Раз за разом (Новелла) - 9 Глава
Глава 9.
Ещё несколько минут мы стояли возле реки и крепко держались друг за друга, чувствуя тепло, которое исходило не только из наших тел. Мы целовались, мягко и осторожно. Нина была неопытна в таких вещах, и я не хотел торопиться, разрушая всю магию этой ночи. Мы обнимались, её голова утыкалась мне в плечо, и я мог учуять запах её шампуня. Мне не хотелось, чтобы этот момент когда-либо заканчивался.
Хотя любовь всё ещё витала в воздухе, на улице был ледяной ветер и примерно -10 градусов. Несмотря на наши тёплые куртки и объятия, мы всё же начали дрожать, а наши губы онемели и больше не чувствовали поцелуев. Мы неохотно отпустили друг друга и пошли к моей машине, держась за руки.
Мы ехали в тишине, чувствуя, как машину заполняет тепло обогревателя. Пару раз я взглянул на неё. Она смотрела в окно на пролетающий мимо пейзаж, но ничего не замечала. Её глаза горели и блестели, на её лице было умиротворение.
Когда я выехал на автостраду и мне больше не нужно было переключать передачи, я вновь взял её за руку, делая это очень осторожно, потому что это моя раненная рука. Она посмотрела на меня влюблённым взглядом.
«Чтобы ни произошло дальше, Билл», — сказала она мне, — «я навсегда запомню этот вечер. Моё первое свидание, мой первый поцелуй. Спасибо, что позвал меня.»
«Я тоже навсегда запомню этот вечер», — сказал я.
Прошло ещё несколько минут. Мы приближались к моему дому, как и к концу вечера.
Наконец, я спросил:
«Когда мы сможем ещё раз встретиться, Нина?»
«Я завтра свободна», — быстро ответила она мне.
Я печально покачал головой.
«Трейси завтра приезжает, и я обещал маме, что заберу её из аэропорта. Будем заниматься всем этим типичным семейным говном. Но в воскресенье я свободен, и мне нужно будет делать много покупок к Рождеству.»
«Как и мне», — сказала она. — «Тогда в воскресенье утром, около девяти?»
«И это свидание.»
«Я приду к тебе домой», — сказала она. — «Помни, не звони мне пока что.»
«Окей», — ответил я с сомнением. — «Думаю, твои родители не очень хотят знать, что ты со мной встречаешься?»
«Прости, Билл», — тихо сказала она. — «Лучше пока что держать это всё в тайне от них.»
«Раньше я им нравился», — сказал я.
«Это было раньше», — ответила она. — «Теперь всё иначе.»
«О чём ты?»
Последовала долгая пауза, словно она пыталась собраться с мыслями.
«Билл, ты же знаешь, мои родители очень старые.»
Я кивнул.
«Ага.»
«Маме было 38, когда она меня родила, а отцу 40. Им говорили, что они не смогут иметь детей, и они жили с этим годы. Они смирились с этим. А затем, спустя кучу времени, мама всё же забеременела.»
Я кивнул, не зная, что и сказать, не зная, к чему она ведёт.
«Понимаешь», — продолжила она, — «я их единственный ребёнок и они слишком сильно за меня переживают. К тому же, они из другого поколения, чем твои родители. Они возрастом с твоих бабушек и дедушек. И мы всегда были близки, может, ближе, чем другие дети со своими родителями. Наверное, дело в том, как они относились ко мне. Для них я была словно подарком с небес. Так вот, в тот день, когда мы с тобой… поссорились, я пришла домой вся в слезах и не могла перестать плакать.»
«Угу», — сказал я, чувствуя сильную вину перед ней.
«Ну, моя мама была дома. Она увидела, что я плачу, и спросила, что произошло. Нужно понимать, что это очень нетипичное поведение для меня. Ещё в младшей школе, когда я была уродливой, шепелявой Ниной, я научилась не плакать. Поэтому мама сразу поняла, что произошло что-то ужасное. Весь день я плакала, пока она обнимала меня, и я рассказала ей всё, что произошло. Всё.»
«Даже…», — я не смог закончить фразу, настолько я был ошеломлён. Она рассказала ей всё?
«Всё», — сказала Нина. — «Что я сильно тебя любила, но это она и так знала. Затем я рассказала ей, как я узнала, что ты спишь с каждой второй девушкой. Что за репутация ходит о тебе по школе и как ты эту репутацию заработал. Что девушки подходили ко мне и спрашивали… ну, ты знаешь», — она слабо улыбнулась. — «Мама была опечалена этим. Она даже использовала в твою сторону такие слова, которые я никогда от неё не слышала.»
«Господи, Нина…», — тихо сказал я. Она рассказала ей всё!
«Она расстроилась сильнее, чем я ожидала. Мне казалось, что она просто обнимет меня и скажет, что всё будет хорошо, что он того не стоит и всё такое, понимаешь?»
«Как обычно мамы говорят», — сказал я.
«Да», — продолжила она, слегка улыбнувшись. — «Но это не то, что произошло. Она была в гневе. Я ещё никогда не видела, чтобы мама так злилась. Даже в тот раз, когда я играла в её машине в детстве и случайно сняла машину с ручного тормоза. Она съехала с дороги и разбилась об соседскую машину через дорогу. Мама просто обезумила от гнева, Билл.»
«Вау», — сказал я, понимая теперь, почему мне так холодно отвечали, когда я звонил Нине после нашего расставания. — «А твой отец?»
«Мама ему рассказала в ту же ночь», — сказала Нина. — «Я слышала, как они перешёптывались в спальне. На утро он сказал мне, чтобы я больше не виделась с этим ублюдком. И это я сейчас цитирую. Папа разозлился ещё больше, чем мама. Позже, в этот же день, он поговорил со мной.»
«Поговорил?», — спросил я, пытаясь представить, как вечно весёлый и радостный мистер Блекмур серьёзно разговаривает о чём-либо.
Она кивнула.
«Он рассказал мне о… ну, о таких парнях, как ты. Парнях, у которых только одно на уме. Он много ругался и вышел из себя, пока говорил об этом. Он сказал, что такие парни могут испортить всю мою жизнь, что они способны только разрушать чужие отношения.»
«Кажется, твои родители восприняли это очень плохо», — сказал я, сильно преуменьшив. То, что она говорила, тревожило меня. Конечно, я ожидал, что они разозлятся, но судя по тому, что она мне рассказывала, это было слишком. Даже для людей того поколения, что росло в довоенное время.
«Да», — ответила она, — «плохо восприняли — это мягко сказано. Слава Богу, что сегодня я взяла трубку. Боюсь представить, что могло произойти, если бы на телефон ответил отец.»
«Мы же продолжим встречаться, Нина?», — спросил я её.
Она резко посмотрела на меня.
«Да», — ответила она. — «Я хочу видеть тебя как можно чаще. Мне уже грустно, что я не могу встретиться с тобой завтра.»
«Не думаешь, что твои родители достаточно быстро узнают о нас?»
Она покачала головой.
«Не хочу об этом даже думать», — ответила она мне. — «Если я продолжу приходить к тебе домой и ты не будешь мне звонить, они ни о чём не догадаются.»
Я открыл рот, чтобы возразить этому заявлению. Я хотел сказать ей, что она заблуждается, что если я и понял что-то за прошедшие месяцы, так это что ты не сможешь скрывать свои действия от людей, с которыми ты живёшь, на любой промежуток времени. Но не успело первое слово вылететь у меня изо рта, как я его закрыл. Зачем разговаривать об этом прямо сейчас? Зачем разрушать всю магию этой ночи?
«Хорошо, Нина», — сказал я, улыбнувшись ей и слегка сжимая её руку. — «Как скажешь.»
Через несколько минут мы добрались до моего дома. Я провёл её к машине, где мы опять поцеловались и обнялись. Затем она забралась в машину, включила двигатель и уехала прочь. Я наблюдал за ней, пока она не исчезла за горизонтом.
«И вот так меня встречают?», — издевательским тоном спросила Трейси, когда мы встретились в людном аэропорте. — «Я постоянно звоню и пишу, выполняю своё обещание, и в ответ они посылают тебя?»
«Тебе повезло, что тебя вообще кто-то встречает», — ответил я ей. — «Они хотели тебя на автобус послать.»
Она засмеялась, и мы тепло друг друга обняли.
