Предъявление Обид (Новелла) - 6 Глава

Пустой зал тревожил Барундина. Теперь, очищенный от последнего осквернения гроби, он был, по крайней мере, имитацией своей былой славы, если не копией. Он стоял на возвышении тана, положив руку на подлокотник недавно вырезанного трона, стоявшего там. Бриллиант размером с его кулак пронзил верхнюю часть спинки стула, сверкнув в свете гномьих фонарей.

Голоса эхом отдавались из-за портала зала, снова увешанного двумя мощными дверями, высеченными из самого толстого дуба.

Барундин посмотрел вверх, чтобы увидеть Aрбрека. Повелитель Рун тяжело опирался на свой посох, его ниспадающая седая борода была привязана к поясу, чтобы он не споткнулся о неё. С ним было несколько танов, среди них Таронин Грунгрик и Хранитель Знаний Тагри. Небольшая группа пересекла холл и поднялась по ступенькам. Они остановились прямо перед возвышением, за исключением Таронина, который подошел и встал перед королем. Тагри держал в руках книгу и стамеску для письма и сел на скамью. Он обмакнул стамеску в чернильницу и выжидающе посмотрел на короля.

— Приветствую тебя, Таронин Грунгрик, тан Грунганкора Стокрила, — произнес Барундин сухим от формальности голосом.

Таронин оглянулся через плечо на других танов, а затем снова посмотрел на Барундина.

— Можно сказать, узурпатор, — подмигнул он. В ответ на легкомыслие тана Арбрек издал резкий возглас.

Барундин продолжал настаивать:

— Пусть теперь будет записано, что я, король Барундин из Жуфбара, настоящим и немедленно отдаю залы, коридоры, комнаты, шахты и все связанные с ними земли и имущество Грунганкора Стокрила под управление тана Таронина Грунгрика, — сказал Барундин. — В знак признания доблестных деяний его клана по возвращению этих земель, этот подвиг будет передан его потомкам навсегда, или до тех пор, пока тан Грунгриков не нарушит клятву с королем Жуфбара.

— Я, Тан Таронин Грунгрик, торжественно принимаю на себя управление залами, коридорами, комнатами, шахтами и всеми связанными с ними землями и владениями Грунганкора Стокрила, — ответил Таронин. — Я хотел бы вновь подтвердить свою присягу на верность правителю Жуфбара, Барундину, и мой клан того же мнения. Эти залы мы будем защищать ценой собственной жизни. На этих рудниках мы будем работать усердно и с должным вниманием, и отдадим не менее одной десятой всей руды, драгоценных металлов и драгоценных камней, полученных из них, королю Жуфбара, в уплату за его покровительство и опеку.

Таронин стоял рядом с королем, пока Тагри поднимался на ноги и поднимался по ступеням. Он протянул стамеску Барундину, который взял ее и поставил свою подпись под новой записью в Книге Царств. Таронин сделал то же самое, и затем книга была передана шести другим танам, каждый из которых подписал свидетельство о клятве. Наконец Арбрек и Тагри подписали соглашение, и сделка была скреплена печатью.

— Спасибо, мой друг, — сказал Барундин, положив руку на плечо Таронина. — Без тебя я не знаю, хватило бы у меня сил продолжать путь.

— Тьфу! — фыркнул Таронин. — В твоих жилах течет кровь наших королей, Барундин. У тебя каменное нутро, и никакой ошибки.

Стук подкованных железом сапог и громкий смех эхом разнеслись по залу, когда группа железнобойцев вошла через западную дверь. Впереди шел Хенгрид Драгонфое, держа в каждой руке по голове гоблина. Капли крови стекали с перерезанных шей чудовищ.

— Эй, мы только что вымыли пол! — рявкнул Таронин. — Веди себя прилично!

— Что ж, вот тебе и благодарность, — с усмешкой сказал Хенгрид, передавая головы одному из своих товарищей и быстро шагая по темным каменным плитам к подножию лестницы. — Вот ты принимаешь свое новое царство, в то время как я защищаю его для тебя. И если ты не хочешь получить подарки на инаугурацию, я оставлю их себе. Мой двоюродный брат, Корри, неплохо разбирается в таксидермии. Думаю, эти двое будут хорошо смотреться по обе стороны от моей каминной полки.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты кровожадный головорез? — спросил Таронин, улыбаясь и спускаясь по ступенькам.

Похлопав Таронина по плечу, Хенгрид поднялся по ступенькам, пожал ему руку и кивнул в знак приветствия остальным танам. Он почтительно поклонился Арбреку, который лишь сердито посмотрел на него в ответ, а затем встал перед Барундином.

— Залы Грунганкора Стокрила теперь в безопасности? — спросил король.

— Клянусь металлическим глазом моего деда, в ближайшие два дня там, где мы стоим, не будет ни одного гроби, — сказал Хенгрид. — Это было давно, но я думаю, мы можем с уверенностью сказать, что вы можете добавить завоевание Дуканкора Гробказ-а-Газана в свой список достижений.

— Они придут снова, — предупредил Арбрек, свирепо глядя на Таронина. — Будь настороже и держи рядом топор поострее, чтобы это имя не стало историей.

— Пройдет целая жизнь, прежде чем гроби осмелятся приблизиться к этим залам, — сказал Барундин. — Как я и клялся, они снова научились нас бояться.

— Да, это будет целая жизнь, — сказал Хенгрид. Он наклонился вперед и указал на бороду Барундина. — Я что, вижу седые волосы? Неужели эти сорок два года войны состарили молодого короля?

— Дело не в возрасте, а в беспокойстве, — проворчал Барундин. — Ты мог бы стать моей смертью, исчезая на месяцы, годы за один раз! Ты отвоевал северный ворота, осаждав их три года, о чём ты думал?

— Я увлекся, вот и все, — засмеялся Хенгрид. — Ты собираешься продолжать упоминать об этом каждый раз, когда я увижу тебя? Во имя Гримнира, прошло уже сорок лет. Отпусти ситуацию.

— Пройдет еще сорок лет, прежде чем я прощу тебя, — сказал Барундин. — И еще сорок после этого, прежде чем я смогу забыть голос твоей жены в моем ухе, обвиняющий меня в том, что я бросаю тебя каждый день в течение трех лет. Я вздрагиваю во сне, когда думаю об этом.

— Я не могу стоять здесь и сплетничать, надо готовиться, — проворчал Арбрек, отворачиваясь.

— Приготовления? — спросил Хенгрид, бросив вопросительный взгляд на танов. Они нервно переминались с ноги на ногу, многозначительно глядя на короля.

Хенгрид пожал плечами и повернулся к Барундину с выражением притворной невинности на лице.

— Что-то важное происходит?

— Вы прекрасно знаете, что завтра мне исполняется сто семьдесят лет, — сказал Барундин. — И тебе лучше принести что-нибудь получше, чем пара голов гроби. Это будет празднование твоих побед так же, как и моего дня рождения, так что не забудь смыть кровь со своей бороды, прежде чем придешь. Надеюсь, у вас уже готова речь.

— Речь? — задыхаясь, спросил Таронин. — Борода Грунгни, я так и знал, что что-то забыл!

Они смотрели, как стареющий тан торопливо спустился по ступенькам и исчез из зала.

Барундин положил руку на плечо Хенгрида и повел его вниз по ступенькам.

— Ты не должен напиваться и снова петь эту проклятую песню, — предупредил он.

