Раз за разом (Новелла) - 10 Глава
Глава 10.
Наш разговор продлился практически час. Он увлечённо слушал меня, прерывая лишь чтобы задать вопросы, когда я говорил что-то, что требовало пояснений.
Казалось, он легко поверил в мою историю, и это привело меня к мысли, что он давно догадывался о такой версии событий. Когда я дошёл до части, в которой я рассказал о смерти Трейси в аварии, и что судьба всячески пытается убить её, его лицо побледнело. Он взял бычок и попросил у меня зажигалку. Я поджёг косяк, и он сделал сильную затяжку.
Странно, но отец совершенно не оскорбился тем фактом, что я имел успех среди школьниц.
«Я понимаю, сложно устоять перед этим», — понимающие сказал он. — «Но теперь же всё в прошлом? Ну, кроме Нины.»
«Да», — ответил я. — «Поверь, я усвоил свой урок. Когда тебя выбрасывают посреди неблагополучного района, ты быстро учишься. И с Ниной всё иначе. Я люблю её. Может ей и семнадцать, но она умнее, чем большинство взрослых. Я уже говорил тебе, что хочу жениться на ней.»
Впрочем, он, как и Трейси, оскорбился тем, что я занимался сексом с Анитой.
«Поверить не могу, что ты так поступил», — покачал он головой. — «И я не могу поверить, что она так поступила!»
«Пап», — сказал я, — «когда мы начали эти отношения, мне было 32 года. С кем мне ещё спать? И не вини Аниту во всём. Я нашёл её слабость и воспользовался этим, чтобы соблазнить её. Помни, в прошлом она никогда не пыталась сделать что-то со мной. Она согласилась только когда я нажал на все правильные кнопки.»
«И она влюбилась в тебя», — сказал он. — «Настолько, что она не встретила и не вышла замуж за своего сужденного.»
«Как я и говорил, пап», — сказал я, — «я многое понял со времени своего возвращения. В частности я понял, что не такой уж и зрелый, как мне казалось. И я и близко не знал, что такое любовь. Но я учусь.»
«А Анита?», — спросил он. — «Что насчёт неё?»
«Надеюсь», — сказал я, — «что моя небольшая диверсия на её машину сработала. В противном случае, мне придётся придумать что-то ещё. Как я и говорил, судьба хочет, чтобы Анита и Джек были вместе, так что всё должно быть в порядке.»
Он кивнул, смотря на меня.
«И ты рассказал всё это Трейси?»
«Да.»
«По-твоему, это была хорошая идея?», — осторожно спросил он меня. — «Трейси только восемнадцать. Ты уверен, что она полностью осознаёт, какие будут последствия, если она не сможет держать язык за зубами?»
«Думаю, да», — ответил я ему. — «Если ты не заметил, то Трейси весьма умна.»
«О, я заметил.»
«Как она и говорила , у неё есть право знать это. С самого начала моей главной целью было спасти Трейси. И это самым прямым образом относится к моей цели. Я решил, что она будет лучше понимать мои предупреждения, если будет знать, с чем она имеет дело. И мне пришлось ей всё рассказать. Я до сих пор содрогаюсь, вспоминая, что она чуть не села в машину со своим парнем той ночью. И она почти сделала это, потому что не знала источник той информации, которую я ей дал. Я не мог допустить, чтобы это случилось снова. Ей нужно было рассказать, ради её же безопасности.»
Отец трезво кивнул.
«Да, ты прав», — сказал он, снова потирая виски. — «Это действительно «взрывает мозг», как ты и говорил. Сложно представить, что в какой-то альтернативной временной линии я потерял дочь и стал защитником прав жертвы. И что насчёт этого, Билл?», — внезапно спросил он. — «Кто-то пострадает от того, что я этого не делаю? Есть что-то хорошее, что я сделал в прошлой жизни, но так и не сделал в этой?»
Я взглянул на него, понимая, что происходит у него в голове. Это те же мысли, какие были у меня, когда я только вернулся в 1982-ой. Мозг пытается разобраться со всеми возможными исходами твоих действий. Порой ты приходишь к неутешительным выводам. Таким, как потеря моей дочери Бекки.
«Если честно, я не знаю, пап», — ответил я. — «После смерти Трейси, и после того, как ублюдка, который её убил, освободили из-под ареста, чтобы он мог дальше играть в футбол, ваше с мамой горе и гнев превратились в самую настоящую ярость. Группа, к которой вы присоединились, помогла увеличить наказание за первый случай нетрезвого вождения, поднять возраст, с которого можно пить, до 21 года по всей стране, и ужесточить наказание за аварии. Сделали ли бы они это без тебя?», — я пожал плечами. — «Скорее всего, да. Как я и говорил, судьба пытается вернуть всё на предназначенный путь.»
«Но что если нет?», — спросил он. — «Что если какой-то человек умрёт, потому что я не делаю то, что должен делать? Что если эти законы не примут вовсе? Или их не примут вовремя, когда какой-то пьяный водитель, который выбрал бы иначе другой путь, сядет в тюрьму за то, что он кого-то убьёт?»
«Это может произойти, пап», — признал я. — «И если так случится, то ты ничего не сможешь с этим поделать. И тебе не следует винить в этом себя или меня. Если тебя это успокоит, ты, скорее всего, даже не узнаешь, что это произойдёт.»
«Но может мне всё равно стоит вступить в эту группу», — сказал он. — «Думаю, мне следует там быть.»
«Может быть», — согласился я . — «Но в этот раз всё будет иначе. Для вас с мамой это было сложно. Попытаться что-то изменить — это как двигать камень, плюясь в него. Год за годом вас держало там лишь горе от потери Трейси. Сейчас Трейси жива, пап, и, надеюсь, не умрёт в ближайшее время. Сомневаюсь, что ты сможешь делать это, не имея такой же сильной мотивации.»
«Но…»
«Пап», — сказал я, — «я уже понял, что с этим даром нельзя изменить мир. Можно поменять лишь какую-то мелочь, и даже это сложно, а порой и вовсе невозможно. Наша судьба изменилась из-за моего вмешательства, и Трейси жива, когда должна была умереть. Надеюсь, судьба примет последствия этого и подстроится под них. Я уверен, что это произойдёт. Если от этого будут какие-то серьёзные изменения, то ни ты, ни я не сможем ничего с этим поделать. Я не мог позволить Трейси умереть только потому что есть вероятность, что пострадает кто-то другой. Недавно я сказал Трейси, что я не тот человек, который будет вредить другим в своих собственных интересах, просто потому что я не знаком с ними. Я придерживаюсь этого заявления, но, к сожалению, всё равно порой нужно идти на риск. Это меньшее из двух зол, понимаешь?»
«Ага», — ответил он с сомнением. — «Думаю, да.»
«Посмотри на это с другой стороны», — сказал я ему. — Помнишь историю, которую я тебе рассказывал, про ребёнка, который подавился хот-догом?»
Он кивнул.
«В которой Нина сделала тебе выговор за его спасение.»
«Да», — сказал я. — «В той временной линии я спас этому ребёнку жизнь. Он ещё не родился, но мне суждено спасти его жизнь. Что произойдёт, когда ребёнок подавится хот-догом и Билл, экстраординарный парамедик, не сможет его спасти, просто потому что Билл не стал парамедиком?
«Думаю, на вызов приедет другой фельдшер», — сказал он.
«Да. Прости за нескромность, но я был очень хорошим парамедиком. В той компании были плохие фельдшеры, совершенно некомпетентные. Допустим, на вызов приедет один из них. Допустим, он или она даже не поймёт, что ребёнок подавится, и не успеет вовремя ему помочь. Что тогда?»
«Тогда он умрёт», — ответил отец.
«Может быть», — сказал я. — «Но, видишь ли, мне кажется, что этот ребёнок будет жить. Неважно, насколько некомпетентным будет медик, который приедет на вызов, он или она попытается вставить дыхательную трубку. Это то, что нужно делать, когда кто-то не дышит. И даже если это не поможет им понять, с чем они столкнулись, им придётся вставить ларингоскоп в рот мальчику и попытаться продвинуть трубку. В этот момент они точно поймут, что в горле застрял большой кусок хот-дога, и они попытаются его извлечь. Конечно, несколько лишних минут могут стать вопросом жизни или смерти для этого мальчика, но я очень в этом сомневаюсь. Ребёнку суждено жить, и он, скорее всего, будет жить. Эти законы должны принять и их, скорее всего, примут. И даже если ничего из этого не случится, мне остаётся лишь сказать, что я делал, как считал нужным. И тебе тоже стоит это понимать.»
Несколько минут мы сидели в тишине, пока отец пытался принять всю эту информацию. Наконец, он взглянул на меня.