«Рада тебя видеть, Билл», — сказала она. — «И как же я рада видеть снег. Меня так заебал этот дождь…»
Я отошёл от неё и взглянул на её наряд. На ней были узкие джинсы, свитер и лёгкая ветровка.
«Не думаю, что ты так же обрадуешься, когда выйдешь на улицу. Там где-то -5. Где, блять, твоя куртка?»
«В чемодане, мамочка», — сказала она мне, — «который, скорее всего, сейчас на конвейере, если не на пути в Бейрут или куда-то ещё. На побережье никогда не бывает такой погоды, чтобы носить куртку. Каждый раз, когда я надеваю её, я жутко потею.»
«Ну, ты привыкнешь к куртке за эту неделю», — ответил я. — «Пошли, возьмём твой багаж.»
«Кажется, ты в хорошем настроении», — прокомментировала Трейси, и мы принялись пробиваться сквозь толпу людей в терминале.
«Правда?», — спросил я. — «Это настолько заметно?»
«Ты ходишь как человек, которому прямо сейчас отсасывают.»
Я засмеялся.
«Хорошее сравнение. На самом деле, у меня действительно сейчас очень хорошее настроение.»
«Правда? И почему же? Что-то изменилось с тех пор, как мы в последний раз говорили?»
«Много чего», — сказал я. — «Началось всё с этого.»
Я поднял свою руку, чтобы она её осмотрела.
«Это швы», — сказала она, быстро взглянув на руку. — «Мама рассказала, что ты порезался на работе. Мне казалось, что, прожив две жизни, ты научился обращаться с медицинскими инструментами. Почему у тебя хорошее настроение от этого?»
Я рассказал ей о своём примирении с Ниной и о нашем свидании.
«Билл, это просто охуенно!», — запищала она и снова обняла меня. — «Поздравляю!»
«Спасибо, Трейси», — улыбнулся я, зная, что она счастлива не только за меня, но и за себя. То, что мы помирились с Ниной, подтверждало ту теорию, которую мы обсуждали на День Благодарения. Я знал, что следующая часть новостей сделает её куда более счастливой.
«И есть кое-что ещё», — сказал я ей.
«Ещё?»
Я рассказал ей о том, что я сделал с Анитой. Она слушала это с растущим уважением.
«Ух ты!», — сказала она наконец. — «Хитрожопый ты сукин сын, братишка!»
«Спасибо.»
«Думаешь, это сработало?», — спросила она.
Я пожал плечами.
«Время покажет. Буду смотреть, объявится ли его машина возле её дома. Если да, то я буду знать, что сработало. Если нет, то придумаю что-то ещё.»
Она захихикала.
«Ох, мой братик», — сказала она. — «Сама рука ёбанной судьбы.»
Пока мы ехали домой, Трейси беспокойно вертелась, словно она хотела что-то сказать, но не знала, с чего начать. Наконец, я сказал, чтобы она выговорилась.
«Ну», — начала она, — «я знаю, что ты вкладываешь деньги в акции и всё такое.»
«Ага», — согласился я.
«Но я подумала, что ты действительно можешь воспользоваться теми знаниями, которыми ты обладаешь.»
«О чём ты?», — спросил я её.
«Ты способен на большее, чем просто вкинуть пару баксов в акции», — сказала она. — «Ты можешь ‘изобретать’ вещи, которые станут популярными через несколько лет. Ты можешь запатентовать их раньше, чем это сделает создатель, забрать деньги и вложить их в свои акции. Если ты сделаешь всё правильно, ты сможешь зарабатывать миллиарды. Миллиарды, Билл! И я могу помочь тебе. Я собираюсь быть корпоративным юристом, который…»
«Погоди-ка, Трейси», — прервал я. Мне не очень нравилось то, что она говорит.
«Что такое?»
«Ты предлагаешь мне воровать изобретения других людей и выдавать их за свои?»
«Это не совсем воровство», — возразила она. — «Ты просто додумаешься до этого раньше, чем они. И я не говорю о патентах на телефон или что-то такое. Я скорее об этом.»
Она указала на машину перед нами. На заднем окне красовалась небольшая жёлтая наклейка в форме дорожного знака. На ней заглавными буквами чёрным шрифтом было написано: «РЕБЁНОК В МАШИНЕ».
«Ёбанные наклейки на машину. Тот, кто это придумал, наверняка сейчас гребёт деньги лопатой. И что-то подобное появляется каждый год. В будущем должны быть такие штуки, о которых ты уже знаешь. Почему бы тебе не придумать их раньше?»
«Трейси…», — начал я.
«Или что насчёт книг и текстов к песням?», — продолжала она. — «Ты знаешь, какие книги станут бестселлерами! Ты знаешь, какие песни станут хитами! Почему бы тебе не написать их первым? Что, если ты скопируешь…»
«Трейси!», — крикнул я, завладев, наконец, её вниманием.
«Что?»
«Я не могу так поступить», — сказал я ей.
«Почему?», — спросила она. — «Подумай только, сколько денег ты сможешь заработать!»
«Я заработаю достаточно со своих акций, Трейси. Я был фельдшером, который жил на меньше, чем сорок тысяч долларов в год. Мои вложения помогут мне спокойно жить до конца своей жизни.»
«Да нахуй это спокойствие!», — крикнула она. — «Билл, ты можешь стать самым богатым человеком, когда-либо жившим на Земле!»
«И чего я этим достигну?», — спросил я её, удивлённый и слегка ошарашенный жадностью своей сестры. — «Во-первых, учитывая все последствия, я не смогу так поступить. Чтобы ты ни говорила, чтобы ты ни предлагала, это воровство. В худшем его проявлении.»
«Это не…»
«Это воровство!», — прокричал я. — «Но давай пока что отложим это в сторону. Допустим, я сделаю, как ты просишь, и сворую чужие идеи, выдавая их за свои. Мы с тобой уже выяснили, что судьбу лучше не пытаться наебать, последствия могут быть ужасными. И ты просишь меня сделать эти последствия ещё хуже. Как многих исторических личностей мы просто в итоге проебём? Как много жизней можно испортить этим? »
«Билл», — осторожно сказала она, — «ты бы смог помогать себе и своей семье, делая это. Ты бы не навредил никому из тех, кого ты знаешь.»
«Из тех, кого я знаю», — мягко повторил я.
«Именно», — согласилась она.
Пытаясь удержать глаза на дороге, чтобы не смотреть на свою сестру, и стараясь не повышать голос, чтобы не сильно её напугать, я продолжил:
«Трейси, когда я был парамедиком, я работал на корпорацию. Большую, безликую корпорацию, располагающуюся на восточном побережье. Они владели компаниями скорой помощи по всей Америке, в практически каждом ёбанном штате. И ты знаешь, какой была их главная цель? Знаешь, что стояло за каждым их решением?»
«Деньги, конечно же», — сказала она, не понимая меня.
«Да», — сказал я. — «Деньги. Платёжное средство. Великий и могучий доллар. Это и была их цель. Только об этом они и думали. Капитализм во всей красе, да?»
Она пожала плечами.
«Так всё в мире про деньги.»
Я кивнул.
«Да, так и есть. Но видишь ли, я был разгильдяем на дне долговой ямы. Разгильдяем, который пытался наскрести на жизнь в этой гигантской корпорации. Рабочая пчёлка. И как любая рабочая пчёлка, я был лишь расходным материалом. Я видел, что происходило с теми, кто думал лишь о себе. Наблюдал, что происходило с теми, кто говорил сам себе: «Никто из тех, кого я знаю, не пострадает», а затем подписывал клочок бумажки, увольняя тысячи людей, которых он даже не видел. Я смотрел, как мои друзья теряют работу, как рушатся их жизни, как им приходится получать пособие по безработице, как они теряют свои дома и супругов, потому что какой-то ёбанный бухгалтер в главном штабе решил, что подразделение на северо-западном побережье не приносит компании достаточно денег. Им пришлось, как они говорят, «сократить штаб». Это просто богатые уёбки, которые сидят в Нью-Йорке и придумывают эвфемизмы для увольнения, чтобы заработать парочку лишних баксов.»
«Билл… Я…»
«У меня было другое мнение, чем у тебя, Трейси», — продолжил я. – «Я много думал о тех людях, что сидели в своём офисе и, основываясь на деньгах, принимали решения, которые разрушали жизни. Знаешь, что я думал о них?»