Хенгрид раскачивался из стороны в сторону в такт хлопкам и стуку кружек по столам. Идя вдоль стола, он спотыкался о кувшины с элем и тарелки, покрытые костями и другими остатками пиршества. Пиво хлынуло из кружки в его руке, пролилось на куртку и застряло в бороде. С ревом он опрокинул кружку себе на лицо, а затем захлебнулся на мгновение, прежде чем его голос загремел в песне. Барундин закрыл лицо руками и отвернулся.

Крепкий молодой кузнец,

Ладный парень, молодец

Девку встретил грубую,

Та ему – «Тебя я найму!

У меня ведёрко ржавое,

Ты его перекуй,

Оно всё шершавое,

Ты понравился мне!

«Ну давай я помогу», — парень ей сказал,

И с ней ушёл в соседний зал.

Он снял фартук, горяч был,

Ведро её раскалил.

«Мой жених, ах, слишком стар,

Не разжечь такой пожар!» —

Простонала она,

Пока парень не отрывался от ведра.

Он ковал, он стучал,

Молот громко звучал.

И даж когда остыло ведро,

Не отставал он от него.

Как закончили они,

Была девушка в слезах:

«Жаль муж мой не силён,

Не поможешь вновь с ведром?».

Даже Барундин громко хохотал, когда Хенгрид закончил, и смеялся еще громче, когда тан, пытаясь слезть со стола, поскользнулся и упал на пол с грохотом и проклятиями. Все еще посмеиваясь, Барундин взобрался на стол и поднял руки. Наступила своего рода тишина, прерываемая фырканьем и отрыжкой, бульканьем пивных кранов и множеством других звуков, издаваемых любой группой пьяных гномов.

— Мои замечательные друзья и родственники! — начал он под громкие одобрительные возгласы. — Мой народ чудесного Жуфбара, примите мою благодарность. Нет более гордого дня для короля, чтобы быть среди такой замечательной компании. У нас есть чудесное пиво, которое можно пить в изобилии, чудесная еда и чудесная песня.

Его лицо приняло искреннее выражение, и он сурово посмотрел вниз на все еще распростертое тело Хенгрида.

— Ну, может быть, не такая уж чудесная песня, — сказал он под громкие аплодисменты и смех. — Мои великие друзья и союзники произнесли много прекрасных речей, но есть еще одна, которую вы должны выслушать.

Послышались стоны некоторых из молодых членов толпы и одобрительные возгласы старших.

В короткой тишине, прежде чем Барундин заговорил, послышался характерный звук храпа, и Барундин повернулся, чтобы посмотреть в его направлении. Арбрек сидел в конце стола, склонив голову на грудь. Фыркнув, повелитель рун резко проснулся и, почувствовав на себе пристальный взгляд короля, поднял свою кружку.

— Браво! — воскликнул он. — Да здравствует король Барундин!

— Король Барундин! — восторженно откликнулась толпа. Арбрек рухнул на землю, и его голова снова начала клониться к груди.

— Как я и говорил, — сказал Барундин, расхаживая по столу. — Мы собрались здесь, чтобы отпраздновать мое сто семидесятилетие.

Было много аплодисментов, и крики, «Старый добрый Барундин», и просто «Бородач!».

— Мне было немногим больше ста лет, когда я стал королем, — сказал Барундин торжественным голосом, и его внезапное серьезное настроение успокоило шумных пирующих. — Мой отец погиб в бою, преданный слабым человечьим отпрыском. Почти семьдесят лет я трудился и сражался, и почти семьдесят лет ты трудился и сражался рядом со мной. Лишь по одной причине, и только по одной причине, мы терпели эти лишения: возмездие! Мой отец теперь ходит по Залам Предков, но он не может обрести покой, пока его предатели все еще не привлечены к ответственности. Как я объявил в тот день, так и теперь я возобновляю свою клятву и заявляю о праве на обиду против Вессалов Стирланда. Еще до конца года мы потребуем извинений и компенсации за все зло, которое они причинили нам. Мои храбрые и сильные люди, которые сохранили веру в меня в эти трудные времена, что вы скажете теперь?

— Отомсти за короля Трондина! — раздался чей-то крик.

— Обида! — проревел гном из дальнего конца зала. — Обида!

— Мы будем с тобой! — раздался еще один крик.

— Спой нам песню! — раздался невнятный голос из-за спины Барундина, и он обернулся, чтобы увидеть Хенгрида, сгорбившегося на скамье с полной кружкой эля в руке.

— Песню! — потребовал хор голосов со всего зала.

— Песню о чем? — с усмешкой спросил Барундин.

— Об Обиде!

— Золоте!

— Пиве!

Барундин на мгновение задумался, а затем наклонился и, схватив Хенгрида за плечо, потащил его обратно на стол.

— Вот что вам всем следует знать, — сказал Барундин. Он начал отбивать ритм, топая ногой, и вскоре зал снова содрогнулся.

Ах, мой славный грог, мой славный, вкусный грог,

Ах, табачок мой и пиво!

Пропил деньги, прокутил, на карты всё спустил,

И будущее как пиво моё тёмно!

Где мои бамшаки, сапоги и башмаки?

Они все отданы за табачок мой и пиво!

Из дыр пальцы глядят, натираться не хотят,

И подошвы выглядят не лучше!

Где рубашка моя, ля-ля, ля-ля, ля-ля?

Она отдана за табачок мой и пиво!

Мой порван воротник, и я весь в нём поник,

И карманы выглядят не лучше!

Где кроватка моя, что удобна и мягка?

Ушла на табачок мой и пиво!

Подушек моих нет, одеялки тоже нет,

А пружины все уж проржавели!

Где бабёнка моя, что упруга и мила?

Отдана за табачок мой и пиво!

Ах, здорова она, и на сиськи велика,

И лицо её выглядит неплохо!

Празднование продолжалось еще несколько дней, в течение которых Таронин наконец произнес свою речь, поблагодарив Барундина за его царствование и вызвавшись выступить в качестве посланника к Вессалам.

После безупречной работы по выслеживанию Ванадзаки Барундин пригласил Драна Реконера, чтобы тот помог Таронину в его экспедиции. Дран зарабатывал себе на жизнь, помогая взыскивать старые долги и обиды, но для выполнения поручений Барундина он добровольно предложил свои услуги бесплатно.

Когда Барундин настаивал на этом нехарактерно великодушном предложении, Дран поначалу не хотел обсуждать его причины. Однако настойчивые расспросы короля в конце концов заставили Реконера поделиться своими мотивами. Они сидели в королевских покоях за кувшином эля у камина и обсуждали план Драна привлечь Вессалов к ответственности.

— Необходимо соблюсти надлежащую форму, — настаивал Барундин. — Они не должны сомневаться в последствиях невыполнения моих требований о возмещении ущерба.

— Я знаю, как вести себя в таких случаях, — заверил его Дран. — Я сообщу об этом Вессалам и предупрежу их о вашем решении. Каковы именно твои требования?

— Для начала — полное извинение, — сказал Барундин. — Нынешний владелец баронства должен отречься от своего поста и покинуть свои земли. Мы возьмем под опеку тело барона Сайласа Вессала и распорядимся им так, как подобает такому предателю. Наконец, за смерть короля не может быть слишком высокой цены, но я соглашусь на полную половину богатства Вессалов и их земель.

— А если они не согласятся на твои условия? — спросил Дран, делая пометки на маленьком клочке пергамента.

— Тогда я буду вынужден принять жестокое решение, — сказал Барундин, нахмурившись. — Я сброшу их с места, разрушу замок и заставлю их сбежать. Слушай, просто дай им понять, что я не в настроении торговаться. Эти люди попытаются выбраться из положения, но не смогут. Презренное поведение Вессала должно быть искуплено, и если они не смогут заставить себя совершить это искупление, я заставлю их пожалеть об этом.

