Повесть о шести триллионах лет и одной ночи (Новелла) - 2 Глава

1.Юноша, который наблюдал за закатом

…Что это была за девушка?

— Может, хороший пинок поможет тебе осознать свою никчёмность!

…Аи. Так она представилась, а потом спросила у меня про имя.

— Давай, ну хоть разок-то покажи, как тебе больно. Что ж ты тухлый такой, куда ни глянь?

…Хотя у меня нет никого имени.

— Ему что в лоб, что по лбу. Как-никак, Отродье же.

…Да, я ведь Отродье. Я годен лишь на то, чтобы быть мешком для битья. У меня никогда не было имени. Даже ничего похожего.

— Мда, как по мне, — начал один из крестьян, пока его кулак летел прямо в меня, — он даже не человек. Он вещь.

Последовал мощный удар в висок. Моё тело повалили на землю.

На пол падал свет заходящего солнца. Да, скоро наступит вечер.

Повинуясь внезапной прихоти, я перевёл взгляд на окошко, в которое увидел её тогда. Скорее всего, она больше не придёт. Потому что её убьют, если она попытается подойти сюда. Убьют, если она приблизится ко мне. Многих эта участь уже постигла.

Умирать, наверное…

«Мне было страшно… Так страшно…»

Страшно, да. Как сказала «мама», это страшно. Поэтому эта девушка не придёт. Мы встретились лишь единожды. Тогда я подумал, что мы похожи, и это…

Раздался шорох.

…А?

Трава за окном качнулась. Я увидел, как что-то засеребрилось среди мёртвых стеблей. Засеребрилось. Это её волосы. …Это Аи.

— На что ты там уставился?

— О побеге даже не думай.

— Один хрен, снаружи тебя все ненавидят.

— Такому, как ты, и податься-то некуда, кроме этой кутузки!

На меня со всех сторон посыпались удары. Справа, слева, посередине. Крестьяне били по всему, до чего только могли дотянуться.

…Таким они меня видели. Та девушка тоже должна была это знать. Я был обузой для деревни. Попытки сблизиться со мной не сулят ничего хорошего. То, что она оказалась тут в прошлый раз — чистая случайность, ей незачем возвращаться.

Я приоткрыл глаза и посмотрел сквозь решётку. Я больше не мог различить ничего серебристого, там была лишь трава. Сухие стебли и жёлтое солнце.

— Можешь выглядывать наружу сколько угодно — во всём мире не найдётся ни единой души, что пришла бы тебе на помощь.

Бам! Удар прилетел мне в лицо. В исступлении, я начал грызть ногти.

— Почему он до сих пор жив? Вот же заноза в заднице.

***

— Э-э-э-эх, ну и жара сегодня.

— Поэтому нам и дали выходной. И угораздило же нас просрать тут столько времени, просчитались мы с этим.

— Мы с ним весь день игрались, пошлите уже.

Крестьяне начали постепенно расходиться.

— Вечер уже. Вон, как небо покраснело, — услышал я чьё-то замечание.

…Да, должно быть, уже вечер. Должно быть, небо действительно покраснело. И хотя я знал, что это ничего не изменит, я всё же поднял взгляд.

За решёткой. В траве. Под алым небом. …Стояла та девушка.

— …Ты в порядке?

Она снова здесь. Снова говорит со мной. Мы встретились. Снова.

2. Юноша и девушка

Она вновь пришла. Зачем?

Я ощутил, как что-то вспыхнуло в моей груди. Обжигающе. Очень-очень непривычно. Это невозможно было вытерпеть.

Возможно, угадав мой вопрос, или по какой-то другой причине девушка… Аи опустила глаза.

— …Прости. Если честно, я приходила сегодня днём. Я подумала, что будет лучше куда-нибудь сбежать, и не терпеть больше папины тумаки…

Папа. Вот оно что. Вот что за человек избил её вчера.

На самом деле, «папа» представлялся мне похожим на «маму», но тот, о ком говорила Аи, разительно отличался от «мамы» того ребёнка, который искал потерявшегося котика. Он не «переживал» за неё. «Папа» Аи больше напоминал крестьян.

— Я ведь тогда решила, что мы похожи. Мне показалось, что тебе так же одиноко, как и мне. Поэтому я пришла тебя проведать, но… — Аи запнулась и исказилась в лице. — …Прости, тебе намного тяжелее, чем мне… — она закусила губу.

Тяжелее? Как это?

— Я слышала, о чём говорят в деревне. Рассказывают, что тебя держат тут с малых лет и что всякие мерзавцы используют тебя, чтобы выпустить пар. Я бы никогда не подумала, что нечто настолько ужасное может…

Кап — сорвалась слезинка, выкатившаяся из её больших глаз.

— П-прости, я не должна плакать. Несмотря на то, насколько тяжело тебе приходится…

О чём ты? Мне не так уж и тяжело. Не думаю, что в этом есть хоть что-то ужасное. В чём я уверен, так это в том… что Аи плачет.

Кажется, мне хочется, чтобы она перестала. Я не мог знать и вряд ли бы понял, какой смысл она вкладывает в эти слёзы, и тем не менее, я не хотел их видеть. Почему?

Я не мог этого понять, но всё равно пытался отыскать хоть что-то, чем можно было их вытереть. У меня ничего не нашлось, поэтому в конце концов я оторвал кусочек от своей одежды. Старая ткань рвалась гораздо проще, чем я думал.

— А? Почему ты порвал сво…

Я протянул его Аи. Сквозь решётку, прямо к её лицу. Её глаза распахнулись ещё шире.

— …Это… мне?..

Да. Чтобы вытереть слёзы. Я не мог разобраться, почему, но когда я их увидел, они мне не понравились. Поэтому я попытался дотянуться дальше.

