Разрыв в результате расстройства (Новелла) - 4 Глава

/formal hunt

Мне не интересно, что времени осталось мало. И меня не волнует, что будущее уже наступает. Для меня… Вещи, которые невозможно остановить, были доказательством скорости. 1/Двумя годами ранее (конец 2003-го года)

Братик не знает, но наша семья — убийцы.

И правда в том, что я, как ее часть, тоже скрываю в себе демона-убийцу.

***

Самый север префектуры С, чуть восточнее центра. Здесь, на расстоянии двух часов езды на междугороднем экспрессе до главного центра, располагается город Сикура.

Населения — всего 15 тысяч человек. Туристы сюда не забредают. Это типичный провинциальный городок, до которого еще надо топать пять километров от железнодорожной станции через поля и холмы.

Если от центра городка вы пройдете на север, то на склоне холма попадете во второй район Сикуры. Это жилой район, но здесь довольно тихо. Широкие и удобные улицы города присыпаны землей, но, к сожалению, рядом с домами цветы не растут. В один ряд стоят двухэтажные домики, многим из них более десяти лет.

Молодежи здесь не очень много, но для семей, снимающих здесь жилье, комплексные квартиры обходятся дешевле.

В этом районе вы можете почувствовать разницу в уровне благосостояния между различными классами на примере нескольких жилых домов.

Промежуточное положение между ними занимает средний класс, который не без проблем, но владеет собственными домами.

Я живу в четвертом доме жилого района Сикуры. Тут довольно тихо и скучно, но через пять минут езды на велосипеде можно добраться до магазинов, книжной лавки и кафе.

***

Осенним утром я чувствую себя особенно хорошо. Это время всегда проходит в спокойно и непринужденной обстановке.

— Эй, Томори! Нам уже пора идти!

— Прости, я еще не позавтракала, поэтому иди без меня.

Я отправила своего братика вперед.

На самом деле я стеснялась ходить в школу вместе с ним. Но не могла сказать ему об этом прямо, поэтому и прибегала к такой хитрости.

— Ясно. Тогда я пошел. А завтра проснись пораньше, и прекрати засиживаться допоздна.

Брат немного туповат и ничего не подозревает, он спокойно ушел раньше меня. А я, солгав ему, продолжала тянуть время и прихлебывать слабый кофе.

Имя Томори довольно редкое, его носит лишь несколько человек — я полагаю, я могу гордиться тем, что затесалась в их ряды. Оно не настолько притягательное, как имя Ханако Реуко, но оно легко запоминается и его легко написать. Когда учителя впервые видят написанное мною имя, они говорят что-то вроде: «Никогда раньше не видел такого пустого и неинтересного имени!» Хотя… я и сама порой так думаю.

Мой брат говорит: «Имя у тебя странное, но сама ты — красавица», — и я верила в это до начальной школы. Недавно мне стало интересно, и я решила спросить его, что же во мне красивого. «Что-то и от японской куклы, что-то и от кролика… Да, именно. Вот как круто». Так он и сказал после двухминутного раздумья.

Что? Откуда он вообще взял такое чудовище?

Японская кукла плюс кролик… это что-то вроде лисицы? Ну, а например то, что я стараюсь идти в ногу со временем или горжусь своими черными волосами?..

Да ну и ладно. Я допила свой кофе и встала. Мне уже стоило поторопиться, чтобы добраться до школы.

— Постой, Томори! Вернись сегодня пораньше. Отец хочет с тобой поговорить.

— Хорошо. О чем?

— О том же, о чем всегда. Убедиться, что ты была хорошей девочкой.

Мама широко улыбалась. О том же, о чем и всегда, значит?.. Этот человек натурально сумасшедший. Каждый раз устраивает семейный совет, прямо вгоняет меня в депрессию. Поскорее бы он уже умер.

— Я поняла! Вернусь раньше семи.

И я бодро выскочила за порог.

Было около восьми часов, я опаздывала. И все равно не торопилась — шла уже знакомой мне дорогой, оглядывалась по сторонам.

Осенний путь в школу — ужаснейшая вещь. Все вокруг окрашено в дурацкие бесчувственные цвета. Но с наступлением зимы заканчиваются дни, когда я пытаюсь избегать других людей, и, какой бы необщительной я ни была, приходиться идти на контакт.

2002 год, октябрь.

Как-то внезапно вокруг меня стало очень шумно.

— Неужели ничего из этого не выйдет? — за последние десять лет жизни я впервые была так взволнованна.

Быть может, не стоило переживать, но я слишком долго ждала этого момента.

Я сделала глубокий вдох и почувствовала запахи осени. Это меня немного успокоило.

Пешеходы неспешно бродили по улицам. Это тоже дарило успокоение. Все это было наигранно, хрупко, но отчего-то довольно забавно.

Я старалась дышать ровно, но сердце не желало успокаиваться и только чаще забилось. Хотя, наверное, я сама была виновата. Я бежала.

Около двух недель назад я начала понемногу изменяться, а холм Сикура окутала какая-то странная атмосфера.

Если начать с популярных историй, то в нашей школе учатся самые сильные отбивающие игроки в бейсболе.

В старших классах средней школы Сикуры есть два монстра бейсбола, талант которых никто не может превзойти. Один из них — легендарный четвертый номер. Он из тех людей, которые попадают в команду без особых усилий и все удары бьют словно играючи. Стайки школьниц всегда ходили посмотреть на его игру, хотя не знали даже правил бейсбола.

И все же наш бейсбольный клуб проигрывает каждый год. И в этом году уже в третий раз.

Если вам интересно, почему так случается, то на это есть две причины. Когда этот четвертый номер совершает хоумран, его вырывает. Согласно ходившим слухам, он страдал СРК*, но лучший отбивающий, завершающий свой триумф рвотой, — действительно редкое зрелище.

В этом сезоне, когда его тошнило уже десятый раз, он внезапно потерял сознание прямо во время матча. Утратив свой главный козырь, наша школа проиграла. Кстати говоря, в третьей игре одним из соперников был гений — питчер из старших классов средней школы Коалагаока. Это было второй причиной.

Такие вот школьные истории.

В любом случае, так запомнилось его последнее лето. Несмотря на то, что учитель и бейсбольный клуб были опечалены проигрышем, четвертый номер делал вид, что ему все равно: «В спорте так уж повелось — или выиграл, или проиграл». Похоже, что в нем не было духа соперничества. И еще ему не помешало бы следить за тем, что он ест перед игрой.

И все же я немного ему завидовала. Он был моим любимым семпаем. Мне всегда казалось, что он похож на самурая, взмахивающего своей катаной. Я бы хотела как-нибудь сыграть с ним.

А следующие истории уходили в область слухов.

Поговаривают, что на улицах города стали появляться одержимые демонами.

Есть парень, который родом не из Сикуры, он попал сюда с севера префектуры С, где был тюремным заключенным. Похоже, ему удалось сбежать от полиции во время перевозки, и он укрылся здесь. Совершенно обычная ситуация для этих мест. Его называли серийным убийцей, похожим на вампира, но самые лучшие страшилки, конечно же, повествуют о нашей школе. Например, о списанном с манги главе ученического совета. Или о демоне, у которого обе руки правые.

Но на самом деле в той истории было гораздо больше правды, чем вымысла.

Сбежавший одержимый — мужчина с очень старомодным именем Хиномори Сюсей.

Все подняли шум, что он и был первым одержимым, но на самом деле он был инфицирован уже давно, просто его болезнь внезапно стала манифестировать*. Поскольку в новостях это не освещалось, никто об этом и не узнал.

Так же никто не помнит событий двухлетней давности — два года назад была статья о девочке, зараженной синдромом А.

Мальчик, над которым издевались в школе, убил своих родителей и хотел убить старшую сестру, но ей удалось спастись, спрыгнув с балкона третьего этажа.

Но на тот момент она уже заразилась синдромом А и была доставлена в больницу.

Похоже, что сама она не замечала своей одержимости. В машине скорой помощи ей делали анализ крови, чтобы спасти сломанную правую руку, и он оказался положительным на вирус.

Конечно, нехорошо так говорить, но: «Какая глупость! Если бы это была я, то я бы…» — сделала все намного лучше.

Вспоминая тот скучный репортаж, я думаю, что именно этот случай и открыл для меня новый жизненный путь.

Опробовать свои собственные силы.

Эта девочка разрушила крепко сдерживающие меня оковы, которые тлели уже долгое время.

Хотя, быть может, тогда я попросту заразилась.

СМИ говорили, что синдром А не передается от человека к человеку воздушно-капельным путем. Больше похоже, что он передается через какие-то электромагнитные импульсы.

С момента заражения через определенный промежуток времени начинаются приступы головной боли. «Бам-бам-бам», — эта пульсация в голове словно приказывает тебе: «Попробуй! Попробуй! Попробуй!»

Но я настолько нерешительный человек, что не сразу поняла, что именно мне нужно попробовать, — и время было упущено.

То, что я больна, я заметила намного позже — весной этого года. На медосмотре в прошлом году я еще сомневалась, но после нынешнего медосмотра я в этом полностью уверилась.

Внешне болезнь одержимости изменяет тело, именно поэтому на меня снизошло озарение. Мои ногти удлинились, но других изменений не было, однако позже, наверное, мой рот станет шире. Больше ничего другого я за собой не заметила.

Но ведь это лишь мой частный случай.

Способности организма резко возросли. Это естественно, но в моем случае они все же не выходили за рамки того максимума, на который было способно человеческое тело.

Не имеющая каких-либо необычных признаков, моя болезнь увеличивала функциональность организма и приобретала свои «особенности».

Лечение я не принимала, так как в этом не было необходимости. Ведь это был секрет, о котором никто не знал. Конечно, я понимала, что одержимость однажды разрушит меня, но на настоящий момент считала, что все складывается просто прекрасно. Думаю, мне нужно счастливо прожить этот день, как и все остальные, чтобы не создавать никому проблем.

***

Учебный день подходил к концу, и наступало время заката — мое самое любимое время.

Беги. Беги. Беги. Беги.

И сегодня я не могу перестать поторапливать себя.

Иногда я оглядываюсь назад.

У меня нет цели.

Сначала я ничего не понимала — ведь нет такого человека, который получает удовольствие от самого процесса бега. Спешка или пункт назначения, шанс или результат, какая-либо выгода или смысл. Ничего этого у меня нет, я человек, который просто бежит.

Можно сказать, что все это мне лишь помешало бы. Какой же я была дурой раньше, когда пыталась придумать причину своему бегству.

— А все ли со мной в порядке?

Такая разговорчивость совсем на меня не похожа. Что-то не так.