— Вполне разумно, — кивнул Дран. — Я попрошу Тагри написать официальное заявление об этом намерении, и мы с Таронином доставим его тем псам в Удерстир.

— У них есть сорок дней, чтобы ответить, — добавил Барундин. — Я хочу, чтобы они знали, что я не шучу. Сорок дней, а потом у их ворот будет армия Жуфбара.

— Моя работа — следить, чтобы до этого не дошло, — сказал Дран, складывая пергамент в маленький пакетик и убирая его в мешочек на поясе. — Но если это случится, я буду стоять рядом с тобой.

— Да, и без всякой выгоды, насколько я могу судить, — сказал Барундин, предлагая еще эля. — Что в этом для тебя?

— А почему в этой сделке должно быть что-то для меня? — спросил Дран, протягивая свою кружку. — Разве я не могу предложить свои услуги за правое дело?

— Ты? — фыркнул Барундин. — Ты попросишь золота только для того, чтобы навестить свою бабушку. Скажи мне, почему ты помогаешь с этим? Если ты не ответишь, считай, что твои услуги не нужны.

Некоторое время Дран молчал, потягивая пиво. Барундин продолжал пристально смотреть на Реконера, пока наконец Дран со вздохом не поставил кружку и не посмотрел на короля.

— Я накопил много золота за эти годы, — сказал Дран. — Даже больше, чем думает большинство. Но я становлюсь старше и устаю от дороги. Я хочу взять жену и создать семью.

— Хочешь остепениться? — сказал Барундин. — Такой великий странник, как ты?

— Я начинал, желая торжества справедливости, — сказал Дран. – Ну и для денег тоже. Что теперь? Теперь я не знаю, зачем я это делаю. Есть более простые способы заработать золото. Может быть, у меня будут сыновья и я научу их своему ремеслу, кто знает?

— Какое это имеет отношение к Вессалам и моей обиде? — спросил Барундин. — Это не похоже на то, что ты ищешь одного последнего воздаяния перед тем, как остепениться.

— Мне нужна хорошая жена, — сказал Дран, глядя в свою чашку. — Несмотря на все мои успехи, меня не так уж много ценят. Быть Воздаятелем — это не значит иметь много друзей или большого признания. Я пойду дальше, возможно, в Карак Норн или Карак Хирн. Но при всем моем богатстве мне нечего предложить будущей жене, и тут на помощь приходишь ты.

— Продолжай, — сказал Барундин, наполняя свою кружку и делая глоток пенистого эля.

— Я хочу быть таном, — сказал Дран, глядя прямо в глаза королю. — Если я прибуду как тан Дран из Жуфбара, чтобы забрать свои сундуки с золотом, я буду отбиваться от кандидаток в жёны молотом.

— Почему же ты раньше не упомянул об этом? — спросил Барундин.

— Я не хотел этого делать, — пожал плечами Дран. — Я надеялся, что если я помогу тебе с этим, и, возможно, если ты захочешь выразить свою благодарность, я смогу попросить об этом тогда. Я не хотел, чтобы это звучало как называние цены другими способами.

— Ну, тогда мне жаль, что я заставил тебя ответить, — сказал Барундин. — Не беспокойся об этом слишком сильно. Я помню, что ты был первым, кто встал на ноги, чтобы защитить меня, когда мы нашли Ванадзаки, а память короля не исчезает быстро. Делай свою работу хорошо с этим делом, и я придумаю какой-нибудь способ вознаградить тебя.

Барундин поднял кружку и протянул ее Драну. Воздаятель на мгновение заколебался, а затем поднял свой кубок и чокнулся им о кубок короля.

— За доброго короля, — сказал Дран.

— За справедливость, — ответил Барундин.

Прошло еще несколько дней, прежде чем Таронин и Дран отправились в путь, уладив с Тагри формальности, связанные с обидой и возмещением ущерба, и подготовившись к экспедиции. Целью путешествия была не война, поэтому Таронин взял с собой только свою личную охрану, около ста двадцати длиннобородых, чьи топоры сильно пострадали во время войн со скавенами и гроби.

Дран собрал несколько дюжин рейнджеров в качестве своей свиты, больше для компании, чем по какой-либо другой причине.

Это было торжественное событие, когда группа отправилась в путь. Барундин попрощался с ними у главных ворот Жуфбара и несколько часов наблюдал за ними, пока они не скрылись из виду. Он вернулся в свои покои, где его ждал Арбрек.

Повелитель Рун дремал в глубоком кресле у огня, громко похрапывая. Барундин сел рядом с Aрбреком, и пребывал в глубокой задумчивости, в течение длительного времени, не желая отвлекать Повелителя Рун от его отдыха.

Барундин задумался о том, что может произойти в ближайшие дни. Существовал шанс, хотя и слабый на его взгляд, что экспедиция Таронина подвергнется нападению со стороны Вессалов и их воинов.

Если это случится, он сразу же отправится в Удерстир и сровняет их крепость с землей. Более вероятным был бы отказ. Мысль о войне против людей Империи действительно причиняла ему боль, потому что у них с гномами была долгая совместная история и мало конфликтов. Несмотря на узы предков, связывавшие его род с Империей, Барундин знал, что не откажется выполнить свой долг.

В конце концов Арбрек, фыркнув, встрепенулся и некоторое время в легком замешательстве оглядывал комнату. Наконец, его глаза сфокусировались на Барундине, их суровый взгляд нисколько не потускнел от его возраста.

— А, вот и ты, — сказал Повелитель Рун, выпрямляясь в кресле. — Я так долго ждал тебя. Где ты пропадал?

Барундин сдержал свою первую реплику, вспомнив, что не следует проявлять неуважение к старому Повелителю Рун.

— Я провожал Таронина, — объяснил он. — Никто не сообщал, что ты хочешь меня видеть, иначе я пришёл бы быстрее.

— Никто не посылал вестей потому, что я не давал никаких указаний, — сказал Арбрек. Повелитель Рун наклонился вперед, упершись локтями в колени. — Старею.

— В твоем котле еще остались годы, — без колебаний ответил Барундин.

— Нет, — сказал Арбрек, качая головой. — Нет, это не так.

— Что ты такое говоришь? — обеспокоенно спросил Барундин.

— Ты был прекрасным королем, — сказал Арбрек. — Твои предки будут гордиться тобой. Твоя мать будет гордиться тобой.

— Спасибо, — сказал Барундин, не зная, что еще сказать в ответ на столь неожиданную похвалу. Арбрек был настолько традиционен, насколько это было возможно, и поэтому ожидал, что кто-то моложе его будет неустойчивым и несколько бесполезным.

— Я серьезно, — сказал Повелитель Рун. — У тебя есть сердце и мудрость не по годам. Ты повел свой народ по опасному пути, втянул его в войну. Если бы я хоть на мгновение подумал, что это тщеславное честолюбие с вашей стороны, я бы высказался и настроил совет против тебя.

— Ну что ж, я рад, что ты меня поддержал, — сказал Барундин. — Без тебя, я думаю, многих других танов было бы трудно склонить на свою сторону.

— Я сделал это не для тебя, — сказал Арбрек, садясь. — Я сделал это по тем же причинам, что и ты. Это было для твоего отца, а не для тебя.

— Конечно, — сказал Барундин. — Все эти долгие годы мой отец должен был уладить ту обиду, которую я объявил в день его смерти.

— А теперь все почти кончено, — сказал Арбрек. — Скоро ты все уладишь.

— Да, — сказал Барундин с улыбкой. — Через несколько недель обиды больше не будет, так или иначе.

