Рэйна Камису (Новелла) - 2 Глава

1.

— Через несколько дней я умру, – говорит моя младшая сестра, Камису Рейна, наслаждаясь чашкой чая «Дарджилинг» на веранде.

— Хм? – выдавливаю я, не потому, что не понял ее, но просто не смог ухватить смысл. Все-таки, она бы не стала о собственной смерти как о погоде на завтра говорить.

— Как я уже сказала, через несколько дней я умру.

Я пытаюсь вникнуть в метафорический смысл ее слов, но, по крайней мере, пока не нахожу правдоподобного объяснения, с чего бы ей такие заявления делать.

— Умрешь? – спрашиваю я.

— Да.

— Ты?

— Да.

— Эта шутка… – Неудачная. А у Рейны не бывает неудачных шуток. – …Ты серьезно?

— Серьезно, – без колебаний подтверждает она.

— Хорошо…

В чем дело? Почему она решила меня такой ерундой доставать? Рейна?.. Нет, она бы не стала так делать. Ее слова должны быть простой правдой.

Рейна умрет; если это правда, я должен расстроиться. Тем не менее, не знаю на счет других, но я не могу поверить и смириться с мыслью о ее смерти лишь потому, что она ее предсказала. Нет, возможно, мне это не под силу именно потому, что это я.

— Ты… у тебя ведь нет никакой неизлечимой болезни? Ха-ха… все-таки, это не какая-то плаксивая книга.

— Нет, я не больна.

— Хорошо, отложим на миг вопрос, умрешь ты или нет. Зачем ты вообще мне об этом сказала?

— Потому что это правда, а ты – часть моей семьи, Рёдзи-сан.

— Ха! – фыркаю я. Семьи?

Рейна сухо называет меня «Рёдзи-сан» вместо какого-нибудь прозвища, обычного для братьев и сестер. Уверен, она делает это не специально, но я не могу отделаться от мерзкого чувства, будто она отрицает нашу кровную связь.

Ну, наверное, я единственный, кто так считает.

Семья, э? На счет нее не знаю, но, по крайней мере, я никогда ее семьей не считал. Для меня – для нашей семьи – она не часть нас, а произведение искусства.

— Прости, я что-то странное сказала?

— Нет, – выдавливаю я в ответ.

Рейна улыбается мне несмотря на разговоры о ее смерти. Да, она и правда улыбается – и это наше наказание за то, что мы к ней как к произведению искусства относимся.

Точной даты я не помню, но примерно лет в десять Рейна лишилась всех эмоций. По крайней мере, я больше не видел в ней никаких эмоциональных всплесков. Единственное, что она демонстрировала – независимо от ситуации – это улыбку. На самом деле, я даже не могу представить Рейну без нее.

Глядя на нее, я всегда думаю об одном:

…Мы не должны тревожить ее улыбку.

Рейна – человек. Но общаясь с ней, мы как-то забыли об этом и, в итоге, стали обращаться с ней с величайшей заботой, словно она была хрупким произведением искусства. Теперь Рейна была обязана улыбаться, а мы были обязаны не тревожить ее улыбку.

Ей хватало чувствительности понять навязанную нами ей роль, и она подыгрывала.

Однако, ей так же хватало мастерства исполнять эту роль. Поскольку она изначально была умна, Рейна быстро стала той, кого можно назвать идеальной. Она стала идеальной в каждом мыслимом аспекте – будь то ее внешность, манеры, разум, характер или навыки – настолько, что это почти вызывало страх.

Полагаю, все мы были одинаково шокированы, но никто ничего не сказал; все-таки, такая Рейна нам и была нужна. К тому же… что плохого в том, чтобы быть совершенством?

И потому, в конечном итоге, нам оставалось лишь восхищенно наблюдать, как она изящно пьет чай на веранде, словно произведение искусства.

…Но я отхожу от темы.

— Раз ты знаешь, что умрешь через пару дней, значит, планируешь свою жизнь окончить, верно? В таком случае, слова о твоей смерти через несколько дней выглядели бы правдоподобно.

— Так ты думаешь, я покончу с собой?

— Нет, не думаю.

— Но?

— Если бы ты думала о самоубийстве, не стала бы мне рассказывать, так ведь?

Рейна в ответ на мое заявление улыбается.

— Я бы тебя остановил, Рейна, расскажи ты мне о самоубийстве, хотя, будь ты на этот счет серьезна, рассказывать мне вообще не было бы необходимости. Более того, ты могла принести мне чувство вины, уклоняясь от моих попыток тебя остановить, а ты слишком умна для такого проступка, от которого никто не выиграет. И ты не настолько слаба, чтобы говорить так, желая, чтобы я тебя остановил. Но, главное… ты недостаточно мне доверяешь, чтобы признаваться в своих планах самоубийства.

— Это не так.

— Сомневаюсь, – говорю я с кривой улыбкой и отпиваю свой теплый черный чай. – В любом случае, суть в том, что через пару дней тебя убьют.

— Но разве ты не сказал минуту назад, что я планирую свою жизнь окончить? – спрашивает Рейна.

— Ты сказала, что умрешь через несколько дней. Другими словами, ты в курсе, что тебя убьют. Никто тебя в заложниках не держит, Рейна. Даже если кто-то тебе угрожает, немного постаравшись, ты можешь сбежать. Но ты этого не делаешь, а значит, ты решила окончить свою жизнь. К тому же, если бы ты и правда решила с собой покончить, не стала бы использовать расплывчатые выражения вроде «через несколько дней».

— Понимаю, – отвечает Рейна, кивая. Сомневаюсь, что ей пришло бы в голову что-то из моих мыслей, так что, должно быть, она просто старается быть вежливой.