— Нормально ли это?

Похоже, меня все-таки волнует отсутствие цели.

— Ну и что, зато так веселее.

И с этим ничего не поделать.

Кажется, что мне лучше было бы родиться животным. Для животного бег — это смысл жизни, думаю, они не слишком озабочены остальным. Это так просто. Если бы я могла стать животным, меня бы не беспокоила бесцельность действий.

И сейчас я попробую вести себя как животное.

С крыши на крышу, с забора на забор…

Мои движения столь же отточены, как у пантеры или обезьяны.

Двухэтажные дома я перепрыгиваю за раз. Я несусь сквозь улицы, ставшие для меня джунглями. Это так бодрит.

Осень это пора уборки урожая.

Больше всего меня завораживают газонокосилки.

Спрыгивая с крыши семиэтажного здания, я перепрыгиваю одноэтажное и приземляюсь на шестиэтажное.

Изо всех сил пробегаю десять метров.

Подпрыгиваю на два метра, и в момент приземления мягко скольжу еще один метр. Длинные волосы мне немного мешают. Ощущая, как ко мне снова возвращается наивность… нет, скорее невинность и чистота, я наслаждаюсь вечерними пробежками. На этих улицах я словно неуловимый вор.

Конечно же, такого уровня мне недостаточно. Любой из нашей средней школы способен на подобное.

Ведь у первоклассного атлета есть решимость и способности спрыгнуть с десятиэтажного жилого дома без колебаний. Как-то так.

Создается впечатление, что в городе живут одни лишь акробаты. Я уверена, что каждый здесь имеет опыт выполнения таких выкрутасов.

С самого детства я слышала, как родители говорили детям подняться в квартиру через окно на втором этаже, так как они потеряли ключи. С течением времени совершать подобные трюки становилось все сложнее, дети росли. Поэтому приходилось оттачивать свои способности и становиться более изворотливыми.

И все же многие прекращали это занятие, и помехой тому была их решимость. Они боялись свалиться, они боялись испачкать чистую одежду… Видимо, именно из-за наличия разума мы и потеряли животные инстинкты. Люди всегда будут стремиться обезопасить себя, с этим ничего не поделать. Мне же удалось заметить сдерживающие цепи по счастливой случайности. Я четко вижу разницу между тем, что я действительно могу сделать и тем, что не могу.

Конечно, все это благодаря влиянию синдрома А, поэтому слегка нечестно.

Я спрыгиваю с крыши на землю, я никогда не смогла бы этого сделать, если бы не заразилась. Теперь мне нужно вести себя как обычно, чтобы никто не смог обнаружить моего секрета.

— Хотя брат все же заметил «засиживания допоздна».

Я встаю и иду домой. Оглядываясь по сторонам, бросаю взгляд на небо. Словно в состоянии опьянения, падаю на землю и делаю глубокий вдох.

Именно поэтому я люблю осень.

Только в это время луна так прекрасна.

***

— Я дома! О, брат тоже пришел. Выходной на работе?

Я присоединяюсь к брату в гостиной. Не ожидала, что он тоже будет присутствовать на семейном собрании.

— Да, выходной. А что у тебя? Уже почти семь. Была занята в школьном кружке?

— Нет-нет, я была в караоке. Мы прослышали, что сегодня там скидка для всех девушек, поэтому решили не упускать возможности и засели на три часа. Но твоему уху, на котором потоптался медведь, все равно?

На самом деле, если бы я начала петь, то у всех вокруг бы закровоточили уши.

— Хм… А карманные деньги у тебя еще остались?

— Есть немного. Можно попросить тебя об одной услуге?

Я смущенно перебирала подол своей юбки. Отец, ожидающий меня, наверняка будет обсуждать все ту же тему. Мне хотелось, чтобы на время собрания брат ушел из дома.

— Ясно. Значит, принести записи от Исимори-сан. А разве мы не нарушим правила?

— Да там простая ошибка! Слушай, фамилии Исимори и Исидзуэ начинаются одинаково. Это все тетка из жилищной ассоциации — она уже слишком старая.

— Понятно. Но насколько бы старой она ни была, путать фамилии — это не очень хорошо.

Озадаченный, мой брат ушел в прихожую. А я же, оставив портфель на лестнице, пошла в кабинет отца.

— Добро пожаловать домой, Томори. Я рад, что ты послушалась меня.

И, широко улыбаясь, отец предложил мне присесть. У кабинета была застекленная крыша, и я всегда любовалась через нее ночным небом. Я полностью игнорировала слова моего родителя. Мне только мешают звуки человеческого голоса. И почему слова человека словно загрязняют окружающую гармонию? Я никогда не обращала на это внимания, но ведь так оно и было.

— Так нельзя. Ты не думаешь, что стала слишком часто задерживаться допоздна? Мама очень за тебя переживает, да и я хотел бы обсудить с тобой этот вопрос.

Его лицо просто излучает добродушие. Прямо как в тот день.

В день, когда умер мой дедушка, у моего отца было такое же добродушно-успокаивающее выражение лица.

Когда мне было пять лет, дедушка стал бременем для нашей семьи.

В молодости дед курил и пил без конца, прожигал свою жизнь, а к старости не мог встать с постели из-за больных легких и сердца. Когда его настигал особо сильный приступ боли, он начинал стонать. Его голос был очень низким, поэтому стоны доносились до второго этажа, мы с братом их прекрасно слышали.

Во время летних каникул наша семья уехала погостить в родной город матери. И вот, когда я вернулась домой раньше остальных (почему так случилось, я даже не помню — быть может, я устала от деревни или просто хотела наконец-то посмотреть телевизор)… Когда я вернулась домой, я услышала голос и шорохи, доносившиеся из спальни дедушки, и увидела его самого. Лицо деда скорчилось и иссохло.

Пожилым людям особенно тяжело переносить летнюю жару. Я сразу же сказала об этом отцу, но так как нытье деда было обычным делом, он сказал не обращать внимания и оставить его одного.

Именно так и сказал: «У меня отпуск, поэтому я все время смотрю за дедушкой». И похлопал меня по плечу.

Отец сжал пальцы на моем плече — что же он хотел от меня?

Лицо матери не выражало никаких эмоций — словно они хотели, чтобы я игнорировала само существование дедушки.

Так и прошла та ночь.

А на утро в комнате деда мы нашли труп с тянущимися в никуда грязными и тощими руками. Если бы эта картина имела название, то она наверняка называлась бы «Спасите меня».

Лица родителей побледнели, они мигом вызвали скорую. Столько взволнованных и неискренних речей… Они уверяли меня, что его смерть была неизбежна, что мы ничего не могли сделать.

Да. Моя семья — убийцы.

И я тоже убийца.

Единственным невиновным и правильным человеком в этом доме был мой брат, и я ему завидовала.

— Томори, ты ничего от меня не скрываешь? Того, о чем я не знаю. Я никогда от тебя ничего не утаивал, поэтому и от тебя жду того же, — все с той же приторной вежливостью сказал отец.

Я смотрела на небо.

Отец считал меня своей соучастницей.

Третий день подряд, перед тем, как я уходила в школу, он повторял мне эти слова. Даже в выходные он вызывал меня, чтобы поговорить об этом.

Каждый день одно и то же.

— Я рад, что ты хорошо себя ведешь. Конечно, твоя мать сомневалась, но она не хотела держать тебя в неведении. Она так строго присматривает за тобой, потому что ты очень милая девушка.

Я смотрела на луну.

Мать считала меня своей соучастницей.

Самое печальное, что обсуждать эту тему было запрещено. Несчастный случай смерти дедушки — табу.

Я в самом деле…

— Понимаю. Тебе не в чем подозревать меня, отец. Не в чем упрекнуть. Потому что мы — одна семья.

Мне больно держать в себе эту тайну и закрывать глаза на смерть деда. Но я могу дать этому огласку.

Так называемый семейный совет — это бесконечные встречи с тайными переговорами, которым не видно конца.

Луна приводила меня в полный восторг. Она видела, какими мы становимся чудовищами.

Я знаю это с уроков истории. Тигр или же лисица — думаю, это хорошая аналогия.

Люди счастливы до тех пор, пока не знают, кем на самом деле являются.

***

И все же я считаю, что ситуация в последнее время только ухудшилась.

Если маленькому ребенку легко заткнуть рот конфетой, то взрослым уже сложнее сдерживать себя.

Похоже, отец это понял. Если бы мне было пять лет, меня просто оставили бы одну, я обо всем забыла бы. Но он повторял мне о том событии бесчисленное количество раз.

Отец добился того, что смерть деда навсегда въелась в мою память.

Наученная уму-разуму в младших классах, в средней школе я серьезно задумалась о прививаемой нам морали.

Само собой, отец начал все больше подозревать и опасаться за свою дочь, растущую порядочным человеком.

Я думаю, что это и правда беспокоило его.

Он сам втянул меня в эту чушь, сам раздул из этого проблему, сам сделал меня лишним человеком.

Сейчас давление на меня достигло своего предела, и меня раздражали даже самые безобидные вещи.

Поэтому я бегу.

Мой брат меня раздражает. Я думаю, что стоит немного его проучить.

Я правда так считаю.

***

Осень все больше утверждалась в своих правах, а я все глубже погружалась в себя. Мой брат занят подготовкой к экзаменам в университет. И в школе, и дома — смертная скука, поэтому я еще больше пристрастилась к своим вечерним прогулкам.

Беги тук. Беги тук. Беги тук. Беги тук.

По мере учащения пульса, я ускоряюсь. Иногда я останавливаюсь, чтобы оглядеться.

В моей жизни было много различных радостей, но бег — самая большая из них. Верно… и все же — когда время, проведенное в бегах, стало для меня самым счастливым?

«Томори — замечательный ребенок».

Я всегда была поводом для гордости.

Выйти на час раньше из-за моего нетерпения было ошибкой. По привычке я побежала вперед и, свернув за угол, столкнулась с ней.

Девочка ошеломленно смотрела на прыгавшую с крыши на крышу тень.

«Кто-то отец всегда за тобой приглядывает».

От осознания этого меня бросило в дрожь. Интересно почему? Я всегда знала, что однажды это произойдет. Ну и ладно.

В любом случае, наконец-то мой секрет был раскрыт. Все закончилось в один миг.

Я уже оттаскивала тело девочки в лес, чтобы спрятать его там.

Она упала от одного удара палкой по шейному отделу позвоночника. На оригинальность идей я не претендовала.

Остановившись, я задумалась о человечности своего поступка, но так как это был уже не первый раз, я не чувствовала за собой никакой вины.