— И что же ты тогда будешь делать? — спросил Арбрек, пристально вглядываясь в лицо короля.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Барундин, вставая. — Пиво?

Арбрек кивнул и ничего не сказал, Пока Барундин шел к двери и звал слуг, чтобы те принесли небольшой бочонок эля. Снова усевшись, он взглянул на Повелителя Рун. Его проницательный взгляд не дрогнул.

— Я ничего не понимаю. Что ты имеешь в виду? — спросил Барундин. — Что мне делать?

— Эта твоя обида была для тебя всем, — сказал Арбрек. — Как бы сильно ты ни был предан своему отцу при жизни, месть за его смерть стала твоей движущей силой, паром в двигателе твоего сердца. Что будет управлять тобой, когда всё будет кончено? Что ты теперь будешь делать?

— Я как-то не думал об этом, — сказал Барундин, почесывая бороду. — Это было так давно… … Иногда мне казалось, что никогда не будет времени, чтобы не затаить обиду.

— И это меня беспокоит, — сказал Арбрек. – До сих пор ты был хорошим королём. Однако истинным испытанием твоего правления будет то, что ты сделаешь дальше.

— Я буду править своим народом, как только смогу, — сказал Барундин, смущенный намерением Арбрека задавать вопросы. — Если повезет, то мирно.

— Мир? — переспросил Арбрек. — Тьфу! Наш народ не знал мира уже тысячи лет. Возможно, ты не так мудр, как кажешься.

— Но ведь король не затевает войны и раздоров ради своего народа? — спросил Барундин.

— Нет, — ответил Арбрек.

Он остановился, когда вошел один из слуг короля, неся серебряный поднос с двумя кружками. За ним шла одна из служанок с пивоварни, неся небольшой бочонок. Она поставила его на стол и вышла.

Барундин взял кружку и наклонился, чтобы поставить ее под кран. Арбрек положил руку ему на плечо и остановил его.

— К чему такая спешка? — спросил Повелитель Рун. – Пусть пока постоит. Не спеши.

Барундин откинулся на спинку стула, поигрывая кружкой, вертя ее в пальцах и глядя, как отблески пламени отражаются от золотой нити, вставленной в толстую глиняную чашу. Он рискнул взглянуть на Арбрека, который рассматривал бочонок. Барундин знал, что лучше промолчать, иначе он рискует вызвать гнев повелителя рун за поспешность.

— Ты проницателен, и у тебя хорошая боевая рука, — наконец сказал Арбрек, все еще глядя на бочонок. — Твой народ восхищается тобой и уважает тебя. Не позволяй миру убаюкать тебя праздностью, ибо она притупит ум так же, как сражение притупляет слабый клинок. Не ищи войны, ты прав, но и не беги от нее. Трудные времена не всегда происходят по нашей вине.

Барундин ничего не ответил, только кивнул. Необычайно проворно оттолкнувшись, Арбрек вскочил на ноги.

Он сделал шаг к двери и оглянулся. Он улыбнулся, увидев озадаченное лицо Барундина.

— Я принял решение, — сказал Арбрек.

— Решение? — спросил Барундин. – Какое?

— Идём со мной. Я хочу, чтобы ты кое-что увидел, — сказал Арбрек. В глазах повелителя рун мелькнул огонек, который взволновал Барундина, и он быстро встал и последовал за ним к двери.

Арбрек провел Барундина через холд, ведя его через комнаты и залы к своей кузнице, которая находилась на самых верхних уровнях. За все свои годы Барундин ни разу не бывал в этой части холда, потому что это были владения рунных мастеров. Он ничем не отличался от остальной части Жуфбара, хотя из-за закрытых дверей доносился более громкий стук молотов.

В конце определенного коридора король оказался в тупике. Он уже собирался спросить Арбрека, что тот задумал, но прежде чем он успел это сделать, повелитель рун поднес палец к губам и подмигнул. С осторожной церемонией Арбрек сунул руку в складки своего одеяния и вытащил из его недр маленький серебряный ключ. Барундин огляделся, но никакого замка не увидел.

— Если бы гномьи замки было так легко найти, они не были бы секретными, не так ли? — усмехнулся Арбрек. — Смотри внимательно, потому что очень немногие из нашего народа когда-либо видели это.

Повелитель Рун держал ключ прямо перед губами и, казалось, дул на него. Однако Барундин заметил, что Арбрек что-то тихо шепчет ему на ухо. Несколько минут он разговаривал с ключом, время от времени любовно проводя пальцем по его длине. В серебре король увидел тонкие линии, более узкие, чем волос. Они светились мягким голубым светом, как раз достаточным, чтобы подчеркнуть черты повелителя рун в лазурных тонах.

Барундин понял, что он так сосредоточился на ключе, что больше ничего не замечал. Вздрогнув, король отвел взгляд от повелителя рун и огляделся.

Они все еще находились в тупиковом туннеле, но там, где мгновение назад был его конец слева, теперь он был справа. Стены испускали золотистую ауру, и он увидел, что там не было фонарей, но было больше тонких узоров рун, которые были на ключе, покрывая стены и обеспечивая освещение.

— Эти покои были построены величайшим из повелителей рун Жуфбара, — сказал Арбрек, сжимая узловатую руку вокруг ключа и ловко пряча его в складках своего плаща. Он взял короля под руку и повел его по коридору. — Впервые они были вырыты по указанию Дурлока Рингбиндера, в те дни, когда горы были еще молоды, и сама Валайя, как говорили, научила его секретам, которыми он пользовался. Во времена войн с гоблинами они были запечатаны на века, и считалось, что все знания о них были утеряны, поскольку ни один повелитель рун никогда не передавал свои секреты письменному знанию. Но это было не так, ибо в далеком Караз-а-Караке жил повелитель рун Скаргим, но родился он не там. Он родился и вырос в Жуфбаре, а когда Верховный Король освободил его от обязанностей, он вернулся и раскопал эти покои. Это был дед моего наставника, Фенгил Серебряная Борода.

— Они прекрасны, — сказал Барундин, оглядываясь вокруг.

— Да, это так, — сказал Арбрек с улыбкой. — Но это всего лишь туннели. Подожди, пока не увидишь мою мастерскую.

Комната, в которую привели Барундина, была невелика, хотя потолок был довольно высок, в три раза выше его роста. Она была обставлена просто: камин, кресло и небольшой верстак. На скамье стояла миниатюрная наковальня, не больше кулака, и маленькие молотки, щипцы и другие инструменты. У камина стояли заводные мехи и множество ведер с углем. Стену напротив украшала захватывающая дух фреска с изображением гор, окутанных облаками.

И тут Барундин заметил какое-то движение. Одно из облаков в изображении определенно сдвинулось. Пораженный, он пошатнулся и пересек комнату, Арбрек следовал за ним по пятам. Стоя в нескольких шагах от стены, он мог видеть вниз, вдоль горного склона самого Жуфбара. Он нерешительно протянул руку и ничего не почувствовал. У него закружилась голова, и он начал падать вперед. Арбрек схватил его за пояс и оттащил назад.

— Это окно! — сказал Барундин, ошеломленный великолепием зрелища.

— Больше, чем окно, — сказал Арбрек. — И все же, как ни странно, меньше. Это просто дыра, прорубленная в твердом камне. Снаружи на земле вырезаны руны, которые мы отсюда не видим. Они защищают от стихий, надежнее любого стекла.

— Чудесное зрелище, — сказал Барундин, собираясь с мыслями. С этой высоты он мог видеть Черноводное, скрытое туманом, и горы за ним.

