вся в мгновение ока. Хотя я пытался сохранять спокойствие и подбирать правильные слова, горло у меня сжималось и голос дрожал.
– Эй, вы! Вы хоть что-нибудь слышали о политике ненападения? Это значит, что вы только защищаетесь, вы не начинаете войну первыми! Современная Япония зиждется на политике пацифизма, мы отрицаем войну, это записано в нашей Конституции, ка-те-го-ри-чес-ки! Я родился японцем и вырос в Японии, и поэтому, конечно, я противник войны! Не просто противник, я категорически против!
Я ткнул пальцем в Конрада, повысив голос:
– Ты тут говорил мне, что люди на Земле тоже воюют друг с другом. Да, это так: не вся Земля – мирная планета. Но когда начинается война, всегда есть те, кто всеми силами старается ее остановить! Большая часть населения Земли голосует за мир!
Я перешел на крик, отчасти от расстройства. Это еще бабушка надвое сказала, у кого из нас с Вольфрамом взрывной нрав.
– Что вы хотите сказать?! Что будете просто наблюдать и ничего не делать, пока не найдете свой удобный предлог, чтобы развязать войну?!
– Не ори, – Гвендаль поморщился, словно у него раскалывалась голова.
Но не зря меня прозвали Турецким Маршем.
– Почему вам не сесть за стол переговоров и не обсудить это, вам и людям?! Так мол и так, ваши граждане пожгли наши посевы. Какие гарантии вы можете предоставить, что это больше не повторится. Мы хотим избежать войны, поэтому вопрос: как вы намерены решать эту проблему своими силами, чтобы прецедент не повторился. Я говорю вам, что нужно обсудить все это, чтобы договориться друг с другом!
– Прекрати орать, чужеземец!
– Я не ору, это вы орете! По законам Японии, я не могу быть никем, кроме японца, до 20 лет. Поэтому, даже если во мне душа Мао, я остаюсь гражданином Японии до достижения совершеннолетия. И я считаю, что Япония на голову выше вашей страны, когда речь заходит о мире, поэтому я буду говорить, даже если вы мне прикажете заткнуться! Я против войны, я против войны, я буду против войны до самой своей смерти и даже после нее, если вы убьете меня!
– Может, убьем и проверим?
– Нет, спасибо!
«Отлично!» – подумал я.
Круто. Даже если Гвендаль сейчас смотрит на меня, как на шпану, наделавшую лужу в общественном месте, я заткнул его своими доводами. Ну, раз мы зашли так далеко, я уже не отступлю. Даже если придется нацепить маску Мао и угрожать главкому.
– Не лезь не в свое дело. Ты не собираешься становиться во главе страны, поэтому разговор о ней тебя не касается. Моя обязанность – защищать Шин-Макоку и ее национальные интересы. Иди и попробуй защитить свой дом своей выспренной моралью и полумерами родом из места, что ты называешь Японией. Мы, мадзоку, решаем проблемы своими методами.
– Тогда я изменю их! Я изменю методы мадзоку, и начну прямо здесь и сейчас!
Воздух здесь чист, земля не загрязнена химикатами, лес не тронут – этот мир прекрасен. Одно в нем плохо…
– Послушайте, мадзоку, вы удивительный и красивый народ, но ваши предрассудки – это нечто! Вся эта дискриминация людей, опасные обычаи, образ мыслей привилегированного класса и жажда войны. Поэтому вам и трудно принять мысль о возможности жить в мире с людьми! А люди, в свою очередь, считают, что нападать на своих соплеменников – это нормально, если те живут на землях мадзоку! Что за тупая логика? Неужели ваша вера гласит, что Господь не оставит вас своей силой, даже если вы отправитесь воевать?
– Ваше Величество.
Из троих братьев только Конрад называет меня так. Его глаза цветом похожи на золотой топаз в крапинку.
– Они тоже абсолютно неправы, но именно поэтому мы не можем позволить просто вовлечь нас в это. Хотя бы нам нужно сделать правильный выбор: не стоит ехать на войну.
Прости, Конрад, когда я в запале, меня не остановить. От недостатка кислорода кружится голова. Кто такие «мы»? На чьей я стороне? Меня тут в люди записали, да?
– Если король прикажет не воевать, его подданные подчинятся ему, так? – спросил я угасающим голосом.
– Ваше Величество!
И я заорал:
– Я стану Мао!!!
– Юри?!
– Я стану королем Шин-Макоку!
Если я не подам сигнал, игра не начнется.
Позади нас огонь добрался до ограды. Хлопнул небольшой взрыв, закричала женщина.
– Что…
Я собрался обернуться – и согнулся пополам, надрываясь от кашля. Удар справа по ребрам перекрыл мне весь кислород.
– Не двигайся!
Голова зажата двойным блоком, в шею и в грудь упирается холодный металл, над ухом кто-то тяжело дышит.
Мятежник, секунду назад корчившийся на земле, завладел мечом женщины. Блеск налитых кровью глаз, тяжелое от волнения и боли дыхание. В плече и ноге по-прежнему торчат стрелы.
– Все, не двигаться! Или я перережу ему горло!
