Пять сантиметров в секунду (Новелла) - 3 Глава

Такаки поступил на работу в крупную IT-компанию, расположенную в Митаке. Его должность называлась «разработчик программного обеспечения». Он работал в отделе мобильных разработок, основными клиентами которого были операторы сотовой связи и производители мобильных телефонов; маленький коллектив отдела отвечал за создание софта для КПК с функцией мобильного телефона.

Впервые в жизни получив постоянную работу, Такаки выяснил, что место программиста подходит ему просто идеально. Это была профессия одиночки, она требовала выносливости и концентрации, однако затраченные усилия никогда не пропадали втуне. Если написанная программа работает не так, как предполагалось, ответственность за не выловленные ошибки несёшь только ты сам. Постоянно размышляя и отрешаясь от окружающего мира, Такаки создавал хорошо функционирующее нечто — программу, которая могла состоять из нескольких тысяч строк кода, — и этот процесс дарил ему ни с чем не сравнимую радость. Погрузившись в работу, Такаки почти всегда возвращался домой за полночь и отдыхал хорошо если пять дней в месяц. Но всё равно, просиживая за компьютером по много часов, он не ощущал усталости. Замкнувшись в ограниченном перегородками личном пространстве в белоснежном стерильном офисе, Такаки каждый божий день стучал по клавишам.

Общение с другими людьми сводилось для него почти исключительно к обсуждению рабочих вопросов в кругу коллег; Такаки и сам не знал — то ли это обычное дело среди программистов, то ли особенности рабочего климата отдельно взятой компании. Собираться и выпивать после работы здесь было не принято; в обеденный перерыв каждый съедал обед из кулинарии на своём месте; приходя в офис и покидая его, никто ни с кем не здоровался и не прощался; совещания длились недолго, всё рабочее общение осуществлялось по корпоративной почте. По обширному офису разносилось одно только клацанье клавиш, и хотя в помещении сидели сто с лишним человек, Такаки видел кого-то очень редко. Поначалу замкнутость коллег ставила его в тупик — в университете всегда можно было потрепаться с любым знакомым о чём угодно, да и пили там все, часто и без всяких поводов, — но довольно скоро он привык. К тому же сам Такаки болтуном не был.

После работы он садился на станции Митака на один из последних поездов линии Тюо, сходил в Синдзюку и шёл в свою клетушку в небольшом жилом доме в Наканосакауэ. Иногда Такаки уставал так, что сил на прогулку уже не было, и брал такси, но обычно он шёл пешком и добирался до дома за полчаса. В эту квартиру он переехал после университета. Можно было за небольшие деньги снять жилье поближе к офису в Митаке, но мысли жить так близко от работы Такаки претила, а главное — он очень хотел быть как можно ближе к лесу небоскрёбов Западного Синдзюку, которые из окна квартиры в Икэбукуро казались совсем маленькими.

Вероятно, поэтому Такаки и поселился именно здесь. Лучшей частью дня он считал те минуты, когда поезд нёсся к станции Огикубо и за окном возникали, медленно приближаясь, высотки Западного Синдзюку. Вагон ночного поезда, ехавшего в Токио, понемногу пустел, после трудового дня спелёнутое костюмом тело приятно бередили усталость и удовлетворение от выполненной работы. Такаки пристально вглядывался в крохотные башни, полускрытые офисными зданиями, и они под стук колёс — тыдык! тыдык! — прибавляли в высоте, затмевая всё остальное. Чёрные контуры небоскрёбов врастали в токийское ночное небо, всегда мерцающее странным светом. Несмотря на поздний час, маняще сияли жёлтые окна, за которыми продолжали работать люди. Вспыхивали и гасли красные предупредительные огни, словно отмечая чьи-то вдохи и выдохи. Приближаясь к по-прежнему далёкой красоте, Такаки смотрел на башни и думал о чём-то своём. Его сердце трепетало.

Потом опять наступало утро, и он ехал на работу. Покупал жестянку с кофе в торговом автомате у входа в здание, пробивал тайм-карту, садился на своё место, включал компьютер. Пока загружалась ОС, пил кофе и сверялся с планом заданий на день. Мышкой запускал все необходимые программы, опускал пальцы на клавиатуру. Перебирал в голове различные алгоритмы, позволяющие достичь поставленной цели, оценивал каждый, потом пролистывал список функций API и щелчком вставлял нужную в программный код. Ощущал курсоры мыши и текстового редактора частями своего тела. Представлял себе, как на следующем за API уровне функционирует программный слой операционной системы, а под ним — её ядро, а ещё глубже — наверное, как в кремниевом кристалле процессора движутся воображаемые электроны…