Аи то и дело переводила взгляд то на моё лицо, то на кусочек ткани, который я держал в руке. Она выглядела так, словно не могла в это поверить.

…Может, она не хочет его брать, потому что он грязный? Крестьяне постоянно твердили мне, что я весь гадкий и вонючий. Так, может, она думает точно та…

— Ох… — крупная слеза скатилась по её щеке. Может, она на меня разозлилась. Наверное, я её расстроил.

— …

Аи всхлипнула. Ещё раз и ещё. А потом…

— Прости меня… прости… — она извинилась, а я не мог понять, за что. — Несмотря на то, как тебе тяжело, как тебе, должно быть, больно, ты всё равно…

Её голос дрожал. Может, ей холодно?

— Почему, — пролепетала она, захлёбываясь в слезах, — почему ты так добр ко мне?!..

Что ты имеешь в виду? Я просто хотел, чтобы ты вытерла слёзы.

Аи взяла лоскут, что я протягивал ей. Она прижала его к лицу, а слёзы всё текли и текли. Она вцепилась в него изо всей силы. Так сильно, как только могла.

— Раньше никто… не обращал на меня внимания, когда я плакала. А ты… несмотря на то что тебе приходится гораздо хуже, ты так добр ко мне… Почему?..

Добр? Она уже говорила это слово. Что оно значит?

— …Ой! — воскликнула она, заметив недоумение на моём лице. — Ты не знаешь… что значит это слово? Неужели ты ни разу в жизни его не слышал?.. — украдкой спросила она.

Я отрешённо смотрел на Аи, не понимая, что её так удивило.

— Ты видел в своей жизни настолько мало добра, что даже не знаешь этого слова, и несмотря на это… — Аи скрутила лоскут в руках.

Разве он так не порвётся?

Но что важнее, она должна вытереть слёзы. Аи должна. Даже если они едва текут, она должна их остановить.

— …

Вместо этого она расплакалась только сильнее. Она сделала всё наоборот.

— Послушай…

Но теперь, плача, Аи улыбалась.

Что такое? Тебе больно? Грустно? Тяжело? …Люди ведь плачут, только когда им плохо?

— У меня есть просьба, — сказала Аи. Вместе со слезами на её глазах проступала какая-то особая нежность. — Ты станешь моим другом?

Другом? Как это?

Заметив, что озадачила меня этим вопросом, она медленно объяснила:

— Можно я буду приходить сюда каждый вечер? Разговаривать с тобой? Можно… — Аи посмотрела на меня и продолжила, — можно мне остаться рядом с тобой?

Рядом? Я не понимаю. Что она подразумевает под этим? Что мне нужно сделать?

И всё же, недоумевая, я кивнул.

— Правда? Ты не возражаешь? — она расплылась в улыбке. — Ты будешь моим первым другом. Обычно, куда бы я ни пошла, люди меня сторонились из-за того, что я всегда в синяках, и из-за моего отца… Но теперь я счастлива. Спасибо тебе.

Почему ты счастлива? Я никак не могу этого понять.

Но то гадкое чувство, поглотившее меня, когда я увидел её слёзы, сменилось чем-то приятным, стоило ей улыбнуться.

— Чем бы мне тебе отплатить?.. Эй, хочешь, я что-нибудь для тебя сделаю? Что-то, чего не можешь сделать ты, но могу я… — Аи задумалась. Смысл её слов ускользал от меня. — …Точно! Я могу тебе много всего рассказать! Мой папа — бродячий артист, поэтому я побывала во множестве мест. Я могу не только научить тебя новым словам, но и рассказать о внешнем мире. Ну как, здорово звучит? — спросила она, сверкая глазами. Я неуверенно кивнул.

Внешний мир… Что бы это ни значило.

— Я рада, — улыбнулась Аи. — Тогда я буду приходить сюда каждый вечер примерно в это время и рассказывать о всяком. Это будет нашей тайной, нашим обещанием, хорошо?

Аи выглядела счастливой. Умиротворённой.

Я всё ещё не мог понять, что творится у неё в голове. Почему она пришла ко мне, к Отродью.

И всё же мне подумалось, что мы похожи. Мы с ней люди одного сорта. И поэтому, даже если я не могу её понять, всё хорошо. Она сказала, что придёт, и даже этого будет достаточно.

— Я буду с нетерпением ждать встречи с тобой.

Аи выглядела счастливой. Умиротворённой.

Пускай мне было запрещено желать чего-то, чувствовать — что угодно, несмотря на это… Несмотря на это, уверенность в том, что Аи будет приходить снова и снова, смогла немного меня согреть.

3. Разделённые решёткой

Я жил в нетерпеливом ожидании вечера.

— …Что-то ты в последнее время непривычно сильно бесишь…

Ай!

— Просто раньше у него морда кирпичом была. Может, он начал подражать нашим лицам?

— Ну, иногда я стал подмечать, как он улыбается, словно всё нормально.

Меня пинали, били, топтали. Во время кары всё оставалось по-прежнему. Но когда она заканчивалась, и наступал вечер… Когда камера озарялась красным светом, приходила она. Аи.

Я жил в ожидании вечера.

***

Мареновый закат опустился на траву. «Мареновый» — это Аи сказала мне, как называется этот цвет.

Послышалось громкое шуршание. Трава закачалась: Аи была совсем рядом.

— …Прости, я опоздала.

Даже приходя вовремя, она продолжает это повторять.

Я помотал головой и Аи вздохнула с невероятным облегчением. Когда я впервые обратил к ней вопросительный взгляд в ответ на этот вздох, Аи сама поняла, что в её действиях меня удивило, и постаралась мне объяснить. Суть объяснений состояла в том, что её «папа» каждый раз, когда она где-то задерживалась, ударял её со словами: «Ты опоздала!» И, поскольку на этот раз удара не последовало, ей сразу стало спокойнее.