— В сравнении с обычным человеком, для нападения на тебя есть куда больше причин. Например, наша семья довольно богата, да и твоя внешность стала бы объяснением попытки убить тебя. Причин для убийства более чем достаточно.

— Возможно, так и есть, – говорит она с улыбкой, соглашаясь с абсолютно неприемлемым фактом, что предложил я. Идеальна. Маска, что она носит, идеальна.

Она замышляет что-то еще под этой своей маской? Возможно. Но если никто не может определить, что это, технически этих мыслей не существует.

— Ладно, – говорю я, наконец-то, переходя к делу. – Чего ты от меня хочешь, Рейна?

Рейна в ответ улыбается.

— Я просто хотела, чтобы ты знал.

— Подожди! Так ты хочешь, чтобы я сидел сложа руки, зная, что мою сестру убьют?

Возможно, я так сказал, но, само собой, не мог представить, чтобы Рейну убили; хотя я и не знаю, дело ли в ее прямоте или в том, что я подсознательно посчитал это невозможным.

Или же просто другие люди волновали меня так же мало, как и Рейну.

— …Я понимаю, из чего ты исходишь. Возможно, просить тебя об этом и правда жестоко.

— Видишь?

И из-за этого наш пустой разговор казался очень притворным и поверхностным, когда никто из нас не выкладывает свои карты на стол.

— В таком случае, зайди в мою комнату, когда придет время.

— …В твою комнату?

Если подумать, я не помню, когда в последний раз был у нее в комнате, хотя мы и живем под одной крышей.

— Когда придет время?

— Ты поймешь!

Скажи мне это кто-то другой кроме Рейны, я бы просто посмеялся. Но это говорит Рейна, и она улыбается.

— Не волнуйся за меня, Рёдзи-сан, – произносит Рейна, пока я все еще пытаюсь найти правильную реакцию. – Я умру…

— …но только метафорически.

Тем не менее, Рейна умерла.

Через несколько дней после нашего разговора – три дня, если точно – Рейна покончила с собой, спрыгнув с крыши здания школы.

Она не оставила записки, но свидетелей, подтверждавших ее смерть, было более чем достаточно, ведь случилось это вскоре после занятий. Рейна спрыгнула со здания головой вниз и погибла. Это было правдой, разве что все свидетели врали.

Однако, поскольку после падения больше половины ее прекрасного лица пропало, тело я не видел.

В конечном итоге, все умирают. Все.

Это заставляет меня постоянно сомневаться; Рейна и правда умерла бы? Настолько идеально гармоничное существо действительно умерло бы, как и все остальные?

Хотя ответ ясен как день, моя голова продолжает твердить «нет». Но это абсурд.

Только Рейна и правда это сказала. Она намного умнее меня, и она произнесла это с улыбкой.

«Только метафорически».

Знаю, глупо в это верить, но все равно чувствую, что прав. Две противоречащие друг другу мысли терзают меня.

Возможно, где-то в процессе нашего разговора Рейна подкинула мне троянского коня, бесконечно мучающего меня вопросом…

…Камису Рейна действительно мертва?

2.

— Чья это обувь?.. – бормочу я, заметив незнакомые кожаные туфли у входа в свой дом.

— Ах, с возвращением, Рёдзи-сан, – говорит спешащая ко мне женщина. Она, Сакайри-сан, не моя мать, но прислуга, уже двадцать лет следящая за домом нашей семьи.

— Здравствуйте, Сакайри-сан, – отвечаю я, разуваясь.

Двадцать лет; столько же я пока прожил. Другими словами, ее первой работой здесь стал присмотр за мной, когда я еще младенцем был – что фактически делает ее моей второй матерью, раз моя настоящая мать спихнула весь тяжелый труд домохозяйки на Сакайри-сан.

Точно так же она была и второй матерью для Рейны.

На самом деле, когда я увидел ее плачущей на похоронах Рейны, мне подумалось, что в действительности она может оказаться человеком, сильнее всех скорбящим по Рейне и раньше всех принявшим ее смерть.

Члены нашей семьи относились к Рейне по-особому, но что же Сакайри-сан? Никто кроме Сакайри-сан, менявшей Рейне пеленки и чистившей ее мусорное ведро, не видел столько земных сторон Рейны. Возможно, она и правда считала Рейну обычным человеком.

И потому, она была обречена грустить из-за кончины Рейны.

Внезапно Сакайри-сан перебила мой поток мыслей:

— Ах, верно, мне стоит сказать, пришла бывшая подруга Рейны-сан.

Я опускаю взгляд на свои ноги и снова вижу незнакомые туфли.

Скайри-сан ни в коем случае не была единственной, кто плакал на похоронах Рейны; мама тоже прослезилась – хотя об отце я того же сказать не могу – как и многие ученицы ее школы, всхлипывавшие и шмыгавшие. В тот день было столько слез пролито, что, фактически, хватило бы на дождь.

Должно быть, я единственный, кого ее смерть не заботила.

— Пришла навестить алтарь Рейны, да?

— Да.

Выдавив равнодушное «угу», я двинулся по лестнице в свою комнату. Тем не менее…

— Вы не против поздороваться с ней, Рёдзи-сан? – внезапно предлагает Сакайри-сан.

— А? Зачем?

— Я, конечно, уже ее поприветствовала, но, боюсь, если никто из членов семьи к ней не выйдет, это может показаться невежливым.

— Но почему я?.. А как же мама?

Я быстро пожалел о своем замечании. После смерти Рейны прошло только пять дней, и мама была погружена в депрессию. Не знаю, в том ли дело, что она дочери лишилась, или же в том, что потеряла прекрасное произведение искусства.