«Ты был прав, что моё мнение о тебе изменится «, — сказал он мне. — «Мне придётся теперь воспринимать тебя как взрослого. Взрослого, чьё мнение базируется на прожитых годах. Не знаю даже, что мне делать с этим. Мне придётся перестать думать о тебе, как о своём сыне, и начать воспринимать тебя как равного. Мне больше нечему тебя учить.»
«Пап», — ответил я, — «я всё ещё твой сын. Я стал таким благодаря тому, что ты растил меня. Мои моральные принцы, мои этические правила — это всё от тебя и мамы. Конечно, большинство из этого имело место быть в альтернативной временной линии, но это всё равно были вы, ещё до того, как я стал подростком. Ты всё ещё мой отец, и ты всегда им будешь»
«Никогда бы и не подумал, что у меня будет сын», — сказал он мне, — «всего на шесть лет моложе меня.»
Я засмеялся.
«А я никогда бы и не подумал, что буду сидеть и курить травку со своим отцом, но вот мы здесь!»
«Но вот мы здесь…», — повторил он.
«Что насчёт мамы?», — спросил я следом.
«Что насчёт неё?»
«Ты расскажешь ей всё это? Или хочешь, чтобы я это сделал?»
Он глубоко вздохнул.
«А ты как считаешь?», — спросил он.
«Если честно, пап, я понятия не имею. Не думаю, что маме сильно хочется знать, что сын моложе её всего на три года. И ей точно не захочется знать ту часть про школьниц и Аниту.»
«О, она уже знает о школьницах», — заверил меня отец. — «Ты же не думал, что сможешь так просто обвести нас вокруг пальца?»
«Нет», — ответил я, тяжело вздохнув. — «Я уже понял, что мои действия не такие уж и скрытные, как мне казалось. Я хотел сказать, что ей вряд ли понравится, что её 32-хлетний сын делает всё это.»
«Ты прав», — сказал он. — «И мне кажется, что у неё были сильные подозрения насчёт тебя и Аниты. Может, она и не хотела этого признавать, но я уверен, она понимала, что происходит.»
Я кивнул, чувствуя сильный стыд и смущение от мысли, что мама знала о моих сексуальных похождениях.
«Давай поступим так», — сказал папа. — «Почему бы нам не сохранить это между нами на время? Не думаю, что если мы ей расскажем, то всё будет хорошо. Наоборот, мне кажется, что могут возникнуть проблемы. Если, в какой-то момент в будущем появится причина рассказать ей всё, мы сядем и поговорим.»
«Звучит прекрасно, пап», — сказал я ему, а затем улыбнулся. — «Вы с мамой вместе травку курили в колледже?»
Он засмеялся.
«Помнишь дядю Дэйва, брата твоей мамы?»
«Конечно», — ответил я.
«Того дядю Дэйва, который консервативный республиканский лоббист в страховой области?»
«Да.»
Отец улыбнулся.
«Он продавал нам травку в колледже. Хорошая дурь была, на то время.»
Целых два дня я ничего не слышал о Нине. Она не звонила мне, не приходила, не посылала почтовых голубей или дымовых сигналов. Я никак не мог узнать, есть ли у неё какой-то прогресс в отношении с родителями.
Субботним утром, в последние дни до конца каникул, Трейси улетела обратно в Калифорнию. Мы все крепко её обняли, и мама вновь настояла, чтобы она не забывала звонить и писать. Мы с отцом обсудили Трейси и решили, что нет смысла рассказывать ей, что отец тоже знает мой секрет. Когда её самолёт улетел в небеса, она всё ещё думала, что она одна в этом мире знает об особенности своего брата.
В понедельник утром, первый учебный день в 1984-ом, я стоял у входа в школу, куда обычно мама Нины подвозит её. Снова шёл снег, лёгкие снежинки сдувались ветром, и я просто скромно стоял рядом с припаркованными машинами, затянув капюшон на голове. Дети, которых вынудили пойти в школу так рано, проходили мимо меня, позволяя мне сильнее замаскироваться.
За десять минут до начала занятий миссис Блэкмур заехала на своей машине на парковку, и Нина, одетая в ту же куртку, которая была на ней в ночь нашего первого поцелуя, вышла из автомобиля. Она помахала своей маме и направилась ко входу, возле которого когда-то очень давно я встретился с Ричи Фэрвью.
Когда миссис Блэкмур уехала с парковки, я принялся бежать, догнав Нину меньше, чем за десять секунд.
«Нина», — позвал я, занервничав в ожидании её ответа. Не злится ли она на меня? Не убедили ли её родители бросить меня?
Услышав своё имя, она повернулась, и я замедлил шаг, глазами ища её лицо.
«Билл!», — счастливо сказала она, быстро направившись ко мне навстречу. Она обвила меня руками, и мы крепко обнялись, прямо у входа в школу, на глазах у сотни школьников. Несколько из них вопросительно посмотрели в нашу сторону, но меня это не волновало.
«Боже мой, Билл», — сказала она мне, поцеловав в щёчку и прижав к себе посильнее. — «Я так сильно по тебе скучала. Прости за то, что случилось. Мне так стыдно, что папа пришёл тогда…»
«Всё в порядке», — ответил я ей. — «Я просто рад, что всё ещё нравлюсь тебе.»
«Конечно ты мне нравишься, Билл. Я люблю тебя. И ничто этого не изменит.»
«Я просто боялся, что родители могли, ну… наставить тебя против меня.»
Она хмыкнула.
«Поверь мне, они пытались. Я столько монологов и лекций выслушала о ‘парнях как ты’. Сказать по правде, я с ними обоими ссорилась с того самого дня. Сейчас всё не так уж и гладко в доме Блэкмуров.»
Мы разъединили наше объятие и направились к шкафчикам.
«Значит, я правильно понимаю», — спросил я, — «что тебе не удалось добиться хоть какого-то прогресса с ними?»
«Ни на миллиметр», — сказала она мне. — «Я спорила с ними об этом до посинения. Говорила, что ты уже не тот, что раньше, что ты изменился, что я люблю тебя, а ты любишь меня, но они вели себя совершенно иррационально. Они думают, что ты само воплощение Дьявола», — она устало покачала головой. — «И я понятия не имею, почему они ведут себя так. Это совершенно на них не похоже. Обычно они самые спокойные и понимающие люди на свете.»
«И что теперь?», — спросил я её. — «Мы с тобой сможем видеться, кроме как в школе?»
«Они наказали меня, Билл», — ответила она. — «Наказали. Меня! Меня никогда в жизни не наказывали. Я даже не знала, что они умеют кого-то наказывать! Но мне нельзя уходить из дома после школы. Совсем.»
«Хм», — задумчиво протянул я. — «Это и правда проблема.»
«Во время одной из ссор», — продолжила она, — «я сказала им, что они могут меня хоть до выпускного дома держать, мне плевать. Скоро мне будет восемнадцать, и я уеду в колледж. Тогда я смогу видеться с кем захочу и когда захочу.»
«И что они ответили?»
«Что к тому времени ты всё равно потеряешь ко мне интерес. Но если нет, если я всё равно буду пытаться с тобой встретиться, они откажутся платить за любой колледж за пределами Споканы. И даже за него они будут платить только если я буду приходить домой вовремя каждый день», — она покачала головой. — «Билл, это полнейшее безумие! Поверить не могу, что они сказали мне нечто подобное. Я не могу учиться в Спокане! Здесь нет медицинских колледжей!»
Последнее заявление помогло мне осознать, насколько серьёзно были настроены мистер и миссис Блэкмур. Как Нина и сказала, это полнейшее безумие. Это не рациональное решение проблемы. Нина была их гордостью, их радостью, той, ради кого они жили. Они угрожали разрушить все её мечты, только чтобы она держалась подальше от какого-то парня. Какого-то парня, который раньше им очень нравился. Это уже слишком.
«Нина?», — спросил я. — «Ты сказала, что такое отношение ко мне появилось у них сразу после того, как ты рассказала им о моих… эм… проступках, да?»
Она кивнула.
«Да.»
«И раньше они никогда себя так не вели?»
«Никогда», — заверила она мне. — «Это очень странное поведение для них.»
Мы дошли до шкафчика Нины, и я стоял сзади неё, пока она открывала его и доставала оттуда книги. В моих мыслях причина всему этому вертелась на кончике языка. Часть объяснения этой проблемы попросту ускользала от меня.
«В каком году твои родители поженились?», — спросил я, когда меня, наконец, осенило.
«В каком году?»
«Да.»
«В 1951-ом», — сказала она мне. — «А к чему ты это спрашиваешь?»
«Твой отец когда-то рассказывал мне, до того, как он начал ненавидеть меня, конечно, что они с твоей мамой влюблены со школы.»