«Что?», — тихо спросила она.
«Я говорил себе, что они продали свои души. Они полностью избавились от моральных принципов, чтобы продолжать делать то, что они делают, и спокойно спать по ночам. Я поклялся себе, что никогда так не поступлю», — я взглянул на свою сестру. – «То, что ты просишь меня сделать, — это продать свою душу, Трейси. Забрать что-то у других, чтобы помочь себе. Я не поступлю так. Я собираюсь дальше инвестировать в акции, которые точно взлетят, и буду зарабатывать на этом деньги. Конечно, эти компании делают все те же вещи, какие я тебе сейчас описывал. Но я не принимаю в этом участие. Я не буду сознательно разрушать чужие жизни, чтобы продвинуться. Конечно, от этого я не стану святым, но и не продам свою душу. Понимаешь?»
Она долго смотрела на меня. Её взгляд смягчился, словно она сейчас чувствовала вину и стыд за себя. Наконец, она кивнула.
«Я понимаю, Билл. Прости меня. Не стоило мне эту тему поднимать.»
Интересно, действительно ли она поняла меня? Что-то подсказывало мне, что нет.
Не считая небольшую ссору с Трейси, зимние каникулы 1983-го я могу назвать лучшими двумя неделями в обоих моих жизнях.
Я был влюблён, и влюблён взаимно. Это была начальная, осознанная стадия любви, время для открытий, время, которое происходит очень редко в жизни человека, а для кого-то и вовсе никогда. Это было время, которое никогда не происходило в моей предыдущей жизни.
Мы с Ниной виделись так часто, как только могли, делая всё, что придёт нам на ум. Мы вместе ходили по магазинам, держась за руки в людном торговом центре. Мы ходили вместе в кино, обнимаясь и периодически целуясь. Порой мы просто сидели и разговаривали часами, восстанавливая ту дружбу, которую мы практически потеряли, и просто наслаждались компанией друг друга.
Ещё никогда я не ждал так сильно момента, когда мы снова встретимся. Ещё никогда я не чувствовал такую сильную боль разлуки, когда она не могла увидеться или не могла поговорить со мной по телефону.
Эти чувства были мне практически незнакомы, и я удивлялся тому, насколько они сильные и глубокие. Нина заставила меня понять, как глуп я был в моей прошлой жизни, что я смог даже подумать, что я был влюблён.
Даже те чувства, которые у меня когда-то были к Лизе, моей бывшей жене, не могли с этим сравниться. С Ниной я понял, что мои отношения с Лизой были полным фарсом. Какую же ошибку я совершил ещё в самом начале, когда подумал, что влюблён в неё.
Мы с Лизой встретились, когда я ответил на вызов по поводу падения в продуктовом магазине в Южной Спокане. Парамедики очень скептично относятся к вызовам с падением в продуктовых магазинах или в любых других местах. Обычно то, что ты видишь, когда приезжаешь на такой вызов, это человека, который случайно или даже специально упал на пол, и теперь видит у себя перед глазами значки доллара, предвкушая компенсацию, которую выплатит магазин.
Такого скептичного мнения был и я, когда вошёл в магазин тем вечером. Но увидел я не будущего получателя жирного шестизначного чека, а привлекательную сотрудницу, которая ударилась коленом об лестницу, когда расставляла товар на полку. Она упала, вывернув колено под неестественным углом. У неё были тёмные волосы, карие глаза, и она была безумно красива. Раньше меня сильно привлекала визуальная оболочка, и я был мгновенно заинтересован ей, представляя, как выглядит её тело под униформой.
Я принялся осматривать её, придя к медицинскому заключению меньше, чем за секунду. Её колено набухло и вывернулось в лево. Очевидно, ей было очень больно. Её лицо сморщилось, а на лбу выступал пот. Сломанная голень и малоберцовая кость. Неприятно и больно, но не смертельно.
Парамедики часто судят людей по их переносимости боли. Если человек хнычет и стонет из-за пореза на пальце, ведя себя так, словно им раскалённую кочергу в задницу засунули, то это слабый и безвольный человек. Но когда кто-то с очевидно повреждённой костью отказывается от морфия, который мог бы облегчить боль, и даже говорит, что он сам в состоянии доехать до госпиталя, как Лиза в тот день, на этого человека можно положиться. Я сидел с ней в машине скорой помощи и восхищался её характером, и её внешностью. И это была моя первая ошибка – я выбирал свою будущую жену по чёрно-белым стандартам моей циничной профессии.
Конечно, есть этические правила, запрещающие звать пациентов на свидание. Так же запрещается использовать номер телефона, имя или любую другую личную информацию из документов пациента для своих личных целей. Впрочем, если фельдшер во время своего обеденного перерыва решит выбрать определённый продуктовый магазин, чтобы купить себе сэндвичи, очень определённый магазин, в котором определённый продавец теперь стоит за кассой, чтобы не тревожить своё сломанное колено, то нет этических норм и правил против этой ситуации.
В течении следующего месяца я покупал сэндвичи на обед каждый день. Я покупал их, пока они не надоели мне настолько, что я начал выкидывать их в мусорку на пути в Тако Белл или МакДональдс. Я всегда выбирал кассу, за которой стояла Лиза, неважно, сколько людей там было, и что остальные кассы стояли пустые.
Я не хочу показаться каким-то маньяком. Если бы Лиза показала мне, что ей не нравятся мои заигрывания, я сразу бы отступил. Но нет, ей, очевидно, безумно нравилось внимание, которое я ей удивляю, и она флиртовала со мной в ответ. Наконец, в какой-то момент я пригласил её на свидание, и она согласилась.
Мы начали встречаться, став парнем и девушкой. Я познакомил её с родителями, она познакомила меня со своими. В то время мы оба жили в небольших квартирах с соседями, и нам обоим это уже надоело. Вскоре мы решили начать жить вместе.
Примерно в это же время мы начали говорить, что мы любим друг друга. Было ли это так? В тот момент мне казалось, что да. Что я люблю её. В конце концов, ты не живёшь вместе с девушкой и не спишь с ней в одной постели, если ты не любишь её, так ведь? Для меня это всё имело смысл. Мы были влюблены. В конце концов, она справилась с болью от сломанного колена. Почему мне её не любить?
Только после того, как я провёл вечер с Ниной, только после того, как я почувствовал, что такое любовь на самом деле, я понял, насколько глупым я был. Мы с Лизой не любили друг друга, мы просто жили вместе. Несколько раз мы насладились телами друг друга на чисто физическом уровне, а затем, чтобы избавиться от некомфортных жилищных условий, решили жить вместе и называть это любовью. Мы называли это любовью так часто, что сами поверили в свои слова.
Вскоре мы решили пожениться. Я не падал на одно колено, делая ей предложение. Я не нанимал пилота, который бы написал «Выходи за меня, Лиза!» в небе. Наше решение пожениться пришло в ходе долгого разговора, в котором мы обсудили, что так сможем сэкономить на счетах и страховке, и её родители перестанут говорить нам, что мы живём во грехе. Мы даже не называли это браком во время обсуждения. Мы говорили о том, чтобы «легализировать наши отношения».
Даже в тот период появились первые звоночки того, что у нас ничего не получится. У нас были разные взгляды на множество вещей, что зачастую приводило к ссорам. Порой нам было очень трудно разговаривать друг с другом.
Она не понимала мой рабочий график, и что мне часто приходят поздние вызовы, из-за которых я задерживался и приходил домой на два часа позже. Когда я пытался объяснить ей все сложности моей работы, она лишь смотрела на меня скучающим взглядом, а затем спрашивала, что идёт по телевизору. Когда она рассказывала о своём рабочем дне, я делал точно так же.
Может мы и не живём в одном мире, но мы же влюблены, так ведь? Это всё, что важно, да? Если я и задумывался об этих проблемах, то в итоге говорил себе, что брак всё исправит. Вы женитесь только если очень сильно друг друга любите. Таковы же правила, да?
Поэтому мы поженились. Весной мы выслали приглашения на большую свадьбу в местном парке. Лиза была восхитительна в своём свадебном платье, я выглядел шикарно в смокинге. Мы сделали прекрасные фотографии и видео. Полетели на Гавайи во время медового месяца и занимались потрясающим сексом. Мы валялись на пляже, и я чувствовал гордость, когда замечал, что толпы мужчин восхищаются видом моей новенькой жены в бикини. Мне досталась горяченькая девушка, да? И мы сильно друг друга любили, конечно же. Мы говорили это каждый день.