В любом случае, вот что случается, когда маленькая избалованная принцесса растет под защитным колпаком. Сплошные проблемы.

Но я уверен, это ненадолго; все придет в норму где-то в течение месяца. Даже во время скорби она не перестанет есть и испражняться и едва ли пропустит следующий урок в школе бальных танцев, куда она ходит. Вскоре она забудет о грусти, поскольку подобные чувства всегда необходимо запирать нашими ежедневными заботами. Таковы условия нашего общества.

И потому чувства изначально лишены цели.

Хотя мне интересно, грустили ли бы наши родители так же, если бы это я умер… глупый вопрос. Ответ очевиден.

Им бы было плевать.

— …Ладно, ладно. Она у алтаря, верно?

— Да.

— Я с ней поздороваюсь. Уверен, Вы уже принесли ей чай?

— Да, само собой.

— Меньшего я и не ждал.

С этими словами я иду в комнату, оформленную в японском стиле, по излишне длинному коридору нашего дома.

Отодвинув раздвижную дверь, я вижу девушку, уставившуюся на фотографию на алтаре Рейны.

В ее глазах я распознаю нечто, отличное от печали или отчаянья. Угу, она одна из этих. Ну, в случае с Рейной, такое вполне возможно, хоть она и ходила в школу для девочек.

Эта девушка была просто очарована снимком Рейны.

Вполне обычная реакция. То же случилось с некоторыми знакомыми отца по работе, пришедшими на похороны: стоило им увидеть фото, и они были настолько очарованы, что на миг забывали о необходимости скорбеть.

— Ах… – тревожно выдыхает девушка, заметив, что кто-то видит ее очарованный взгляд. Я изображаю неведенье и здороваюсь с ней.

— Здравствуйте, – отвечает она.  – Вы… брат Рейны-сан?

— Ну, да.

Уже этого факта достаточно, чтобы ее уважение заслужить. Ну-ну, разве влияние моей сестры не поразительно. Она симпатичная – возможно, стоит при случае с ней переспать?

— Как тебя зовут?

— Мое имя?.. Я Каваи Сакура, – отвечает она, не отрывая от меня взгляда. – Простите, но, Вы, часом… не слышали где-нибудь мое имя?

— А?

— Рейна-сан передала мне должность президента студсовета. Так что я думала, она могла… как-нибудь меня упомянуть… наверное.

— Хм… боюсь, нет.

— Понятно… – бормочет Каваи-сан с откровенным разочарованием. Вероятно, она посчитала себя недостаточно важной для Рейны, чтобы та ее упоминала.

— Видишь ли, Рейна никогда о других людях не говорила.

— Не говорила?..

— Ага.

Моей отмазки хватило, чтобы заставить ее улыбнуться. Вот простофиля.

Хотя Рейна и правда почти не говорила о других. На самом деле, не помню, чтобы вообще слышал о ее репутации в школе.

…Хм, почему бы мне не воспользоваться шансом и не спросить девушку передо мной? Ну, репутация у нее явно, по большей части, положительной была, судя по этой барышне.

— Каким человеком Рейна была в школе?

— Чудесным, – отвечает Каваи-сан без малейшей задержки.

— …Чудесным в каком смысле?

— Я не могу этого объяснить. Все, что она делала, было чудесно… в любом случае, она была моим… нет, нашим ориентиром, нашей целью, нашим идеалом.

— …

Я был готов услышать благосклонное мнение, но у Каваи-сан оно оказалось куда более сильным, чем ожидалось. Ее глаза блестели восхищением – и даже показались мне пустыми – когда она говорила о Рейне. Она почти казалась своеобразной «почитательницей».

С другой стороны, в чем-то я ее понимаю. Если Рейна даже своей семье не казалась человеком, на посторонних людей она определенно могла богоподобное впечатление произвести. Тем более, в случае со школой «Дзюнсейва»: женская, для обеспеченных людей, да к тому же еще и большая часть учениц в общежитии живет. Представить не могу, какой эффект произвела Рейна на школу с настолько единой системой ценностей.

Внезапно я вспомнил свой разговор с Рейной, и у меня по спине пробежал холодок.

— …Каваи-сан?

— Да?

— Тебя там не было, когда Рейна с крыши спрыгнула, верно?

Я быстро жалею о своем вопросе. Каваи-сан – «почитательница» Рейны, и я посчитал, что расспрашивать ее о смерти ее идола довольно жестоко.

Однако, мои страхи оказываются необоснованны. Совершенно спокойно девушка отвечает:

— Нет, меня там не было.

С облегчением я думаю, что она, видимо, не настолько фанатична, как я считал, и задаю другой вопрос:

— Тогда… думаешь, Рейна совершила самоубийство?

Во время моего разговора с Рейной я сделал вывод, что она погибнет в результате убийства, но это предположение могло все-таки оказаться ошибочным. Если она знала о моем равнодушии к другим людям – и равнодушии к ее самоубийству – это лишило бы ее возможности специально запутать меня мыслями об убийстве.

Но зачем ей вообще это делать?

А если мое первоначальное предположение не было ошибочным? Что, если ее убили без всякого суицида?

Само собой, при взгляде на школу «Дзюнсейва», эти страхи казались обоснованными. Возможно, ее идеализированный образ зажил своей жизнью?

Ох, какая абсурдная мысль. Ну я и дурень. Будь это правдой…

— Рейна-сан не совершала самоубийства.

Каваи-сан ответила на мой вопрос, перебив мои мысли.

— А?..

— Говорю же, Рейна-сан не совершала самоубийства!

— Н-не глупи! В таком случае, получилось бы, что десятки людей лгут о том, что видели сцену ее самоубийства!