«Да», — сказала она. — «Они встречались всю старшую школу. Затем отец пошёл на войну. Они поженились, когда он вернулся.»
«Но война закончилась в 1945-ом», — напомнил я ей. — «Что случилось за эти шесть лет?»
Она пожала плечами.
«Они говорили мне, что в каком-то роде расстались на время, а затем снова нашли друг друга. Больше они ничего не говорили, да я никогда и не спрашивала. А что?»
«Но твой отец вернулся домой сразу после войны, да?»
«Ага», — кивнула она. — «По-моему, да», — она задумалась на секунду, пытаясь откопать эту информацию в своей памяти, а затем кивнула куда более уверенно. — «Да, он вернулся после войны. Я помню, как он говорил, что сразу после войны работал на стройке. Он сказал это, когда мы проезжали мимо каких-то домов в гетто на юге города. Он рассказал мне, что помогал их строить в 47-ом, и что тогда это были хорошие дома», — она перевела взгляд на меня. — «Так к чему это всё?»
«Я не думаю, что твои родители ненавидят именно меня», — сказал я ей. — «Они ненавидят таких, как я. Они таких терпеть не могут, они им отвратительны.»
«О чём ты говоришь, Билл?», — встревоженно спросила она.
«Есть что-то в их прошлом», — ответил я. — «Что-то в тех шести годах после войны. Я уверен, что дело именно в этом.»
«Я не понимаю, что ты имеешь ввиду?»
«Я и сам не понимаю», — сказал я. — «Твой отец сейчас почтальоном работает, да?»
«Да», — ответила она. — «Он занимается этим с тех пор, как они с мамой поженились. Скоро он уже уйдёт на пенсию.»
«Значит, у него сейчас не самая пыльная работа, да?»
Она кивнула.
«Да, он разносит почту в те хорошенькие дома возле реки.»
«В котором часу он обычно приходит домой?»
«А что?», — спросила она с подозрением. — «Ты же не собираешься пойти и поговорить с ним? Это очень плохая идея, Билл.»
«В котором часу, Нина?», — спросил я.
«Билл», — покачала она головой, — «не делай этого. Папа убьёт тебя, если увидит. Он не станет тебя слушать.»
«Нина», — сказал я ей, — «я собираюсь однажды жениться на тебе.»
Она застыла на месте и уставилась на меня.
«Жениться?»
«Да», — сказал я. — «Я хочу провести с тобой всю свою жизнь, и мне кажется, что ты тоже этого хочешь. Я прав?»
Она нервно сглотнула.
«Да», — просто ответила она.
«И я предпочёл бы сделать это с разрешения твоего отца. Мне необходимо поговорить с ним. Не беспокойся за меня, я смогу о себе позаботиться. И об отце своём тоже не переживай, я его не ударю», — я хихикнул. — «Всё равно он мне задницу надерёт. Но нам нужно поговорить.»
«Билл», — покачала она отрицательно головой, — «ты не знаешь…»
«Да, я не знаю», — сказал я. — «Но всё же мне нужно поговорить с ним. В каком отделении он работает и в котором часу приходит с работы?»
Она увидела решимость в моих глазах. До сих пор я не могу точно сказать, была ли это вера в меня или слепая надежда. Но наконец она сказала:
«Отделение на Грант-авеню в Ривер Вью. Заканчивает он обычно к двум и домой приходит около половины третьего.»
«Спасибо, Нина», — сказал я. — «Пойду на занятия, пока я не опоздал.»
«Билл?», — сказала она, когда я отвернулся от неё.
Я застыл на месте.
«Да?»
«Удачи.»
«Она мне понадобится», — заверил я её. — «И я люблю тебя.»
«Я тоже тебя люблю.»
Моя рука теперь полностью зажила, и я мог вернуться к своим рабочим обязанностям, в частности к практике. На пути в госпиталь я ненадолго заехал домой. Там я достал кое-что из своего шкафа и принёс вниз, поставив это в тёмное и прохладное место. Затем я поехал на практику.
«Привет, Минди», — сказал я своей руководительнице, когда прошёл через дверь.
«Билл!», — радостно поприветствовала она меня и даже приобняла. — «Рада, что ты вернулся», — сказала она, а затем перешла на шёпот, — «Наконец-то хоть кто-то будет работать в этом грёбанном месте.»
«Спасибо, Минди», — сказал я ей.
«Как рука? Заживает?»
Я поднял руку, чтобы она могла осмотреть. На ней был тонкий, острый шрам, который останется со мной до конца моих дней.
«Бедняжка», — протянула она. — «Я поставила тебя в пару с Келли. Надеюсь, ты не против. Я поговорила с твоим инструктором об инциденте с Бреттом, и она согласилась, что тебе будет лучше там.»
«Посмотрим», — сказал я, чувствуя некое сожаление по поводу Бретта. Он действительно хотел, чтобы его наняли сюда. — «Послушай, Минди…», — начал я.
«О», — сказала она с улыбкой, — «кстати.»
«Что?»
«Я вписала тебя в список студентов, которых я рекомендую нанять на работу в конце семестра», — сказала она мне. — «И к моим рекомендациям всегда прислушиваются. Принимай мои поздравления.»
«Спасибо, Минди», — счастливо ответил я. — «Даже не знаю, что и сказать.»
«Ты уже это сказал. И это скорее в моих интересах, чем в твоих. Ты чертовски хороший работник.»
«Я рад это слышать, но…»
«Но?», — спросила она, взглянув на меня. — «Никаких «но»!»
«Ну», — сказал я, — «Я хотел попросить о небольшой услуге.»
«И какой же?»
«Мне сегодня нужно уйти в половину второго. Только сегодня. Мне не очень хочется просить об этом в мой первый же день после возвращения, но…»
Она хмыкнула.
«И это всё? Без проблем, Билл. Уходи, когда захочешь.»
«И снова спасибо», — ответил я ей.
«Добро пожаловать обратно, Билл», — сказала она, когда я направился в своё отделение.
Свой приём на работу я воспринял как благое знамение, что и с моей дальнейшей задачей всё пройдёт успешно.
***
Район Ривер Вью в Спокане всегда был одним из самых привилегированных мест в городе. Вдоль улиц росли деревья, а на островках безопасности был ограждённый забором газон, за которым ухаживала целая армия городских садовников.
На улицах не было алкогольных магазинов, ломбардов, универмагов или, не приведи Господь, многоэтажек. В этом месте жила вся элита Споканы: адвокаты и юристы, застройщики, всевозможные деятели и влиятельные люди города.
В этом районе я начал беспокоиться, что меня может остановить офицер полиции (конечно же, очень высокопоставленный офицер с большим стажем работы) только за то, что он заметил на своих улицах мой Datsun.
Работая фельдшером, я редко бывал в этой части города. Богатые люди нечасто вызывают скорую.
Даже здание почты было произведением искусства современной архитектуры. Одноэтажное здание с испанской черепицей на крыше, ненавязчиво уложенной за коммерческим комплексом. Снег всё ещё падал на землю, когда я заехал на парковку в 13:40 и принялся искать машину мистера Блэкмура.
Я принялся ждать, кусая от нетерпения ногти.
В 14:05 я заметил, как мистер Блэкмур вышел из главного здания и направился на парковку. Он шёл в своей почтовой униформе, сгибая спину, пытаясь укрыться от встречного ветра. Я открыл двери своей машины и вышел, в последний раз глубоко вздохнув, чтобы набраться смелости. Я пошёл на перехват.
«Мистер Блэкмур», — поприветствовал я, когда он был меньше, чем в трёх метрах от меня.
Он посмотрел вверх, лицо выдавало его возраст, седые волосы торчали из-под его шапки. Я был поражён, насколько сильно они с Ниной похожи. Он присмотрелся, пытаясь понять, кто перед ним. Когда он узнал меня, его глаза загорелись.
«Ты», — выдавил он, смотря мне прямо в душу.
«Я», — согласился я.
«Отойди от меня, отродье», — сказал он мне. — «Как ты посмел прийти сюда…»
«Нам нужно поговорить, сэр», — резко вставил я.
«Мне не о чем с тобой говорить», — сказал он. — «Уходи сейчас же, или я вызову полицию.»
«Не думаю, что нам следует впутывать сюда полицию», — ответил я. — «Вряд ли их это заинтересует. Я просто хочу поговорить о Вашей дочери.»
«Моей дочери запрещено с тобой видеться.»
«Знаю», — ответил я. — «Она рассказала мне это, когда я говорил с ней утром.»
«Держись от неё подальше!», — прокричал он. — «Или мне позвонить директору школы и попросить вас разлучить?»