Как бы это выразить… Я лишь ощутила неприятный холодок, когда обнаружила, что меня раскрыли.

«Мы ведь соучастники семья».

Такие неожиданности являются для меня своего рода развлечением. Ничто не может постоянно доставлять тебе удовольствие. То, что тебе было интересно еще вчера, завтра уже навряд ли заинтересует. Конечно, тебе было весело, но ты уже устал от этого. И если подумать, то все это уже не ново…

Таким образом, развлечения тоже имеют степень свежести. Не существует того, что сможет доставлять тебе удовольствие вечно. Если не изменится источник развлечений, то изменится настроение потребителя. Развлечения в каком-то роде цепляются за свое существование и постоянно меняют своих потребителей, чтобы те не уставали.

— То, что случилось в тот день…

Мне доставляют удовольствие совсем другие вещи.

Что меня радовало раньше?

Что меня радует сейчас?

— Именно то самое.

Я не могу себя сдерживать. Я хочу расправиться с теми, кто меня увидел.

Цель моего бега ясна. Животные бегут, чтобы охотиться. Они охотятся, чтобы жить. И я охочусь.

Мне не важно, кто это будет — мужчина или женщина, взрослый или ребенок. И все же я предпочла бы женщину или ребенка. Однако выбор моей цели — это воля случая.

Слабые создания могут ощутить биение жизни лишь в страхе. Поэтому хищники в момент охоты помогают им почувствовать себя живыми.

— Я всегда веду себя тихо.

Да, я хочу, чтобы меня поскорее кто-нибудь заметил.

Я хочу скорее почувствовать себя жертвой.

Иногда я останавливаюсь и оглядываюсь по сторонам. Я могу быть раскрыта раз и навсегда в любой момент, и все же после трех дней, проведенных в этих опасениях, я хочу себе нового свидетеля.

«Томори… Ты ничего от меня не скрываешь?»

Словно я перешла на его сторону.

Братик не знает, но наша семья — убийцы. И правда в том, что я, как ее часть, скрываю в себе демона-убийцу.

Но отец и мать не такие уж идиоты, они, конечно же, заметили, что я что-то скрываю. Я чувствую их страх.

Ведь мы же соучастники.

Если я не смогу охотиться семь дней, то я выдам все их секреты, но если меня раскроют на охоте, то родители сядут вместе со мной. Именно поэтому знающие мой секрет люди — проблема. Для обсуждения этой проблемы и созывается семейный совет, где я сообщаю, что сама уже все решила…

Кстати говоря, а почему же тогда раскрывшие меня родители все еще живы?

◇

Наступившая зима принесла на хвосте новый год.

С уходом осени мне стало одиноко. Отношения с отцом и матерью были все так же натянуты, и мне уже стало казаться, что иметь брата не так уж и плохо.

— Пусть и с опозданием, но давайте встретим этот новый год вместе.

Я нацелилась на своих родителей. Я была уверена, что меня ожидает увлекательнейшая охота, но мне все еще не хватало приманки.

Я аккуратно прощупываю почву, я скрываю свое присутствие, я уже наточила свои клыки. Серийный убийца в нашем районе все еще не пойман. Лучший способ замести следы — это спрятать труп в трупе, убийцу в убийце.

Все готово.

Я выбрала для следующей охоты понравившуюся мне девочку из второго квартала Сикуры.

Падающий на улице снег заставляет чувствовать этот холодок постоянно. Уже февраль.

— Так даже лучше.

Тишина ночи, пронизанная хрустом костей. Без каких-либо на то причин, я объявила эту зимнюю ночь началом резни.

***

2003 год, 14 февраля, полночь.

Убийца во втором квартале Сикуры выявил себя.

Соседи услышали крики, доносившиеся со стороны дома Исидзуэ Масамити, и вызвали полицию. На вызов были отправлены двое полицейских, патрулировавших этот район. Они обнаружили трупы в доме Яманаси, который стоял рядом с домом Исидзуэ. Это был уже четвертый случай убийств, похожих на совершаемые Хиномори Сюсеем (28-летним мужчиной). Он уже давно разыскивался полицией.

Для обеспечения безопасности жителей был отдан приказ об эвакуации близлежащих домов. После того, как полная эвакуация была подтверждена, в 0:50 полиция окружила дом, в котором скрывался потенциальный преступник.

В качестве подкрепления прибыла команда Томы Мато по отлову одержимых. После чего потерявший в этом инциденте левую руку Исидзуэ Арика (юноша 18-ти лет) был взят под охрану.

Согласно докладу Томы Мато, в 0:50 была осуществлена осада дома, преступник был успешно задержан. Во время ареста никто из соседей не пострадал. Таким образом, число жертв при задержании равнялось нулю.

Уже позже, в процессе разбирательства этого дела, выяснилось, что один человек все-таки пропал. Число спасенных и число жертв в сумме не совпадало с числом жителей, проживающих в том районе. Это было официальное заявление.

И вот тогда это дело перешло в руки отряда по обеспечению безопасности.

2/Эпилог — начало 2005-го, зима

— Что? Обычная охрана. Арика, тебе такое по силам?

Да хоть бы и нет — если Мато-сан просит, ей нельзя отказать.

2004 год — я выписался из госпиталя им. Ольги, познакомился с Карё Кайэ, потом со мной произошло еще много всего, и вот — конец года, зима. Меня загнали в угол, посадили на цепь и приказали стеречь. Признаться, я был не очень рад.

***

Пейзаж вокруг потертого фургончика — сплошь серебряный меланхоличный мир.

Снег шел с самого утра и медленно покрывал одиночеством офисные кварталы.

Три часа дня. Ни одного силуэта на пешеходном мосту, ни одной машины на шоссе. Словно закончив рабочий день, здания-близнецы погасили свои окна.

Создавалось ощущение, что сейчас конец года.

Руин уже не видно, ведь целых десять лет прошло с момента уничтожения человечества. Из будущего прибыла команда в специальных скафандрах и вот-вот вынырнет из-за угла, пытаясь найти причины массового уничтожения — такие мысли навевала снежная улица.

Однако…

— Семпа-ай! Керосина хватит максимум на ча-ас! Может, лучше сэкономим его и, это, как-нибудь сами согреемся?

Однако тут была еще и эта двадцатилетняя обезьянка, которая плевала на все мои поэтические этюды. Сидит в машине, развлекается. Борется с апокалиптическими картинами своими способами, да и я примерно так же — в самом разгаре битвы за выживание.

Поистрепавшийся за десять лет видок. Посмотришь сквозь стекла, шторы — салон-то паршивый… Пол без задних кресел выглядел абсолютно голым, стоящая посередине керосинка лениво дрожала своим огоньком. На такой даже чайник согреть не получилось бы.

Наверное, все-таки это не вымерший мир — больше похоже на сборище бездомных.

— Уф, как холодно. Вот почему мы здесь в такой день и в таком составе? Эй, Кирису, ты вроде собирался вернуться домой?

— Где бы еще деньги на дорогу взять… Как раз вчера сборщики нагрянули — последнее пальто забрали. Слышь, Цурануи, у тебя есть джемпер побольше? Отдала бы ты его мне.

— Джемпер? Я в том году выкинула все старые вещи, но неношеные шмотки остались! Только у нас, вообще-то, размер разный.

— Плевать, я его продать хотел. Однако не сильно ли много ты в последнее время тратишься? Такими темпами ничего на карточке не останется. Ну что, поделишься тряпкой?

— Нет, теперь ничего не дам! Сам виноват, Кирису-сан. Тебе осталось лишь построить иглу и там же умереть. И вообще, чего ты здесь забыл? Смотри, нам с семпаем такой уникальный шанс выпал, фью! Гигантский слалом, еле-еле краем лыжи и в ворота! Или как-то так, в общем, ты понял, что я имею в виду! Скажи ему, Арика-семпай.

— Угу, да-да. Кирису, дай кофе. И как закончишь проветривать, шторки задерни поплотнее. На четвертом этаже выключился свет.

— Ого, да ну? Хреново. Неужели он собирается убежать? Если упустим — денег не дождемся… И помрем от холода раньше, чем от голода. Лови.

— Спасибо. Все же почему мы здесь в такой день и в таком составе? — я снова возвращаюсь к теме дня. Избитой и изжеванной.

— Да уж, странно как-то. Но фургон предоставляется мной, и горелку одолжила тоже я, вам обоим впору мне в ноги кланяться.

Даже самая страшная вьюга не могла охладить сердце Цурануи — сидит себе, весело болтает и дует — фух, фух! — на горячий чай с молоком, до того сладкий, что скулы сводит. Большей бездельницы, чем Цурануи, во всей Хасэкуре не сыскать.

— Кстати, кого вы там охраняете, одержимого?

— А что, Арика разве не говорил?

— Нет. Семпай разбудил в шесть утра, спросил: «Помнишь купленный по блату фургон, он еще остался?» Хоть и заикнулся о том, что я стала кумиром всей общаги, но силком заставил меня сюда приехать, а теперь молчит в тряпочку.

— Какой ужас. Пожалуй, сегодня тебе даже можно посочувствовать! И со мной так же было… Сказал: «Цурануи не уходит, так что дуй сюда».

— Кирису-сан должен был прийти, потому что я не ухожу? Что это значит?

— Ну-у, так если с тобой вдруг что… Погоди, ты серьезно не понимаешь?

— У-у… Арика-семпай как всегда жестоко издевается? А то ведь чем больше народа, тем меньше кислорода.

— М-да. Все-таки к таким девушкам, как ты, без толку проявлять участие. Ты самый лучший антипод Арики. Ну так что? На четвертом этаже того здания — наш одержимый?

— Ага, по крайней мере Кайэ так сказал. Хм?.. Черт, переднее кресло видно из его окна. Я пойду назад, подвиньтесь-ка.

Я перелез в салон, и мы трое расположились очень тесным кружком — фургон не отличался просторностью.

— Семпай, что еще за «наш» одержимый? Ты о нем уже говорил? Помнится, недавно один особо выделился.

— «Говорил»… Так нравится уши развесить и слушать? Никак он не выделился, да и проявился довольно давно. Раз в месяц регулярно разбойничает. Но полиция носится с ним как с обычным буяном.

— Разбойничает… Хм-м, сумки отбирает?

— Угу. Грабит всех налево и направо. Вот только выживает из жертв в лучшем случае половина.

— А разве таких не называют «маньяк-убийца»?!

— Мне-то зачем это говорить? Но до маньяка он не дотягивает. Плюс, все жертвы — мужчины за тридцать.

— Что? Э-э, то есть он на женщин руки не поднимает?