Именно. Этот факт противоречит моему предположению об убийстве.

Но Каваи-сан спрашивает прямо:

— Думаете, это невозможно?

— …Невозможно?

— Вы и правда считаете невозможным, чтобы эти десятки учениц «Дзюнсейва» солгали о смерти Рейны-сан?

Я ахаю.

Мне неизвестно текущее положение дел в школе «Дзюнсейва», но я все равно с легкостью представил ее в роли особой для учениц школы личности. Поэтому я и начал подозревать убийство.

Но что, если реальность переплюнула мое воображение?

— Дорогой брат Рейны-сан, послушайте. Для нас она абсолют. Понимаете? Абсолют. Вещи вроде здравого смысла, благоразумия и закона ничего не значат, если дело касается Рейны-сан.

Школа «Дзюнсейва» была обособленной территорией. Помимо этого, женщины быстро приспосабливаются и умело строят свое маленькое сообщество.

И какой же смысл бросать Камису Рейну в этот водоворот?

— В нашей школе Рейна-сан устанавливала правила.

Ага, верно. Так и бывает.

— Уверена, теперь Вы понимаете, верно? – спрашивает она. – Наши ученицы с радостью дали бы ложные показания, если такова была воля Рейны-сан.

— …Стой! Какая воля Рейны? То есть, Рейна заставила вас ее убить? Нет, в данном случае, она заставила вас помочь с ее самоу…

— О чем Вы?..

— …Хм?

— Кто говорил, что Рейну-сан убили?

— А?

Каваи-сан складывает губы в ухмылку, заставляя меня осознать, что уровень ее «поклонения» действительно фанатичный.

Девушка снова открывает рот.

— Рейна-сан не умерла.

Как ужасно она заблуждается. Каваи-сан пришла к дурацкому заключению только потому, что не хочет смириться со смертью Рейны.

Тем не менее…

…Одна ли она пришла к такому заключению?

«…Камису Рейна действительно мертва?».

Это просто совпадение? Рейна была настолько неземной, что произвела на нас одинаковое впечатление?

Или же это просто истина?

В любом случае, я решаю спросить мнения Каваи-сан.

— Каваи-сан… ты бредишь. Кого же тогда мы кремировали и закопали?

— Не знаю. Но, дорогой братец… Вы видели тело?

— …Не видел.

— Понимаете?

— …Нет, нельзя все настолько приукрашивать. Ученицы «Дзюнсейва» могли солгать ради Рейны, но полицейские, осматривавшие тело, не стали бы, – возражаю я.

— Я бы не была так в этом уверена.

— Что?

— У нас хватает учениц, чьи родители занимаются политикой или работают в полиции. Они могли использовать давление.

— …Сомневаюсь, что родители стали бы так дочерей слушаться.

— У всех нас есть деньги. И… ну, мы молоды и красивы. Вам не кажется, что этого должно хватить для подкупа одного-двух следователей?

— …А как же ее труп? Только не говори мне, что вы бы убили кого-то похожего, чтобы ее заменить. Вы бы не зашли так далеко, даже если она…

— Но мы бы зашли. Я ведь сказала, что для нас она – абсолютная власть, превосходящая благоразумие и закон, верно? – говорит девушка со стальной решительностью.

…Нельзя дать ей меня обмануть. Рейна и правда могла бы сымитировать собственную смерть.

Но это только гипотетически.

Вероятность не нулевая, но настолько маленькая, что может считаться математически незначительной и приравнивается к нулю.

С другой стороны, я не могу отрицать тот факт, что меня тоже интересовало, зачем Рейна постаралась совершить свое самоубийство в школе «Дзюнсейва».

— Твоя логика неуместна, Каваи-сан, но я понимаю, к чему ты клонишь. Но давай будем честными: ты пришла к такому объяснению, потому что не можешь поверить в смерть Рейны, верно?

— Да, полагаю.

— Почему ты думаешь, что Рейна не умерла? Она сказала тебе, что не умрет или что?

— … – Поначалу Каваи-сан кажется растерянной. Наконец, она продолжает: – Нет. Я просто заметила.

Как я и ожидал. Каваи-сан просто построила логику вокруг своих домыслов.

Но следующие ее слова поражают меня.

— Мой бывший враг, еще одна приспешница Рейны-сан, тоже знала, что Рейна-сан не умерла. По иронии судьбы она и указала мне на это. Подумав, я тоже осознала, что Рейна-сан не может быть мертва.

— …

Мы с Каваи-сан не единственные, кто к такому заключению пришел?

— Ладно, ладно! Хватит! – кричу я, не в силах подавить раздражение.

— …Простите. Возможно, не стоило такое ее родственнику говорить, – произносит Каваи-сан, повесив голову.

— Ага, я достаточно услышал. На самом деле, ты могла мне этого и не говорить. Я и так был уверен.

— А?..

Наконец, я признаю это.

— Камису Рейна жива.

Вероятность нулевая. И даже если принять во внимание исключительность Рейны, вероятность остается бесконечно близкой к нулю.

Но сам факт рождения в этом мире Рейны – еще большее чудо. В чуде, следующем за чудом, нет ничего удивительного. Оба случая имеют нулевые шансы на возникновение. Они абсурдны. Если случается невозможное, то все происходящее впоследствии может считаться не менее невозможным, и потому нет нужды удивляться. Сколько бы чудес ни происходило, в конечном счете, это просто одно чудо.

«Метафорически».

Условно Рейна сказала мне, что умрет. Она сделала это, потому что только так можно было выразить, что должно было случиться и случилось.

В итоге, мы по-прежнему у нее в руках.