«Спокойнее». Раньше я совсем не понимал, что это значит, но теперь смысл этого слова для меня немного прояснился.

То, что чувствует Аи, когда рядом нет её «папы» и когда она со мной. То, что чувствую я, когда она приходит. Это называется спокойствием. Когда отступают тревоги.

Аи села прямо перед решёткой.

— Вчера я пообещала рассказать тебе о внешнем мире, — напомнила она.

Её колени кровоточили. Должно быть, её снова избил «папа». Это было близко мне, потому что у меня было много похожих травм. Точно так же Аи понимала,  что синяки на моём лице, опухшие веки и пальцы, сросшиеся вкривь и вкось — такие же следы побоев. Она больше об этом не говорила. Но мы оба знали это на подсознательном уровне.

Щиплет, верно? Наверное, было больно.

Мы замечали друг на друге следы от побоев и словно терпели их вместе. Так, будто наши жизни сплетались в одну. А я в это время слушал, о чём говорит Аи.

— Ты ведь знаешь, что ты находишься в деревне? Так вот, за её пределами простирается огромная пустошь, и по ней разбросаны такие же деревушки.

Всем, о чём я мог достоверно знать до этих пор, были камера, решётка и трава сразу за ней. «Деревня» и «глава деревни» были для меня лишь пустыми отголосками, не имеющими смысла. Несмотря на то что я знал, кто такие «крестьяне», я не мог и предполагать, что место, где эти люди живут и работают, можно как-то по-особенному назвать. Я даже не до конца понимал, зачем это делать.

— Снаружи есть множество деревень, в которых живут совершенно разные люди. Эта деревня, кстати, гораздо меньше всех остальных.

Бесконечно простирающаяся пустошь — мир не замыкался сам на себе. В нём жили не только те крестьяне, которые приходили меня покарать, не только сторонящиеся меня жители, но и другие люди, как Аи.

Она объяснила мне значения многих слов, рассказала, как просторен мир, о том, что люди могут собираться вместе и создавать «общество», о том, что они чувствуют. Аи многому меня научила. Благодаря ей те слова и знания, что накапливались в этой камере годами, начали складываться в целостную картину внутри меня.

«Я не должен чувствовать. Не должен думать», — вскоре подобные мысли совсем перестали меня посещать.

Тем временем, Аи продолжала.

— Но помимо множества деревень, в самом центре находится особое место, которое называется Город. Ты когда-нибудь о нём слышал? …Не слышал, ясно.

Город. В самом центре, окружённый деревнями. Я не мог это себе представить.

— Он совсем не похож на эту деревню, он очень большой и красивый. Там очень удобно жить. …Но хотя я и рассказываю тебе о нём, если честно, мне ни разу не довелось там побывать.

Даже несмотря на то что Аи много путешествовала со своим отцом («отец», или «папа» — это родитель мужского пола; хотя понимание слова «родитель» потребовало у меня некоторого времени), там она не была. Неожиданно.

— Мой отец в некотором роде бродячий артист. Но он не такой странный, как жители подобных крохотных деревень. Никто из них никогда не бывал в других местах, тем более в Городе. …Многие уже начинают строить домыслы по поводу моего отца, поскольку он уже давно не даёт представлений, но, как по мне, хватит с нас уже скитаний.

Почему ты называешь его артистом, если он не даёт представлений?

Но, кажется, Аи не заметила моего вопроса. Теперь она словно беседовала сама с собой.

— К слову о бродячих артистах. Обычно в деревнях еда и выпивка достаётся им задаром, потому что иноземцы всегда оказываются в диковинку. Папа постоянно пользовался их гостеприимством, говорил, что он в плохой форме, и поэтому не может выступать. Вместо этого он только ел, пил да играл в азартные игры. У жителей постепенно кончалось терпение, и они нас выдворяли, и так повторялось из раза в раз. Поэтому ни в одной деревне, в которую мы приходили, я не могла вздохнуть спокойно…

Я не мог понять всего, о чём она говорила, но что я точно понимал, так это то, что своего отца Аи особо не любила.

— Это папа виноват в том, что я не смогла прикипеть ни к одному месту. Впрочем, к папе я тоже прикипеть не смогла. …Никто никогда не вставал на мою сторону… — Аи крепко сжала что-то в руках.

Это был лоскут, который я ей однажды дал. Аи носила его с собой в котомке, которую сшила из собственных обносков. Это вызвало у меня кучу вопросов, но, как она мне объяснила, когда она держит в руках этот лоскут, ей сразу становится спокойнее. Так она сдерживается, чтобы не заплакать. А мне не хотелось, чтобы она плакала. Интересно, ей тоже?

Аи скрутила лоскут и тихонько выдохнула. Её лицо вновь озарила улыбка.

— Так, на чём это я остановилась… Хм, в городе есть здания выше самых высоких деревьев, а ещё машины, которые передвигаются в десятки  раз быстрее лошадиных упряжек. У людей из Города есть даже специальные устройства, чтобы разговаривать с теми, кто находится очень далеко, и ещё много различных приспособлений, которых нет у деревенских жителей. Это уму непостижимо.

Если Аи говорить, что это непостижимо, значит это непостижимо.

— А ведь до Катастрофы города были повсюду…

Что за катастрофа?

Она удивлённо моргнула.

— Ты не знаешь о Катастрофе?

Я кивнул.

— Я особо не вдавалась в детали, но, — начала рассказывать Аи в ответ на мой кивок, — чуть меньше века назад мир погрузился в хаос. Деньги лились рекой, моря выходили из берегов, люди обращались в великанов, ангелы сходили с небес. Казалось, наступил конец света. Уцелел только один корабль. Там, куда он причалил, был основан Город. Люди с того корабля стали его горожанами.