Наша жизнь превратилась в неприятную рутину быстрее, чем следовало бы. Не прошло и трёх месяцев, как я стал называть ей «каргой» перед своими друзьями и жаловался, что я чувствую себя закованным в кандалы.
Ссоры становились чаще и сильнее. Мы поняли, что не можем терпеть друг друга, кроме тех моментов, когда мы занимаемся сексом, и это единственный аспект наших отношений, с которым не было никаких проблем. В итоге я был вынужден признать, что с ней я не счастлив, что я не «влюблён» в свою жену. Всё чаще в мою голову закрадывались мысли о разводе.
Но не успели эти мысли воплотиться в реальность, как Лизу начало тошнить по утрам, и она жаловалась на чувствительные соски. Её месячные, регулярные, как часы, не начались в положенное время. Простой тест, доступный в любой аптеке, подтвердил наши подозрения. Лиза была беременна.
Странно, но это было самое счастливое время нашего брака. Лиза вся светилась в ожидании ребёнка. Наши ссоры сократились настолько, что я действительно поверил, что между нами всё будет хорошо. Мы даже не рассматривали вариант аборта, хотя мы оба поддерживали права женщин в этом выборе.
Во время её второго триместра гормоны захватили её тело, и началась эра сексуального наслаждения. Мы занимались этим когда угодно, где угодно, в абсолютно любой позиции. Порой мы даже падали на ковёр и занимались этим в одежде. Это значит, что я до сих пор люблю её, так ведь? Я избавился от всех мыслей о разводе, которые у меня были.
Во время её третьего триместра мы зашли ещё дальше. Воспользовавшись деньгами её и моих родителей, мы сделали первоначальный взнос, купив трёхкомнатный домик рядом с центром города. Все бумаги были подписаны за неделю до родов, и когда Бекки появилась на свет, она приехала из госпиталя в наше собственное жилище.
Вскоре проблемы вернулись. Лиза проходила через тяжелую постродовую депрессию, от которой она так и не отошла. Когда Бекки исполнилось шесть месяцев, я понял две вещи. Во-первых, я больше не хочу жить со своей женой и я не люблю её. Во-вторых, я безнадёжно влюблён в ту маленькую жизнь, которую мы создали, и я не мог даже подумать о том, чтобы существовать без неё.
Я держался так долго, как только мог. Как и Лиза, которая, скорее всего, пришла к таким же выводам. Вернулись ссоры, и их стало куда больше. Часто я задумывался о разводе, но не мог сделать этого. Я знал, что у меня заберут Бекки.
Наконец, струна лопнула. Во время очередной ссоры по поводу того, что я трачу двадцать долларов в неделю на обед во время работы, я позволил ужасным словам выскочить из моего рта. Совет всем женатым мужчинам: никогда не называйте свою супругу «тупой пиздой». Лиза, придя от этого в ярость, вышла из себя и дала мне пощёчину.
Я стоял и смотрел на неё, лицо горело от удара, мои руки чесались ответить ей. В отвращении от того, что мы дошли до оскорбительной брани и физического насилия в качестве решения наших проблем, я взял ключи от машины и вышел за дверь. На следующий день я заполнил все документы. Шесть месяцев спустя мы официально развелись.
Вспоминая об этих временах, все наши отношения кажутся мне лишь одной большой и очень плохой шуткой. Сравнивать ту любовь, которую я чувствую к Нине, с самыми счастливыми временами моих отношений с Лизой, это как сравнивать оргазм и инфекцию мочевых путей.
Без вопросов, Нина – это лучшее, что случалось в моей жизни. Хотя я и не знал, как она отреагирует на сломанное колено, я знал, что Нина никогда не ударит меня со злости во время ссоры из-за двадцати долларов на обед. Я знал, что мне никогда не придётся доказывать себе любовь к ней.
Любовь – это то, что ты ни с чем не спутаешь. Когда ты почувствуешь настоящую любовь, ты сразу поймёшь, что это такое, и начнёшь смеяться над теми людьми, включая себя в прошлом, которые когда-либо задавались вопросом «Я правда люблю?».
Как я уже понял, когда ты любишь, ты знаешь это.
Физическая часть наших с Ниной отношений не особо прогрессировала. Свою любовь мы выражали в кратких поцелуях и частых объятиях, и продолжали держаться за руки, когда мы ехали в машине или гуляли вместе. С моей стороны будет враньём сказать, что я не хотел большего, всё-таки во мне бушевали гормоны, но я знал, насколько важно позволить Нине выбирать ритм наших отношений. Для Нины это всё впервые, и я не хотел торопить её.
Очевидно, она тоже хотела больше. Я чувствовал, как желание волнами исходило из неё, когда мы обнимались или целовались. Я видел блеск в её глазах, который ни с чем не спутаешь, я чувствовал, как дрожит её тело. Но в то же время я чувствовал её страх. Страх перед эмоциями, которых она никогда не испытывала раньше, и, возможно, даже не догадывалась об их существовании.
Наш медленный темп помогал нам полностью ощущать каждое новое действие, запоминать его и навеки откладывать в памяти.
Перед Рождеством она приехала чуть позже обеда, припарковавшись на машине своей мамы у моего дома. Трейси ушла навестить старых друзей, а родители занимались покупками в последнюю минуту (в каком-то роде это была их традиция). Нина принесла с собой небольшую коробку, обёрнутую подарочной упаковкой.
«Я подумала, что раз мы не сможем встретиться завтра», — сказала она мне, когда мы подошли к дивану и сели на него, — «то я вручу тебе подарок сегодня.»
Я взял у неё из рук коробку.
«Тебе не нужно было дарить мне что-то», — ответил я ей.
«Ну, какой бы девушкой я была», — спросила она, — «если бы ничего не подарила тебе на Рождество?»
Я взглянул на неё и заметил, как сильно она покраснела. Впервые она называет себя моей девушкой.
«Спасибо», — нежно сказал я. — «Я могу открыть?»
«А что ты ещё собирался с ним делать?», — поинтересовалась она.
Я ухмыльнулся.
«Боже, ты становишься острой на язык», — сказал я, просовывая палец под тугую ленту на упаковке.
«И у кого я, по-твоему, училась?», — ответила она.
Я открыл подарок. Это был новый кожаный кошелёк с моими инициалами, выгравированными на нём. Это стоило ей как минимум тридцать долларов. Для подростков этого временного периода — целое состояние.
«Нина, ты же не можешь себе это позволить», — сказал я, открывая его и вдыхая запах свежей кожи.
«Знаю», — ответила она заговорщицким тоном. — «Поэтому я его украла.»
Я засмеялся, вновь вспоминая, что были времена, когда Нина просто не могла позволить себе пошутить.
«Спасибо», — ответил я ей. — «Это отличный кошелёк. Гораздо лучше, чем мой на липучке», — я наклонился и поцеловал её в уголок губ.
«М-м-м», — сказала она, её глаза заблестели. — «Может, мне стоит воровать чаще, если это то, что я получу взамен.»
«Может быть», — ответил я, поцеловав её в губы.
Поначалу она с энтузиазмом отвечала на мой поцелуй, но затем сработал её автоматический выключатель. Она отодвинулась от меня и покраснела. Наступило неловкое молчание.
«Подожди здесь», — сказал наконец-то я.
Я направился наверх в свою комнату и открыл шкаф. Немного я порылся в нём, пока не нашёл то, что искал. Когда я вернулся, я передал ей коробку в подарочной упаковке.
«Это мне?», — спросила она издевательски-невинным тоном.
«Да, это тебе», — подтвердил я.
Она взяла упаковку, которая была размером с небольшой блокнот, и слегка потрясла её, проверяя на вес.
«Что-то очень лёгкое», — шутливо заметила она.
«Но от всего сердца», — заверил её я.
Она принялась разрывать неаккуратную упаковку (за обе свои жизни я так и не научился нормально заворачивать подарки), и обнаружила под ней белую коробку. Откинув упаковочную бумагу на кофейный столик, она начала разбираться со скотчем, которым я обернул крышку плотным слоем. Не без труда открыв крышку, она начала рыться в коробке. Наконец, она вытащила из кучи бумаг маленький предмет, заключённый в пластик. Это был стеклянный цилиндр, диаметром чуть больше четвертака, с металлическими пластинами на дне. Она поднесла его к своим глазам.