Рейна пытается чего-то достичь, умерев для общества, исчезнув с лица земли. Но вопрос о ее цели выше моего понимания.

Тем не менее, одну вещь я знаю.

Если все пойдет по плану Рейны, когда все станет на свои места – это лишь вопрос времени.

3.

Я расстался со своей девушкой после трех месяцев отношений и проигнорировал ее вопрос о причинах, заданный со слезами на глазах. По опыту я знал, что, бросая девушку, бесполезно ей что-либо объяснять.

Почему я закончил наши отношения?

Потому что не был удовлетворен.

Потому что она не стала моей.

Она не смотрела на меня по-настоящему.

Большинство моих бывших либо отнекивались, либо выходили из себя, говоря, что это я виноват. Поэтому я и решил расстаться без всяких оправданий, когда придет время. И все же, в последнее время я начал думать, что мои бывшие девушки были не так уж неправы. Все-таки, я равнодушен к другим, без исключений. В таком случае, проблема явно была во мне.

Уверен, я это осознал, потому что становлюсь старше.

Боже… какая жалость. И ее внешность, и характер были в моем вкусе. Она даже полюбила парня вроде меня и никогда не делала ничего, выходящего за границы моих интересов. И почему все должно было так закончиться?

…Ну, по крайней мере, я успел с ней переспать.

Оборвав поток своих мыслей, я выхожу через ворота моего университета, прохожу немного вперед и ловлю такси.

— В школу «Дзюнсейва», – говорю я водителю, достаю свой мобильник и открываю самую свежую запись в телефонной книге.

[Каваи Сакура]

Она взяла трубку после трех гудков.

— Алло?

«Алло, это брат Рейны-сан?».

Я поворачиваюсь к водителю спросить о времени до прибытия и передаю ответ Каваи-сан. Она будет ждать меня у ворот.

Договорившись о встрече, я вешаю трубку.

— С любимой встречаетесь? – поддразнивает водитель.

— Нет, я только что расстался с девушкой, – лениво ответив, я замечаю, что потерял всякий интерес к своей бывшей.

Мне не больно, и чувства вины я не испытываю.

— Хе-хе…

Ну, ну…

Похоже, мне все-таки было на нее плевать.

Каваи-сан ждала меня у ворот, как и обещала.

— Прости за беспокойство, – говорю я, предположив, что она пришла сюда из самого дома, поскольку было почти шесть вечера.

— Все в порядке. Я тут за углом живу.

— Ах, в общежитии?

— Да.

Разговаривая с ней, я смотрю на школьные ворота. Ммм, весьма впечатляет. Как и ожидалось от школы для богатых девушек. О, взгляните на это! Даже видеокамеры стоят!

— …Мне можно на территорию школы заходить?

— Я сказала нашему куратору, что придет родственник Камису Рейны. К тому же, Вас не должны трогать, пока Вы со мной, даже если еще не все учителя в курсе. Я все им объясню, если они спросят.

Вспомнив, что она возглавляет студсовет, я киваю.

— Отлично. Так ты можешь мне показать, где умерла Рейна?

— Еще раз?

— Ах, я не так выразился. Покажи мне, где Рейна «рассеялась».

С этими словами мы ступаем на земли школы «Дзюнсейва».

Теперь я оказался внутри женской школы, впускающей только девушек и женщин. Своеобразный потайной сад – очень дешевое, но до странности подходящее сравнение. Рейна и правда тайком посеяла здесь цветы, которые скоро дадут бутоны.

Я должен узнать, что они из себя представляют.

Потому что, вероятно, это и есть причина разговора с Рейной за три дня до того, как она рассеялась.

Со стороны темно-красное здание школы и правда выглядит великолепно, но внутри, даже будучи куда как роскошнее, мало чем отличается от старшей школы, которую посещал я. Ну, конечно, хотя моя старшая школа была не такой престижной, как «Дзюнсейва», дешевой она никак не была. Она относилась к школам, которые возят учеников на заграничные экскурсии, так что мое мнение может быть немного предвзятым.

Но кое-что сильно отличается: дело не в архитектуре, но учениках. Прежде всего, их (внешний) уровень куда выше, чем я привык, но есть что-то отличное и в их манере приветствовать друг друга, когда Каваи-сан встречает знакомую. Проходящие мимо ученицы могут смотреть на меня с любопытством, но они не задают вопросов. Не знаю, виноват ли спокойный характер или то, что рядом со мной Каваи-сан.

Крыша похожа чуть ли не на уличное кафе со стоящими там модными столиками и стульями. Из-за происшествия с Рейной, полагаю, сейчас никто ею не пользуется. Здесь поставили более высокую ограду из-за большого числа посетителей; случайно упасть с крыши невозможно, разве что ограда будет сломана.

Я смотрю сквозь ограду и вижу нарисованный белый силуэт человека.

— …Здесь Рейна упала?

— Считается, что здесь, – поправляет Каваи-сан.

— Довольно высоко.

Под нами четыре этажа. Если добавить два метра ограды, получается около двадцати метров.

— Но недостаточно высоко для самоубийства. К тому же, можно вон там на дереве застрять.

Каваи-сан склоняет голову набок, не в силах понять, о чем я говорю.

Самоубийство. Если Рейна и правда планировала покончить с собой, она бы не выбрала такое место. Она предпочла бы место, обеспечивающее некую смерть без вовлечения посторонних. Для прыжка требуется смелость – нет смысла повышать сложность, отдавая предпочтение этому зданию.

Или же она хотела, чтобы кто-то заметил ее и вмешался? У нее были особые чувства к этой школе?.. Нет, сомневаюсь, что Рейне были присущи такие мысли.