Становясь всё более искусным программистом, он постепенно начал испытывать благоговение перед собственно компьютером. Такаки имел туманное представление о лежащей в основе всех полупроводниковых технологий квантовой теории, однако, каждый день имея дело с компьютером и привыкая к нему, не мог не восхищаться невероятной сложностью инструмента, а также людьми, создавшими этот необыкновенный механизм. Есть в этом что-то почти мистическое, думал Такаки. Для описания Вселенной создали теорию относительности, для описания поведения микрочастиц придумали квантовую механику, возможно, когда-нибудь в будущем они сольются в теорию великого объединения или в теорию суперструн, размышлял он, и ему казалось, что, работая с компьютером, он будто прикасается к тайнам этого мира. Это ощущение без какой-либо ясной причины пробуждало воспоминания о давным-давно забытых снах и чувствах, о местах, где Такаки любил бывать, о музыке, которую он слушал после уроков, об особенной девочке и обещании, которое он так и не смог выполнить — только вот соединить всё это в единое целое у него не получалось, словно он шёл во тьме и не видел дороги. Поэтому, ощутив настоятельное желание вернуть в свою жизнь что-то важное, он зарывался в работу ещё глубже. Как музыкант-одиночка, увлёкшийся беседой со своим инструментом, Такаки продолжал спокойно стучать по клавиатуре.

Несколько лет работы в компании пролетели в мгновение ока.

Поначалу он ощущал, что с каждым днём растёт, прямо как в школьные годы. Учась в средней школе, Такаки не без гордости наблюдал за тем, как взрослеет его тело, как крепнут мускулы, как день ото дня он становится сильнее; это желанное превращение хилого ребёнка в мужчину было очень похоже на превращение Такаки в хорошего программиста. Вдобавок росло уважение к нему коллег и начальства, пропорционально увеличивались и доходы. Он мог позволить себе покупать новый костюм каждые три месяца, выходные проводил в одиночестве, убирая квартиру или читая книги, раз в полгода встречался за чаркой сакэ со старыми друзьями. Друзей у Такаки оставалось столько же, не больше и не меньше.

Каждое утро в 8:30 он выходил из дома и возвращался туда после часа ночи.

Все дни были похожи, как капли воды. Такаки по-прежнему смотрел из окна поезда на небоскрёбы Западного Синдзюку, прекрасные до слез в любое время года и при любой погоде. Более того, чем старше становился Такаки, тем ослепительней было их сияние.

Бывало, от этой красоты у него щемило сердце. Но что было тому причиной — он не знал.

* * *

«Тоно-сан», — окликнули его на платформе станции Синдзюку; было воскресенье, после полудня небо очистилось, и в череде дождей наступила передышка.

Перед Такаки стояла молодая девушка в очках и широкополой бежевой шляпе. Он не мог сразу вспомнить, знакомы ли они, но почему-то ему казалось, что её род занятий связан с умственным трудом. Смутившись, она продолжила: «Вы работаете в … System?» — и когда она назвала компанию, где он работал, Такаки наконец-то догадался, кто это.

— Ах да, вы из отдела Ёсимуры…

— Мидзуно. Хорошо, что вы меня вспомнили.

— Простите меня. Когда мы с вами виделись, вы были в костюме…

— Ну да, а сегодня я ещё и в этой шляпе. А вот я вас, Тоно-сан, сразу узнала. В этой одежде вы смотритесь как студент…

Студент? Да нет, она не издевается, подумал он, но почему-то уже шагал рядом с девушкой к лестнице. Сама она точно выглядела как студентка. Из коричневых босоножек на танкетке выглядывают пальцы, ногти на ногах выкрашены в скромненький бледно-розовый цвет. Как, она сказала, её зовут-то… ну да: Мидзуно. В прошлом месяце они встречались по меньшей мере дважды: она работала в фирме-клиенте компании и была подчинённой человека, принимавшего заказ, который Такаки ездил передавать. Они обменялись визитками, не более, но Такаки запомнил её звонкий голос и очень серьёзное выражение лица.

Да, конечно же: Риса Мидзуно. Иероглифы на визитке и впечатление от обладательницы этого имени совпали, и он её вспомнил. Спустившись с платформы по лестнице, Такаки повернул направо и спросил:

— Мидзуно-сан, вы к восточному выходу?

— Э-э, да, почему нет.

— Почему нет? — удивился он.

— Ну, по правде говоря, мне всё равно, куда идти. Дождь перестал, погода отличная, я думала, может, пройтись по магазинам?.. — сказала она весело.

Очарованный её улыбкой, он тоже улыбнулся.