«Вы можете так сделать», — допустил я. — «И директор может разделить наши занятия в школе. Но это не поможет. Мы с Вашей дочерью влюблены друг в друга, мистер Блэкмур. Неважно, что Вы сделаете, неважно, какие меры предосторожности Вы примете, мы найдём способ встречаться друг с другом.»
«Нет, если я запрещу», — заявил он, снова направившись к своей машине. — «Держись от неё подальше!»
«Не могу, мистер Блэкмур», — просто ответил ему я.
Он повернулся ко мне, его лицо пылало от ярости, а руки сжались в кулаки. Мне пришлось задуматься, был ли тот мой легкомысленный комментарий, который я сделал Нине, про то, что он мне задницу надерёт, таким уж легкомысленными.
«Сможешь!», — приказал он.
«Пойдёмте ко мне домой», — сказал я, продолжая стоять на своём, используя свой голос взрослого.
«Что?»
«Поговорите со мной», — предложил я. — «Давайте присядем, и Вы расскажете, почему, как Вы считаете, мне стоит держаться подальше от Вашей дочери. Почему Вы лучше, чем она знаете, как будет лучше для неё. Должна же быть причина. Вы можете рассказать мне, в чём дело.»
«Я могу назвать тебе причину прямо сейчас», — сказал он. — «Дело в том, что ты мерзкий ублюдок, которому в жизни только одно нужно.»
Я продолжал держать его взгляд.
«Нет», — ответил я. — «Это не так.»
«Всё именно так», — настаивал он. — «Она рассказала нам, какой ты. Рассказала о девочках в школе. Ты не добавишь её в этот список. Ты не разрушишь её жизнь.»
«Поэтому Вы решили, что сделаете это вместо меня?», — спросил я.
«Как ты смеешь…»
«Вы сказали, что оплатите колледж только если она останется в Спокане?», — спросил я его.
«Если потребуется, чтобы она держалась от тебя подальше», — сказал он.
«Хорошо подумайте об этом, мистер Блэкмур», — сказал я. — «Перешагните через себя и подумайте о том, что Вы говорите. Нина мечтает стать врачом. Она посвятила весь свой учебный год в старшей школе, готовясь поступить в коллеж и медицинскую школу. В Спокане нет медицинский школ. Вы говорите, что собираетесь разрушить её мечту только чтобы она не виделась со мной. Разве это похоже на человека, который действует в интересах своей дочери? Разве это похоже на взвешенное, рациональное решение?»
«Ты потеряешь к ней интерес к тому времени», — сказал он. — «Когда ты получишь от неё то, что тебе нужно…»
«Я уже получил от неё то, что мне нужно», — ответил я. — «Я получил её любовь. И я не потеряю к ней интерес.»
«Ты даже и близко не знаешь, что такое любовь», — съязвил он. — «И она тоже. Ты просто пытаешься убедить её, что любишь её, чтобы она тебе дала.»
«Поверьте, мистер Блэкмур», — заверил я его. — «Я знаю, что такое любовь. Ваша дочь показала мне это. Мы не обычные подростки, и я не тот, каким Вы меня считаете. Посмотрите на меня. Разве я похож на типичного подростка?»
Некоторое время он смотрел на меня, на его лице появились первые признаки замешательства, его рот приоткрылся, чтобы ответить мне. Наконец, он сказал:
«Нет. Не похож.»
«Пойдёмте ко мне домой», — вновь предложил я. — «Поговорите со мной, как взрослый со взрослым. Вы же не боитесь, да? Не боитесь оказаться неправым?»
«Боюсь?», — переспросил он. — «Мальчик, нет в тебе ничего такого, что может меня напугать.»
«Так докажите это», — подстрекал я его. — «Приходите ко мне. Мы поговорим, как мужчина с мужчиной, и, если Вы сможете меня убедить, что я хоть как-то наношу Нине вред, я оставлю её в покое.»
«И почему мне стоит тебе верить?», — интересовался он.
Я пожал плечами.
«А что Вам терять?»
Он долго смотрел на меня, обдумывая мои слова. Наконец, он кивнул.
«Хорошо, сынок», — сказал он. — «Встретимся в твоём доме и поговорим. И когда мы закончим, я надеюсь, что ты отстанешь от моей семьи.»
Я улыбнулся.
«Вот, это уже неплохо, мистер Блэкмур. Я так понимаю, Вы знаете дорогу?»
***
Когда мы приехали в мой дом, он был, конечно же, пуст. Я провёл мистера Блэкмура к дивану и, попросив прощения, отошёл на кухню. Я открыл холодильник и достал оттуда два пива из той упаковки, которую мне дала Трейси. Они были там достаточно долго, чтобы успеть охладиться до оптимальной температуры.
Я принёс пиво в гостиную и передал одну банку отцу Нины. Он вопросительно взглянул на меня.
«Насколько я помню с тех пор, когда я Вам ещё нравился», — сказал я ему, — «Вы любите выпить прохладного пива, когда приходите с работы.»
«Думаешь, меня впечатлит то, что у тебя есть пиво?», — спросил он.
«Я не пытаюсь Вас впечатлить», — ответил я. — «Просто хочу поговорить с Вами, как взрослый со взрослым. Я понял, что взрослые разговаривают лучше и свободнее за банкой пива. Согласны?»
Он посмотрел на меня полномасштабной версией Взгляда.
«Ты действительно не похож на типичного подростка», — прошептал он.
«Давайте на время представим, что возраста не существует, мистер Блэкмур», — сказал я. — «У нас серьёзная дискуссия, у которой ещё долгое время будут последствия», — я открыл свою банку пива и уместился в любимом кресле моего папы. — «Так что, давайте будем просто Биллом и Джеком, двумя взрослыми людьми, обсуждающими важную тему.»
Мистер Блэкмур, кажется, был в замешательстве от моих слов. Я почувствовал, как он постепенно смягчается, как я, наконец, пробиваюсь сквозь его барьер. Но затем его выражение лица снова сменилось яростной решимостью. Он резко покачал головой.
«А ты хорош, сынок», — обвинил он меня. — «Мне стоит напоминать себе, что все люди как ты такие. Ты можешь казаться таким чертовски вежливым, чертовски рациональным, чертовски взрослым», — он встал с дивана и поставил пиво на кофейный столик. — «Ты уже обманул меня один раз, когда только начал видеться с моей дочерью. Позор тебе. Но ты практически обманул меня дважды. И это позор мне», — он направился к двери.
«Мистер Блэкмур», — рационально сказал я.
«Тебе не удастся своей вежливостью проложить путь обратно в наш дом», — сказал он. — «Держись подальше от Нины.»
«У Вас в прошлом был кто-то наподобие меня, так ведь?», — спросил я его.
Он внезапно остановился и резко повернул ко мне голову.
«Что?»
«Расскажите мне, что произошло», — сказал я. — «Почему Вы так сильно меня ненавидите? Может, это связано с причиной, по которой Вы вернулись домой сразу после войны, но не женились на своей супруге, с которой Вы встречались со школы, до 1951-го года?»
Теперь он смотрел на меня, разинув рот.
«Дело в этом, да?», — продолжал я.
«Кто тебе это сказал?», — спросил он меня в ужасе.
«Мой здравый смысл», — заверил я его. — «Нина подсказала мне даты, и я сам пришёл к выводу. Ваша реакция слишком иррациональна, мистер Блэкмур. Вы сфокусировались на одном аспекте моей личности, на моём успехе среди девушек, и не слышите больше ничего и никого, даже свою собственную дочь. Что-то произошло с Вами и Вашей женой после войны, но до того, как вы поженились, так ведь? Какой-то бабник, который умел говорить сладкие речи?»
Он продолжал смотреть на меня в шоке.
«Расскажите мне об этом», — повторил я. — «Как я и говорил, если Вы сможете убедить меня, что я наношу Вашей дочери вред, я оставлю её в покое.»
«Ты хочешь услышать об этом?», — спросил он меня, продолжая пялиться.
«Да», — ответил я ему. — «Садитесь, открывайте своё пиво и рассказывайте. Я хороший слушатель.»
«Хорошо, сынок», — сказал он. — «Хочешь услышать, почему ты мне не нравишься и почему я не хочу видеть тебя рядом со своей дочерью? Я расскажу тебе.»
Он снова вернулся на диван, но на банку пива даже не взглянул.
«Мы с Мэри действительно встречались со школы, как ты и сказал. Мы познакомились, когда она только поступила в старшую школу, а я был уже в предвыпускном классе. Это было прямо здесь, в Спокане, в 1942-ом году. Мэри была самой красивой, милой и прекрасной девушкой, какую я только видел в жизни. Я мог говорить с ней о том, о чём не мог разговаривать с кем-либо вообще. Я сразу же влюбился в неё, ещё до нашего первого свидания. И она тоже влюбилась в меня.»