Все указывает на то, что в ее решении рассеяться здесь сокрыт некий смысл.

«Метафорически».

И найти его можно в том…

…как она заставила всех поверить в свою смерть.

Я оглядываюсь и снова смотрю на белую линию.

— …Но я твердо уверен, что там был настоящий труп, – заявляю я, не отрывая взгляда от нарисованного мелом силуэта.

— Меня там не было, так что ничего сказать не могу.

— Даже если люди, сказавшие, что Рейна спрыгнула с крыши, лгут, о наличие тела можно говорить с уверенностью.

— Почему?

— Один вопрос: верно ли мое предположение, что дорожка, на которой нарисован силуэт, не заброшена?

— Пожалуй. Пусть и нечасто, но люди ее используют.

— Видишь? Если бы все было ложью и тела не было, тогда у использующих тропинку людей возникли бы подозрения. С этим лжесвидетелям ничего не поделать.

— Рейна-сан могла спрыгнуть, когда там никого не было… То есть… они могли так сказать.

— Довод хороший, но помни, что крышу из многих мест видно. Видишь окна в другом школьном здании? А значит, мог объявиться человек, сказавший бы, что никто здесь в это время не прыгал.

— Может, такой человек и есть, но она просто отмалчивается?

— Даже если дело касается смерти Камису Рейны, здешней «абсолютной власти»?

Я был уверен, что Каваи-сан растеряется, но она ответила быстро:

— Вы правы. Можно не сомневаться, что там был труп или нечто похожее.

— …

Она так легко это признала.

Странное чувство. Я словно пытаюсь облако битой разбить, словно разговор лишен смысла. Каваи-сан просто вяло выслушивает мое мнение.

Это странно. Смерть Рейны должна интересовать ее не меньше, чем меня, но почему тогда она не размышляет вместе со мной? Ей не может быть все равно…

…Нет, пожалуй, ей действительно все равно.

Каваи-сан не предполагает, что Рейна жива. Каваи-сан уверена, что Рейна жива.

Смерть Рейны для нее всего лишь глупая ложь.

И потому мое мнение ее не интересует. Я могу говорить, что захочу, она уже определилась.

Мое мнение ничего не значит.

…ничего не значит.

— …Каваи-сан. Ты убеждена, что Рейна жива, верно?

— Да, – не колеблясь, кивает она.

— Я пришел сюда за доказательствами, но твоя убежденность не изменится в любом случае. Я прав?

— Да.

— Тогда зачем ты привела меня сюда? Зачем взяла на себя такой труд?

Каваи-сан отвечает как ни в чем не бывало:

— Как я могу отказать брату Рейны-сан?

Аах…

Так вот к чему все сводится.

Вот оно что.

Я просто дополнение.

От меня всегда требуется просто быть дополнением к Рейне.

Она не смотрит на меня.

Она тоже на меня не смотрит.

— …Позволь спросить: если Рейна убила кого-то или заставила кого-то убить ради имитации своей смерти, ты все равно будешь ей восхищаться?

Хотя этот вопрос должен был лишить ее дара речи, Каваи-сан ни на миг не задумывается:

— Конечно! – сразу же отвечает она. – Я забыла упомянуть? Рейна-сан была для нас абсолютом. Вещи вроде…

— Знаю!

Почувствовав мое раздражение, она замолкает и смотрит на меня с подозрением.

Нет, она смотрит не на меня. А на брата Камису Рейны. Смотрит она прямо сквозь меня, на Камису Рейну.

Меня от этого тошнит.

Меня. Тошнит. От. Этого.

— Здесь мы закончили, – говорю я и иду к выходу, не глядя на нее.

— …Что-то не так?..

Слыша эти слегка встревоженные слова за спиной, я захожу в школьное здание. Каваи-сан идет следом, пусть и немного нервничая, пока я спускаюсь по лестнице, переобуваюсь и выхожу на улицу. Затем я направляюсь к нарисованной мелом фигуре.

— …Господи!..

Почему я так легко позволяю этому в мою голову проникнуть? Разве я не привык уже? Когда рядом Рейна, все смотрят только на нее, игнорируя меня. Так всегда было. Отец, мать, Сакайри-сан, другая прислуга, мои учителя, мои друзья, мои возлюбленные… они не видят меня. Они видят лишь стоящую за мной Камису Рейну. Они видят лишь Камису Рейну, воплощение абсолютной красоты. Слабый свет, коим являюсь я, исчезает на фоне ярких, ослепительных лучей, кои представляет собой она. Ох, разве я не привык? Чего здесь киснуть? Ничего не изменилось. Единственное, что поменялось – это…

Это…

— …

— …В чем дело? – спрашивает Каваи-сан. – Я Вас обидела?

— …Рейны здесь больше нет.

— …А?

— Больше нет… Рейны больше нет, но меня все равно никто не видит?..

— …Дорогой братец?

Мы подходим к нарисованному мелом силуэту.

Добро пожаловать на магическое представление! Прыгните внутрь линии, и вы исчезните! Раз, два, три и Камису Рейна исчезла! И хотя она пропала, хотя она исчезла для общества и мира, мы все равно одержимы ей.

Я наконец-то нашел ответ.

Почему я верю, что Рейна жива?

Конечно, отчасти виноват тот наш разговор. Но это не все. Другая значимая причина – настоящая – в том, что вокруг меня ничего не изменилось. Все по-прежнему смотрят только на Рейну. Никто по-прежнему не смотрит на меня. Из-за этого я не могу ощутить потерю Рейны.

Все смотрят на пустоту, называя ее Рейной и игнорируя меня. Хотя это именно я до сих пор жив.

Никто меня не беспокоит.

Не беспокоит?