«Горожане». Я услышал это слово впервые.

Аи этого ожидала.

— Ты никогда прежде не слышал этого слова? — спросила она и сразу объяснила. — Горожане — это люди, которые живут в Городе. Кроме простых горожан есть ещё чиновники и военные. Первые управляют обществом, а вторые исполняют то, что говорят им первые, и тем самым управляют уже горожанами и жителями деревень.

«Чиновник». «Военный». Сегодня я узнал много новых слов.

— В деревне, в которой я была до того, как попала сюда, я разговаривала с одним из военных, которые приехали туда для проверки. Я даже разглядела у него «пистолет». Выглядел страшно.

Существует что-то, о чём Аи не знает? Удивительно. Иногда она рассказывала мне о том, о чём сама знала только понаслышке.

— Военный говорил, что весь мир сейчас похож на одну огромную пустошь из-за случившейся катастрофы. Жизнь в пустоши кажется людям из Города невероятно примитивной и дикой, ведь в городе им не страшны ни холод, ни жара, у них есть бесконечные источники воды, они не знают голода и темноты. Это невообразимо.

Да, невообразимо. Потому что ночью всегда темно и холодно, а днём тепло и светло.

— Ах, но, — поправилась Аи, — даже с учётом того, что эта деревня считается маленькой по сравнению с другими, здесь тоже не беспокоятся о том, что вода или еда могут закончиться. Это очень странно.

…Правда?

— В других деревнях обычно роют колодцы в поисках воды и достают её из-под земли. Но зачастую даже такая вода оказывается очень грязной, поэтому чистая очень ценится повсеместно.

Я этого не знал. Я никогда не слышал о том, чтобы в деревне не хватало воды. Должно быть, её у них достаточно, даже если они оставляли её для меня, Отродья.

— Тебе это кажется удивительным? В конце концов, на пустоши вокруг деревни нет ничего, кроме песка и камней. До соседней деревни пешком идти семь дней, и на протяжении всего пути вокруг нет ничего — сплошная пустыня. Никаких озёр и колодцев.

Семь дней пешком? Даже не верится, что такие расстояния бывают. Мою камеру можно обойти меньше, чем за минуту. …Аи правда ходила так далеко?

— Ты мне не веришь? Но я не преувеличиваю, я на самом деле столько прошла. Я думала, что умру от жажды. …Отец меня редко поил.

Её взгляд затуманился. Аи закусила губу, на которой коркой засохла кровь.

***

— Я ужасна. Я не должна жить, потому что я ужасный ребёнок, — созналась Аи, словно пытаясь себя в этом убедить. — Папа бьёт меня, потому что я плохая. На мне лежит непростительный грех, я не должна существовать, потому что для отца я просто бесполезное отродье.

«Грех». «Не должна существовать». «Отродье». Аи непреднамеренно выделяла слова, которые я сам привык слышать.

— Ему больше ничего не остаётся, кроме как бить меня. Я выгляжу жалкой в его глазах. Он сказал, что ему уже надоело меня бить. Сказал, чтобы я сдохла поскорее. Спросил, почему я до сих пор жива.

«Сдохни поскорее». «Почему ты до сих пор жива?» …Да. Мы похожи. В конце концов, мы с ней похожи.

— Я считала, что должна поскорее сдохнуть, потому что только мешаюсь своему отцу, — сказала Аи, но продолжила. Её голос смягчился, она подняла голову и посмотрела на меня. — Но… только пока не встретила тебя.

Что ты пытаешься этим сказать?

— Я думала, что я должна умереть как можно быстрее, что мне не стоит даже надеяться на иную судьбу. Поэтому постоянные мучения перестали причинять мне боль, я старалась не замечать, как моё сердце разрывают на куски. Я была уверена, что смерть избавит меня от этой боли. Я только и мечтала о том, чтобы умереть… Но с тех пор, как я с тобой — с тем, кто так на меня похож, — я рада, что не мертва.

«Потому что теперь я не одна».

Её котомка распахнулась. Я понял, что Аи держит в своих руках.

Ох. Её глаза. Из её глаз катились слёзы.

Она страдает? Ей тяжело? Ей больно? Или… Или… Или она испытывала что-то, что я не мог себе представить.

— Спасибо, — тихо прошептала Аи. Её голос был настолько тих, что казалось, будто она безмолвно шевелит губами.

Меня раздражало, что я не могу понять, почему её голос сорвался. Не думаю, что это оттого, что у неё болят пальцы, которые ей сегодня вывихнули. И не оттого, что у неё болит спина от вчерашних ударов. И точно нет того, что завтра, ей, возможно, выбьют глаз. И всё же, всё же, всё же. Ей было больно.

Больно. Мучительно. Тяжело.

…Больно. Что-то в груди нестерпимо болело. Где-то за рёбрами. Выше живота. Обжигало болью.

— Эй, — ласково обратилась ко  мне Аи. — Как-нибудь скажи мне… как тебя зовут. Я хочу называть тебя по имени. И потом… — улыбнулась она. — Можешь назвать по имени и меня. Если, конечно, можешь.

У меня перехватило дыхание. В голове всплыла та сцена, которую я видел не так давно:такой же красный закат, как сегодня, две руки, крепко сжимающие друг друга.

«…Мама, у тебя такая тёплая рука».

«Это потому, что ты меня за неё держишь. И потому, что я люблю тебя».

Ах, если бы мы могли так же взяться за руки… Было бы так… Так…

Я не знаю, как это описать, но это определённо ощущалось бы по-особенному.

Имя. Точно, имя. Аи это Аи. Интересно, каково это — просто взять и позвать её по имени? …Я никогда этого не узнаю.

Кусая губы, я помотал головой. Аи поникла.