— У меня то же самое. Если уж так, не выпить ли нам где-нибудь чаю? — спросил он, и Мидзуно, удивлённо улыбнувшись, ответила; «Давайте».

Вдвоём они отправились в маленькую кофейню на подвальном этаже неподалёку от восточного выхода, выпили кофе, проговорили два часа, обменялись контактами и разошлись.

Бродя в одиночестве среди полок книжного магазина, Такаки ощутил, что у него слегка саднит горло. Давно уже он ни с кем не говорил так долго. Хотя это была практически первая наша встреча, мы проболтали два часа, снова отметил он. Может быть, потому что оба расслабились после окончания рабочего проекта? Обсуждали слухи, которые ходят в наших фирмах, рассказывали о том, где каждый из нас живёт, вспоминали студенческие годы…

Разговор как разговор, ничего особенного, но после него осталось приятное чувство; говорить с этой девушкой было так же естественно, как дышать. Как когда-то давно, в груди у Такаки потеплело.

Через неделю он написал ей мэйл и пригласил на ужин. В тот день он побыстрее расправился со сверхурочной работой, они встретились в Китидэёдзи, поужинали и расстались, когда на часах было больше десяти. На следующей неделе приглашение на ужин пришло уже от неё, ещё через неделю они по его инициативе сходили в выходной в кино и вместе пообедали. Вот так, деликатно и осторожно, они потихоньку становились всё ближе и ближе.

Риса Мидзуно была из тех женщин, которые с каждым свиданием становятся всё интереснее. Из-за очков и длинных чёрных волос она казалась самой обыкновенной, но стоило приглядеться — и обнаруживалось, что у неё поразительно благородные черты лица. Она одевалась скромно, не выставляя тело напоказ, говорила мало, держалась робко, так что поневоле закрадывалась мысль: она сама не желает выглядеть красавицей. Риса была моложе Такаки на два года и отличалась искренностью и прямодушием. Она никогда не повышала голос, разговаривала легко и непринуждённо. Когда они с Такаки были вместе, всякое беспокойство куда-то улетучивалось.

Она жила возле станции Нисикокубундзи и ездила на работу по линии Тюо, и свидания всегда назначались на станциях этой линии. По тому, как их плечи соприкасались в вагоне поезда, как она вела себя, когда они делили еду, как шла рядом, Такаки ясно ощущал, насколько тепло Риса к нему относится. Оба уже поняли: если кто-то из них сделает первый шаг, второй не откажет. И всё же Такаки ещё не решил для себя, та ли это дорога, по которой нужно идти.

«До сих пор я…» — думал он, провожая взглядом Рису, которая шла на противоположную платформу станции Китидзедзи. Когда в кого-то влюбляешься, любовь приходит внезапно, когда её совсем не ждёшь. Она поглощает тебя без остатка, а потом ты расстаёшься с тем, кого любишь. Такаки не хотел, чтобы такое повторилось.

* * *

Дождливым вечером в самом конце лета он сидел дома и смотрел новости об успешном запуске ракеты Н-IIA.

На улице было ужасно промозгло; хотя Такаки захлопнул окно и включил кондиционер на слабый обогрев, под шелест дождя и шуршание машин на мокром шоссе липкая сырость вползала в комнату. На экране телевизора с площадки знакомого Такаки Космического центра Танэгасимы взлетала, выпуская гигантские клубы пламени, ракета Н-IIA. Картинка сменилась; набравшая огромную высоту Н-IIA поднималась в просвете между облаками; в следующем кадре показали блоки первой ступени, какими они выглядят сверху, с установленной на ракете-носителе камеры.

Сквозь прореху в облаках Такаки увидел остров Танэгасима с высоты птичьего полёта. Он был как на ладони: Такаки узнал и береговую линию, и город Накатанэ, где он ходил в старшую школу.

По телу побежали мурашки.

Почему этот вид вообще пробуждает в нем какие бы то ни было чувства, Такаки не понимал. Танэгасима перестал быть его домом давным-давно. Отца много лет назад перевели в Нагано, и родители там, судя по всему, осели, да и для Такаки остров стал всего лишь временной остановкой на жизненном пути. Он залпом выдул банку теплеющего пива, ощущая, как горькая жидкость струится по глотке и стекает в желудок. Молодая телеведущая довольно равнодушно сообщила о том, что на орбиту запущен спутник мобильной связи. «Выходит, этот запуск каким-то боком связан с моей работой…» Но думал Такаки вовсе не о работе — неожиданно он перенёсся мыслями в далёкое прошлое.