«Это…», — начала она и её лицо искривилось в замешательстве. — «Это…», — она сделала паузу, чтобы подумать. — «Что это, Билл?»
«Это предохранитель на 40 ампер», — ответил я с гордостью.
«Предохранитель?..»
«Ага», — кивнул я с энтузиазмом. — «С этой штукой в твоём блоке предохранителей ты сможешь зажечь весь дом. Ты можешь даже подключить гирлянды, тостер и сушилку в одну цепь, если хочешь.»
Она посмотрела на меня, а потом опять на предохранитель.
«Предохранитель на 40 ампер…», — медленно проговорила она. — «Ну, это… э-э-э…»
Мне бы хотелось продолжить всё это представление ещё немного, но я не смог сдержаться и громко рассмеялся. Нина посмотрела на меня и наконец-то поняла, что я издеваюсь.
«Вот придурок», — захихикала она, кинув в меня предохранитель. Он отскочил от моего плеча и ударился об кофейный столик.
«Прости», — ответил я, продолжая хихикать. — «Но видела бы ты своё лицо!»
«Может, мне стоило подарить тебе упаковку тампонов?», — спросила она. — «А что? Эта штука будет сдерживать твои выделения целых шесть часов, если потребуется!»
Я шокировано взглянул на неё. Это, без сомнения, самая непристойная шутка, какую я слышал от неё. Я вновь сильно рассмеялся, и она засмеялась вместе со мной, игриво хлопнув меня по руке.
Я обвил её руками и снова поцеловал. Серьёзность поцелуя резко прервала наш смех.
Дрожа от возбуждения, мы расцепили наши губы и я потянулся в карман своей толстовки и достал оттуда ещё одну неаккуратную упаковку, небольшой квадрат на сантиметров семь в длину. Это был уже настоящий подарок.
Как я и предполагал, мои акции значительно возросли после статьи в новостях о закупках перчаток. Они возросли настолько, что я мог позволить себе бездумно потратить небольшую часть своих сбережений.
«Вот», — сказал я, передавая ей коробку. — «Этот подарок будет поприятнее.»
Она взяла его, продолжая смотреть мне прямо в глаза. Наконец, она начала разрывать подарочную упаковку. Под ней была бархатная коробочка из ювелирного магазина. Нина подняла крышку и уставилась на то, что было внутри.
«Ох, Билл», — мягко сказала она. — «Это прекрасно.»
Внутри коробки была золотая подвеска в форме сердца. Его поверхность была декорирована маленькими бриллиантами. Золотая цепочка была присоединена к ней, и спрятана внутри коробки.
«Я рад, что тебе нравится», — серьёзно сказал я ей.
«Билл, она выглядит очень дорогой», сказала она, легко пробегая по подвеске пальцами.
«Не слишком», — отвергал я. — «Я рад, что мне удалось достать её для тебя. А знаешь почему?»
«Почему?»
«Потому что я люблю тебя, Нина», — ответил я.
Она посмотрела на меня мягким и нежным взглядом, в уголке её глаза собралась слезинка.
«Я тоже люблю тебя, Билл», — ласково произнесла она. — «Очень сильно.»
Мы продолжали смотреть друг на друга. Никто из нас не знал, что делать. Мы оба чувствовали дрожь от того тока, что переполнял нас. Наконец, я разрушил всю магию, спросив:
«Почему бы тебе не надеть подвеску? Посмотришь, как она выглядит на тебе.»
«Конечно», — сказала она, переводя взгляд от меня на подарок в коробке.
Она достала подвеску с цепочкой, быстро взглянула на неё и передала мне.
«Можешь надеть её на меня?», — спросила она.
Я забрал у неё из рук цепочку и расстегнул застёжку. Она наклонилась ко мне и руками подняла волосы, убрав их с шеи. Наши лица находились всего в десятке сантиметров друг от друга.
Взяв концы цепочки в каждую руку, я обвил руками её шею, положив локти на её плечи. Она смотрела на меня влюблённым взглядом, пока я дрожащими руками пытался попасть застёжкой в маленькую петлю. Это было не так легко, как могло показаться.
«Не спеши», — продышала она, придвигаясь ближе ко мне.
Я кивнул и наконец-то соединил оба конца цепочки.
«Вот», — сказал я, пытаясь отодвинуться. Но она убрала руки от своих волос и обвила ими мою спину, прижимая меня к себе, отказываясь отпускать.
«Позже взгляну», — сказала она, притягивая меня к себе.
Наши губы встретились в мягком поцелуе и её руки крепко держали меня, позволяя мне чувствовать её грудь, упирающуюся в мою. Вместо того, чтобы, как обычно, прикоснуться ко мне губами и быстро их отодвинуть, она продолжала держать их, прижимать к моим, давая нам ощущать друг друга.
Впервые за время нашего первого поцелуя у реки, я почувствовал, как кончик её языка неуверенно трогает мою верхнюю губу. Она слегка прикоснулась своим тёплым и нежным, мокрым от слюны языком, и вернула его в свой рот.
Ободрившись после своей первой попытки, она вновь сделала это, полностью просунув язык между моих губ. Своим языком я прикоснулся к её, и наши вкусовые рецепторы соединились. От этого прикосновения она размякла в моих руках, позволяя мне притянуть её к себе ближе. Она вновь отодвинула свой язык, а затем просунула его ещё глубже, встретившись с моим и закружившись вместе. Я слегка пососал её язык и она застонала, продвинув язык дальше в мой рот.
На секунду мы разъединили наши губы и посмотрели друг на друга. В её глазах я видел желание и возбуждение от нового открытия.
«Я всегда думала, что это будет противно», — мягко сказала она, её дыхание щекотало мои влажные губы.
«Противно?», — спросил я, наклоняясь и легко целуя её, пройдясь немного кончиком языка по её губам, прежде чем отодвинуться от неё.
«Ага», — сказала она. — «Ну, французский поцелуй. Я всегда думала, что это противно — касаться языками с кем-то. Но это не так.»
«Думаю, зависит от того, с кем ты целуешься», — сказал я.
Она вновь наклонилась вперёд.
«Может быть».
Мы продолжили целоваться, кружась нашими языками, крепко прижимаясь друг к другу. Её руки проскользнули к моему затылку и начали нежно поглаживать меня пальцами и щекотать ногтями. От этих ощущений у меня прошлись мурашки по спине, и я почувствовал, как мой член быстро встаёт. Я опустил свои руки к её пояснице, чувствуя, какая мягкая её кожа под плотным материалом свитера.
Мы продолжали ещё минут десять, водили языками во рту, поглаживали друг друга руками. Кажется, Нина получала от этого наслаждение и не хотела прекращать. Она быстро училась, что мне нравится, а что нет, и подстраивалась под это. Она научилась не давить мне глотку языком, а игриво щекотать его кончиком, постепенно увеличивая напор. Я нежно посасывал её губы, от чего они набухли, и затем она сделала то же самое.
Мой член, который освобождался только моей собственной рукой после того вечера с Синди и Мэгги, напрягся в моих джинсах, умоляя, чтобы его выпустили. Он привык принимать более активное участие в подобных торжествах, когда дело доходит до этого. Он болезненно ныл, умоляя, чтобы она коснулась его, умоляя войти в её тело. Но это не Синди или Мэгги, не Дебби, Стэф, Анита или кто-либо из тех девушек, которых я трахал. Это Нина, которую я люблю и не буду торопить. Мои штаны будут прочно застёгнуты, по крайне мере, пока Нина не уйдёт.
Когда мы, наконец, разъедини наши губы несколько минут спустя, я чувствовал сильную боль от стояка в моих джинсах. Нина взглянула на меня, её лицо горело, а глаза сияли.
«Ух-ты», — прокомментировала она, выпрямляясь на диване.
Я кивнул, пытаясь устроиться получше в своих штанах, елозя по сторонам. Не сильно помогло, но это хоть что-то.
«Так вот что значит ‘обжиматься’, да?», — спросила она меня.
«Да», — хихикнул я. – «Так это и называется.»
«Х-м-м…», — саркастично протянула она. – «Понимаю, почему людям так нравится делать это.»