— Спасибо, что показал это мне.

— Это не то, что я хотел тебе показать, — нахмурился Арбрек. — Нет, вид достаточно хорош, но хороший вид не делает хорошего короля.

Повелитель рун отошел в угол своей комнаты и взял сверток, завернутый в темную мешковину.

— Вот это я и хотел показать, — сказал он, протягивая Барундину сверток. — Открой его, посмотри.

Барундин взял мешок, и он почти не имел веса. Он отодвинул ткань, обнажив металлическую рукоятку, а затем однолезвийный топор. Отбросив мешок в сторону, он взвесил топор в руке. Его рука двигалась так свободно, словно в ней было всего лишь перо. На лезвии топора было выгравировано несколько рун, которые мерцали тем же магическим светом, что и туннели снаружи.

— Моя последняя и лучшая работа, — сказал Арбрек. — Твой отец заказал его у меня в день твоего рождения.

— Сто семьдесят лет? — переспросил Барундин. — И ты так долго хранил его?

— Нет, нет, нет, — сказал Арбрек, забирая топор у Барундина. — Я только что закончил его! На нем есть моя собственная руна мастера, единственное оружие в мире. Только на это у меня ушло двадцать лет, и еще пятьдесят, прежде чем все было закончено. Эти другие руны тоже нелегко изготовить: руна быстрого убийства, руна разрубания и особенно руна льда.

— Это чудесный дар, — сказал Барундин. — Не знаю, как и благодарить.

— Спасибо твоему отцу, он заплатил за это, — хрипло сказал Арбрек, возвращая топор Барундину. — И поблагодари меня, хорошо владея им, когда тебе это нужно.

— А у него есть имя? — спросил Барундин, поглаживая ладонью отполированное лезвие.

— Нет, — ответил Арбрек, отводя взгляд и глядя на горы. — Я думал, что оставлю это тебе.

— Мне еще никогда не приходилось ничего называть, — сказал Барундин.

— Тогда не пытайся сделать это быстро, — сказал Арбрек. — Подумай об этом, и тебе придет правильное имя. Имя, которое будет жить в течение многих поколений.

Спустя несколько дней, Таронин и Дран вернулись. Они отправились в Удерстир и передали требования короля. Сайлас Вессал умер более ста пятидесяти лет назад, и его правнук, Обиус Вессал, стал теперь бароном, да и сам он уже старик. Он умолял Драна послать королю свои искренние извинения за отвратительные поступки его предка. Однако на вопрос о теле своего прадеда и причитающихся ему деньгах он так и не дал ответа.

Дран считал, что новый барон откажется от любой сделки, которую заключит, и что ему нельзя доверять. Таронин, хотя и был отчасти согласен с мнением Воздаятеля, настаивал на том, чтобы Барундин предоставил барону все возможности для возмездия. Для человека он казался искренним, а если и не искренним, то вполне оправданно боялся последствий бездействия.

— Я даю ему сорок дней, — сказал Барундин своему совету советников. — Сорок дней, я сказал, и сорок дней у него будет.

Тревожные новости пришли лишь через несколько дней. В печных помещениях ощущалась нехватка топлива. Лес, который обычно отправлялся каждый месяц по древнему торговому соглашению из Имперского города Конлах, так и не прибыл. Хотя угля все еще было в избытке, многие инженеры рассматривали его как отходы от множества своих проектов, так как обычно было так много запасных деревьев, которые нужно было вырубить.

Больше всего забот было у Годри Онгурбазума. Именно его клан был ответственен за соглашение, которое почти не нарушалось на протяжении столетий, будучи выполняемым не полностью только в темные времена Великой Войны с Хаосом. Насколько Годри мог судить, у людей Конлаха не было веских причин нарушать соглашение.

На одном из заседаний Совета тан Онгурбазуми выступил против того, чтобы Барундин отправился с войском на переговоры с Обиусом Вессалом. Он привел довод, что проблема с Конлахом была более насущной, поскольку, если не удастся обеспечить другие поставки древесины, кузницы могут замерзнуть из-за нехватки топлива.

Барундин не терпел ничего подобного. Когда сорок дней истекут, армия Жуфбара пойдет и силой заберет то, что причитается королю. Дебаты продолжались несколько ночей, Годри и его союзники утверждали, что после столь долгого перерыва лишний месяц или два не помешают. Барундин возразил, что именно потому, что потребовалось так много времени, чтобы решить эту проблему, он хотел действовать как можно быстрее и покончить с ней.

В конце концов Барундин, окончательно потеряв терпение из-за лидера торгового клана, выкрикнул его из зала для аудиенций, а затем распустил остальных членов совета. Три дня он сидел на своем троне и кипел от злости. На четвертый день он позвал их обратно.

— У меня больше не будет аргументов против моего курса действий, — сказал Барундин собравшимся танам.

Прибыл Арбрек, бормоча что-то о недосыпе, но Барундин заверил его, что то, что он скажет, стоит того, чтобы потревожить повелителя рун. Он вытащил рунный топор, который был дан ему, к большому удивлению и интересу танов. Они смотрели на мастерство клинка, передавая его друг другу, восхищенно воркуя и восхваляя Арбрека.

— Тьфу на лесные контракты! — сказал Барундин. — Скавены и гроби не стоят у нас на пути, и я не позволю нескольким чертовым деревьям остановить нас сейчас. Я собрал вас здесь, чтобы засвидетельствовать имя моего нового топора и заверить вас, что если они не подчинятся моим требованиям, то первыми врагами, которые испытают его гнев, будут Вессалы Удерстира.

Он забрал зачарованное оружие и вытянул его перед собой. Свет фонаря мерцал в ауре, окружавшей клинок.

— Я называю его Ворчуном.

Ситуация с лесом не улучшилась, и в течение сорока дней, оставшихся до крайнего срока поставки, Барундин находился под постоянным давлением со стороны торговых кланов и инженеров, чтобы еще раз отложить свою Обиду и решить вопрос с Конлахом. Хотя он всегда был вежлив в этом вопросе, он ясно дал понять, что больше не потерпит никаких задержек и никаких разногласий.

Накануне истечения срока ультиматума Барундин обратился к воинам крепости. Он объяснил им, что час их мести близок. Он предупредил, что они могут быть призваны совершать подвиги во имя его отца, и на это они ответили одобрительным ревом. Многие из них сражались бок о бок с королем Трондином, когда он пал, или потеряли членов клана из-за орков, когда Сайлас Вессал покинул поле боя без боя. Они так же, как и Барундин, стремились заставить благородную семью Империи искупить трусость своего предка.

Холодным утром, армия дварфов отправилась в путь, направляясь на запад в Стирланд. Осень быстро приближалась, и на высоких вершинах скапливался снег, покрывая инеем самые высокие вершины разбросанных сосновых лесов, которые усеивали горы вокруг Жуфбара.

Они быстро продвигались вперед, но не форсировали марш. Барундин хотел, чтобы его армия прибыла энергичной и полной сил. За ними следовал пыхтящий локомотив гильдии инженеров, тащивший за собой три пушки. Там, где когда-то машина была источником удивления и благоговения для солдат Удерстира, она станет символом ужаса, если они снова решат сопротивляться требованиям Барундина.

На четвертый день они добрались до замка, вершины его стен виднелись над линией невысоких холмов в нескольких милях от них. Это была небольшая крепость, почти замок с низкой навесной стеной. Зеленое знамя, украшенное грифоном с топором, бешено развевалось на флагштоке центральной башни.