— Так и знала. Ты мне всё ещё не доверяешь?

Нет, всё совсем не так.

— Если нет, то почему? Почему ты не можешь мне его сказать?

Почему? Очень просто. Потому что у меня нет имени.

— …У тебя ведь есть имя, правда? — с сомнением в голосе спросила Аи.

Нет. Я пытался сообщить ей это, изо всех сил мотая головой.

— Что?.. — Аи нахмурилась. — У тебя нет… имени?

Интонации её голоса как-бы говорили: «Не может быть». Но это была правда. И я кивнул.

Аи удивлённо выпучила глаза.

— Правда? Это… — она хотела что-то сказать, но остановилась.

Я постарался вспомнить, как меня называли в деревне. Крестьяне обычно указывали на меня словами «этот» или «вещь». С самого рождения меня звали Отбросом или Отпрыском Дьявола, и считали, что я заслуживаю кары. Ни разу во время избиений меня не называли по имени.

— …Тогда, — Аи сглотнула, словно решилась на что-то.

Что такое?

Она уставилась прямо на меня и спросила:

— Можно я выберу тебе имя?

***

«Выбрать имя»? Что это значит?

На лице Аи читался страх.

— …Я тебя разозлила?

Вовсе нет. В Аи не сделала ничего, за что я мог бы на неё злиться. К тому же, она первый человек, который так похож на меня.

Мой отрицательный ответ заставил её улыбнуться.

— Слава богу! Ну тогда, это будет мой первый подарок тебе.

Подарок? Как-то это странно. Когда я услышал это слово, у меня что-то зашумело в груди. Это чувство… нет, оно было не из разряда неприятных. Скорее наоборот, очень тёплым.

— Интересно, какое имя подойдёт лучше…

Аи сосредоточенно оглядела меня: справа, слева, сверху, снизу. Рассматривая меня со всех сторон, она слегка наклонила голову.

«О чём же ты думаешь?» — стоило подумать мне, как она радостно воскликнула:

— Я решила! Теперь тебя зовут Рику*! Я очень долго путешествовала, поэтому в честь земель, что простираются до горизонта, нарекаю тебя Рику!

…Рику?

— Если ты будешь землёй, то куда бы я ни пошла, я всегда буду с тобой. …Ну как тебе, нравится? Давай, попробуй произнести. Теперь у тебя есть имя — Рику.

Имя, у меня?

— Имя — это очень важное слово, которым называет тебя твоя семья. …Рику, ты будешь моей новой, настоящей семьёй?.. Я была бы очень этому рада.

Если можно.

Несмотря на грусть, скопившуюся в её глазах, её доброжелательный голос говорил мне да.

…Я хочу. Хочу, хочу, хочу. Хочу стать для неё семьёй.

Я снова вспомнил маму и ребёнка, растворяющихся в лучах заката. Маму и ребёнка, которые, крепко держась за руки, говорили, как сильно любят друг друга. «Я люблю тебя. Мы же семья», — сказала тогда мама.

Если это осуществимо, то я хочу стать семьёй для Аи. Такой же, как та.

В попытке выразить своё желание, я изо всех сил закивал головой. На мгновения Аи удивилась, но сразу же улыбнулась.

— Будешь? Правда?

Правда. Я не лгу.

— Ты не против имени «Рику»?

Я никогда не буду против того, что ты мне дала.

Рику. Моё имя. Имя, которое придумала мне Аи. Просто думая об этом, я чувствовал, как мой живот наполняется лёгкостью.

Я Рику. Не Отродье и не отпрыск дьявола, даже не вещь. Рику. Я — Рику.

— Ммм…

Вдруг я ощутил, как что-то горячее скапливается в уголках глаз. Что, чёрт возьми, это такое? Что это?

— …Ты плачешь? — встревоженно спросила Аи.

Плачу? Кто, я? Да не может этого быть? «Плачешь» — это как? Это когда слёзы текут?

Впрочем да, из моих глаз сочилась вода. Должно быть, это слёзы. Должно быть, это текут слёзы. Это называется «плакать».

Но почему?

— …Сегодня родился Рику.

Даже с учётом того, что я сам не понимал, почему плачу, Аи улыбалась так, словно всё понимала.

Оно было прекрасно. Самое прекрасное слово на всём белом свете.

— Эй, Рику, ты обещал. Назови меня по имени, — обратилась ко мне Аи. Обратилась по имени, которое только-только дала мне.

Я хочу сделать так же. Хочу тоже назвать её по имени. …Очень хочу. Хочу, чтобы мы оба называли друг-друга по именам.

Но у меня нет языка. Я указал на рот, сообщая об этом.

Аи призадумалась. Она поняла меня?

— У тебя нет голоса?

Нет, у меня нет языка. И поэтому я не могу говорить.

— Языка?

Да, его. У меня его нет.

Я несколько раз кивнул. …Аи снова улыбнулась.

— Ну ты и странный, Рику? У тебя же есть язык, ты чего?

Аи протянула палец. Пройдя сквозь ячейку решётки, он коснулся моих губ. Я медленно раскрыл рот. Осторожно, кончиком пальца, она коснулась моего языка.

— Рику, ты можешь говорить. Ты просто не понимал этого. …Попробуй.

Ха? …А? А, а, ааааааа…

— …А-и?..

Эй, я разговариваю.

Аи улыбалась. Она была счастлива.

4. Девушка для юноши и юноша для девушки

Чем ближе был вечер, тем сильнее я волновался. Скорее всего, сегодня Аи снова придёт. Но в последнее время я стал задумываться не только о том, как сильно её жду.

Что я буду делать, если она не появится?

Ночами, когда Аи уже уходила, по утрам и во время кары — я постоянно о ней думал. Особенно когда вечер уже наступал, но она всё не приходила, как сегодня.