«Это весьма приятно, да?»
«И теперь, когда мы… эм… вместе, мы можем делать это когда угодно?»
«Наверное, стоит подождать, пока мы будем одни», — ответил я. – «Но да. Когда угодно.»
Она улыбнулась.
«А встречаться с парнем довольно неплохо.»
Нина уехала на следующий день рано утром вместе со своими родителями, чтобы навестить родственников Айдахо. Я не виделся с ней целых три дня.
Когда она вернулась, мы смогли встретиться лишь на пару часов за два дня. В один из этих дней мы нашли время и место, чтобы «пообжиматься» немного, но уже не с такой страстью, как в первый раз. Но не то, чтобы я был разочарован.
Мы построили планы на Новый Год, и договорились встретить 1984-ый вместе. Трейси пойдёт на вечеринку с друзьями (и возьмёт мою машину, чтобы не ездить с пьяными водителями), и мои родители тоже уйдут куда-то отмечать праздник.
У меня была упаковка из двенадцати банок пива, которую мне дала Трейси, и косяк с отличной травкой, который мне передал Майк. Мы планировали сидеть и смотреть все те глупые шоу, что идут по телевизору, курить травку, пить пиво и может быть целоваться. Хоть некоторым это и может показаться дурацкой затеей, я с нетерпением ждал этого.
Примерно в шесть вечера в тот день, пока Трейси и родители бегали по дому и собирались, Нина позвонила мне.
«Билл», — грустно сказала она мне, сразу перейдя к сути. – «Я не смогу прийти сегодня.»
«Не сможешь?», — разочарованно спросил я, чувствуя себя практически преданным.
«Прости», — продолжила она. – «Родители очень строго сказали, что никуда не отпустят меня сегодня», — она вздохнула. – «Не знаю, что на них нашло. Они никогда не относились ко мне так. Никогда!»
Какое-то время я просто молчал. Я понимал, что происходит, и знал, что это случится рано или поздно. Как я и говорил раньше, нельзя вечно скрывать свои действия от тех, с кем ты живёшь. Особенно если раньше ты всё время находилась дома, а затем внезапно стала проводить где-то кучу часов каждый день.
Я пытался заговорить с ней об этом, но каждый раз её реакция подсказывала мне, что для неё это табуированная тема. Я понимал, что мне просто придётся подождать, пока не наступит правильное время. И, кажется, сейчас оно настало, раз уж это произошло.
«Нина», — сказал я, — «родители спрашивали тебя, куда ты собираешься пойти сегодня, прежде чем они тебе запретили?»
«Да», — ответила она мне.
«И что ты им сказала?»
«Что мои друзья со школы устраивают вечеринку, и я хочу туда пойти. Я сказала им, что не буду пить и всё такое, но они всё равно запретили. Сколько бы я не…»
«Нина», — прервал я.
«Что?»
«Они знают о нас.»
Последовало молчание на другом конце телефона. Наконец, она сказала:
«Нет, Билл, это не так. Откуда они могли это узнать? Я никогда не говорила им, куда я на самом деле собираюсь, когда ехала к тебе домой.»
«Нина, ты думаешь, что твои родители настолько тупые?», — спросил я, пытаясь говорить мягким тоном, но всё же я хотел донести свою точку зрения.
«Нет!», — резко ответила она. – «Но я не понимаю, как…»
«Сама подумай об этом», — сказал я ей. – «Ты всю жизнь была застенчивой девушкой, пока не встретила меня. Внезапно ты начинаешь куда-то ходить и чем-то заниматься. Поначалу я им нравлюсь, поэтому они разрешают тебе делать это всё. Затем мы расстаёмся, потому что, ну… ты знаешь. В общем, ты перестаёшь видеться со мной и опять проводишь всё время дома за учебниками. Они говорят тебе больше не видеться со мной. И ты так и делаешь какое-то время. А затем у тебя снова появляются какие-то занятия. Ты постоянно берёшь их машину, чтобы с кем-то увидеться. Неважно, что ты говоришь им, когда едешь ко мне, я сомневаюсь, что они купились на это больше, чем два раза. У них есть мозги, Нина. Они знают о нас.»
«Нет, не знают!», — яростно прокричала она. – «Они просто боятся, что я проведу ночь в месте, где все будут пить. Я была осторожна, Билл. Они не знают о нас и никогда не узнают!»
«Нина!»
«Прости, что я не смогу прийти сегодня», — резко бросила она. – «Если хочешь, я попытаюсь зайти завтра.»
«Конечно хочу, Нина», — сказал я. – «Но тебе придётся столкнуться с…»
«Да не с чем сталкиваться!», — настаивала она. – «Ты хочешь, чтобы я завтра пришла или нет?»
Я вздохнул, покачав головой.
«Да, Нина», — нежно сказал я. – «Увидимся с тобой завтра.»
«Я тебе позвоню», — резко бросила она.
Секунду спустя телефон кликнул у меня в ухе, не успел я сказать ей, что люблю её.
Вот так и вышло, что я встретил Новый Год один в доме своих родителей. Пиво не пилось, травка не курилась. Я пошёл в кровать примерно в десять вечера. И чувствовал себя настолько плохо, что не мог даже мастурбировать.
Когда я проснулся на следующее утро, я не удивился, заметив, что машины моих родителей нет в гараже. Это их новогодняя традиция. Они сильно напьются на корпоративе и возьмут до дома такси.
На следующий день они не смогут подняться с кровати до полудня, а затем проведут весь оставшийся день, жалуясь на похмелье и зарекаясь, что они никогда больше не будут пить.
Вечером они заберутся в машину мамы и поедут до места, где оставили автомобиль папы прошлой ночью. И знаете, все, кто считают, что учителя — это строгие, рассудительные и вечно трезвые люди, явно не росли с ними в одном доме. По моему опыту, отец был скорее правилом, нежели исключением. Конечно, он ни в коем случае не алкоголик, но он определённо любил повеселиться, когда был повод.
Когда я спустился вниз на кухню, Трейси уже проснулась. Она пила кофе и листала свежую газету. У неё не было похмелья, потому что она ничего не пила прошлой ночью. Ничто так не помогает тебе оставаться трезвым, как смертный приговор. Жаль, что его нет у тех, кого арестовывают за вождение в нетрезвом виде. Это сильно бы сократило рейтинг повторных правонарушений.
Она спросила, как прошла моя ночь, и я рассказал ей о своём разговоре с Ниной. Она внимательно выслушала меня.
«Классический случай отрицания», — сказала она мне, когда я закончил. — «Но её можно понять. Помни, Билл, что несмотря на весь её ум и зрелость, ей всё ещё семнадцать. Семнадцатилетние всегда правы.»
«Знаю», — ответил я. — «Уверен, что глубоко в душе она понимает, что я прав. Она не хочет признавать это, не хочет с этим сталкиваться, потому что ей придётся столкнуться со своими родителями. В этом плане она не типичный подросток. Она боготворит своих родителей и всё ещё считает, что они умнее, чем она.»
«Во всём, кроме этого», — сказала Трейси. — «Будь я на твоём месте, я бы готовилась. Мне кажется, что скоро эта ситуация дойдёт до предела.»
«Думаю, ты права», — согласился я.
Трейси затем перевела разговор в другое русло, рассказывая, чем она собирается заняться этим днём. Она хотела снова одолжить мою машину, чтобы пойти на футбольную вечеринку. Сегодня я никуда не собирался, поэтому ответил, что она знает, где лежат ключи. Не прошло и двадцати минут, как она вышла за дверь.
Нина позвонила пару минут спустя и радостно сообщила, что её родители не были против, чтобы она сегодня куда-то шла. Казалось, она даже злорадствовала, пока говорила мне это. Когда я повесил трубку, моё настроение сильно улучшилось. Сегодня я увижусь с ней. Это всегда делало меня счастливым. Возможно, я ошибался насчёт её родителей. Может, они просто беспокоились, что она проведёт Новый Год неизвестно где. В конце концов, Нина знает своих родителей лучше, чем я, так ведь?
Когда я уже собирался подняться наверх, чтобы принять душ, отец шатающейся походкой зашёл на кухню. На нём был болтающийся халат, его волосы в полнейшем беспорядке, лицо небритое, а в глазах боль и сожаление.