Дым наполнил воздух, и время от времени раздавался отдаленный гулкий стук, как будто стреляли из пушки. Когда голова армии гномов пересекла гребень холмов, Барундин и остальные были встречены неожиданным зрелищем.

Чья-то армия окружила Удерстир. Под зелеными, желтыми и черными знаменами полки алебардщиков и копейщиков стояли за импровизированными осадными укреплениями, избегая беспорядочного огня из пистолетов и арбалетов со стен замка. Это действительно была пушка, спрятанная в глинобитной стене, укрепленной габионами из плетеного дерева и наполненной камнями. Ближайшая башня была сильно повреждена, ее верхние части отвалились под обстрелом, оставив груду обломков у основания стены. Лучники выпускали усталые залпы по стенам всякий раз, когда появлялась голова, их стрелы бесполезно стучали по старым, покрытым мхом камням.

Несколько дюжин лошадей были загнаны в загон вне пределов досягаемости стен, и можно было видеть фигуры рыцарей в доспехах, прогуливающихся по лагерю или сидящих группами вокруг костров. Было сразу видно, что осада продолжается уже довольно давно, и эта унылая рутина стала нормой. Кто бы ни возглавлял атакующую армию, он не спешил штурмовать крепкие стены Удерстира.

Барундин отдал приказ своей армии строиться из маршевой колонны, в то время как гномы были замечены, и лагерь внизу внезапно наполнился яростной деятельностью. Когда боевые машины гномов были освобождены и выдвинуты вперед, группа из пяти всадников вскочила на коней и быстро поскакала в их направлении.

Барундин двинулся вперед со своими молотобойцами, слева от него шел Арбрек, а справа — Хенгрид Драгонфое, державший в руках богато украшенный серебряный и золотой штандарт Жуфбара. Они остановились, когда склон холма стал еще круче, и стали ждать всадников. Слева от них Дран и рейнджеры холда начали спускаться вниз по склону, следуя руслу узкого ручья, вне поля зрения вражеского лагеря.

Всадники скакали галопом под знаменем, которое было разделено горизонтальными полосами зеленого и черного цветов с угрожающего вида львом, вышитым золотыми нитями. На вышитом свитке под штандартом было написано имя “Конлах”.

Всадники остановились чуть поодаль, ярдах в пятидесяти, и с подозрением уставились на гномов, их лошади сновали взад и вперед. Барундин видел, что они носят длинные копья и тяжелые пистолеты в кобурах на поясах, в сапогах и на седлах.

— Кто приближается к королю Барундину из Жуфбара? — крикнул Хенгрид, крепко воткнув штандарт в землю и вытаскивая из ножен топор с одним лезвием.

Один из всадников приблизился к королю на расстояние броска копья. Он был одет в тяжелое пальто с пышными и разрезанными рукавами, из-под черной кожи которого виднелась зеленая ткань. На нем был шлем, украшенный двумя перьями, зеленым и черным, а его забрало было опущено вниз в форме рычащей морды льва. Он поднял руку и поднял забрало, открывая удивительно молодое лицо.

— Я Теоланд, Герольд барона Герхадрихта Конлахского, — произнес он ясным и громким голосом. — Вы друг Удерстира? Вы пришли снять нашу осаду?

— Я определенно не друг Удерстира! — проревел Барундин, делая шаг вперед. — Эти воры и трусы — мои враги.

— Значит, вы в дружбе с бароном Герхадрихтом, — сказал Теоланд. Он махнул рукой в сторону большого зелено-желтого павильона в центре лагеря. — Пожалуйста, пойдемте со мной. Мой господин ждет вас в своем шатре. Он дает слово, что с вами ничего не случится.

— Слово человека ничего не стоит! — сказал Хенгрид, яростно размахивая топором. — Вот почему мы здесь!

Теоланд даже не вздрогнул.

— Если бы вы только пошли со мной, я уверен, все это можно было бы быстро уладить, — сказал Герольд, поворачивая лошадь. Он оглянулся через плечо на гномов. — Приведите столько слуг, сколько вам будет удобно. Вы не найдете недостатка в нашем гостеприимстве.

Когда всадники поскакали назад, Барундин посмотрел на Хенгрида и Aрбрека. Старый Повелитель Рун просто пожал плечами и хмыкнул.

Хенгрид кивнул в сторону лагеря.

— С другой армией, выстроенной на их фланге, они не сделают ничего глупого, — сказал тан. — Если хочешь, я пойду с тобой.

— Нет, я хочу, чтобы ты остался и продолжал командовать армией, если я не вернусь, — сказал Барундин. — Я пойду один. Давайте не будем выказывать этим человечкам слишком много уважения.

— Вполне справедливо, — сказал Хенгрид.

Барундин глубоко вздохнул и пошел вниз по склону, следуя по следам копыт, оставленным всадниками. Он не обращал внимания на взгляды солдат и крестьян, целеустремленно шагая через лагерь, его позолоченные доспехи сверкали в лучах осеннего солнца, которое время от времени выглядывало из-за низких облаков. Он подошел к шатру барона и увидел, что Теоланд и его почетный караул ждут снаружи.

Флаг барона развевался на шесте рядом с павильоном. Не говоря ни слова, Теоланд поклонился и распахнул полог шатра, пропуская Барундина внутрь.

Материал палатки был толстым и не пропускал много света внутрь. Вместо этого две дымящиеся и шипящие жаровни освещали помещение. Пол был покрыт разбросанными коврами, шкурами и мехами, а низкие стулья были расставлены по кругу вокруг ближнего конца павильона. Остальное было скрыто за тяжелыми бархатными портьерами.

Палатка была пуста, если не считать Барундина и одинокого человека, сморщенного от старости, который сидел, согнувшись, на одном из стульев, пристально глядя на только что прибывшего гнома. Он поднял дрожащую руку и указал на маленький столик сбоку, на котором стояли кувшин и несколько хрустальных бокалов.

— Вина? — сказал мужчина.

— Нет, спасибо, я ненадолго, — сказал Барундин.

Мужчина медленно кивнул и, казалось, снова погрузился в сон.

— Вы барон Герхадрихт? — спросил Барундин, выходя вперед и останавливаясь посреди ковров.

— Да, — ответил барон. — Какое дело король гномов ищет в Удерстире?

— Ну, во-первых, я должен вам кое-что сообщить, — сказал Барундин. — Вы ведь из Конлаха, верно?

— Да, я барон Конлах, — ответил Герхадрихт.

— Тогда, где же наша древесина? — спросил Барундин, скрестив руки на груди.

— Вы проделали весь этот путь с армией ради древесины? — со смехом спросил барон. – Древесина. Разве вы не видите, что у нас война? У нас нет для вас запасных бревён!

— У нас есть соглашение, — настаивал Барундин. — Мне плевать на ваши войны. Между нами заключен договор.

— Как только Удерстир станет моим, мы восполним этот недостаток, уверяю вас, — сказал барон. – На этом всё?

— От короля гномов так просто не отмахнешься! — прорычал Барундин. — Я здесь не из-за вашего леса. Я здесь из-за этих проклятых трусов, Вессалов. Я намерен штурмовать Удерстир и забрать то, что принадлежит мне по праву Обиды.

— А что у тебя? — прошипел Герхадрихт. — Какие у тебя претензии на Удерстир? Моя родословная уходит корнями во многие поколения, в Союз Конлаха и Удерстира, созданный моим прапрадедушкой. Удерстир — мой по праву, захваченный Сайласом Вессалом с помощью подкупа и убийства.

Полог палатки открылся, и вошел Теоланд.

— Я слышал громкие голоса, — сказал он, переводя взгляд с Барона на Барундина. — О чем вы спорите?