Я кивнул, ничего не говоря, представляя, какой в то время была Мэри, она же миссис Блэкмур. Наверное, она была очень похожа на Нину.
«К началу моего выпускного года мы были «чем-то», как сказали бы тогда. Ох, как же я любил её, сынок. Я не мог дождаться, пока мы наконец поженимся. Мы собирались провести церемонию в церкви, пригласить сотни гостей, а затем купить домик у водопада», — он печально покачал головой. — «Но всё пошло немного не так. И в этом есть моя вина. Если бы я не пошёл на эту чёртову войну…, — пробубнил он и затих.
«Что-то произошло, пока Вы были на войне?», — спросил я.
Он быстро взглянул на меня, не отвечая на мой вопрос. Он вздохнул и, наконец, потянулся за пивом. Открыв банку, он сделал большой глоток.
«Тогда все хотели пойти на войну», — сказал он мне. — «Солдаты считались Богами. Они сражались за мир и демократию. Пойдя в то время в кино посмотреть новый фильм, ты непременно видел на экране доблестных солдат, воющих с безбожными фрицами и япошками. Ты представить себе не можешь, в каком прекрасном свете они выставляли войну.»
Я кивнул. Я хорошо помнил, как это было (или будет) во времена Войны в Персидском Заливе. Если постоянно говорить, что на войне стоит сражаться и что солдаты — это Боги, люди начнут верить в это. Это работало в циничные девяностые, и я мог представить, насколько же хорошо это работало в наивные сороковые.
«Даже когда люди, которых я знал», — продолжал мистер Блэкмур, — «начали возвращаться с войны калекам и инвалидами, без рук или без ног, даже когда я узнавал, что их убивали и хоронили на месте, я не разубедился. Я хотел пойти. Я хотел пойти на войну больше, чем остаться здесь и начать жить с Мэри. В конце концов, Мэри будет ждать меня, так ведь?
Когда я учился в выпускном классе, все мои приятели начали записываться. Это можно было сделать в семнадцать с разрешения родителей. Поэтому я спросил у отца, могу ли я пойти на войну, и он мне разрешил», — он покачал головой. — «До сих пор я не могу его понять. Он разрешил мне вылететь со школы и пойти на войну. Я никогда не видел, чтобы он так гордился мной, как в тот день, когда я спросил его разрешения. Мы пошли вместе в пункт призыва и подписали все бумаги. Я прошёл тест на физическую подготовку и, наконец, мне дали дату отправления. Я поднял руку, дал клятву и стал солдатом.
Я хотел жениться до того, как уеду, но родители Мэри не разрешили ей. Они назвали мне кучу причин своего отказа. Все причины, кроме настоящей. Отец Мэри был на Первой Мировой Войне. Он прекрасно знал, на что я иду. Он не хотел, чтобы его дочь стала вдовой солдата в свои пятнадцать или шестнадцать.
Так что мы обещали, что поженимся, как только я вернусь домой. Обещали, что будем писать друг другу. Мы обещали», — он вздохнул. — «И я отправился. Конечно, просто быть на войне для меня казалось мало. О нет, я пошёл добровольцем в самое опасное место, в воздушную пехоту. Это подразделение было известно тем, что во время самых обычных тренировок теряло больше людей, чем обычные пехотинцы в бою. И я решил, что это моё. В конце концов, когда тебе семнадцать, тебе кажется, что ты просто не можешь умереть, так ведь?»
В ответ на его слова я понимающе кивнул, вспоминая свой первый раз в качестве подростка и как я почувствовал себя бессмертным, когда вернулся. Эти ощущения Ричард Фэрвью выбил из меня одним ударом ножа.
«Конечно же меня взяли», — продолжил он. — «Направили в 82-ую воздушно-десантную дивизию. К моему девятнадцатому дню рождения в конце апреля 1944-го, я был на базе на юге Англии, готовясь к отправлению во Францию.»
«Высадка в Нормандии», — сказал я, смотря на него. Я знал, что 82-ую дивизию сильно потрепало во время «Дня Д» и во многих последующих операциях. Но этому человеку удалось как-то пережить всё это.
Он кивнул.
«Да, я был там. Я уже подхожу к этому моменту.
Всё время, пока я был на базе и тренировался, мы с Мэри присылали друг другу письма. Говорили, как сильно любим друг друга. Мы держали свои обещания. Я даже писал ей любовные поэмы внизу каждого письма. Писал, как сильно я скучаю по ней и дождаться не могу, когда я вернусь и мы устроим свадьбу в церкви. В своих письмах она говорила то же самое. Она даже писала мне, кого она пригласит на церемонию, а кого нет. Ну, ты знаешь, женщины.»
Не успел я ответить на это, как он резко взглянул на меня.
«Ах да. Ты знаешь.»
Я решил, что молчание — это лучший ответ на такое замечание.
Вскоре он продолжил.
«Слухи о потерях во время тренировок оказались правдой», — сказал он. — «Мы потеряли множество людей ещё до того, как я покинул берега Соединённых Штатов. В то время парашюты были не такими качественными, как сейчас. Люди падали и шлёпались об землю, если их парашют по какой-то причине не раскрывался. Так мы и говорили: «шлёпались». Один раз целый самолёт разбился во время тренировки, убив весь грёбанный отряд. Сорок десантников умерли, не успев даже добраться до войны. Со временем я начал осознавать, что я не бессмертный. Если Джо Хеклемайер, ещё один мой семнадцатилетний друг, умер во время чего-то настолько глупого, как тренировка, то и я могу умереть. Думаю, мне в каком-то роде повезло. Я осознал, что нахожусь в опасности, задолго до Высадки в Нормандию. Эти бедняжки из обычной пехоты не осознавали всех масштабов, пока не высадились на пляж.
Письма от Мэри продолжали радовать меня каждый раз, когда я их получал. Я читал их и мне становилось лучше, я понимал, за что сражаюсь. Я сражаюсь за Мэри, за её родителей, за наших будущих детей. Это давало смысл моей жизни, давало надежду. Мэри — это причина, по которой я вернулся домой, ты понимаешь?»
«Да», — ответил я. — «Понимаю.»
Он взглянул на меня с подозрением, не желая мне верить. Но по моим глазам он видел, что я не издеваюсь над ним.
«Почему-то мне кажется, что понимаешь», — сказал он и затем продолжил, — «Письма от Мэри последовали за мной в Англию, хотя теперь они шли немного дольше. Но в конце мая я внезапно перестал их получать. И я не знал почему. Сначала я подумал, что проблема с почтой, но остальные ребята получали письма из дома. Некоторые из них были из Восточного Вашингтона. Если они получают письма, почему их не получаю я?
Не успел я всерьёз забеспокоиться об этом, как по дивизии пошли слухи. Скоро мы отправимся во Францию, первым пойдут 82-ая и 101-ая дивизия. Я почувствовал, что что-то надвигается.
Поздним вечером пятого июня нам приказали собраться. Нам сказали, что Эйзенхауэр отдал приказ, и вторжение начнётся утром. Нас это озадачило, ведь последние три дня шёл дождь с сильным ветром, но нас заверили, что погода ненадолго улучшится. Мой отряд, сорок человек, с которыми я тренировался со дня своего назначения, смешенная группа боевых ветеранов и зелёных солдат, как я, направили в батальон, которому приказали взять мост и держать его до прибытия пехотинцев.
Шестого июня, в половину первого ночи, мы погрузились в C-47 и отправились. Я был в носу самолёта, рядом с пилотами, и, соответственно, прыгал последним. Со мной был ранец, винтовка, парашют и фотография Мэри, которую я носил с собой на счастье. Я просто стоял там с остальными ребятами и ждал сигнала. Наконец, нам его дали. Один за одним солдаты выпрыгивали из самолёта. Перед прыжком я в последний раз взглянул на лицо Мэри, поцеловал фотографию и убрал её в свой рюкзак. Так я и отправился в ночь.
В нашей группе было пять самолётов, и мы должны были десантироваться в восьми километрах от цели. Наша точка сбора была у реки. Оттуда мы должны были промаршировать и неожиданно напасть на мост», — он хмыкнул в отвращении. — «Но наш главный пилот перестарался. Он высадил нас прямо над самим мостом. Мостом, на котором стояло противовоздушное оружие и прожектора, пара танков и группа немецких пехотинцев с тяжелыми пулемётами.»
«Господи», — прошептал я.