…Может быть, Аи не идёт ко мне. Может быть, она и вовсе больше не придёт.

— …А-и, — попытался позвать я, используя голос, которым никогда прежде не пользовался. — …Аи.

Я пытался позвать её вслух.

И чем дольше звал, тем теснее становилось в груди. Даже когда меня били, я такого не чувствовал. Но звать Аи, повторяя её имя, становилось больно. Это чувство вызывало у меня интерес.

Каждый раз, когда я пытался разговаривать, Аи терпеливо выслушивала всё, что я хотел у неё спросить.

— Фто, тахое, тобрый?

— Тобрый? А, добрый? …Хм-м, добрым называют человека, который добр к другим… ой, нет, не так. …Как бы сказать…

— А, знаю! — воскликнула Аи, немного подумав. У ней аж глаза засверкали. — Добрый человек, он как ты, Рику. Он думает о других людях больше, чем о самом себе. Очень чуткий человек.

— Тют?..

— Чуткий, — поправила она, но я всё равно не понял. — Такие люди чувствуют чужую боль и пытаются её унять. Они помогают успокоить тех, кто переживает. Вот они — добрые.

— ?.. Тохта, э, Аи… тобрая.

— А!!!

Аи добрая. Аи добра ко мне.

Когда я это сказал, у Аи расширились глаза. Она улыбнулась так, как не улыбалась уже давно: словно переживала о чём-то.

— Я… вовсе не добрая. Я грязная, уродливая. Я не добрая. …Просто одинокая.

Одинокая. «Добрая» и «одинокая» — тогда смысл этих слов я не мог полностью понять.

Но теперь… Теперь, когда у меня тряслись руки и ноги лишь от мысли, что Аи не придёт, теперь, да, мне «одиноко».

— …Прости, что заставила ждать, Рику…

Это была Аи. Израненная ещё сильнее, чем обычно, она подбежала к окну.

— А-и…

Ты пришла. Пришла. Пришла. Я так этому рад.

Аи улыбалась, на её губах можно было заметить следы крови.

— Прости, я опоздала. Я прихожу каждый день, как и обещала. Спасибо, что подождал.

Аи, добрая Аи.

«…Мне страшно», — подумал я и удивился, потому что подобная мысль посетила меня впервые. Как сказала «мама» своему ребёнку. Пусть я и не могу понять, что именно значит фраза: «Я не хочу, чтобы ты умерла», — мне страшно, что Аи уйдёт. Страшно, что я больше её не увижу. Страшно её потерять. …Страшно.

— Что-то не так? — улыбнулась Аи.

Но я не знал, как выразить свой страх. Я посмотрел на неё испуганными глазами. Аи ахнула.

— …Тебя что-то напугало? Ты увидел что-то страшное?

Откуда она узнала?!

— Не делай такое удивлённое лицо. Я понимаю. Я постоянно боюсь своего отца. …А ещё, каждый день мне становится страшно, что я тебя потеряю, Рику.

А? Аи затараторила:

— Странно, да? Или думаешь, что я ненормальная? Но, знаешь, именно это я и чувствую. Нигде, кроме этого места, я не могу спокойно вздохнуть. Только рядом с тобой, Рику. Там, где я могу встретить отца, находиться страшно и даже немного опасно, а там, где рядом нет никого, кто мог бы быть мне другом, становится так холодно. Мысль о том, что никто меня не любит, пробирает до костей. Поэтому… Поэтому, — пробормотала она, — сильнее всего я боюсь, что исчезнет человек, который даёт мне место, к которому я привязана, — ты, Рику.

Аи чувствует то же, что и я? Правда?

Она отвернулась, словно пыталась что-то скрыть.

— Я странная. Говорю такое… Я прихожу к тебе каждый день, но почему-то чем дальше, тем страшнее мне становится. Даже когда мы вместе, мысль о том, что я могу потерять тебя, Рику, пугает меня до чёртиков. …Мне правда очень-очень страшно.

Аи попыталась скрыть свою грусть за сдержанной улыбкой, но я видел, как всё сильнее и сильнее трясутся её пальцы. Я разглядывал её, а она только кусала губы.

— Я пони-маю.

— Понимаешь? Ты не считаешь меня странной?

Не считаю. В тебе вообще нет ничего странного. В попытке продемонстрировать ей это, я показал, как дрожат мои руки от одной только мысли, что я её потеряю.

У Аи расширились зрачки.

— Рику, ты тоже?..

Да. Я такой же, как и ты.

— …Вот как!..

Я сжал её руку. Протянул свою ладонь и сжал изо всех сил. Словно умолял, словно молился.

— Мы… и правда очень похожи…

Из её зрачков пропало напряжение. Её прекрасные глаза будто заслонила тонкая пелена.

Я не понимал, почему Аи вот-вот заплачет, и даже так был уверен, что не хочу видеть её слёз. Рядом с ней меня всегда накрывало волной непонятных чувств.

Посмотрев на руку, которую я держал, Аи расплылась в улыбке.

— …Рику, ты всегда пытаешься сделать так, чтобы я не плакала. …Серьёзно, всегда, — её голос звучал нетвёрдо: это потому, что ей было грустно. — Эй, можешь мне кое-что пообещать? Я хочу, чтобы ты ни за что меня не отпускал, Рику. Я хочу быть с тобой каждый день. Неважно, где ты, я всегда буду твоим другом, Рику. Каждый день, даже если это меня убьёт.

Что? …Ах да, ведь из-за того, что ты подходишь ко мне слишком близко, тебя могут убить. Я вознегодовал. Но Аи, не замечая того, что рвалось из меня, продолжила:

— Так ты пообещаешь мне, Рику? Что никогда меня не оставишь. Несмотря ни на что, что бы ни произошло, ты останешься моим другом? Навсегда рядом со мной… — Аи была настроена серьёзно.