«Ох, Боже», — простонал он от боли, направившись к шкафчику. Когда он прошёл мимо, я учуял запах выпивки. Запах, с которым я, за время своей карьеры фельдшера, стал слишком близко знаком. — «Больше никогда…»
«Слишком много выпил прошлой ночью?», — спросил я его, когда он неуклюже достал из шкафа большой стакан и практически обронил его.
«Уххх…», — прохрипел он, включив воду в раковине и наполнив стакан. — «Никогда не пей, Билл», — наставлял он меня. — «Никогда.»
«Приму к сведению», — ответил я ему, наблюдая, как он опорожнил весь стакан воды за три глотка. Он заново наполнил его и вернулся к шкафчику за аспирином.
Когда я закончил принимать душ и вернулся вниз, он лежал на диване, закутавшись в плед, и смотрел футбол. Казалось, он был в полной прострации. Я даже не был уверен, видит ли он что-то на экране. Я весело улыбнулся, думая, что будь я нормальным подростком, меня бы повергла в ужас сама идея, что моя девушка придёт и увидит, как мой отец валяется в халате на диване.
«Нина скоро придёт», — сказал я ему, только чтобы предупредить.
«Угу», — прохрипел он, даже не повернув голову.
Когда пришла Нина, мы пошли в мою комнату. Не из-за желания пообжиматься, и не из-за стыда за вид моего отца, а чтобы не шуметь внизу, где были оба моих родителя. Сейчас они явно не в настроении для разговоров.
Мы сидели на моей кровати и болтали, пока альбом Simon and Garfunkel проигрывался на минимальной громкости. Вернувшись, я пересмотрел свои взгляды на некоторые вещи, и понял, что музыка восьмидесятых по большей части сосёт.
Видимо, дело было в приходе MTV, из-за которого группы старались хорошо выглядеть на камеру, а не создавать качественную музыку. И так как я не мог слушать музыку девяностых, когда всё это движение слегка сбалансировалось, мне приходилось в отчаянии слушать музыку шестидесятых и семидесятых. К моему удивлению и радости, она была вполне себе неплохой. Мне даже удалось заинтересовать Нину в этой музыке.
Мы обсуждали песню, которая играла в данный момент, когда до меня донёсся звонок в дверь.
«Понимаешь», — продолжил я объяснять, — «он музыкант, который пытался пробиться в Нью-Йорке, но у него не получилось. Примерно в этом суть песни. Последний куплет подводит итог, говоря тебе, что он потерпел неудачу, но он продолжит сражаться.»
«Это словно поэзия», — сказала мне Нина, большой поклонник поэзии.
«Да», — согласился я, — «как и любой хороший текст в песне. К этому и нужно стремиться. Это то, чего не хватает во всём современном говне. Они просто повторяют одну и ту же фразу, танцуя под бит синтезированных барабанов. Это не музыка, это…»
Я внезапно остановился, услышав разговор на повышенных тонах снизу. Одним из говорящих был мой отец. Он пытался что-то спокойно объяснить, но второй голос постоянно перебивал его. Когда он прокричал «Где она?!», Нина навострила уши.
«Папа!», — внезапно сказала она. — «Это папа!»
«Ох блять», — пробормотал я, слыша, что голос моего отца тоже повышается.
«Что нам делать?», — спросила меня Нина. — «Что мой отец здесь делает?»
«Думаю, нам стоит спуститься и узнать», — сказал я, уже зная ответ на это, — «пока наши отцы не стали друг другу морды бить.»
«Билл?», — спросила она, выглядя очень перепуганной.
«Пошли», — сказал я, вставая с кровати. — «Мой папа, конечно, моложе, но твой был на войне. Не хочу, чтобы мой отец пострадал.»
«Билл!», — послышался голос отца снизу. — «Спустись сюда с Ниной на минутку.»
«Идём», — сказал ей я. — «Похоже, шутки кончились.»
«Господи, Билл…», — сказала она, покачав головой.
Спустившись вниз мы увидели, как мой отец, всё ещё в своём халате, небритый и дерьмово выглядящий, стоял напротив отца Нины, который был гладко выбрит и одет в брюки и свитер. Он стоял у входной двери и, заметив Нину, яростно шагнул вперёд.
«А ну тащи сюда свою задницу, девочка!», — прокричал он. — «Как ты могла говорить мне, что идёшь к друзьям, и приезжать на нашей машине к дому этого подонка?!»
«Папа!», — прокричала Нина в ответ, не двигаясь.
«Погодите!», — яростно вставил мой отец. Я слышал, как он начинает выходить из себя. — «Вы приходите в мой дом и называете моего сына…»
«Ваш сын — величайший подонок на свете!», — заявил мистер Блэкмур. — «И Вы, сэр, вырастили эту грязную свинью. С моей стороны Вы ничем не лучше его, и мне больше нечего Вам сказать. Я пришёл сюда забрать свою дочь, прежде чем Ваш сын надругается над ней самым ужасным способом. Я лишь молюсь, что этого ещё не произошло. Нина, иди сюда!»
«Папа!», — прокричала Нина и слёзы потекли по её лицу. — «Что ты делаешь? Я люблю Билла!»
«Любишь?!», — рыкнул он, повернувшись ко мне. — «Вы просто низшая форма жизни на планете, молодой человек. Нина, СЮДА!», — приказал он.
Она открыла рот, пытаясь что-то сказать, но я её опередил.
«Тебе лучше пойти с ним», — сказал я ей.
«Что?», — спросила она, смотря на меня так, словно я предал её.
«Сейчас мы ничего не изменим», — ответил я. – «Плохая ситуация просто станет ещё хуже. Иди с ним и попытайся поговорить. Расскажи ему, какой я.»
«О, я знаю, какой ты!», — сказал мне мистер Блэкмур. – «Я прекрасно знаю, какой ты!»
«Так, послушайте!», — крикнул мой отец, делая шаг вперёд. – «Мой сын…»
«Отец», — резко вставил я, используя свой взрослый голос, – «не обращай внимание. Всё будет хорошо.»
Отец замолчал с открытым ртом. По нему нельзя было сказать, что он был готов оставить всё как есть, и я был до абсурда тронут этим. Мой отец, самый мягкотелый человек, которого я знал, казалось, был готов дойти до насилия, потому что кто-то оклеветал репутацию его сына.
«Всё в порядке, пап», — сказал я ему снова. – «Забудь.»
«Иди сюда, Нина!», — повторил мистер Блэкмур. – «Сейчас же!»
«Билл?», — жалостливо спросила Нина.
«Иди, Нина», — сказал я ей. – «Поговори с ним. Так будет лучше. Только подожди, пока он немного остынет. И помни, я люблю тебя.»
«Любишь?!», — повторил он. – «Ты и правда…»
«Эй!», — рявкнул я, делая шаг вперёд и упиваясь в него взглядом.
Это произвело эффект, на который я рассчитывал. Он замолчал и посмотрел на меня.
«Вы получили то, зачем пришли», — сказал я ему. – «Нина уходит с Вами. Да, Нина?»
«Да», — хныкнула она.
«Вам незачем больше стоять здесь и кидаться в меня оскорблениями. Просто уходите.»
Мы продолжили молча пялиться друг на друга, и по его глазам я видел, что он начинал понимать, что имеет дело не с обычным подростком. Наконец, он кивнул.
«Пошли, Нина», — сказал он ей. – «Мы уходим.»
Она взглянула на меня в последний раз и последовала со своим отцом за дверь. Она села в машину своей мамы, а мистер Блэкмур в свою. Секунду спустя они исчезли, оставив меня и отца стоять в дверном проёме.
Мы взглянули друг на друга.
«Видимо, мистеру Блэкмуру ты не очень нравишься, да?», — мягко спросил он.
Я попытался сдержать улыбку.
«Видимо», — согласился я.
Он закрыл дверь и посмотрел на меня, потерев свои виски.
«И что ты теперь будешь делать?», — спросил он.
«Подожду пару дней», — сказал я. – «Вот что я собираюсь делать. Надеюсь, Нина сможет хотя бы немного переубедить его.»
«А если не сможет?»
Я пожал плечами.
«Пап, я люблю её», — сказал я. – «И я хочу однажды жениться на ней. Не думаю, что её отец сможет нас разлучить. Так или иначе мы будем вместе. Хотя я и предпочту, чтобы это было с позволения её отца. Если она не сможет его переубедить, мне придётся самому пойти и поговорить с ним. Может, это сработает.»
