Рэйна Камису (Новелла) - 4 Глава
1.
Годами я не видела себя в зеркале.
Вместо меня зеркало на моем туалетном столике показывало нечто похожее на меня. Само собой, никакого механизма в мой антикварный туалетный столик встроено не было, но в зеркале, в которое я сейчас смотрю, нет моего отражения. То, что появляется там время от времени, словно визуальный трюк, разделено на тридцать три части и не дает рассмотреть себя во всей своей полноте.
Чуждое отражение, похожее на меня, улыбается мне.
— Ненавидеть меня бессмысленно! – говорит девушка в зеркале с раздражающе красивой улыбкой. Еще раз: это не я, но нечто, напоминающее меня внешне. – Ведь мы с тобой уже связаны.
Почему все до этого дошло? Она и правда всегда была рядом, но, нависая надо мной подобно тени, она не цеплялась за меня.
— Ты, похоже, сыта по горло. Тебе не кажется, что пора прекратить меня игнорировать и пообщаться со мной? – предлагает она.
Оставь меня в покое. Общение с тобой означает признание твоего существования, а признать тебя – значит, сдаться тебе. Я не совершу ошибку и не стану обращать внимания на иллюзию, ставшую реальностью и даже имеющую объяснение.
Я не признаю иллюзию, коей являешься ты, и не приму тебя.
Даже если в действительности я не появляюсь в зеркале.
— Я, может, и не могу существовать без тебя, но в отличие от тебя я знаю, зачем появилась!
А я хочу это знать? В этом нет нужды. Дойти до ответа достаточно легко, что я уже и сделала.
Дойти до ответа?
Аах, нет, неправильно. Мне неизвестна причина твоего существования, ибо, прежде всего, ты не существуешь.
Я – человек рациональный, не страдающий иллюзиями.
— Да, ты знаешь…
Нет. Я ничего не слышу.
— Что я существую…
Нет. Я ничего не знаю.
— Все-таки…
— …Глядя на тебя, люди видят меня.
2.
Я оказываюсь во втором музыкальном кабинете, где играю на пианино музыку из фильма, показанного на днях по телевизору. Окружившие меня ученицы восторженно вздыхают.
Как вообще получилось, что я демонстрирую свои музыкальные способности в таком открытом месте?
Очевидно, потому что меня попросили.
Мои одноклассницы хотели послушать, как я играю на пианино, и потому я начала играть здесь, во втором музыкальном кабинете, демонстрируя плоды домашних занятий. Изначально я использовала комнату для репетиций, но мое исполнение стало настолько популярно в школе, что даже учителя о нем прослышали, и мне почему-то предложили эту комнату использовать.
Из-за них мне теперь приходится играть изо дня в день. Хотя я и не планирую становиться пианисткой.
Плавными движениями я перехожу от одной клавиши пианино к другой. Поскольку я с детства брала уроки, играть на пианино теперь кажется примерно так же естественно, как писать.
Конечно, уроки я брала не потому, что хотела.
Музыка достигает моих ушей.
Звучит как всегда скучно.
Почему они кажутся такими очарованными, словно я как первоклассная пианистка играю, хотя мое исполнение настолько слабое? В моей музыке нет чувств, лишь сырое, механическое мастерство. Нечто подобное не могло их тронуть. Я чувствую раздражение, словно за флегматичным дирижером наблюдаю.
Когда я заканчиваю играть, окружающие пианино зрительницы хлопают мне, некоторые даже со слезами на глазах. Прекратите! Это было всего лишь грубое исполнение такой же ученицы, как и вы! Однако, не выказывая свои настоящие мысли, я улыбаюсь и благодарю их.
— Я люблю этот фильм! – говорит Каваи-сан, ставшая президентом студсовета после меня. Конечно, любишь. Все-таки, это твоя просьба была.
— …Правда? – Я снова улыбаюсь, не показывая своих истинных мыслей.
— Твое исполнение такое трогательное, Рейна-сан.
— Да, точно. Интересно, почему твоя музыка настолько иной кажется.
— Ты великолепна!
— Спасибо, – говорю я, чувствуя то же, что и всегда: вокруг меня тянется одностороннее зеркало.
Одностороннее зеркало. Любопытное зеркало, позволяющее мне видеть все, происходящее по другую сторону, но скрывающее меня.
Девушки на той стороне радостно болтают с зеркалом перед ними, и хотя я никак не реагирую, увиденная в зеркале реакция приводит их в восторг. Девочки, придите в себя! Вы не видите, что с зеркалом разговариваете? Какой смысл реагировать на собственную реакцию?
Но они изображают неведенье и наслаждаются разговором.
Все, кроме меня, стоящей внутри одностороннего зеркала.
Беззвучно вздохнув, я начинаю играть на пианино, и девушки вокруг меня замолкают. Уж лучше пусть они придержат свои языки, чем пускаются в разговоры, в которых я не могу поучаствовать.