Точно так. Одержимый, которого я сейчас сторожу, убивает даже свидетелей преступления, но очевидцев женского пола игнорирует начисто. Похоже, старается быть убежденным джентльменом, который не станет трогать дам.

— Хм, странный какой одержимый! — и сразу: — Ну, раз это прояснили, пообедаем?

И кому я это объяснял?..

Цурануи бодро открыла контейнер с едой. Ничего себе ларь! Королевский обед из несбыточных снов, расположившийся в четырех отдельных коробках. Цурануи начала гордо открывать одну крышку за другой. Ее заклеенные пластырем пальцы являлись ритуальной жертвой нашему провианту.

Что ж. Начнем с коробки подгоревшей жареной рыбы, продолжим коробкой подгоревших жареных яиц, добавим коробку подгоревших харумаки, и напоследок — коробка подгоревшего риса. Четыре блюда под самые разные ситуации. И зачем нужно было собирать все в один контейнер?

— Это наш обед?

— А на что еще это похоже? Кстати, расходы на продукты прошу поделить поровну! Вот, — Цурануи протягивает нам свое черное произведение кулинарного искусства.

Убьет.

Перед одержимым, который притопает к фургончику, чтобы заткнуть нам рты — как ни крути и ни выключай движок, а машина все же подозрительна.

Перед Кайэ, который сказал, что зарплаты в этом месяце не будет и с сияющей улыбкой посадил меня на голодную диету.

Перед Мато-сан, которая в последнее время очень мрачная и ищет, в кого бы пальнуть, — эта дура меня точно убьет.

— Цурануи, мне тоже можно?

— Давай, давай, Кирису-сан. Хоть ты и незваный гость, тут на всех хватит, так что вперед. Хе-хе, только нам с семпаем не забудь оставить, ладно?

— Без проблем. Во! Круто, ты глянь, Арика! У этой рыбы внутри бутерброд!

Э-э, что?..

— Хи-хи-хи, на нормальную еду денег не хватило, так что я взяла то, что нашлось в фургоне (правда, все было почти просрочено), и сделала гамбургеры. Как же это называется… Контринтуитивное мышление! Или нет… в общем, я такая смышленая, что даже смущаюсь! Вот. Так что, семпай, давай кушать, — и Цурануи безоблачно улыбнулась.

Нет, она точно не в своем уме.

И в этом салоне наверняка уже полно угарного газа.

— Потом. Сейчас я не очень голоден. Но да, я понял, что это все-таки можно есть. Вон как Кирису уплетает.

— Еще бы. В моей деревне вообще бамбук готовят, прикинь. Мелко нарезают, добавляют сою и жарят.

— Ох, бамбук?! Я слышала, что молодые побеги вполне съедобны — может, и подросшие сгодятся? Странные у вас обычаи, Кирису-сан. Но к чему ты это сказал? Никак ведь с разговором не связано.

Отнюдь, Цурануи-кун, восхитительным образом связано…

***

Ленивая послеобеденная беседа. Цурануи с напускной серьезностью спрашивает:

— А что ты думаешь про феминизм, семпай? Я насчет того, который на четвертом этаже. Он же нападает только на мужчин, значит, можно сказать, что он добр к женщинам? Как тебе такое? Ах да, Кирису-семпай может помолчать, все равно он слишком охоч до баб.

— Трепло… Всяко лучше, чем до мужиков охочим быть. И вообще, Цурануи, феминизм — это женское равноправие. Если он нападает только на мужиков, то уж точно не феминист. Это называется «дискриминация».

— Ох, и правда. Хм, семпай… То есть другими словами — одержимый-сан, которого ты сторожишь, пренебрегает женским полом?

— Ну… Если он дает уйти только женщинам, то не пренебрегает, а, скорее, ценит? Впрочем, феминизм, может, и правильное слово. Женское равноправие, о котором Кирису говорил — уже старая песня, сейчас это понятие подменили, и у женщин стало просто больше авторитета.

— Так много, что некоторые стали их почитать и поклоняться?

— Ага. В общепринятом смысле он, наверное, все же феминист. К женщинам он точно хорошо относится.

Все верно. Хотя кто его знает, не нападает он на женщин или не может напасть. Вообще говоря, поклоняются-то из-за страха перед объектом.

— Хм-м. Враг, но с какими манерами!.. Кстати, ты таким не страдаешь, семпай?

— Не думаю, но мне кажется, что быть добреньким намного легче, разве нет? Хотя я бы больше оценил строгость и справедливость. Однако да, перегибать палку тоже как-то не того.

А то сразу готовься к общественному порицанию.

Это похоже на дуэль. Если честно отражать все удары, это можно назвать уважением к оппоненту.

— Кх-м. Ну а Арика-семпай, значит, к сестре относился вполне себе «того»?

— Стоп-стоп. При чем тут моя сестра?

— Ну, у тебя же есть младшая сестра? А ты прячешь ее от нас…

В этой фразе чувствовалось недовольство, а может быть, даже враждебность. Не то чтобы я кого-то прятал, но мне не очень хотел, чтобы о ней знали мои знакомые.

Я повел плечом.

— Да брось. У человека не может появиться сестра-другая? Кирису, согласись же.

— Не может. Не кидай пальцы на единственного сына. Арика, ты как-то зажрался. Если бы у меня была такая красавица-сестренка, я бы свою жизнь видел в розовых тонах.

Смотри-ка, двое на одного!

И кстати, розы-то красные, то есть цвета крови. Черт, Кирису, не умеешь — не хвались.

— Так-так, погоди, а ты-то откуда знаешь?

— Гр-р. Семпай, ты не возразил Кирису насчет «красавицы»!

— Да я-то случайно узнал. Знакомая девчонка, которая училась с твоей сестрой, показывала мне фотографии. Слышь, серьезно, ну познакомь? Она аккурат в моем вкусе.

Эта парочка ничего не понимает.

Они даже представить себе не могут, что это за существо. Двое невежд, сидят, как птенцы, разинули свои клювы — пи-пи, хотим еды и объяснений!

— Знаете что. Поверьте мне, не стоит с ней связываться. Помните, как два года назад на холме Сикуры кое-что случилось? Один из преступников была моя сестра.

— Чего? — оба склоняют головы набок.

Ну да. В городе Сикура невозможно найти человека, который не знал бы о той трагедии.

Варфоломеевская ночь больных с Агонистическим расстройством на терминальной стадии — потерявших рассудок, проявляющих агрессию ко всем и во всем, убивающих направо и налево. Пострадало без малого тридцать домов. За какой-то час десять трупов, шесть тяжелораненых, тринадцать просто раненых — самая беспрецедентная, но чудесная биологическая катастрофа за всю историю Сикуры.

Почему чудесная? Потому что через несколько дней все обитатели госпиталя Ольги в один голос кричали, что если «терминальщики» взбесятся, двухзначным числом жертв обойтись не удастся.

— Холм Сикуры, два года назад… А, тогда ведь убили твоих родителей?..

— Да. Преступница напоследок нанесла нам визит. Хотя какой «визит» — все-таки это ее родной дом… А может она просто решила, что вечеринка только началась, и пришла немного передохнуть.

Или зашла закончить последние дела перед тем, как уйти. Даже думать не хочу, что у этой в голове творится, но, в конце концов, та передышка стала началом еще более кровопролитной драмы.

— То есть в ту ночь ты был дома, когда по соседству разыгрывалась эта трагедия? Разве эвакуацию не объявляли?..

— Ну… Просто я дрых как сурок, — я неловко отвел взгляд.

— Понятно. Вот что значит сестра — могла убить тебя в любой момент, но все же забежала попрощаться! Не зря она столько лет наблюдала за тобой, Арика-семпай!

Да уж, трудно спорить. Все-таки… я настолько толстокожий, что пришел в себя лишь от боли в левой руке, когда отец и мать уже были убиты.

Но и такая толстокожесть иногда полезна.

Та ночь… Одетое в платье, забравшееся в постель это; начисто пропавшая левая рука; свет от полицейских машин, ясно видимый со второго этажа. Да еще раздавшийся в самом конце взрыв. Как будто я ввязался в войну Ультрамена с чудовищами из космоса. Моя непробиваемость позволила полностью осознать весь этот ад и не лишиться чувств — за это я ей благодарен.

— А какой девочкой была твоя сестра? На фотографии она спокойная, похожая на принцессу, словно французская кукла… Что у нее было в руках — нож, пила?

Вот достоинство Цурануи — продолжать расспросы, пока интересующая тема полностью не исчерпает себя. Страшилок она не любит, но ничего не имеет против таких вот кровавых историй, которые случились на самом деле. Никто так и не смог забыть, как она в старшей школе весело разделывала курицу.

— Ну, ничего такого я не видел. Когда я лишился руки, она была без оружия.

— Г-голыми руками отвертела?!

Словно кадр из кульминации кровавого фильма, да? Но все равно — даже такой кадр выглядел бы несколько лучше, чем все, что произошло там на самом деле, поэтому я смолчал.

— Да-да. Она с давних пор не любила инструменты. Зато нунчаки, бильбоке всякие не могла оставить в покое. Возилась с ними, пока те не ломались.

— А, м-м. Бильбоке… Сестрица тоже тот еще развранец… — краснея, выдала Цурануи.

В переводе с ее языка это, видимо, значит «развратный сорванец».

— Бильбоке — это такая ракетка с шариком на резинке. Когда вернешься домой, спроси у хозяйки общежития. У нее вполне может найтись такое.

— Хорошо, как вернусь, сразу же попрошу. Прости дурочку, ладно?

Цурануи в смущении почесывала щеку— ей было несколько стыдно от того, что она не знала развлечений простого люда. Но хоть она и вела себя, как ребенок, воспитание у нее было вполне достойным.

— Короче, она не любит оружие. Хотя до меня доходили слухи, что она бродила по улице с кучей припрятанных заточек и дубинок.

— Однако она же одержимая? И никто этого не замечал?

— Сестра была из тех, кто меняется изнутри. У большинства одержимых растут новые органы и физическая сила, ну а у этой, похоже, все перемены ушли только лишь в силу. Так до последнего момента и не разобраться.

Да и неинтересно было бы.

— Она была хорошей девочкой?

— Способной. Гордость родителей! Они, по-моему, смотрели на эту сквозь пальцы.

— А ты? Ценил сестренку?

— В том смысле, что не вредил — ценил.

— Но она точила на тебя огромный зуб…

— Верно. Вот только никак не могу вспомнить, за что.

Цурануи попала в самую точку. У меня в памяти совершенно не отложилось, на какую мозоль я мог наступить, каких тараканов разбудить, чтобы это сказало: «Братик, мне так не терпится тебя убить!» Значит, причина могла быть и не во мне вовсе? Хотя я уже никогда не узнаю наверняка… наверное. Скорее всего, что-то просто не срослось.