Даже если бы она этого не хотела, даже если бы для этого не было никаких оснований, я бы всё равно её не отпустил.

Аи улыбнулась.

— Ай, неважно. Извини, мне просто очень страшно, — Аи обнимала прикрывала своими тонкими ручками синяки на ногах. — Если честно, тебе даже не надо обещать. Потому что вдали от тебя у меня нет ничего, к чему бы я была привязана. Я сама тебя не отпущу, — и так тихо, что я едва мог расслышать, она ласково прошептала. — …Не отпущу.

Убеждая себя в этом, Аи опустила взгляд на отметины, что оставила на ней жестокость её отца.

Интересно, в какой момент Аи оставит меня? …Когда её убьют из-за того, что она слишком сильно ко мне приблизилась? Аи говорит, что ей всё равно. Аи говорит так, будто не знает, что её могут убить. И всё же, всё же… мне так страшно за неё. Я не хочу её терять. Может быть, я буду испугаюсь, потеряв её. Я не знаю.

«Мне было очень страшно…»

Может быть, «мама» чувствовала то же, что и я сейчас. Может быть, ей было страшно потерять одного-единственного человека.

«Такое со мной впервые», — подумал я. Подумал. Даже не вспомнив о том, что это грех.

4. Юноша с именем

День — это время без Аи. Время для кары. Сегодня ко мне снова пришли, и снова стали бить. Пинок в живот отозвался глухим звуком.

— Бог ты мой… ты совсем страх потерял, потому что нам сегодня было не до тебя?

— Серьёзно. Он думал, что если будет упражняться, это ему поможет?

Пока никого не было, я делал небольшую разминку, потому что Аи переживала за меня. Я просто ходил и бегал по камере, но, видимо, моим ногам, от которых остались лишь кожа да кости, это пошло на пользу.

— Ты должен быть просто чучелом для битья! Нахрена тебе думать, ходить или вообще двигаться?!!

…Хрусть. Странный тихий звук.

Колени выгнулись в обратном направлении. Чтобы добиться такого звука, нужно было приложить много усилий.

— …

Безвольное, неподвижное чучело для битья. Я. Не должен. Ничего. Чувствовать.

— …Что за рожа? Одного раза не хватило?.

Кто-то из крестьян прошептал:

— Раньше он никак не реагировал, что бы мы ни творили. Что за хрень с ним творится?

— Кстати да. Странно, что он упражняться начал. Он же никуда не ходит, зачем ему?..

Ещё один фыркнул, поднёс ко мне зажжёную сигарету и затушил о загривок. Запахло жжёной плотью.

— Лять, чем-то его морда меня выбешивает. Аж утопить хочется, — сказал один.

— В подземном хранилище? Ха-ха, одумайся, он нам всю воду испортит, — посмеялся над ним другой.

Лицо первого мужчины сразу переменилось и он окликнул второго:

— Эй! Завались, ни слова о хранилище.

Второй рассмеялся снова, пока первый стоял, нахмурившись.

— Чего разволновался? Думаешь, эти ребятки кому-нибудь разболтают?

— Да, ты прав. Погорячился. Хорошо хоть это убожество разговаривать не умеет.

— В первую очередь — не может. Как-никак, — раздался тихий смешок, — безымянное Отродье.

Словно по щелчку мой взгляд заволокла красная пелена.

***

— …Не-т… — дрожащим голосом возразил я, повергнув крестьян в ступор.

У них были такие лица, словно они увидели нечто невероятное.

— Только что он…

— Да чёрта с два. Я этого не слышал.

Кто-то переговаривался. Не обращая на них внимание, я повторил:

— …Нет.

Крестьяне, отступив, уставились на меня.

— ?!

Они были встревожены.

Выражения их лиц снова переменились. Но мне было всё равно. Я не безымянное Отродье. Я…

— …Я Ри-ку…

Это имя дала мне Аи.

***

—Чё?..

Один из мужчин выглядел крайне удивлённым.

— Он щас что-то сказал?.. Рику?

Другой кивнул.

— Это чё, имя? Да ни в жизнь.

— Имя?

Крестьяне перекинулись взглядами и тут же:

— АХА-ХА-ХА-ХА!!! — камеру накрыло рокочущей волной смеха.

— Не верится! Ай, что за цирк!

— Имя? У отродья? Ты чё, тупой?!

— Чё за: «Я Рику»? У тебя нет имени!

— Вот это бунт! Он же взаперти всю жизнь просидел!

Они хохотали без остановки. Они надменно смотрели на меня сверху вниз, и от этих взглядов у меня тряслись пальцы.

Бунт? …Да, я взбунтовался, впервые в своей жизни.

— Ну и чё с ним делать? Сделать ему ещё больнее?

— Ну, теперь он заговорил, а значит мы должны вбить в его тупую башку немного послушания.

— Давай, повторяй за мной~ Я ничтожный червяк, чё-нить такое.

— Не «Я Рику», а «Я червяк»! Аха-ха, здорово!

…Я был напуган. У меня тряслись конечности.

Крестьяне, которые непоколебимо верили в то, что они лучше меня. Крестьяне, которые всегда мной руководили. Они говорили, что я ничего не могу. Что во мне нет ничего хорошего. Ничего. Совсем ничего. Однако…

— А вообще, почему он разговаривает, если мы всё это время ему внушали, что у него нет языка?

— Может, он хочет нам подражать? Да, Помрику*?

— Да ну тебя. Мы, конечно, хотим, чтобы он подох поскорее, но не настолько же. Ему больше подходит… Мм, Рику… Обосрику*!

— Аха-ха-ха-ха! Да ты сам не лучше!!!