«Или он застрелит тебя на пороге его дома», — почти что серьёзно предположил мой отец.
«Ох, пап», — сказал я. – «По крайне мере, я умру поэтично, во имя великой любви. Разве это не будет прекрасно?»
Отец продолжал смотреть на меня, даже не улыбнувшись в ответ на мою ремарку о любви. Наконец, он сказал:
«Билл, тебе не кажется, что нам с тобой следует поговорить?»
«Поговорить?», — спросил я.
«Да, поговорить», — подтвердил он. – «Я уже давно собирался это сделать, и я точно не ожидал, что последняя капля, переполнившая чашу, случится в день моего жуткого похмелья, но мне действительно кажется, что пора.»
«О чём ты, пап?», — вяло спросил я.
«Ты прекрасно знаешь, о чём я», — сказал он мне. – «Это произошло почти два года назад. Ты был обычным Биллом. Типичным неуспевающим подростком, который не хотел иметь ничего общего со своими родителями, ненавидел свою сестру и не слушал то, что ему говорят. А на следующий день ты прибираешься в своей комнате, исправляешь оценки, начинаешь дружить с Трейси и…», — он остановился на секунду. – «И у тебя появляется успех среди девушек. Успех, которого я ещё ни у кого не видел, даже у взрослых. Что-то произошло с тобой, что-то серьёзное, и это кардинально тебя поменяло. Порой мне кажется, что ты стал зрелым. Очень зрелым. Словно ты многое повидал в жизни. И в то же время ты начинаешь делать пугающе точные прогнозы в фондовом рынке и в новостных событиях. Так почему бы нам не поговорить об этом?»
«Пап…», — начал я, не зная, что мне говорить.
«Билл», — сказал он мне, — «пора нам поговорить об этом. Я так больше не могу. Расскажи мне, что с тобой произошло.»
Я нахмурился, смотря на него. Что мне теперь делать? Наконец, я пришёл к решению.
«Пап», — спросил я, — «ты когда-нибудь курил травку?»
Он поднял свои брови.
«Прошу прощения?»
«Вот не нужно отвечать, как типичный отец», — сказал я ему. – «Скажи мне правду. Ты рос в шестидесятые. Ты ходил в колледж во время Лета любви. Ты участвовал в протестах против войны. Мама рассказывала, что ты сжёг своё удостоверение и тебя за это арестовали. Я видел фотографии с тех времён, и ты выглядел как хиппи. Так что скажи мне, ты когда-нибудь курил травку?»
«Конечно», — сказал он мне. – «Курил немного в колледже. Но при чём здесь…»
«Встретимся в твоём кабинете», — сказал я, — «и я тебе всё расскажу.»
«Но…»
«Просто сделай это, пап. У меня наверху есть косяк. Нам нужно выкурить его вместе.»
«У тебя есть травка?», — строго спросил он. – «Билл, как ты смеешь…»
«Пап», — мягко сказал я, — «как ты уже заметил, я не типичный подросток. Если ты хочешь услышать то, что я собираюсь сказать, тебе нужно сначала покурить травки. Это ещё та история.»
«Спасибо, но я могу выслушать твою историю и без травки», — сказал он мне. – «И теперь ты пойдёшь наверх и выкинешь всю марихуану, которая есть в этом доме, и никогда больше не будешь её сюда приносить. Чем ты думал…»
«Папа», — прервал я, — «то, что я собираюсь рассказать, взорвёт тебе мозг, окей? Отложи на время все свои родительские замашки. Ты упомянул, что порой я веду себя как зрелый человек. И это один из таких случаев. Если ты хочешь услышать эту историю, тебе нужно разговаривать со мной, как с равным, а не как с подростком. И чтобы мы могли говорить на равных, мы должны быть равными. И в этом нам поможет травка», — улыбнулся я. – «Кроме того, это поможет тебе с похмельем.»
Он смотрел на меня расширенной версией Взгляда. Наконец, он кивнул.
«Думаю, сейчас я согласен на всё, что поможет мне избавиться от этого похмелья», — сказал он. – «Иди поскорее, пока я не передумал и не наказал тебя за это.»
«Отлично», — сказал я, направившись наверх.
Мы закрылись в кабинете отца, заперев дверь, и я достал косяк. Я поджёг его зажигалкой, сделал хорошую затяжку, а затем передал отцу. Он взял косяк у меня из пальцев и взглянул на него.
«Билл, это просто безумие», — сказал он. – «Я не делал этого почти что двадцать лет. Ты мой сын, чёрт возьми. Отцы не должны курить Мэри Джейн со своими сыновьями.»
«Шишки, пап», — сказал я ему, выдыхая дым. – «Мы их шишками называем. Затягивайся.»
Он ещё раз с сомнением посмотрел на меня, немного понюхал косяк, и, наконец, поднёс его к губам. Он затянулся, от чего кончик косяка загорелся, и затем он выкашлял облако дыма.
«На вкус как задница скунса», — пожаловался он. – «Билл, я не думаю, что…»
«Так и должно быть», — сказал я ему. – «Это значит, что травка хорошая. Вдохни ещё раз. Только теперь помедленнее.»
Он снова попытался. В этот раз он продержался примерно пятнадцать секунд, прежде чем выкашлял всё. Он передал мне косяк, и я быстро сделал ещё одну затяжку. Когда я вернул ему травку обратно, он попытался отказаться от неё.
«Затягивайся, пап», — настаивал я. – «Если хочешь выслушать эту историю, тебе нужно накуриться. Таковы правила.»
«Поверить не могу, что делаю это», — пробубнил он, но всё равно взял косяк.
К четвёртой затяжке отец немного смягчился. Он перестал отказываться от косяка, когда я передавал его. Он даже начал шутить.
«Не зажимай косяк, дружок», — протянул он, пока я делал очень долгую затяжку. Он начал хихикать.
«Даже и не думал, пап», — сказал я, чувствуя, как наркотик ударяет мне прямо в голову.
«Вау», — сказал он, выдыхая дым. – «Травка сильно поменялась с тех пор, как я курил её. Раньше нужно было скурить несколько косяков, чтобы дойти до стадии, на которой я сейчас.»
«Чудеса современного садоводства», — ответил я ему, и он истерично засмеялся. Я присоединился к нему, думая, что он был прав. Курить травку со своим отцом – это пиздец как странно.
Когда от косяка остался лишь бычок, а мы оба были изрядно накурены, я повернулся к нему.
«Окей», — сказал я. – «Ты уверен, что хочешь это узнать? То, что я расскажу, изменит всё твоё отношение ко мне. Я больше не буду тем сыном, которого ты знал.»
Он глубоко вздохнул.
«Ты уже не тот сын, которого я знал, Билл», — серьёзно сказал он. – «Как я и говорил, ты сильно изменился за один день. И ты изменился к лучшему, но ты уже не тот, что прежде. Не пойми меня неправильно, я всё ещё люблю тебя, ты просто стал другим. Так что говори. Рассказывай, что с тобой произошло.»
«Если я расскажу», — ответил я, — «то ты должен пообещать мне, что никто больше не узнает эту историю. Никто и никогда. Я бы предпочёл, чтобы ты не рассказывал даже маме, хотя я и пойму, если ты так сделаешь. Последствия того, что об этом кто-то узнает, могут быть катастрофическими.»
«Последствия?», — переспросил он. – «О чём ты говоришь?»
«Я имею ввиду, что», — начал я, говоря ему всё то же самое, что я сказал Трейси, — «у меня есть знания, ради которых люди буквально готовы убивать. И они ни перед чем не остановятся, чтобы их заполучить.»
Он слегка приподнял свои брови, услышав это.
«Тебе кажется, что у меня мания величия, да?»
«У меня была такая мысль», — признался он.
«Это не так», — сказал я ему. – «Помнишь акции, пап? Помнишь, как я понял, какие именно акции взлетят и когда это произойдёт?»
«Да», — сказал он мне. – «Ты пытаешься сказать мне, что можешь видеть будущее, Билл? Потому что я не уверен, смогу ли я это принять.»
«Я не вижу будущее», — сказал я ему. – «Я жил в будущем.»
Он посмотрел на меня и быстро заморгал.
«Жил в будущем?»
Я начал говорить.