Ему было семнадцать лет, когда он впервые увидел, как стартует ракета. Рядом стояла девочка в школьной форме. Подружка из параллельного класса. Правда, Такаки был для неё не просто приятелем, а чем-то большим. Девочку звали Канаэ Сумида, она занималась сёрфингом, была загорелой, весёлой и очень милой.

За прошедшие десять лет бурлившие некогда чувства, к счастью, улеглись, но даже сейчас при мысли о Сумиде в груди возникла глухая боль. Силуэт Сумиды, запах её пота, голос, улыбка, слезы, ощущение, что она рядом, цвета, звуки и запахи острова, где прошла юность Такаки, — всё это живо воскресло в его памяти. Он ощущал нечто вроде раскаяния, хотя никаких других вариантов поведения у него в то время не было, и он это отлично понимал. Понимал он и то, почему Сумиду так к нему влекло, и то, что она много раз собиралась признаться ему в любви. И почему он держался так, что она не смогла сказать ни слова, и что в момент, когда ракета взлетела, она воспаряла духом, и что потом решила промолчать. Всё это Такаки видел очень ясно, но сделать тогда ничего не мог.

Когда Такаки уезжал поступать в университет и уже купил билет на токийский самолёт, он сообщил время отлёта одной только Сумиде. В тот день небо было чистое — облака разогнал сильный мартовский ветер. На парковке крошечного аэропорта, больше смахивавшего на паромную переправу, состоялся их последний короткий разговор. Обоим слова давались с трудом, в какой-то момент Сумида не сдержалась и расплакалась, но когда они расставались, её лицо озаряла улыбка. Наверняка она к тому времени повзрослела и стала сильной — в отличие от него.

Смог он тогда улыбнуться в ответ или не смог? Этого Такаки уже не помнил.

Поздняя ночь, на часах — 2:20.

К следующему рабочему дню Такаки подготовился, теперь нужно поспать. Он и сам не заметил, как закончился выпуск новостей и началась реклама товаров, которые можно заказать по почте.

Выключив телевизор, он почистил зубы, потом настроил таймер кондиционера на отключение через час, погасил верхний свет и лёг в постель. Заряжавшийся рядом с кроватью мобильник замигал огоньком, сообщая о полученном сообщении. Такаки открыл телефон, и комнату тускло осветил белый свет экрана. Приглашение на обед от Мидзуно. Такаки лёг на кровать и на несколько секунд закрыл глаза.

По внутренней стороне век плыли пятна разных форм. Кто-то когда-то говорил Такаки, что из-за давления, которое оказывают веки на глазное яблоко, оптический нерв «видит» свет, поэтому, как бы человек ни зажмуривался, оказаться в полной темноте ему не дано.

…Кстати, тогда-то у меня и появилась привычка забивать в мобильник сообщения, которые никогда и никому не отправлялись, подумал он вдруг. Поначалу это были мэйлы для одной девочки. Их переписка в конце концов сошла на нет, а адреса её электронной почты он не знал. Он перестал писать бумажные письма, но чувства к девочке не иссякли, и когда Такаки сам не мог в чем-то разобраться, он вводил сообщения в телефон, чтобы тут же, не отправляя, их стереть. Для него это был словно подготовительный период. Разбег перед тем, как в одиночку вырваться в большой мир.

Однако понемногу мэйлы перестали кому-либо предназначаться, они превращались в абстрактные внутренние монологи, и в итоге привычка исчезла сама собой. Когда Такаки это заметил, он подумал, что подготовительный период закончился.

Писем девочке он больше не писал.

От девочки писем тоже не было — и явно уже не будет.

…Погрузившись в размышления, он отчётливо вспомнил вдруг, как тогда, давным-давно, его охватывало жгучее нетерпение, и он рвался куда-то всей душой. Это чувство обрушилось на него с новой силой. В лёгком ошеломлении Такаки спросил себя: неужели он ничуть не изменился? Каким тупым, высокомерным, бессердечным он тогда был! «И всё же…» Такаки открыл глаза. По крайней мере, сейчас у него есть кто-то, кто искренне о нем заботится.

«Наверное, я всё-таки люблю Мидзуно», — подумал он.

При следующей встрече Такаки скажет ей о своих чувствах. Приняв твёрдое решение, он стал писать ответ на мэйл. Да, так и будет: они откроются друг другу. Как открылась ему Сумида в тот день, когда они попрощались.

В тот день в аэропорту Танэгасимы.

Видеть друг друга не в школьной форме было непривычно. Сильный ветер трепал волосы Сумиды, качал провода, тормошил листья финиковых пальм. Из её глаз текли слезы; она посмотрела на Такаки и, улыбаясь, сказала:

— Я так любила тебя, Тоно-кун. Я и сейчас так тебе благодарна. Спасибо.