— …

Понятно… Мы сильно похожи, Рейна и я.

Мы и правда брат и сестра. Родственные души.

Я был одинок. Никто не видел меня из-за Рейны. Когда рядом есть кто-то куда более значимый, моей значимости никто не замечал.

Но Рейна была так же одинока. Мы не видели Рейну. Мы видели лишь ее ценность.

В результате, мы с Рейной потеряли интерес к нашему слепому окружению, а вместе с ним и способность сопереживать.

Поэтому с другими мы общались только поверхностно.

Мы действительно похожи.

Но я пытался противиться. Я встречался с девушками, заводил друзей, поступил в паршивый университет в надежде, что кто-то меня поймет. Даже сейчас.

Но Рейна выбрала другой путь. Она создала личность настолько идеальную, что никто не мог к ней приблизиться, и отгородилась от нас.

Почему Рейна исчезла?

Все просто.

Рейна еще больше отстранилась от нас.

Поэтому Рейна и рассеялась.

— Каваи-сан.

— Да?..

— Можешь зайти внутрь линии мела?

— Если… Вы настаиваете?..

В этом клочке земли нет ничего особенного. Под ним не зарыто мины. Белая линия просто показывает, что здесь умер человек. Даже следов крови не осталось. Если бы не силуэт, люди бы проходили здесь, не задумываясь.

Но сейчас без инстинктивных угрызений совести так сделать не получится.

Рейна тоже провела черту. Она хотела, чтобы мы уважали эту черту и держались от нее в стороне. Это была всего лишь отметка, которую люди могли пересечь так же легко, как это нарисованный мелом силуэт, но Рейна показывала, что не хочет, чтобы мы это делали.

Рейной все восхищались, но никто ее не любил.

И я уверен, этого она и хотела.

И все же, эта девушка, Каваи Сакура, определенно пересекает эту черту. Она явно пересекает проведенную Рейной границу. Она и вся остальная ее компания. Они осквернили убежище Рейны, оставив множество следов.

…Не думаю, что Рейна могла простить подобное.

— Не знаю, чего Рейна хотела добиться, рассеявшись, но причина мне известна.

На этот раз мои слова смогли заставить ее округлить глаза.

— И что же это?..

— Причина в…

…Зачем Рейне было совершать самоубийство именно в школе?

— …тебе и твоих подружках.

4.

Беда никогда не приходит одна.

Кто-то мог провалить вступительный экзамен. Это первая неудача, но цепочка тянется дальше.

Провалив экзамен, он может расстаться с заблуждениями относительно своих способностей. Он теряет веру в себя. Он мрачнеет. Это, в свою очередь, лишает его привлекательности и заставляет его девушку бросить его. Он начинает думать, что никому не нравится, и, в итоге, это становится правдой. Он ни на кого не надеется. Он отчаивается. Он хочет исчезнуть. Он начинает думать о смерти. Он решает покончить с собой. Он прыгает под колеса поезда и погибает. Вот и все. Плохой конец. История закончена.

Но беды продолжаются. Цепочка не прервалась.

Возможно, работник станции, вынужденный чистить рельсы от человеческих останков, не справляется с отвращением и увольняется. Лишившись заработка, он может поссориться с семьей и развестись. Пассажир может получить травму, став свидетелем жуткой картины взлетевшей в воздух крови и внутренностей. Возможно, он больше не сможет есть свое любимое мясо. Семья жертвы может влезть в долги из-за невозможности собрать деньги на выплату компенсаций. Они могут повеситься в страхе перед жестокими сборщиками долгов. Для них цепочка бедствий по-своему продолжается.

Так несчастья плодятся одно за другим. Поскольку в отличие от вымысла реальность не заканчивается. Это бесконечное бедствие.

И потому, исчезновение Рейны – это не конец.

Порожденные Рейной беды продолжаются.

«Зайди в мою комнату, когда придет время».

Честно говоря, я понятия не имел, о каком «времени» она говорила. На самом деле, я ходил туда после ее смерти, посчитав это «временем», и потом еще пару раз.

Но, когда бы я там ни оказывался, ничего важного не находил и вынужден был уходить с пустыми руками.

Но теперь я уверен.

«Время» пришло.

Сейчас, когда Каваи Сакура и ее подруги спрыгнули с крыши.

Я открываю дверь в комнату Рейны. За окном сияет заходящее солнце, окрашивая простую и несколько безжизненную комнату в сумеречные цвета.

Да, я был прав. Время пришло.

Глядя на самый безжизненный объект в этой безжизненной комнате, я открываю рот и говорю:

— Рейна.

— Приятно снова видеть тебя, Рёдзи-сан, – она красиво улыбается.

Рейна стоит перед окном, прислонившись к оконной раме. В лучах заходящего солнца она не только поразительно красива, но и заставляет зрителей задуматься, словно великолепная картина. Аах… Не могу отогнать подобные мысли, хотя и знаю, что это ее и рассеяло.

— Ты… жива?

Я почти не удивлен.

Даже поняв, почему она не казалась мне мертвой, я заметил, что все равно не могу в ее смерть поверить.

Да, с реалистичной точки зрения, кто-то был сожжен до пепла, и пепел этот не может принадлежать никому, кроме Рейны, но речь же о Рейне идет.

Я узнал, почему она хотела отдалиться от нас, но не узнал, зачем ей совершать самоубийство. В результате, я все равно допускал, что она до сих пор жива.

— Да, я жива. Хотя, возможно, только метафорически, – отвечает с улыбкой Рейна.

Теперь я понимаю значение ее слов.

Глубоко вздохнув, я спрашиваю:

— Рейна… это была ты?

Рейна не отвечает, продолжая улыбаться.