«Вот именно, что Господи», — ответил он, снова отпивая пиво. — «Они вырезали большинство из наших ещё до того, как мы приземлились. Люди, с которыми я был хорошо знаком, с которыми я тренировался, офицеры, зелёные ребята, как я… Их застрелили снарядами и пулемётами, пока мы спускались вниз. Прожектора следовали за спускающейся группой, и потом их разрывали на части. Пока я опускался на землю, рядом с остатками группы, мне приходилось смотреть на этот кошмар, зная, что я ничего не могу с этим поделать. Я видел сотни кусков плоти на земле, оставшиеся после того, как они расстреляли нас, словно тарелки в воздухе. Половина нашей группы уже была мертва, когда наши ноги вступили на землю. Большинство из тех, кто пережил спуск, опустились возле моста. Их пристрелили сразу же, как только они приземлились. Некоторые утонули, упав в реку. Некоторые зацепились за эстакаду моста и их расстреляли там.
Я приземлился в болотистой местности примерно в трёхстах метрах от моста. Там было темно, и я избавился от парашюта сразу же. Пять других солдат, которые прыгали со мной последними, присоединились ко мне. Только у одного из нас был боевой опыт, у сержанта из другого самолёта. Он приказал нам идти к мосту, хотя он и сам понимал, что это бесполезно. Пулемёты затихли, и начали раздаваться одиночные выстрелы винтовок. Немецких винтовок.
Когда мы пришли туда, немцы уже убили всех, кто приземлился рядом с ними. Повсюду были тела, практически на всех были чёрные парашюты. Немецкие солдаты ходили и расстреливали тех, кто ещё шевелился. Пока я наблюдал за этим, германский солдат, очевидно офицер, отдал приказ, и их отряд начал двигаться в нашу сторону.
Мы отступили так быстро, как только могли, направившись к нашей точке сбора. Больше идти было некуда. Прибыв туда, мы обнаружили, что половину нашего батальона постигла та же участь. Некоторые упали в болото и утонули, некоторые десантировались в центре города рядом с мостом, и их растерзали, как и мою группу. В итоге, у нас была смешанная группа из шести или семи разных отрядов, с задачей захватить мост, на котором уже знают о нашем присутствии.
Новый командующий батальона, капитан, который был там самым старшим офицером, приказал нам маршировать. Так мы и сделали.
По пути я мог думать только о Мэри. Моя любовь ждёт, когда я вернусь домой. Мне нужно лишь пережить эту войну. Мы подошли к мосту примерно в три часа ночи, натолкнувшись на поджидающих нас солдат. Эта яростная битва длилась практически час. Пулемёты и танки стремительно уменьшали наше количество. Наконец, мы отбросили их с моста и разрушили танки. Пока мы стояли там, мы осознали, что выполнили задачу, хотя нас и осталась лишь четверть от всех солдат. Каким-то образом мне удалось пережить это всё. У меня даже шрамов нет. За пару часов я постарел на несколько лет, но я был жив.
В ту ночь нас дважды контратаковали подкрепления немцев. Каждый раз мы отбивались, и каждый раз теряли всё больше людей. Мы держали этот мост три дня. Всё это время мы не знали, сражаемся ли мы в безнадёжной битве. Не знали, продолжилось ли вторжение, или его отбросили обратно в море береговыми укреплениями Роммеля. Мы держались, и я думал о Мэри, о том, что ждёт меня, когда я вернусь домой — любовь, свадьба, семья. Мне нужно жить. Просто нужно жить.
Наконец, 9-го июня, примерно в три часа, пришло наше спасение. Пехотинцы надвинулись с берега, и я с позором признаю, что мы минут десять с ним сражались, пока оба не поняли, что происходит. Десять человек убили в этой дружественной схватке. Но мы освободились. Они взяли контроль над мостом и нас, тех немногих, кто остался, отправили в безопасное место. Я был жив.
Плацдарм расширился и наши войска, наконец, закрепились в Нормандии. Понятно, что почта шла медленнее, но пока я день за днём ждал в нашем лагере, я решил, что, когда почта всё же дойдёт, там должно быть письмо от Мэри. Ещё никогда она не переставала писать на такое длительное время.
Когда почта наконец пришла, мне передали три письма. Два их них были от моих родителей, но на одном был почерк Мэри. Я раскрыл его сразу же.»
Он многозначительно посмотрел на меня.
«До сих пор я наизусть помню эти слова.»
«Прощальное письмо?», — спросил я.
Он вздохнул.
«Дорогой Джек», — цитировал он. — «Это самое тяжелое письмо, какое мне приходилось писать, но мне кажется, что я должна тебе объясниться. Я знаю, мы говорили, что будем вечно любить друг друга и поженимся, когда ты вернёшься с войны. Но мы слишком долго были порознь, и я повзрослела за это время. Я осознала, что то, чего, как мне казалось, я хотела в пятнадцать, — это не то, чего я действительно хочу. Ты самый прекрасный и понимающий мужчина, которого я только встречала, но, к сожалению, я нашла настоящую любовь в другом человеке, пока тебя не было. Мы с Бобом Симпсоном проводим много времени вместе, и я поняла, что влюблена в него. Прости, что сообщаю тебе эту новость, пока ты на войне. Это так нечеловечно, писать письмо, а не говорить тебе прямо в лицо, но мне необходимо сказать это тебе. Мы с Бобом любим друг друга и скоро поженимся. Думаю, когда ты вернёшься, мы будем уже женаты. Я должна была написать тебе это письмо и мне правда очень жаль, что я обманывала тебя. Надеюсь, ты поймёшь. С искренними извинениями, Мэри.»
Я облизал губы и сделал глубокий вдох.
«Расскажите мне о Бобе Симпсоне», — сказал я.
«Да что тут говорить?», — спросил мистер Блэкмур. — «Он — это ты. Зачем мне рассказывать тебе, какой ты человек?»
«Очевидно», — сказал я, проигнорировав его слова в мой адрес, — «что мистер Симпсон не женился на Вашей жене.»
«Конечно нет!», — прокричал мистер Блэкмур. — «Мэри была привлекательной запутавшейся девушкой, чей суженный сражался на войне. Его не интересовала любовь Мэри. Его интересовало её тело!»
«Расскажите мне о нём», — повторил я.
Он сделал последний глоток своего пива и поставил пустую банку на стол.
«У тебя есть ещё?», — спросил он.
Ничего не отвечая, я поднялся с кресла, взял пустые банки и отнёс их на кухню. Я бросил их в мусорную корзину и взял два новых пива из холодильника. Вернувшись с ними в гостиную, я передал одну банку мистеру Блэкмуру. Он открыл её и отпил.
«Расскажите мне о нём», — снова сказал я, открывая своё собственное пиво.
Он вздохнул.
«Боб Симпсон был самым популярным парнем в школе. Он всегда знал, что говорить, знал, что человек хочет услышать. Он был как продавец-консультант. И кстати правда был, он продавал подержанные машины на стоянке Зеда Вирмура. Он хорошо справлялся.
Он был на два года старше меня, выпустился в 1942-ом. Когда война начала набирать обороты, он не записался на службу. О нет, только не Боб. Он остался дома и забрал работы у тех, кто ушёл на войну. Казалось, ему было совершенно не интересно идти сражаться, и мужчины в городе насмехались над ним, придумывали всякие прозвища, но Бобу было плевать. У Боба был хитрый план, и он надеялся, что война закончится до того, как его отправят сражаться.
Видишь ли, Боб оказался в ситуации, из которой он умел извлечь выгоду. Он обнаружил, что, пока идёт война, рядом мало парней его возраста, зато очень много девушек, которые были одиноки и напуганы. Он общался с ними, дружил, а потом соблазнял, выкидывая их, словно вчерашний мусор, когда он получал от них то, чего хотел. И ты, видимо, занимался тем же.»
Мне нечего было ответить ему. Я не мог отрицать то, в чём он меня обвиняет.
«Сказать по правде, раньше, до того, как я ушёл на войну, я завидовал Бобу. Но у меня и в мыслях не было, что однажды он доберётся до моей девушки. Тот опыт, что у него был, действительно впечатлял. Чтоб ты понимал, он никогда не рассказывал о том, чем занимается, и был очень скрытным, но мы всё равно знали. Он делал это с женщинами, которые ему в матери годятся, и чьи мужья в это время воевали в Европе или в Японии. Он делал это с невестами молодых мужчин, или даже с их жёнами, пока их мужей не было. Чёрт знает, сколько женщин у него было, но явно очень много. Большинство из них, обычно те, что постарше, понимали, что это просто секс, замена их мужей, пока те не вернутся домой, но молодые девушки порой влюблялись в него. И он никогда не пытался их убедить, что это плохо. Во время Второй Мировой Войны он разбил больше сердец, чем можно сосчитать, записывая всех, кого он покорил, в список.