— Что ж, теперь будешь Отродье-обосрыш, а?

— Считаю, он должен сам представиться!

— Давай, Обосрику. Повтори: «Я обосрыш».

— …

Я не должен ни о чём думать. Не должен ничего желать. Я понимал это, однако… это имя. Хотя бы имя Рику.

«Теперь тебя зовут Рику!»

«Если ты будешь землёй, то куда бы я ни пошла, я всегда буду с тобой».

Я не хочу, чтобы его оскверняли.

— …Я… Рику…

— Чё?..

Улыбки одна за другой пропадали с их лиц.

— Он чё, правда?..

— Он серьёзно попёр против нас? У него все дома?

«Это больше не смешно», — парила в воздухе мысль.

— …На этот раз мы тебя прощаем. А теперь исправься и скажи: «Я обосрыш», — раздался голос одного из крестьян. Голос, который почти что угрожал.

Но я…

— …Но… я… Рику!!!..

Не Отродье, не вещь, не обосрыш. Рику.

— Да что ты мелешь!!!

Бум!

— Имя! Да ты шутишь!

Хрусть.

— Это из-за тебя мы так живём!

Гораздо сильнее чем обычно. Невероятно сильно. Я вызвал всплеск беспощадной жестокости.

— Чего? Имя? Дурной…

— Знай своё место!

— Ты! Захлопни рот! Мы каждый тень тебя бить приходим! Так мило с нашей стороны!!!

— У кого какие предложения?! Заплюём его досмерти!

— Ослина! Никто к этому Отродью и близко не подойдёт! Подражает нам, да… Считаю. ему взаправду нужно язык вырвать!!!

— Это чучело для битья восстало против нас!

— Отродье, а пытается разговаривать, как человек…

И меня били, били, били, били, били, били, били. Били до тех пор, пока я не перестал видеть. Но, но всё ещё…

— Я!.. Ри… ку!..

Я был полон решимости. Но сейчас… Если бы я не сказал этого сейчас, я бы себя не простил. Несмотря на то что случилось после. Несмотря на то что случится потом.

— Я!.. Рику!.. — выкрикивал я снова и снова. Крик раздирал моё горло, но я кричал, кричал и кричал.

…Говорю вам.

Крестьянам, которые приходили меня избивать, я сказал им. Не потому, что это имя дала мне Аи, а потому, что я сам стал Рику. Потому что я смог наконец стать собой. Я смогу добиться признания. Мне это жизненно необходимо.

— Харе потешаться над нами!!!..

Бух. Мужчина, что стоял рядом, сбил того, что стоял прямо надо мной.

— Ты, чёртово Отродье, смеешь с нами разговаривать?! Смеешь бунтовать против нас?! Смеешь настаивать на чём-то?!

Вжух. В его руке блеснул какой-то предмет. Металлическая пластина, выпирающая из деревянной продолговатой ручки. Что это?

— Э, это чё…

— Нож? Ну ты нарвался…

Кажется, тот мужчина не слышал шёпота остальных. Его глаза были налиты кровью.

— Не шути со мной! Не шути со мной! Не шути!!! У тебя нет на это права! Ты просто псина дворовая, которая только пенделя и просит! Тебе давно надо было пустить кровь!!! Жалкое отродье!!!

Удар. Удар. Ещё удар. Заточенный край пластины резал мои руки, рассёк щёку и плечо. Что это? Должно быть, это то, что называют «лезвием».

Удар. Удар. Ещё удар. И ещё. И ещё. И ещё. Пройдя сквозь мясо, оно коснулось кости. Из моих ран хлестала кровь. В невероятных количествах.

— А, а?..

Становилось опасно. На меня за раз обрушилось столько ударов, сколько я не получал прежде не разу. Я ощущал угрозу.

Но мне не было больно. Я чувствовал жар собственной крови и холод, исходящий от лезвия, что вонзалось в мою плоть.

…Плохо. Я не совсем понимал, что происходит, но в этом определённо не было ничего хорошего.

— Я тебя убью, урою. Это тебе за твой бунт, подонок. Я тебя убью, убью, убью, убью, убью.

Что ж, я умру. Если так и продолжится, я умру.

— Эй, харе!

— Рехнулся? Если ты его замочишь, то что нам…

Количество крови, пропитавшей пол, ужаснуло их.

«…Я не хочу умирать», — подумал я впервые в своей жизни.

«Я думала, что я должна умереть как можно быстрее, что мне не стоит даже надеяться на иную судьбу. Поэтому постоянные мучения перестали причинять мне боль, я старалась не замечать, как моё сердце разрывают на куски. Я была уверена, что смерть избавит меня от этой боли. Я только и мечтала о том, чтобы умереть… Но пока я с тобой, с тем, кто так на меня похож, я рада, что пока не мертва», — вспомнил я слова Аи.

Теперь, кажется, я могу понять, какой смысл она вкладывала в свои слова. Хотя бы насчёт мыслей о скорой смерти. Прежде я знал лишь то, что мне нельзя даже и надеяться на собственную смерть, а теперь наконец понял, что я на самом деле живой.

И теперь у меня есть Аи. Я ни за что не умру и не покину её. Я не позволю ей снова остаться одной. Я ведь только-только её нашёл. А она только-только нашла меня. …Нас ведь совсем недавно свела судьба.

А кровь всё текла. Конечности холодели. Голова шла кругом. Смерть была близко, она дышала мне в затылок.

Тем временем, удары продолжались. Лезвие не останавливалось ни на секунду.

Пока моё сознание погружалось во тьму, мне чудился женский голос, которого тут не должно было быть. Он звучал из дыры наверху.

«Остановитесь. Убийство этого мальчика будет расценено как предательство и нарушение условий контракта, — женщина говорила негромко. — Вы же знаете, с Городом»…