— Сёдзай, ты тут?

Меня прервали в самый подходящий момент.

Бум-бум — в дверь постучалась наш босс, Тома Мато-сан.

Она как всегда была в строгом костюме. Из карманов жутко топорщились две близняшки-«беретты».

Женщина пришла не одна — поодаль топтались двое полицейских в штатском.

— День добрый.

— Молодец, трудишься. Ну, где?

— Вон там. Ах да, не желаете присоединиться к нам?

— Спасибо, не сейчас. Я ненадолго отлучусь, сделай мне кофе.

Мато-сан махнула рукой, сказала «пока» и удалилась. С такой легкостью, как будто сказала: «Пойду скормлю бумажку шредеру».

Белоснежный снег был похож на туман — Мато-сан прошла сквозь него и растворилась в офисном здании.

Последовавшие за ней полицейские остались у входа.

Что ж, все верно. Они бы только путались у нее под ногами.

— Ух-х, Мато-сан как всегда сурова. Такая клевая! Будь я женщиной, влюбилась бы… —

Цурануи Михая похлопала по спинке переднего кресла.

Замечу, что, как ни посмотри, Цурануи биологически все-таки девочка.

— Чего ты на нее косишься? Ты же понял, что Цурануи хотела сказать. Можешь представить сестренку Тому мужиком?

— Не могу. Если на то пошло, уж лучше представить нас, гм…

— Во-во. Так что, Арика, Тома-сан расспрашивала тебя про этого одержимого?

Если он вдруг ударит Мато-сан, то все шишки достанутся нам. Хотя Кирису, наверное, просто хотел понять, можно ли смыться или уже бесполезно. Опять же сегодня Цурануи здесь.

— Нет, не волнуйся. Мато-сан знает лишь то, что у нас тут одержимый, которому ужасно не везет. Она сказала: хоть одной рукой, но не дай ему уйти.

Вскоре по безлюдному городу разлетелись звуки выстрелов.

Послышалась возня беспорядочного сопротивления.

А потом странно ритмичные звуки борьбы.

Шмяк, шмяк, хрясь, шмяк.

Конечно, я уже привык. Но когда на слух оцениваешь перевес в силе… это уже клиника.

— Вот суровая, а.

— М-да. Я уже сказал, что ему не очень везет, но в целом любой, кто попадается на глаза Мато-сан, теряет весь запас везения. В том числе и моя сестра — она сбежала бы, если бы не Мато-сан.

И снова: «Чего?» — недоуменные взгляды.

Ну да, если они не знали про мою сестру, то и про случай с Мато-сан не знают.

Сейчас эта парочка в режиме «О чем ты вообще?»

Честно, их счастье, что не знают.

Любопытство сгубило кошку, как говорят англичане. Именно так и распространяется несчастье.

— А что, очень интересно?.. Ну ладно, только не жалейте потом, что спросили.

Понятное дело, они хотят знать.

Опять же, раз они расспрашивали про это, без рассказа о Мато-сан толку будет мало.

— Это долгая история. В общем, как-то ночью просыпается Исидзуэ Арика — а он уже всего-навсего инвалид…

Холод за дверью машины — прямо как в ту ночь.

В ту тихую ночь дробящейся кости.

Кровавая жатва родившейся, красивой жизни.

3/Formal hunt

2003 год, февраль.

Произведенный в доме Исидзуэ арест был частью полицейской операции по «спасению» А-больного с необычными симптомами.

Для помощницы инспектора полиции Томы Мато это было первое самостоятельное дело. Осада второго квартала на склоне Хасекуры закончилась за двадцать минут.

Было мобилизовано сорок полицейских — половина из них уже занималась делом Хиномори Сюсея и была вызвана под предлогом его ареста, вторую половину составляли обычные патрульные.

— Был отдан приказ мобилизовать людей с оружием, но я смотрю, тут мало кто по-настоящему вооружен. Ладно, черт с ним. Внимание всем — открывать огонь при малейшей опасности. Только не смейте привыкать — сегодня у нас особая ситуация!

Обычно полицейские не носили с собой табельного оружия — оно выдавалось только лишь перед началом задержания и сдавалось после. Просто так получить его было нельзя. Даже в экстренной ситуации оружие полагалось носить в кобуре — как символ устрашения, а не принуждающей силы. Но всегда случаются исключения из правил. Даже если сверху придет приказ о вооружении, полицейские могут отказаться стрелять. Запугивать больных пулями — стражи порядка считали это очень неудачной идеей. Сделаешь такое — и можно помахать карьере ручкой.

Тома Мато отдавала приказы.

Люди за ее спиной быстро перекрывали все пути отхода из окруженного дома.

— Все поняли? Если вдруг подозреваемый решит прорываться — открывать огонь по готовности. Кажется, это будет больше походить на охоту, чем на арест.

— Помощник инспектора Мато-сан, мы можем начинать?

— Да. Ни в коем случае не дайте ему уйти. Внутри есть уцелевшие?

— Мы смогли осмотреть только двор, однако Исидзуэ Каната сообщила лишь о паре трупов в доме.

— Что с остальными?

— Жители близлежащих домов эвакуированы, однако при проверке мы не обнаружили двух человек. Вероятно, они все еще внутри.

— Что ж, увидим. Комната на втором этаже? Дайте план дома… Так… Кажется, внутри тесновато, я смогу справиться в одиночку. Остальные — разбейтесь на группы. Старшие по званию — защищайте новичков, если они первый раз осуществляют арест.

— Так точно. Когда начинаем?

— Через минуту. Думаю, стоит взять мой любимый дробовик… Это моя собственность, так что не обольщайтесь.

Женщина отошла к своей машине.

Появившийся из багажника Benelli Super 60 был настоящим произведением искусства, к тому же имел самозарядный механизм. Хоть он и был тяжелее обычных полуавтоматических пистолетов, но по надежности им не уступал. Видимо, это оружие было выбрано из расчета стрельбы с одной руки.

Тома Мато превратилась в настоящего охотника — убрала длинные волосы, облачилась в бронежилет и нежно вставила две «беретты» в кобуру на поясе.

— Начинаем! Не забудьте расставить кареты скорой помощи! Задержанных городскому департаменту не передавать! Похоже, госпиталь Ольги получит еще одного славного D-больного.

Взяв поудобнее дробовик, она направилась к дому. Холодная ночь была прекрасным дополнением к полицейской операции.

Из недр особняка Исидзуэ раздался нечеловеческий крик.

***

Откуда-то издалека доносился лай собак.

М-да…

Даже вид молодой девушки не смог сбить их с толку. Это красивое платье было сшито специально ради сегодняшней кровавой ночи.

С улицы послышался противный звук полицейских сирен.

Почему полиция так быстро отреагировала?

Почему такие большие потери?

Сколько всего трупов?

Нахмурив изящные брови, девушка легким шагом плыла по коридору.

Что ж, родители умерли, это совершенно точно. Сейчас они лежат в гостиной — даже в последний миг своей жизни эти двое не отпустили рук друг друга.

Порхающей походкой взлетела по лестнице.

Угловая комната второго этажа — комната брата.

На улице становилось неспокойно, сирены звучали все громче, но сейчас это не имело никакого значения. Видимо, мы все же где-то просчитались.

Девушка резко открыла дверь комнаты, зашла и заперлась на ключ. Потом задернула занавески — чтобы не отвлекаться. Человек в комнате тихо спал, а она в очередной раз расплылась в улыбке.

С наслаждением и совершенно не стесняясь, мы получим свое.

***

Комната на втором этаже была заперта на ключ, изнутри доносились голоса. Ни секунды не колеблясь, Тома Мато разнесла дверь крупной дробью.

И застыла в недоумении.

Что это такое? В темной комнате находились юноша и девушка. Она обняла парня за шею, а он выглядел рассерженным и одновременно печальным. Девушка смеялась бархатным голоском. Подозреваемого Хиномори Сюсея обнаружено не было.

Обычно люди думают, что виноват всегда мужчина.

Но когда полицейская увидела руку парня, то сразу все поняла.

Тома Мато мгновенно обернулась к девушке в белоснежном платье, выхватила из кобуры «беретту» и прицелилась в левое плечо.

Выстрел.

Взвизгнув, девушка в мгновение ока спрыгнула с кровати, и пуля попала в стену. Мигом позже ствол дробовика взметнулся вверх и в комнате прозвучал громоподобный выстрел.

Белоснежный комок в россыпи деревянных щеп и осколков с потолка приземлился на пол.

Девушка поняла, что сбежать ей не удастся — противник пер напролом. Она избежала прямого попадания только благодаря тому, что сумела изменить траекторию прыжка от потолка к стене.

— Да что же это?..

Держа в руке обломок потолка, девушка поднялась — Тома Мато сразу же выстрелила в ее левое плечо.

По белому платью поползло бурое пятно.

— А-а-а-а…

Меж пальцев девушки заструилась кровь, она медленно подняла руку и начала слизывать красные капельки.

Потом спокойно перевела взгляд на целившуюся в нее полицейскую:

— И кто вас таким манерам учил, тетя?

После чего резко запустила обломком в стража порядка.

Громоподобный выстрел.

Осколки все-таки попали в девушку — и сразу после этого обе участницы действия поняли, что это была очень большая ошибка.

Обладательница белоснежного платья кинула обломок, он был разнесен выстрелом Томы Мато. А секундой позже девушка поймала еще шесть пуль.

Чтобы остановить преступника, Мато выстрелила еще два раза, кинула на землю дробовик, выхватила второй пистолет и продолжила кормить свою цель свинцом.

Для девушки полицейская была всего лишь игрушкой, для Томы Мато девушка была всего лишь одержимой. И все же каждый из них считал другую достойным соперником. Однако они слишком явно понимали свое физическое различие и не делали друг для друга никаких поблажек. Не сошлись характерами. Что же касается взаимной ненависти — словами этого не передать.

— А-а-а-а-а!!!

Даже поймав в упор девять пуль, девушка осталась на ногах — кажется, ее заботило лишь белоснежное платье, которое теперь было похоже на лоскуты мокрой рваной ткани.

— Получай! Получай! Еще хочешь?

Неужели она волновалась о своем платье больше, чем о собственных ранах? Недовольно вскрикнув, девушка атаковала Тому Мато.

Сильнейший, разрывающий воздух удар ногой.

Выстрелы.

Ураган из щепок.

Выстрелы.

Смертельный танец свинцовых 9-миллиметровых шариков.