Пока я был в Англии, готовился отправиться во Францию и увидеть там, как большинство моих товарищей расстреляли, Боб обратил своё внимание на Мэри. И почему бы и нет? Она была красивой девушкой с каштановыми волосами в самом расцвете сил. Видишь ли, раньше были другие правила. Девушка бы никогда не согласилась на секс до брака, если бы не была уверена, что парень любит её. В то время не было обычного секса, как сейчас. Если вы сделали недопустимое и занялись сексом до брака, это значило, что скоро вы поженитесь. Схема Боба была такой: он включал свой шарм и заставлял девушек думать, что собирается на них жениться. Он заставлял их думать, что они так сильно влюблены, что секс — это не так уж и важно, раз они всё равно собираются жениться.
Это он и сделал с Мэри. Он соблазнял её где-то месяц и, наконец, добился того, чего хотел. Как-то ночью в своей квартире он лишил её девственности, после того, как сказал, что любит её и хочет провести с ней всю жизнь. На следующий день, думая, что она влюблена, что она написала мне это письмо.
Боб продолжал заниматься с ней сексом примерно месяц, пока ему это сходило с рук. Когда она наконец начала выбирать дату свадьбы, когда она начала постоянно спрашивать, может ли она рассказать родителям, он бросил её. Конечно, у такого человека, как он, уже была заготовлена речь. Он выдал её Мэри, сказав, что он лишь думал, что любит её, но это был просто юношеский переизбыток чувств. В тот день она вышла из его квартиры, зная, что её уничтожили, что она потеряла всё. Она никогда мне больше не писала после этого. Мы не связывались друг с другом до конца войны.
Я продолжал снова и снова прыгать из самолётов, пока, наконец, Германия не сдалась в апреле 1945-го. Я помогал захватывать плацдармы, железнодорожные пути и любые другие места до прибытия пехоты. Мои друзья умирали направо и налево, и я перестал заводить друзей. Я даже перепрыгнул через Рейн, незадолго до конца войны. Мне уже было плевать, буду ли я жить или умру. Мэри больше нет. Зачем мне жить?
Каким-то образом мне удалось добраться до самого конца. У вражеской артиллерии не было пули с моим именем. Я вернулся домой в Спокану в октябре 1945-го, и моя жизнь была сломана, а надежды разбиты Бобом Симпсоном.»
Он слегка ухмыльнулся.
«Есть всё же в мире справедливость. Когда я вернулся домой, я обнаружил, что передо мной кто-то другой оказался в такой же ситуации. Молодой парень по имени Джефф Занд получил похожее письмо, пока сражался с японцами. На Окинаве Джефф получил ранение на миллион долларов, пулю в колено, и его отправили домой. Его первой задачей по возвращению домой стало найти пистолет и застрелить Боба Симпсона в его же квартире. Он выстрелил в его двенадцать раз. Ему пришлось перезаряжать пистолет, чтобы сделать это. Конечно же, Джеффа приговорили к смертной казни, и меньше, чем через год, отправили на электрический стул. Даже на смертном одре он говорил, что это стоило того.
Как я слышал, немного людей пришли на похороны Боба, но на церемонии Джеффа была почти тысяча. И я был одним из этих людей. Прежде, чем его гроб опустили в землю, я отдал ему честь.»
«Но Вы с супругой в итоге поженились», — сказал я.
«В итоге, да», — кивнул он. — «Я прекрасно знал, каким был Боб, и ещё до своего возвращения домой понял, что она не станет миссис Симпсон. Но её репутация была запятнана. Я не мог вернуться к ней, а она не могла об этом попросить. Наши жизни были разрушены Бобом и тем, что он сделал с ней. Понимаешь, несмотря на всю его скрытность, все понимали, что он делает и с кем. Меня поражало, как много девушек влюблялись в него, зная, какая у него репутация. Чёрт, даже Мэри знала все эти слухи, ещё до того, как у них всё началось. Видимо, он и правда умел говорить сладкие речи.
В то время было недопустимым, чтобы женщина занималась сексом вне брака. Когда люди узнали о том, что она сделала, Мэри была чуть больше, чем просто шлюхой в глазах других», — он нервно сглотнул. — «И в моих тоже. Знаю, это нечестно, но так оно и было. Я не хотел знать её после этого. Я всё ещё любил её и думал о ней, особенно поздними вечерами, когда моя рука натыкалась на мой орган, но я не мог быть с ней из-за того, что она сделала.
Это касалось и других. Ох, мужчины постоянно подходили к ней, но не с предложением жениться. Мэри уже выучила свой урок в первый раз, и всегда отшивала их, но урон, как говорится, уже был нанесён. Она становилась всё старше и старше, оставаясь жалкой незамужней девой, живущей с родителями.
Что до меня, я пытался встречаться с другими девушками, и несколько из них намекали мне, что хотели бы выйти замуж, но ни одна из них не вызывала у меня тех же чувств, что Мэри. Никто из них не мог сравниться с тем, что я ощущал, когда я был с ней.
Решение проблемы было таким простым. Оно было у меня прямо под носом всё это время, но моё воспитание не позволяло мне этого увидеть. Вместо того, чтобы искать замену Мэри, мне нужна была Мэри. К концу 1950-го я, наконец, взялся за ум. Я решил отбросить в сторону все те неприятные слова, все отвратительные слухи о ней. Я нашёл её и спросил, пойдёт ли она со мной на свидание.
Она согласилась, и меньше, чем через две недели, мы снова разговаривали о свадьбе. Конечно, все, кого я знал, говорили мне, что я совершаю ошибку. Мои собственные родители сказали мне держаться подальше от этой «шлюхи». Но впервые в жизни я решил перестать слушать, что говорят другие люди, и начал слушать своё сердце. Самый счастливый день в моей жизни был, когда мы с Мэри пошли в здание суда и произнесли друг другу наши клятвы.
Как выяснилось, я сделал правильное решение. С тех пор мы с Мэри живём счастливо. Те же друзья, которые начали избегать меня из-за того, что я женился на «шлюхе», в итоге развелись со своими «достойными женщинами». Я до сих пор безумно люблю её, а она любит меня, и порой я ругаю себя за те упущенные года.
Единственной проблемой в нашем браке стала наша неспособность завести детей. Мы пытались снова и снова, но безрезультатно. Когда мы наконец пошли к врачу, он обнаружил, что у меня очень низкое количество сперматозоидов. Нам сказали, что зачатие практически невозможно, и что нам следует рассмотреть вариант усыновления.
Мы отказались от усыновления по множеству причин и просто продолжили жить своей жизнью. А затем в 1966-ом, после того, как мы потеряли всякую надежду на детей, Мэри забеременела», — он хмыкнул. — «И, конечно, снова пошли слухи о том, что она шлюха. Если людям и нравится говорить о чём-то кроме секса, так это о том, где они его достают. Они решили, что «истинная натура» Мэри снова проявилась. Я живу с Мэри, и я знаю её лучше, чем кто-либо на Земле. Она скорее сможет отрастить пару крыльев и улететь, чем изменить мне.
В общем, из этого разговора можно вынести две вещи, молодой человек», — сказал он мне. — «Во-первых, я объяснил тебе, почему ты мне так сильно не нравишься и почему я не подпущу тебя к своей дочери. Во-вторых, почему я так сильно беспокоюсь за свою дочь и за то, что с ней может произойти. Признаю, Нина слишком сильно привязана к нам. В детстве она шепелявила, и дети издевались над ней, называли её уродливой и ужасно относились к ней только потому что она немного отличалась от них», — он печально покачал головой. — «Дети порой такие жестокие. Мы отправили её к логопеду, и она избавилась от шепелявости, но, как и в случае с её матерью, урон уже был нанесён.
Поэтому мы были в восторге от тебя, когда ты начал приходить. Мы думали, что ты приятный, интеллигентный молодой человек, и, казалось, Нина нравилась тебе такой, какая она есть.»
«Мне нравится Нина такой, какая она есть», — медленно сказал я ему. — «Вы ошибаетесь насчёт меня.»
Он поднял свои брови.
«Вот как? Значит, ты говоришь, что не пользовался девочками в школе? Говоришь, что не переспал с обручённой девушкой незадолго до того, как Нина поняла, какой ты?»
Я покачал головой.
«Нет, я этого не говорю. Я делал всё это и даже больше. Я нашёл надёжную схему, как заманивать девушек в постель, и пользовался этим. Я не осознавал, что у моих действий есть последствия, я был эгоистичным, думал лишь о собственной выгоде и моё поведение было в действительности отвратительным.»
«Я ценю твою честность», — сказал он мне, и его словно ошарашили мои слова, — «но как ты можешь сидеть здесь, после того, как признался в том, что ты делал, и говорить, что ты не как Боб Симпсон? Может, я что-то упускаю?»
«Да», — сказал я. — «Вы и правда упускаете одну немаловажную деталь, мистер Блэкмур. Вы упускаете тот факт, что я никогда не относился так к Нине. Я ничего с ней не делал, не пытался даже. Нина мой друг. Мы начали с дружбы, и наши отношения всегда на ней строились. Ваша дочь — самый лучший друг, какой у меня только был в жизни, и эта дружба переросла в любовь. Когда мы с ней поссорились и перестали видеться, она назвала вам причину?»