— О твоём наследстве, дорогой мальчик, — сказал Герхадрихт. Он посмотрел на Барундина. — Мой младший племянник, Теоланд. Мой единственный оставшийся в живых родственник. Можешь в это поверить?

— Он выглядит вполне прилично для человека, — сказал Барундин, глядя на герольда барона. — Значит, ты считаешь, что имеешь право на Удерстир?

— Мой прапрадедушка был когда-то здешним бароном, — сказал Теоланд. — Он принадлежит мне по праву наследования через моего дядю и его брак.

— Ну, ты можешь забрать все, что останется от Удерстира, как только я закончу с Вессалами, — сказал Барундин. — Я провозгласил право на Обиду, а это гораздо важнее, чем ваши титулы и наследство. Барон Сайлас Вессал предал моего отца, оставив его на поле битвы, чтобы его убили орки. Я требую воздаяния, и воздаяние я получу!

— Обида? — презрительно переспросил барон. — А как насчет юридических прав? Ты — гном, и ты находишься в землях Империи. Ваши желания меня не касаются. Если вы согласитесь помочь мне в сокращении этой осады, я с радостью передам Вессалов в руки вашего правосудия.

— И половину сундуков Удерстира, — добавил Барундин.

— Смешно! — рявкнул Герхадрихт. — Вы хотите, чтобы мой племянник стал нищим бароном, как один из этих скребущихся негодяев пограничных принцев или Эсталии? Смешно!

— Дядя, может быть… — начал было Теоланд, но барон перебил его.

— Торговаться больше не будем, — сказал Герхадрихт. — Это мое лучшее предложение.

Барундин ощетинился и посмотрел на Теоланда, который беспомощно пожал плечами. Барон Герхадрихт, казалось, рассматривал потертый рисунок одного из ковров.

— Я намерен напасть на Удерстир, барон, — сказал Барундин, и его голос был тихим и спокойным, на дальнем краю гнева, который является ледяным холодом подлинного гнева, а не истерикой, которую большинство людей ошибочно принимают за ярость. — Твоя армия может отступить в сторону или встать между мной и моим врагом. Тебе не поздоровится, если ты встанешь на моем пути.

Не дожидаясь ответа, Барундин повернулся на каблуках и вышел из палатки.

Шаги за спиной заставили его обернуться, и он увидел Теоланда, шагающего за ним.

— Король Барундин! — крикнул герольд, и король остановился, ощетинившись от гнева, опустив бледные кулаки. — Пожалуйста, дайте мне поговорить с дядей.

— Я начну атаку, как только вернусь в свою армию, — прорычал Барундин. — У тебя есть именно столько времени, чтобы убедить его в своей глупости.

— Пожалуйста, я не хочу проливать больше крови, чем необходимо, — сказал Теоланд, опускаясь на одно колено перед королем.

— Напомни своему дяде, что он нарушил с нами клятву торгового соглашения, — сказал Барундин. — Напомни ему, что он будет счастлив получить половину сундуков Удерстира в качестве твоего наследства. И напомни ему, что если он попытается встать у меня на пути, то пострадают не только жизни его людей, но и его собственная.

Не говоря больше ни слова, Барундин обошел обезумевшего молодого аристократа и зашагал вверх по склону.

Теперь перед ним выстроилась армия гномов, с севера ее окружали две пушки, а с юга-третья. Кланы собрались вокруг своих горнистов и знаменосцев: ряд мрачных воинов с молотом и топором в руках, растянувшийся почти на триста ярдов.

Приблизившись к своей армии, Барундин вытащил Ворчуна и поднял оружие вверх. Воздух замерцал, когда оружие было поднято в ответ, сверкая в бледном солнечном свете, и гортанное ворчание начало эхом отдаваться по всей армии.

Хранитель Знаний Тагри стоял наготове с открытой книгой обид Жуфбара в руках. Барундин взял его и обратился к своему войску, читая с открытой страницы:

— Да будет известно, что я, король Барундин из Жуфбара, записываю эту обиду перед своим народом, — голос короля был громким и воинственным теперь, когда пришло время расплаты. — Я называю себя обиженным на Барона Сайласа Вессала из Удерстира, предателя, слабака и труса. Своим предательским поступком барон Вессал поставил под угрозу армию Жуфбара и своими действиями привел к смерти короля Жуфбара Трондина, моего отца. Воздаяние должно быть в крови, ибо смерть может быть встречена только смертью. Никакое золото, никакие извинения не могут искупить это предательство. Перед танами Жуфбара и с Грунгни в качестве моего свидетеля, Я даю эту клятву! Я объявляю войну Вессалам Удерстира. Не оставляйте камня на камне от другого, пока они все еще прячутся от правосудия! Не оставляйте никого между нами и местью! Пусть никто из тех, кто сопротивляется нам, не будет наказан иначе, как смертью! Казак Ун узкуль! Казак Ун узкуль: битва и смерть!

Гномы подхватили крик, и с вершины холма долго и громко звучали рога.

— Казак Ун узкуль! Казак Ун узкуль! Казак Ун узкуль! Казак Ун узкуль! Казак Ун узкуль!! Казак Ун узкуль!

Холмы огласились боевым кличем, и все взоры в неглубокой долине внизу были обращены к ним, когда гномы начали маршировать вперед, стуча оружием по щитам, их бронированные сапоги сотрясали землю, когда они приближались.

Грохот пушек сопровождал наступление, что посылали свои снаряды высоко над головами приближающейся армии гномов. Хотя пушки Жуфбара были меньше, чем великие пушки Империи, они были исписаны магическими рунами рунными мастерами, на их боеприпасах были вырезаны ужасные символы проникновения и разрушения. Пушечные ядра тянулись за магическим огнем и дымом, шипя от мистической энергии.

Залп ударил в уже ослабевшую башню, разбив ее тремя мощными ударами, от которых содрогнулась земля. Фонтан разорванного камня взметнулся высоко в воздух, осыпая каменные глыбы и пыль. Стены рядом с разрушенной башней, не выдержав ее силы, прогнулись и начали осыпаться. Крики тревоги и вопли боли эхом отдавались от стен.

Барундин целился прямо в растущую брешь, находившуюся примерно в двухстах ярдах от него, неуклонно продвигаясь по разбитой земле. Случайные пули и стрелы, свистя, пролетели мимо, но огонь из замка был слабым до крайности, и ни один гном не упал.

Люди Конлаха расступились перед толпой гномов, как пшеница перед косой, толкая и торопя друг друга в своем стремлении уйти с линии марша. Кряхтя и пыхтя, гномы перебрались через осадные укрепления, созданные людьми барона Герхадрихта, и хлынули через бреши в земляных стенах и неглубокие траншеи, перестраиваясь с другой стороны.

Прогремел еще один залп из пушек, и южная стена затрещала и задрожала, опрокидывая камни размером с человека на землю, делая зубчатые стены зубчатыми, как сломанные зубы нищего бродяги.

Теперь, всего в сотне ярдов от них, гномы подняли перед собой щиты, стрелы и пули летели в них с большей частотой и точностью. Большинство снарядов, не причинив вреда, отскакивали от щитов и доспехов гномов, но то тут, то там вдоль шеренги дрогнули мертвые или раненые гномы. Слева открылись ворота, и отряд из нескольких дюжин рыцарей выступил вперед. Они быстро выстроились в линию, подняв копья для атаки. Хенгрид отошел от Барундина и приказал нескольким вооруженным пистолетами полкам громовержцев развернуться влево, навстречу новой угрозе.