С каждым промахом сила девушки увеличивалась — , , случайным ударом она чуть не проломила стену. Ее не брали даже с десяток выстрелов в упор.

Они на секунду замерли.

Девушка посмотрела на рваные лоскуты, оставшиеся на ее теле, и цокнула язычком. Тома Мато кинула на пол пару пистолетов, в которых закончились патроны.

Звенящая тишина.

Преступница резко прыгнула, и одновременно с ней полицейская подцепила ногой дробовик.

Громоподобный выстрел.

Девушка, мгновенно изменив траекторию прыжка, ушла в сторону — дробь, лишь едва задевшая ее руку, проделала дырку в стене. Тома Мато очень волновалась за пострадавшего, который все это время лежал на кровати. Девушка поняла, что ловить здесь ей уже нечего, а потому, не обращая ни на что внимания, прыгнула в окно и исчезла на крыше.

А полицейская думала, что же делать с оружием.

— Это же просто немыслимо, даже дробовик ей нипочем.

К тому же ружье было слишком опасным в таком замкнутом пространстве.

Женщина подобрала пистолеты и перезарядила их, смутно надеясь, что они все-таки смогут ей помочь.

— Извиняюсь — я из полиции, — обратилась она к лежащему парню. — Произвожу арест одержимого. Пожалуйста, оставайся на месте.

А потом, держа в руках пару «беретт», женщина выбралась через окно и перескочила на крышу соседнего дома.

У Томы Мато было четыре магазина по шестнадцать патронов каждый — итого шестьдесят четыре пули. Но сколько бы у полицейской их ни было — если тому существу и десяти попаданий было мало, она даже представить себе не могла, как будет с ней сражаться.

***

Когда полицейская проникла на второй этаж соседнего дома, ее встретили звуки старомодного проигрывателя компакт-дисков.

— Это что еще такое?

Звук неожиданно прервался. Женщина не верила своим глазам — в проигрыватель, который сейчас казался маленьким мешком с песком, вцепилась девичья рука и просто сломала его, словно каждый день этим занималась. Превратила технику в тупое, огромное орудие убийства.

— Продолжим?

С необычайной скоростью она швырнула проигрыватель в полицейскую. Изогнувшись, Тома Мато расстреляла летящий предмет — но это было только начало. Аппарат превратился в кучу осколков, а девушка вытянула руку и сказала: «Вот мое оружие».

Та часть девушки, которая превратилась в животное в человеческом обличии, имела просто невероятные возможности.

Быстрота движений и сила мышц, поражающие воображение.

Неуемная энергия и мгновенные рефлексы.

Невероятная выносливость и метаболизм.

Любой предмет, которым можно было нанести вред человеку, в таких руках превращался просто в смертельное оружие.

Окружающая обстановка преобразилась в форменный ад. Книги со стола, карандаши, ручки, предметы мебели и быта — десятки, сотни вещей стали противниками Томы Мато. Немыслимый вихрь, невероятная сила. И как тут могли помочь всего два пистолета? Обычная, неприметная комната какого-то человека стала смертельным оружием, а девушка превратилась в миксер смерти — она безжалостно уничтожала все, что попадало ей под руку.

— Да что же это?!

И в этом урагане полицейская умудрилась уцелеть. Она как могла уворачивалась, била, стреляла, пыталась уничтожить предметы, к которым тянулись руки девушки. Только все это было бесполезно — какое бы оружие ни держала в руках Тома Мато, с девушкой все равно ничего не случилось бы.

От раздражения и непонимания одержимая завизжала во весь голос. В комнате стало нечем сражаться — тут не осталось предметов, которыми можно было бы убить человека. Пробив стену, она влетела в следующую комнату, где было полным полно повседневных вещей. Но полицейская была начеку и уже целилась в девушку.

Быстро схватив дорожный кейс, одержимая начала защищаться от града пуль, в основном прикрывая голову. Видимо, травма мозга будет для нее фатальной — она не сможет двигаться.

Снова беспощадный град пуль.

Такую атаку преступница могла легко перенести — поэтому и нужно было убить ее прямо сейчас.

Но внезапно оба пистолета замолчали, и одержимая опустила кейс, после чего мгновенно ринулась к полицейской. Размахнувшись со всей силы, она запустила чемоданом в голову Томы Мато. Этот удар лежал за пределами человеческих возможностей, и, будучи простым человеком, полицейская сама со всей возможной скоростью блокировала атаку своим ударом.

— Что?!

Кейс жалобно хрустнул. Девушка мгновенно прыгнула к стене, Тома Мато закончила перезаряжать пистолеты — но момент был упущен.

Дорожный чемодан оказался довольно мал для этой одержимой. Она протянула руку к кровати, но полицейская точным выстрелом пресекла новую атаку.

— Черт!

Девушка, в очередной раз пробив стену, выскользнула наружу — ей не хватало оружия, и она очень быстро влетела в следующий дом. Женщина с завидной ловкостью последовала за ней.

Преступница была вся в крови, а на полицейской не оказалось ни одной царапины, даже учитывая то, через что ей пришлось пройти. Однако полицейская не обольщалась — в их битве преимущество располагалось на стороне девушки. Тома Мато была простым человеком — если ее изобьют или зарежут, она умрет. В отличие от девушки, которая будет жива, пока жив ее мозг. Одержимая тоже все понимала и всегда прикрывала голову правой рукой, орудуя только лишь левой.

Полицейская продолжала преследование.

— Говорит Мато Тома. Вторая машина, прием. Объект движется к первому кварталу, приготовьтесь открыть огонь. Одной мне не справиться. Если через пять минут со мной не будет связи, вы переходите под командование полицейского инспектора Тамуры.

Спрятав рацию, женщина перезарядила пистолеты. Последняя обойма. Когда кончатся патроны, ее убьют. Но до этого надо сделать одержимую беспомощной.

— Ох… Что же делать с твоей головой?

Полицейская размышляла о том, что не знает живых существ, даже близко похожих на эту преступницу. Именно поэтому она не желала ее убивать — хотела захватить живой.

Все-таки девушка не была бессмертной, и чем больше стреляла Тома, тем слабее становилось тело одержимой. Наверное, стоило просто оторвать ей все конечности. Пока будет жив ее мозг, она продолжит дышать, женщина была в этом полностью уверена.

***

— Как?.. Почему?! — девушка на ходу утирала слезы.

Но плакала она не от боли. Просто никак не могла понять, почему не может убить эту женщину — навязчивая идея засела в голове словно железный прут.

— А вот и она!

Незнакомый дом, незнакомая кухня. Девушка тотчас же схватила нож, чтобы зарезать им полицейскую, резко атаковала, разбив по дороге микроволновую печь, но Тома Мато легко уклонилась от удара. Внезапно преступница почувствовала ослепляющую боль в пальцах. А потом поняла, что они сломаны, а нож оказался в руках преследователя.

— Ничего себе, ты прям фокусница!

Девушка на секунду замерла — она была так поражена этим оборотом событий, что забыла, где находится.

Острое лезвие молнией погрузилось в рваную плоть. Платье, которое до этого было уже черным, вдруг снова окрасилось ярко-алым. Скрежет. Лезвие сломалось, встретившись с костью, полицейская сразу же отбросила бесполезную ручку.

— Чтоб тебя!..

Воздух рассекли столовые вилки. Тома Мато уклонилась от двух, а третья задела руку с пистолетом. Послышались три выстрела. Это было последней каплей.

В полицейскую полетело все, что было вокруг — столовые приборы, компьютер, сковородки, кухонная плита, диван и даже плазменный телевизор… В действиях этой проклятой девчонки не было никакой логики. Все, чего она касалась, разлеталось в пух и прах.

Тома Мато бросила свои пистолеты и пошла врукопашную. Она просто с ней играла. Или же на самом деле пыталась убить.

При каждом ударе я задавала себе вопрос — почему же ничего не выходит?

Мой опыт меня подвел. Мои знания меня подвели.

Если эта девушка была сверхчеловеком, то полицейская была экспертом. Природный дар был разбит вдребезги стальной волей. Дух, закаленный временем, одержал победу за пять минут.

— А-а-а! Я проиграла? Проиграла? Проиграла?!

И девушка кинулась бежать. Она не искала следующую комнату с предметами, она на самом деле уносила ноги. Бой подходил к концу. Если одержимая действительно хотела исчезнуть, полицейская никогда бы не смогла ее догнать. Это было просто невозможно. Девушку могли спасти только ноги. Все, что могла сейчас Тома Мато — преследовать ее по крышам. А вот сама преступница могла перепрыгивать через дома.

Но как же досадно. Черт, черт, черт!

Она же обладала преимуществом в каждой схватке, она могла запросто победить, но вместо этого взяла и убежала.

Девушка спрыгнула с крыши на вымощенную дорогу. Приземление оказалось чересчур жестким — в ее теле было слишком много пуль, она слишком устала.

И поэтому не сразу заметила перед собой кордон из полицейских машин.

— Огонь!

На девушку обрушился свинцовый град, но она сумела отскочить. Прыгнула на крышу соседнего дома, оставив полицейский отряд ни с чем.

Однако одержимая была на грани. Истратив слишком много энергии на своего преследователя, она не смогла бы сейчас убить стольких полицейских. Преступница направилась обратно в свой дом, там еще должна была остаться еда. Летела сквозь ночь словно балерина — она всегда гордилась своими ногами. Но сейчас эти ноги еле удерживали разбитое усталостью тело.

Девушка не смогла сразу залезть на второй этаж — просто юркнула со двора в гостиную.

— Привет!

Здесь ее поджидала Тома Мато.

— А…

Если атаковать сейчас — она сможет выиграть. Даже на грани смерти у девушки был шанс на победу. Полицейской тоже казалось, что ее противник готовится к последнему раунду. Но у сломленной одержимой не было больше сил.

Она не могла перебороть страх быть побежденной.

До этого момента она даже мысли не допускала, что может проиграть. Как и женщине, ей были чужды неудачи, и в данный момент требовалось напрячь все, что у нее было. Но сколько бы девушка ни пыталась, она не могла найти в себе такие силы.

— Я не проиграю!

Это было высокомерие, сломленное поражением.

Девушка думала, что же ее так подвело, почему она не смогла победить. У нее было очень много сил — но и столько же безрассудства и глупости.

Как только появилась эта мысль, из недр сознания начала разрастаться злость.

— Ах, вот как? Тогда, может, попробуешь использовать вот это?

Тома Мато, повернувшись к девушке, бросила ей пистолет.

Мгновенье тишины.

Все патроны давно уже были израсходованы, но девушка поддалась соблазну, подхватила оружие — ведь до этого момента ее преследовали одни лишь неудачи.