— Каваи-сан и остальные докучали тебе?

— Что ты, вовсе нет.

Итак, она говорит правду? Или Рейна лишилась способности отличать правду от формальности, проносив маску так долго?

Однако, очевидно, что Рейна была замешана в их самоубийстве, напрямую или нет. Такова была ее воля.

Мне никак не определить, что творится у Рейны в голове. А точнее, за всю свою жизнь я ни разу не смог ее понять. Для обычного человека вроде меня ее цель непостижима.

Мне известен лишь один факт:

Рейна убила Каваи-сан и ее сотоварищей.

Но как же я? Что со мной происходит? Я тоже одна из марионеток Рейны, совсем как Каваи-сан, и ясно, в какой момент она меня запрограммировала.

— Скажи мне, Рейна, зачем ты рассказала мне о своей смерти?

— …Ты уверен, что хочешь это знать?

— Конечно.

Рейна заглядывает мне в глаза.

— Твой взгляд немного изменился, Рёдзи-сан.

— …Ты так думаешь?

— Да… Пожалуй, теперь можно сказать. Я хотела, чтобы ты узнал, Рёдзи-сан.

— Узнал что?

— Себя. Свою собственную значимость.

— Собственную значимость?..

Я не понимаю. Ну, я понимаю, о чем она, но не улавливаю, с чего бы Рейне об этом заботиться.

— Эй, я знаю, чего стою. Успеха мне не добиться, и я не принесу никому пользы, совсем как придорожный булыжник, – убежденно говорю я, но Рейна качает головой.

— Тебе так не повезло быть оцененным в сравнении со мной. Моя значимость была слишком очевидна. Сопоставление нас, должно быть, ослабило твое чувство собственной значимости.

— Подобное случилось бы с любым на моем месте, Рейна.

— Тогда почему бы тебе просто не перестать сравнивать себя со мной?

Секунду я колеблюсь, но возражаю:

— Я бы этого и не делал, будь это возможно. Но, само собой, ты существовала, и сравнение было неизбежно. В моем положении меня всегда сравнивали с тобой, а ты всегда была в два раза лучше меня. По всеобщему мнению. И потому я никого не заботил. Никто не смотрел на меня. И другие люди перестали заботить меня. Все это было неизбежно, раз ты – моя сестра.

— Даже сейчас?

— Да, даже… сейчас…

Даже сейчас, когда Рейны здесь больше нет?

— …Постой, мы отходим от темы! Я спрашивал не о себе, но о причинах, почему ты заговорила со мной!

— Нет, мы не отходим от темы, Рёдзи-сан. Что ты делал после того, как я сказала тебе о своей смерти?

— Что я делал? Ну, я размышлял о значении твоих слов и начал сомневаться в твоей смерти.

— А потом ты понял, что сомнения вызваны не только нашим разговором, и начал расследование?

— …Ага…

— И тогда ты заметил, что все одержимы мной, хоть я и исчезла, что, в свою очередь, привело тебя к ответу, почему ты на самом деле сомневался в моей смерти.

Слова Рейны были так точны, что я лишился дара речи.

— И ты начинаешь осознавать, что можешь больше не чувствовать себя одиноким, раз меня уже нет.

— Нет, это не правда… все по-прежнему только на тебя смотрят!

— Но они смотрят в пустоту.

— …

— И именно ты пристальнее всех вглядываешься в эту пустоту, Рёдзи-сан.

— …Что? – спрашиваю я в ответ на ее неожиданное заявление, не отрывая от нее взгляда.

Тем не менее, Рейна, само собой, не отвечает на мой взгляд.

Рейна улыбается.

— Если бы я не поговорила с тобой перед своей смертью, ты бы даже и не думал прекращать интересоваться мной.

Я всегда считал, что никто на меня не смотрит. Что все внимание, какое я должен был получать, черной дырой засасывает Рейна. Что никто меня не знает. Что я просто существовал.

Но Рейна говорит, что это и ко мне относилось.

Она говорит, что мое внимание тоже было поглощено ею.

Она говорит, что я даже себя не видел.

— …

Камису Рейна действительно мертва? Так я думал, и заметил, что причина этих сомнений крылась в том разговоре и отсутствии перемен в моем окружении.

Но это и правда все?

Пожалуй, нет. Наверное, я испугался.

Испугался, что мое окружение может не измениться даже после исчезновения Рейны – нет, я боялся, что мне может казаться, будто мое окружение не изменилось после смерти Рейны.

Если Рейна до сих пор была где-то жива, нет ничего странного в ощущении отсутствия перемен. Все оставалось прежним. Конечно, люди все равно не станут смотреть на меня.

Из-за этого Рейна должна была оставаться живой.

И потому я пренебрегал собой.

— …Боюсь, пришло время прощаться, – произносит с улыбкой Рейна, дождавшись, когда я приду к такому заключению.

— Куда ты уходишь, Рейна?..

Рейна лишь продолжает улыбаться.

Я больше никогда ее не увижу. В этом я уверен.

Отныне мое одиночество начнет таять.

Но Рейна останется одна.

— …Рейна, – говорю я, глядя на нее. Но она все равно не отвечает на мой взгляд. Она смотрит куда-то еще, куда-то далеко и одновременно в никуда.

…И здесь она рассеивается.

Я моргнул, и секундой позже Рейна пропала.

Как? Я не знаю. Рейна исчезла. Она рассеялась. Ее здесь больше нет.

Рейны больше нет в этой сумеречной комнате.

Наконец, я открыл себя.

Наконец, я приобрел способность общаться с другими людьми.

И потому я выпустил то, что долгое время держал внутри.

Я оплакивал Рейну.