Король двинулся вперед, теперь уже всего в пятидесяти ярдах от стен, когда еще одно пушечное ядро ударило в замок, его катастрофический удар пробил дыру шириной в несколько ярдов до основания стены. Король увидел копейщиков, собравшихся в проломе, готовясь защищать зияющую дыру.

Грохот копыт слева возвестил о кавалерийской атаке, встреченной треском ружейных выстрелов. Барундин посмотрел в их сторону и увидел, что рыцари надвигаются на громовержцев, которые не потрудились перезарядить оружие, а вместо этого выхватили молоты и топоры, готовые к атаке.

Которая не произошла.

На фланге рыцарей появились Дран и его рейнджеры, вышедшие из зарослей тростника и кустарника на берегу ручья. Держа арбалеты наготове, они быстро выстроились в линию и открыли огонь, не имея возможности промахнуться с такого близкого расстояния. Четверть рыцарей была сбита с ног залпом, а остальные упали, когда их лошади споткнулись о падающие тела и врезались друг в друга.

Не останавливаясь, рейнджеры вскинули арбалеты, выхватили большие двуручные охотничьи топоры и ринулись вперед. Атака была прервана, импульс потерян, и рыцари попытались развернуться, чтобы встретить эту угрозу, но они были слишком дезорганизованы, и немногие из них держали свои копья на полном ходу или двигались на сколько-нибудь быстро, когда гномы-рейнджеры ударили. Под предводительством Хенгрида громовержцы взвалили оружие на плечи и двинулись вперед, чтобы присоединиться к схватке.

Барундин первым ворвался в пролом, ревя и размахивая топором. Наконечники копий безвредно скользили по его инкрустированной рунами громриловой броне, их острия были срезаны взмахом Ворчуна. Когда молотобойцы сомкнули за ним строй, он прыгнул вперед из переплетения камней и дерева внутри бреши, врезавшись, как металлическая комета, в ряды копейщиков, сбивая их с ног. Ворчун вспыхнул, когда могучим ударом короля гномов были отрублены конечности и головы, а когда молотобойцы ринулись вперед, их смертоносные боевые мотыги ломали и крушили, нервы копейщиков не выдержали, и они бежали от мстительных гномов.

Оказавшись внутри замка, гномы быстро справились с боем. Десятки людей были убиты обрушением башни и стены, и те, кто остался, были потрясены и не могли противостоять тяжелобронированному разъяренному воинству, которое хлынуло через брешь в стене. Многие вскинули руки и бросили оружие, сдаваясь, но гномы не проявили милосердия. Это была не война, это было убийство по Обиде, и пощады не будет.

Хенгрид ворвался в ворота вместе с Драном, разбив рыцарей, после чего защитники сдались в большом количестве. Толпы женщин и детей теснились в грубых хижинах внутри стен, крича и моля Зигмара об избавлении. Армия гномов окружила их, обнажив оружие. Барундин уже собирался дать сигнал к началу казни, когда из разбитых ворот донесся крик.

— Придержите оружие! — приказал голос, и Барундин, обернувшись, увидел Теоланда верхом на боевом коне, с пистолетом в каждой руке и опущенным забралом. — Битва выиграна, поднимите оружие!

— Ты смеешь командовать королем Барундином из Жуфбара? — проревел Барундин, пробиваясь сквозь толпу гномов к молодому дворянину.

Теоланд направил пистолет на приближающегося короля, его рука была тверда, как скала.

— Тело барона Обиуса Вессала лежит за этими стенами, — сказал он. — Теперь это мой народ, мои подданные, которых я должен защищать.

— Встань против меня, и твоя жизнь будет потеряна, — прорычал Барундин, поднимая Ворчуна, чьё лезвие было залито кровью, а руны, начертанные на металле, дымились и шипели.

— Если я этого не сделаю, то моя честь будет потеряна, — сказал Теоланд. — Какой же я буду вождь, если позволю убивать женщин и детей? Я скорее умру, чем буду стоять в стороне и позволять вам такое.

Барундин хотел было ответить, но что-то в голосе мальчика заставило его остановиться. В нем была гордость, но с оттенком сомнения и страха. Несмотря на то, что Барундин твердо держал прицел, он видел, что Теоланд напуган, даже в ужасе. Храбрость юноши сильно поразила Барундина, и он оглянулся, чтобы увидеть плачущих женщин и детей, сгрудившихся под тенью северной стены, а также тела их отцов и мужей вокруг них. И в этот момент его гнев иссяк.

— Ты храбрый человек, Теоланд, — сказал Барундин. — Но ты еще не командуешь армиями Конлаха. Ты стоишь один, и все же ты хочешь сбить меня с толку.

— Я барон Конлаха, — ответил Теоланд. — Мой дядя лежит мертвый, убитый моим мечом.

— Ты убил родича? — спросил Барундин, снова начиная злиться. Для гномов это было серьёзным преступлением.

— Он собирался приказать армии напасть на вас, — объяснил Теоланд. — Он хотел уничтожить вас, как только вы прорвались бы в Удерстир. Я сказал, что это было бы безумием и смертью для всех нас, но он не слушал. Мы стали бороться, я выхватил меч и зарубил его. Он не был хорошим правителем.

Барундин не знал, что ответить. То, что он теперь в долгу перед мальчиком за спасение жизней гномов, не подлежало сомнению, но он был врагом и убийцей сородичей. Смешанные чувства отразились на лице короля. В конце концов он опустил Ворчуна и посмотрел на молодого барона.

— Ты отдашь долг Вессалов? — спросил король. — Половину содержимого сундуков и тело Сайласа Вессала будут переданы мне?

Теоланд убрал пистолеты в кобуру и спешился. Он поднял забрало своего львиного шлема и протянул руку.

— Я буду чтить их долг, как ты чтишь людей, которых можешь спасти, — сказал Теоланд.

Барундин отдал приказ войску позволить женщинам и детям покинуть замок, и они сделали это быстро, плача и крича, указывая на павших близких, некоторые бежали, чтобы в последний раз обнять или поцеловать мертвого отца, сына или брата. Вскоре замок опустел, если не считать гномов и Теоланда.

Вошел еще один всадник, неся труп поперек седла своей лошади. Он швырнул его к ногам Барундина.

— Обиус Вессал, — сказал Теоланд, опрокидывая тело на спину. Мужчина был средних лет, в его черных волосах пробивалась седина. Его нагрудная пластина была разорвана почти пополам ударом топора, обнажая раздробленные ребра и разорванные легкие. — Сайлас Вессал лежит в склепе под замком. Там же мы найдем сокровищницу и твое драгоценное золото.

— Отведите меня туда, — приказал Барундин.

Вдвоем они вошли в боковые ворота замка и, взяв со стены факел, Теоланд повел короля гномов вниз по винтовой лестнице в недра замка, мимо винных погребов и оружейных складов. Это был дом его предков, от которого многие поколения отказывались, и он хорошо знал его тайны. Он нашел потайную дверь в сокровищницу, неуклюже скрытую от глаз Барундина; он увидел слабые соединения в каменных стенах сразу же после входа в сводчатый подвал.

Сама сокровищница была маленькой и едва ли достаточно высокой, чтобы Барундин мог встать. В свете факела было видно с полдюжины сундуков. Барундин вытащил одного из них на открытое место и срезал замок лезвием Ворчуна. Откинув крышку, он увидел серебро, но там были и золотые монеты, помеченные короной Стирланда. Он взял монету, понюхал ее и попробовал кончиком языка. Ошибки быть не могло, это было золото гномов, то же самое, что так давно очаровало его отца. Он взял пригоршню монет и с улыбкой пропустил их сквозь пальцы.