Это оружие нужно было держать двумя руками.

И когда она попыталась преодолеть наслоение своих ошибок, обеспечить своей жизни большую вероятность продолжиться…

— Ну наконец-то ты заняла обе руки.

Лязг ножа — лезвие вошло в основание шеи девушки.

Она медленно начала опускаться на спину, в ее глазах погасала жизнь. Перед самой смертью она все-таки продемонстрировала свое истинное лицо.

— Вот так…

Если у тебя нет цели — зачем ты рождаешься, зачем на что-то надеешься?

Если у тебя нет цели — зачем ты думаешь, зачем мечтаешь?

Это и было причиной ее поражения, самообороной, ставящей длительность жизни во главу угла.

Но это было уже неважно. Теперь она не будет такой, как прежде. В данный момент ей было позволено вырасти, пусть и в угоду Томе.

— А… ах….

Однако все это будет после.

А сейчас — не сознавая даже, что ей сохранили жизнь, девушка находилась в состоянии новорожденной.

Отсечение пуповины.

При едва-едва поддерживаемой работоспособности мозга сила девушки была на порядок снижена.

Иными словами, все кончено. Для Томы Мато и одержимой первый раунд закончился победой человека.

— Я вот думаю…

Тома посмотрела на сраженную сверху вниз. Подобрав любимое оружие, она на всякий случай вогнала оставшиеся пули в тело девушки.

— Ты ведь даже с обычными предметами обращаться не умеешь.

Полицейская поняла, что сражаться на одном уровне с этими существами не так уж и скучно.

4/Эпилог — окончание (2004 год, зима)

— Вот так все и было.

Ф-ф, в-х. Салон, погребенный в тягостном молчании. Звуки потягивания кофе и молочного чая.

Непридуманная история о выжившем в ту ночь Исидзуэ Сёдзае. Кирису и Цурануи явно предвкушали душераздирающую трагедию, но где-то с момента появления Томы Мато, видимо, ощутили, что все было не так уж и плохо.

В процессе представления, то есть рассказа, все присутствующие до пота в ладонях глубоко прочувствовали — с Мато-сан шутки плохи.

— Какая закалка у сестрицы Томы — ну, это и по телу видно. Она же вроде еще и врач?

— Черт ее знает. Если ходит по больнице в белом, это еще не значит, что действительно лечит больных. Хочется верить, что хотя бы за терапевта прикинуться сможет. И вообще, если бы такие как она были врачами — здравоохранению страны пришел бы конец.

Она же явно любит пооперировать больше, чем нужно, — однажды даже простуду вырезать пыталась.

— Думаешь? Она ведь еще раньше ныла, что наркоз при операции — это неэлегантно или что-то вроде того. Неврач ведь такого не скажет?

— Ну, знаешь. Это уж точно была шутка.

Она не была любителем отпускать всякие хохмочки, но мне хотелось думать, что тогда Мато-сан проявила чувство юмора. А то уж очень садис… спартански как-то получалось.

— Можно вопрос? Сестренку откачали и отправили в больницу? — подала голос Цурануи.

— Ага. Наверное, сильно повредила голову — когда она потеряла сознание, проблем только прибавилось. То кровотечение не останавливается, то работают лишь мозг, сердце и дыхательные пути…

Вот что бывает, когда плюешь на здравый смысл. Свалишься — все накопленные чеки разом оплатишь.

— Хм-м. Как-то неубедительно, — задумчиво произнесла девушка.

— Да вообще полная бессмыслица. Тут хоть слово правды есть?

— Да я не о том. То есть получается, что семпая-то не за что ненавидеть! Ее же поймала Мато-сан. Сам семпай вправе злиться на такую сестру! Она убила отца, мать, еще и руку оторвала…

Виновница смерти родителей.

Маньяк-убийца, без разбора убивающая всех в округе.

Кто преступник, а кто жертва — теперь все как на ладони. И все понимают, что по многим причинам этойне следует сочувствовать.

— Нет, у истории есть продолжение, — к нам вновь вернулась Мато-сан.

У входа в здание виднелась одержимая, которую волокли двое сыщиков. Она дышала. Ноги и руки свисали безжизненными плетьми, но как минимум она была живой. Мато-сан сегодня и мухи бы не обидела, хоть и казалась Злым Томатом.

— Отличная работа, босс. Здесь все как положено.

Мато-сан открыла дверь фургона, взяла бумажный стаканчик и начала смывать усталость импровизированным кофе, который был на каких-то пятьдесят иен дороже нашего. Картина маслом — только нам с открытой дверью чертовски холодно.

— Продолжение?.. Неужели история сестры семпая на том не кончилась?

Впрочем, Цурануи даже холод был нипочем. Ее любовь к кровавым историям была настолько жаркой?..

— Нет. У сестренки Сёдзая была одна веская причина возненавидеть своего брата. Ну что, рассказать?

— Еще бы! — Цурануи с энтузиазмом взмахнула кулачком.

Мато-сан с глубоким отвращением потягивала кофе и, чуть заметно улыбаясь, продолжила мой рассказ.

***

Это было самое крупное упущение в жизни Томы.

Она отвела взгляд от еще дышащего врага. Тот, кто ее знает, спутал бы это с новомодным способом казни.

Вот только она не могла прикончить ту, кого требовалось взять в плен.

Вполне естественно отвести взгляд от поверженного в честной дуэли противника.

К тому же полицейская была на пике усталости.

Хоть на лице Мато-сан не было ни единой эмоции, в тот момент она была на пределе. Еще чуть-чуть — и свалилась бы на пол.

Женщина прикрыла глаза и глубоко вздохнула. За такую малость никто не стал бы ее осуждать.

Скорее стоило осудить того подлого противника, который решился воспользоваться этой слабостью.

— Стареешь, тетка…

Оборачиваться было поздно.

Как кукла на ниточках, девушка с пылающим взглядом нависла над Томой…

— Э, что?

…и расчетливо подкравшийся к сестре Исидзуэ Арика — бам-м! — влепил ей битой по голове.

***

— Че?! Так это ты ее добил?! — вдруг заорал Кирису, разбрызгивая кофе прямо мне на голову.

— Ну, по ситуации как-то само вышло…

Если бы оно убило Мато-сан, следующим был бы я — ты об этом не подумал?

В итоге Мато-сан была спасена, это потеряло сознание и отправилось прямиком в госпиталь.

И как только она вновь открыла глаза, ее первыми словами были: «…Что хотите делайте, а приведите сюда моего глупого брата». Говорила она сквозь зубы. Прискорбно, что сие событие низвело меня с «братика» до отстраненного «брата».

— Ну да, на такое вполне можно обидеться. Потому что я думаю, что семпай на всю катушку показал свою самую дурную сторону.

— Какую еще дурную?

— Если ты что-нибудь решил, то идешь до конца. То ли это твоя непоколебимость, то ли стальная решимость.

— Логично, — покивала сеньорка Помидорка.

Дружный девичий кружок, любо-дорого посмотреть, хе-хе. Впрочем, такое бывает крайне редко.

— Ну а я что сделаю? Там ставка была не на жизнь, а на смерть… стоп, пардон, Кирису, дай-ка я выйду.

На мобильный пришло новое сообщение.

Я выбрался наружу, в безлюдный пепельный город.

Снег начал валить хлопьями.

Ни одного человека на улице — даже шум от офисного квартала окончательно стих. Наконец-то все вокруг стало похожим на настоящий конец света.

— Ладно, приду. Часа через два. Какой автобус? Не дури, кто в такой снег по сугробам поедет? Ничего, пешком дойду. Ну все, до скорого.

Я оборвал связь. Теперь у меня были планы до полуночи.

— Семпа-ай? Кто там звони-ил?

Потом вернулся в фургончик и собрал брошенные на переднем сидении вещи.

— Так, мелкое дело. Сами с машиной управитесь? Я пошел на следующую работу.

— Работу? Ты сейчас к Кайэ-сан? Ну-у, семпай, давай завтра-а… Ты же так рвался хоть сегодня влезть под котацу, повысить температуру тела и улизнуть от всех в глубокий со-он!

— Точно. Поэтому пойду и получу свой новогодний подарок.

— Боже! Семпай, ты же совершенный альфонс!

Да фигня — я и так большую часть дня проторчал в засаде. А в том подвале меня ждет очень удобная софа, на которой так мирно спится. К тому же сегодня последний день года, и я до сих пор не получил ни одного подарка.

— Пока. Спасибо за помощь, Цурануи.

— У-у, опять мной бесстыдно пользуются. Я обиделась, поэтому вот тебе последний контрудар. Так как ты вообще к сестре относишься?

Черт, эту сетевую инвалидку нельзя недооценивать.

— Да как-макак… Слышь, Арика. Сестра там или кто — она убила твою родню. Она должна быть тебе как чужая, да?

Что бы Кирису ни говорил, а кровное родство останется таковым, скольких бы она ни убила, и порвать эту связь не выйдет, пока один из нас не ляжет в гроб.

А раз так — наверное, это стремится меня убить потому, что хочет стать чужой…

— Да нет… Так скажу — я молюсь, чтобы она не вышла на свободу из этой адской больнички, — я повернулся к ним спиной. — Ладно, увидимся.

— О, погодь. У меня тоже вопрос. Как, бишь, твою сестру-то зовут? — Кирису высунулся из салона.

Да что такое…

Я не хотел говорить и изворачивался как мог, но под конец меня все же поймали.

Если забыть о маньяках, то Кирису, похоже, всерьез этим увлекся. Но блин — если всерьез, то тем более лучше ведь не знать…

— Ну, скажи!

— Каната. Исидзуэ Каната.

Да, вот так просто. Легко запомнить.

Кирису о чем-то подумал, после чего стукнул кулаком по ладони.

— Ага-а, неплохо. Твои предки шутники! Сёдзай — «тут», Каната — «там»*. Дружная семейка!

— Не-а. Каната от «огонь» и «топорик» — «пожарный топор».

Неуютная пауза.

Ровно десять секунд мы всматривались в серьезные лица друг друга.

— Как тебе?

— В общем, человека так звать нельзя.

Еще бы.

Но если подумать — оно тоже звучит довольно мило. Когда привыкнешь.

／памяти охотничьей луны — конец 2.5/Наши дни (2004-й год, зима)

Я даже сейчас продолжаю бег. Но если честно, не вижу и тени той скорости, с какой бежала недавно.

Я так устала за эти два года, что даже охота, которая мне нравилась, стала происходить лишь раз в месяц, да и то по инерции. В последнее время она нисколько меня не радует.