Я изо всех сил скосил глаза, пытаясь разглядеть его лицо.
– Эй ты, не вздумай сопротивляться!
– П-понял…
«Заячье сердце» – это обо мне.
– О, неужели великий Мао, король высокородных мадзоку, прислушался к словам столь ничтожного червя, как я?
Кто-то цокнул языком. Кто бы это мог быть?
Волоча меня за собой, напавший с усмешкой добавил:
– Неужели все так просто? Я, простой рядовой, покончу с проблемой по имени Мао. Если ты настоящий.
– …!
– Я взял его в заложники и увожу. Что стоите столбом, никто даже проклятье не кинет? Недурной шанс грохнуть меня, только и его я с собой на тот свет заберу. Можете даже не делать ставки, кто сдохнет первым: у меня 20 лет военного опыта.
Жаркая боль резанула по шее – видно, неосторожный порез.
Остановившись на безопасном от мадзоку расстоянии, человек потребовал дать ему лошадь, воду и провизию.
– Поскольку я все равно что смертник, хочу спросить одну вещь: вы тут говорили, что этот парень – Мао. При этом он не владеет ни оружием, ни магией. Что, такие Мао реально бывают?
– К… какой есть.
Шее больно там, где в нее упирается кончик клинка, но ребра болят сильнее. При каждом вдохе из глаз сочатся слезы.
– Ну, не суть важно: он единственный носитель черных глаз и волос в этом мире. Даже если он не король, он сделает мне состояние. Знаешь, парень, есть те, кто отвалит за черноглазого и черноволосого любые деньги, потому что хозяин такого товара получает вечную жизнь и вечную юность!
Слышал. И три дня тому назад, и неделю. Я проведу остаток жизни в роли чьей-то чудодейственной панацеи, не властный ни над жизнью своей, ни над смертью – что за нелепая судьба мне уготована. Я зажмурился.
– Простите, что кричал на вас. Я принесу вам все извинения – только, пожалуйста, спасите меня сейчас, – я молил их взглядом изо всех сил, но ни один из кольца оцепления даже рукой не шевельнул: мои союзники продолжали стоять все на том же расстоянии. От статуй их отличало только дыхание.
К нам подвели упирающуюся лошадь и налили немного воды в седельные флаги.
Может, это и есть мой первый и последний шанс? Мы физически не сможем сесть в седло одновременно, не говоря уже о позиции с мечом, приставленным к горлу. Ну что, попытка не пытка?
– Забирайся.
Он завел меч мне за спину – очевидно, теперь клинок угрожал проткнуть меня насквозь в случае чего. Я не мог даже сказать ему, что не сумею залезть в седло без посторонней помощи, и робко потянулся ногой к стремени.
Надо перекинуть правую ногу через седло.
Маленькая черная тень проворно метнулась к нам и выдернула стрелу из ноги мятежника. Раненый издал квакающий звук. Клинок резанул по шкуре лошади, серая в яблоках испугалась, заржала, встала на дыбы и в панике рванула прочь, сбросив лишний «груз».
– Акх…!
И вот я только что летел по воздуху, но мгновение спустя уже приземлился: правда, не на землю – на что-то помягче. Помятые ребра пронзила боль, я судорожно глотнул воздуха.
– … Чт…!
Я схватился за грудь. Что-то теплое у меня на пальцах… кровь.
Солнце заслоняла спина Конрада: он весь был сплошной тенью. Другая бесформенная тень грудой лежала у его ног.
Мятежник. Разрубленный пополам. Свежая алая кровь ручьем лилась на землю.
– Он… мертв?
– Как знать.
Голос прозвучал откуда-то из-под меня. Я поспешно пересел на траву, Гвендаль стряхнул грязь и пепел с одежды. Почему он оказался там? У меня не было времени задать вопрос.
Не было, потому что я заметил маленькое тельце моего спасителя: видимо, его лягнула серая в яблоках.
Пламя уже дышало на него жаром, но мальчик лежал лицом в землю, не шелохнувшись.
– Эй…
Светлые волосы торчком, хорошее сложение.
– Брандон.
– Юри, это опасно, я…
Я отшвырнул руку Конрада и, шатаясь, пошел в сторону огня. Этот ребенок сгорит, люди, живые люди будут гореть от этого злобного, трусливого, неуничтожимого огня, зажженного невесть кем.
– Брандон!
Огромные языки пламени подобрались к нам сбоку, но Конраду как-то удалось их прибить.
– Брандон!?
Я перевернул мальчишку и положил себе на колени. Его веки чуть дрогнули, губы шевельнулись. Он жив!
– Ваше Величество…
– Не называй меня величеством.
– Но… вы же… будете королем?..
– Брандон.
Я буду защищать эту деревню, я буду защищать всех вас – как и обещал. Я клянусь.
Что-то мокрое, капля за каплей, падает на его лицо.
– Я обещаю.
– Вы… научите меня… как правильно… бросать… мяч?..
– Я обещаю!
И грянул гром – одновременно с моим криком.
Сладостный, нежный, радостный шум в ушах.
Мы бы отдали все до последней капли…
Дождь падает на землю.