«Ты спал с каждой девушкой в школе!», — почти что прокричал он. — «Мне казалось, мы это уже выяснили.»
«Она сказала Вам, что любила меня?», — спросил я следом.
«Конечно», — раздражённо ответил он. — «Вот что такие парни, как ты, делают с…»
«Нет, мистер Блэкмур», — прервал его я. — «Вы зациклились на этом. Вы сравниваете то, что случилось между мной и Ниной с тем, что произошло между Вашей женой и тем парнем. Но всё было совершенно иначе.»
«Потому что она взялась за ум до того, как стало слишком поздно», — сказал он.
«Нет», — покачал я головой. — «Она не хотела меня видеть, потому что она любила меня, а я не отвечал ей взаимностью. Она была влюблена в меня в период, когда я спал с теми девушками. И я любил её, но не осознавал этого. Я не понимал, как можно любить своего друга. Когда я осознал это, ей уже надоело то, чем я занимаюсь. Ей надоело чувствовать ту боль, какая возникает, когда ты видишь, как человек, которого ты любишь, заигрывает с кем-то другим. Она ушла, потому что решила, что я никогда не полюблю её и у нас никогда не будет отношений. А не потому что я пытался с ней переспать.
Только когда она ушла я осознал свою ошибку. Я понял, насколько сильно я люблю её, и я чувствовал сильнейшую боль от того, что она больше не со мной. Когда она игнорировала меня в школе, это ранило меня так сильно, что я и представить не мог, мистер Блэкмур. Я перестал заигрываться с другими девушками и сфокусировался на том, чтобы вернуть Нину», — я поднял свою руку, чтобы он мог взглянуть на неё. — «Видите? Я истекал кровью от пореза скальпелем, но всё равно вёл машину на ручной коробке передач через весь город, чтобы поговорить с Ниной. Разве Симпсон поступил бы так? Я люблю её, мистер Блэкмур, и я хочу быть с ней навсегда, понимаете? Я чувствую к ней то же самое, что Вы чувствовали к своей жене, когда отправились на войну.»
Это сравнение его задело.
«Ты понятия не имеешь, что я чувствовал к своей жене!», — прокричал он. — «Ты не знаешь, о чём говоришь.»
«Правда?», — спокойно спросил я. — «И почему же? Потому что я слишком молод?»
Он не ответил, просто продолжил смотреть на меня.
«Вам было шестнадцать, когда Вы влюбились в свою жену, так ведь?», — спросил я его. — «Примерно в том же возрасте, в котором я сейчас. А Вашей жене было сколько? Четырнадцать, пятнадцать? Немного моложе, чем Нина сейчас. Почему Вам так тяжело принять, что Ваша дочь знает, что такое любовь? Почему Вы не можете принять меня?»
«Я просто не могу!», — сказал он мне. — «Не могу принять твою историю, и что ты правда приятный молодой человек, который в старых традициях пытается ухаживать за моей дочерью и повести её под венец. У тебя есть дар, сынок. Как ты и говорил, ты хороший слушатель и людям хочется тебе верить. Ты так хорош в этом, что я пришёл сюда и рассказал тебе историю, которую никому никогда не рассказывал. Я, который терпеть тебя не может, рассказал свою историю», — он покачал головой. — «Я могу понять, почему ты так нравишься девушкам и почему Нина влюбилась в тебя. Но ты всё тот же прежний ублюдок. Пользуйся этим даром в своё удовольствие, только не делай мою дочь одной из твоих игрушек.»
Я снова отпил пива, пытаясь подумать, как выпутаться из всего этого. Наконец, я спросил его:
«Вы помните, какого быть подростком?»
«Что?», — переспросил он.
«Вы помните, какого быть шестнадцатилетним, когда гормоны бушуют внутри днём и ночью? Помните, как не могли думать о чём-то кроме секса? Помните, как это чувствовалось? Когда это появилось? С кем это появилось?»
Он нервно сглотнул, а затем кивнул.
«Да, помню.»
«Я прохожу через это прямо сейчас», — сказал я ему. — «Примерно два года назад я нашёл способ запросто соблазнять девушек. Неважно как, просто я делал это. Я понял, что могу заполучить практически любую девушку, какую я только захочу. А теперь представьте себя в роли пятнадцатилетнего и спросите себя, отказались бы Вы от такого дара.»
«Конечно нет», — признал он. — «Но…»
«Нина никогда не была частью этого», — снова сказал я ему. — «Я никогда не пытался использовать это на ней. Нина мой друг, понимаете? Даже сейчас, когда я безумно в неё влюблён, я не использую свой дар на ней. Это бы разрушило все наши отношения, слишком сильно бы их упростило. Я не делал ничего с Вашей дочерью, мистер Блэкмур, разве что целовал её, и то это была её инициатива.
Но это ещё не всё. Я отказался от своего дара ради Нины. Я больше не занимаюсь этим. Во мне всё ещё бушуют гормоны, у меня все те же желания, какие есть у любого подростка. Я могу взять телефон прямо сейчас и меньше, чем через час какая-то девушка придёт сюда и выебет меня до потери сознания. Но я не делаю этого. Знаете, в чём причина?»
«Нет.»
«Причина в Нине», — сказал я. — «Я люблю её, мистер Блэкмур. Я чувствую к ней то же самое, что и Вы к своей жене. Я хочу однажды жениться на ней, понимаете? Не знаю, как ещё это сказать, но это факт.»
Он поставил пустую банку пива на кофейный столик и вздохнул.
«Как я и говорил, сынок», — сказал он мне, — «ты звучишь очень убедительно. Но как я могу поверить, что ты тот, кем, как ты говоришь, являешься? Как я могу играть с жизнью своей дочери?»
«Это всё равно не Вам решать», — сказал я, допивая моё собственно пиво. — «Нине семнадцать. Она уже во всём взрослая, разве что только не в правовом статусе. Она решила, что я тот, кто ей нужен. Она любит меня так же сильно, как люблю её я. Так или иначе мы будем вместе. Так или иначе я женюсь на ней однажды, и, надеюсь, скоро. Вы можете разлучить нас, но это будет бессмысленно. Когда ей исполнится восемнадцать, то есть через пять месяцев, она сможет делать всё, что захочет. Вы можете угрожать ей и пытаться запугивать, чтобы она не виделась со мной. Тогда произойдёт одно из двух. Либо она послушает, вас и бросит меня, либо она послушает меня и бросит вас. В любом случае она будет обижена. Если она пойдёт со мной, она обидится, что я забрал её от родителей, если она пойдёт с вами, она обидится, что вы забрали её от меня. При любом исходе она проигрывает.
Я не прошу Вас прямо сейчас обняться со мной и поприветствовать в вашей семье. Я лишь прошу Вас понять, что у Нины есть право голоса в этом вопросе. И прямо сейчас она хочет быть со мной. Здесь применима та же формула. Если Вы это допустите, или просто примите, случится одно из двух. Первый исход: в будущем я брошу её и разобью ей сердце. Впрочем, я могу сделать это и без Вашего согласия. У Вас, по крайне мере, будет привилегия сказать ей: «Я же тебе говорил». В конце концов, дочь Вы всё равно не потеряете. Или мы продолжим наши отношения. Поженимся однажды, Нина получит свою степень в медицине, а я в бизнесе, и мы будем в прекрасных отношениях с родителями друг друга. Вот чего я хочу, мистер Блэкмур.
Нина уже большая девочка. Позвольте ей самой принимать решения, хорошие или плохие.»
Он долго смотрел на меня, обдумывая мои слова. Надеюсь, я дал ему достаточно логических причин принять верное решение. Я действительно собирался пойти с Ниной под венец, но, как я уже понял, дорога будет куда ухабистее, если я решу сопротивляться.
«Я позволю ей видеться с тобой», — произнёс он наконец полушёпотом.
Ушло некоторое время, чтобы я осознал, что произошло. И когда я понял, улыбка расплылась на моём лице.
«Спасибо», — сказал я ему.
«Не знаю, что я скажу Мэри. Но я понял, что ты прав», — он слегка улыбнулся. — «Думаю, моя девочка действительно повзрослела, и пора ей уже расправить свои крылья, хорошо это или плохо.»
«Согласен», — сказал я.
«Но если ты её обидишь», — предупредил он, указывая на меня пальцем, — «то, что Джефф Занд сделал с Бобом Симпсоном покажется мамочкиным поцелуем по сравнению с тем, что я сделаю с тобой.»
Я засмеялся.
«Приму к сведению», — ответил я.