В офисном здании, куда я проникла, было удобно. Электричество, сладости, чай, компьютеры. К тому же сейчас праздники — никто не придет, и это хорошо. Все довольны.

И вот я сонно готовлю кофе. С тех пор много чего случилось, но кофе так и остался для меня отвратным пойлом.

«Явились…»

Но свободе настает конец.

Я слышу снизу звуки шагов.

Один идет впереди, двое позади.

Первой вошла женщина, за ней мужчины.

Женщина — уф, кажется, взрослая… Значит, ни к чему бояться.

«Этот фургон с самого утра мозолил мне глаза… Надо, надо было с ним разобраться…»

Я знала, что в фургоне, который остановился на шоссе, были подозрительные люди. Но там находилась женщина, и я не желала к ним приближаться. С той ночи и до сих пор я не могу смотреть в глаза женщинам, похожим на девочек.

«Они уже на третьем этаже… Ах-ха-ха, а мне так нравилось это место».

Я уже не такая быстрая, но трое — это ничего, это не проблема. Надо просто разобраться с ними и, пока не село солнце, найти новое место для ночле… А?

***

«А?..»

Когда я обернулась, исход дуэли был уже предрешен.

Нет. В тот самый момент, когда появилась эта женщина, моей охоте настал конец.

Она подавляла.

Словно шквал, она взмыла по ступеням, подобно молнии ворвалась в помещение, она была похожа на бурю.

Но у меня есть животная гордость.

У меня есть сформированный охотой нрав.

Я металась туда-сюда, кое-как отбивалась, решив сражаться, пока еще стою на ногах — но битва не продлилась и двух минут.

Будь ты хоть самым сильным животным — оказавшись в человеческом обществе, ты будешь жертвой, а не охотником.

— Это ты Яманаси Томори?

Она прекрасно олицетворяла Человека.

Сбалансированная, тиражная.

Без какого-то особого оружия — ей это даже не было нужно.

Идеальные солдаты не могут быть особенными в своем массовом исполнении. Для них, для легиона, такой уникальный солдат будет «недоброкачественным».

Для них будет хорошо то, что делается по заданному плану, в массовом производстве с гарантированным качеством.

Именно такое оружие и было в руках женщины.

Беретта-M92. Стандартный представитель современного полуавтоматического огнестрельного оружия.

Масса, отдача, вместимость обоймы, соотношение цены и качества — все ясно и усреднено.

С минимумом сравнительных недостатков, годный даже для женской руки, формально принятый на армейское вооружение пистолет.

Отнюдь не такая — я, кто была больше, чем человек. Я оказалась очень слабым существом, попавшим под каток созданного людьми массового производства.

— Вот и все. Дело, начавшееся два года назад на холме Сикура, сегодня будет закрыто. Похоже на карму — единственный пропавший без вести житель оказался одержимым.

Она знала все.

Все, что случилось ночью два года назад. Все, что я делала, с чем столкнулась, от чего бежала.

— Я же не всемогущая. Я могу оперировать только фактами, записанными в протоколе. Той ночью… С первого убийства до осады дома Исидзуэ прошел час, но основное буйство кончилось за полчаса. Прочие дома заняли 30 минут, и 30 минут ты потратила только на то, чтобы не спеша перебить семью Исидзуэ? Тут что-то не сходится. Преступник выигрывал в скорости. Так почему же тот дом отнял столько времени?

Прекрати. Я не хочу вспоминать… об этом доме… о той дьявольской девочке, что была там…

— А на самом деле все просто — преступления захлебнулись на особняке Исидзуэ. До той минуты бесшумный взломщик-убийца действовал тихо — и тут вдруг крики жертв… Как-то это слишком отличается от предыдущего почерка и вообще не складывается в общую картину. А что это значит? Это значит, что орала в доме Исидзуэ не жертва.

…да. Это я тогда орала.

Когда я начала охоту, когда я выслеживала всех вокруг без разбора, когда, наконец, вернулась домой к избранным жертвам, к отцу и матери, — о черт, зачем в тот миг я подумала: «Заодно пройдусь по соседям»?! Во всей этой суматохе лишь дом Исидзуэ-сан был окутан тишиной. У меня волосы встали дыбом, но я решила, что мне просто показалось.

Я вошла. И там, в гостиной, мне встретилась одна девочка.

Исидзуэ Каната.

Я стояла перед ней вся в крови, а она совершенно не удивилась, просто посмотрела на меня укоряющим взглядом, словно на грязного пса, и сказала: «Не мешайте мне. Кажется, вам пора домой».

И ее улыбка — словно распустившийся цветок.

Своей животной самонадеянностью я ощутила в ней такого же зверя, поэтому и не могла отступиться. Мы казались равными, потому я решила — она не должна смотреть на меня свысока — и кинулась вперед.

От страха, что сковал меня тогда, я дрожу до сих пор.

Формально она была таким же животным, но масштаб был совсем иным.

Законы перспективы перевернулись с ног на голову. Я считала нас обоих львами, но чем ближе подходила к ней, тем больше теряла чувство реальности происходящего, потому что это отличалось от меня в десятки, а то и в сотни раз.

С тех пор я боюсь и не могу прямо смотреть на все, что выглядит как девочка.

Стоит мне только представить охоту на девочку, я уже не могу довести жатву до конца.

— Так вот чего ты такая. Ну, не знаю, как вы, одержимые, друг друга чувствуете, но ты могла бы не терять дар речи-то. Подумаешь, испугалась.

О чем ты?.. Я весьма словоохотлива и уже какое-то время только и делаю, что говорю.

— Ладно, бормочи дальше, я вроде понимаю. Сама не осознаешь? Ну и пусть. Так что, явишься с повинной? Я сегодня здесь как офицер полиции и не собираюсь становиться тебе врачом.

Явка с повинной?.. Это все людские правила. Когда это зверь считал собственные клыки за грех?

Я всего лишь бегала по городу, следуя своим инстинктам. Я всего лишь затыкала рты свидетелям. Ведь каждому понятно, что упусти одного — зверя по кличке Яманаси Томори обязательно поймают и забьют, так что считай это обычной самообороной.

— Людские правила? Странная фраза. Интересно, уж не считаешь ли ты себя зверем или кем-то в этом роде?

Еще бы. В противном случае я так и не поняла бы, почему мне нравится просто бежать.

— Дуреха. Все ясно как день — Яманаси Томори, у тебя по протоколу значится «привычка оборачиваться». И я долго не могла понять почему. А могла бы чуть порыться и все выяснить. Ты всегда чего-то боялась. Ты не бега хочешь. Ты просто не хочешь останавливаться.

Не хочу останавливаться.

Да, я не хотела останавливаться. Потому что…

— Когда тебе было пять, ты потеряла дедушку.

Потому что я поступила плохо.

Меня всегда преследовал тот летний день.

— У психически больных бывает мания преследования. Без каких-либо на то причин они убеждены, что их кто-то преследует. В твоем же случае причина есть, хоть и слабоватая для А-больного. Нервные токи напряженного мозга хотят стряхнуть с себя фокус «преследователя» и создают демона. Не хочется признавать, но одержимый заболевает, чтобы спасти организм.

— Так что ты, — продолжила женщина, — развилась, так и не осознав, чего хочешь.

Чего я хочу.

Бежать, стать зверем, так легче, отец и остальные были обузой, а я — убийцей. И в ту ночь, когда меня впервые увидели, меня затрясло, но я…

— Да, ты не боялась, что тебя заметят. Ты хотела, чтобы тебя заметили. Чтобы наконец стало легче.

Я оборачиваюсь.

Где меня предали? Значит, отринуть все человеческое было ошибкой?

— На самом деле ты человечна. Демоны делают одержимыми только людей, говорю это как офицер. Считаешь себя зверем? Не смеши. Почему тогда ты не стала тем чудовищем, не напала на своего единственного брата? Не думая ни о прошлом, ни о будущем, а только глядя перед собой? Знаешь, есть два типа маньяков, которые убивают ради удовольствия.

Те, кто не могут адаптироваться к обществу, и не могут даже понять, что они совершают преступления; анархичные. И напротив, те, кто относят свои действия к разряду преступных и утаивает свои грехи, адаптируясь к обществу; систематичные. Можно даже не уточнять, к какому типу ты относишься…

Я думала о самозащите.

Чтобы скрыть убийство родителей, я поднимала руку на непричастных людей. Чтобы скрыть, что я маньяк-убийца, я убивала еще больше. Я пыталась переложить свой грех на незнакомых людей. В то самое время я и стала низменным недочеловеком…

— Поняла, наконец, Яманаси Томори? Ты всего лишь невезучая убийца, которая умудрилась вломиться в дом, оказавшийся вратами ада.

Я мотаю головой из стороны в сторону.

Я не могу поднять ни рук, ни ног. Не потому, что подстрелена, а потому, что теряю силу жить в самом корне своего существа.

А впрочем… эти руки и ноги уже на пороге усталости… верно?

— Ого, ты подняла голову. Не хочешь с повинной, значит?

Естественно. Я — животное, а раз так, я буду обнажать клыки до самого конца.

— Ну и шут с тобой. Ну? Что там было?

На меня смотрят дула пистолетов.

И напоследок она спрашивает что-то непонятное.

— Да я про дом Исидзуэ. Сначала ты всех убила, а потом встретила ее, или вы сошлись до убийства? Это может сильно повлиять на обстоятельства. Смешно даже предполагать такое, но вдруг она на самом деле ни единого человека…

Про гостиную в доме Исидзуэ?

Еще бы я после такого потрясения что-то запомнила.

Я делаю последний скачок.

— Вот как. Ну… В общем, меня устроит и то, и то.

Бух-клац.

Одновременно с сухим звуком у меня подкашиваются колени.

Не ожидала. Я думала, что с ее силой она прошибет мне череп. Но вместо этого продолжавшие двухгодичный забег тело и сознание растворяются в объятиях сна.

— К сожалению, сегодня я офицер полиции, и должна сохранить тебе жизнь. Так просто я не могу облегчить твою участь. Хотя, если честно, снотворное — не мой конек, — тихо проговорила она и, стоя надо мной, отдала приказы двоим вошедшим.

Да уж, моему невезению можно только позавидовать.

Тоскливо несбывшаяся последняя охота. В этот памятный день, когда я должна была блистать инстинктами, последние оказались на минимуме, зато появилась лучшая из охотниц.

Впрочем, теперь я, наконец, смогу уснуть.

Наконец меня настиг и поймал тот летний день.

／formal hunt.end

1. Синдром раздраженного кишечника.
2. Проявлять яркие клинические признаки
3. Имеется в виду смысл кандзи, которыми записываются эти имена.