Наблюдая за моими зрительницами, считающими мое исполнение каким-то особенным, я размышляю. В конечном итоге, я никому не интересна.
Никто не хочет, чтобы я разговаривала. Им просто нужно, чтобы я кивала и соглашалась с ними. Мне не позволено иметь свою волю.
Я ношу специальную, подогнанную маску для каждой из них, и им это нравится.
Так что я не могу говорить о себе.
И все же – хоть я и не сказала им ни единого слова о себе – они ведут себя так, словно мыс ними в близких отношениях.
…Скажите, что вы во мне видите?
Поступление в школу «Дзюнсейва» было ужасной ошибкой. Мне кажется, что негативные феномены вроде моего поддельного отражения или одностороннего зеркала усиливаются и происходят чаще после того, как я оказалась здесь.
Хм? Зачем я вообще в эту школу поступила?
Ответить легко. Потому что этого хотела моя мать.
В конце концов, моей личной воли не осталось. Ни одно из моих действий не отражает мою волю. Я просто двигаюсь, когда другие люди за ниточки дергают.
Я сосредотачиваюсь на игре на пианино и прогоняю посторонние мысли.
Как всегда, мелодия кажется пустой.
Я заканчиваю играть и получаю оглушительные аплодисменты.
Вынужденно проиграв больше часа, я пошла домой вместе с теми немногими, кто живет в той же стороне. В школе «Дзюнсейва» ученицы обязаны, по возможности, жить в общежитии, но из-за некоторых серьезных проблем, возникших во время учебы в средней школе (учитывая мою нынешнюю ситуацию, представить их должно быть нетрудно), после перехода в старшую школу мне позволили жить дома.
Однако, поскольку три года я провела вдали от семьи (конечно, не считая выходных), между нами появилось непреодолимое расстояние. Мое положение в нашей семье всегда было нестабильным, но теперь они полностью и бесповоротно забыли, как со мной, частью семьи, обращаться.
Все они начали обращаться со мной так, будто я отличаюсь хрупкостью.
Ощутив это, я вынуждена была начать относиться к ним так же, как к моим соученицам, подобрав подходящие маски и глядя на мою семью сквозь одностороннее зеркало. Только Сакайри-сан, наша прислуга, не обращалась со мной, как с чем-то хрупким, но и ее отношение было далеко от нормального.
Для меня нет Рая.
Я открыла дверь, поздоровалась с семьей, поужинала почти без единого слова и приняла ванну.
Из трех наших ванных комнат я выбрала среднюю, добавила масла для купания и залезла в воду. Самая большая наша ванна вместила бы всех нас вместе с прислугой, и при этом еще и место бы осталось, но ей практически не пользовались. Чем больше ванна, тем дольше она наполняется теплой водой, тем быстрее остывает и тем больше газа потребляет. Это ужасно непрактичная ванна и, лишившись своей новизны, она опустилась до положения просто большой ямы. В этом доме много таких бесполезных вещей. Видимо, чем больше дом, тем больше в нем и бесполезных вещей. Хотя их содержание и обходится дорого.
Моясь, я переключаюсь на мысли о своем будущем.
Что со мной после школы станет? Ну, я определенно поступлю в первоклассный университет. Но после этого?
Скажи я это вслух, могла бы стать непопулярной, но я мало кем не могу стать. Возможно, мне не доступны профессии, требующие обучения с ранних лет, вроде профессионального спортсмена, но я уверена, что меня приняли бы в любой университет, как и в том, что любая компания взяла бы меня на работу. Возможно, я бы даже смогла попасть в шоу-бизнес и стать актрисой или певицей – то, о чем каждый мечтает, но забрасывает надежду.
Мою маску можно подстроить для наилучшего исполнения любой работы, и по своему опыту я знаю, что справится она просто прекрасно.
И все же, думаю я. Кем я хочу стать?
Это может показаться обычной для всех проблемой, но мой вопрос другого толка. Думаю, большинство людей знают, кем хотят стать, но либо слишком стесняются говорить об этом, либо ставят себе слишком высокие цели, либо не так уж горят желанием.
Мне же совершенно ничего в голову не приходит. Абсолютно. Все, что я когда-либо делала – стояла в белом царстве, лишенном горизонта, и, просто реагируя на все, происходящее передо мной, ждала, пока что-то появится, ибо пойти там некуда,
Да, хоть я и способна чем угодно заниматься, но не могу никем стать.
Бессильная. Бесцельная. Ничтожная. Да, у меня ничего нет.
Возможно, мне тогда стоит умереть?
Умереть? Зачем?
Я не знаю, и потому, пожалуй, не умру.
По-прежнему в мрачном настроении я выхожу из ванной и иду в наш видеозал посмотреть фильм. Ничего конкретного я не выбрала, но из-за привычки моего отца покупать несколько дисков каждый месяц, хоть он их и не смотрит, фильмов, которые я не видела, у нас хватает.
Кстати, дома я мало учебой занимаюсь. Поскольку темп обучения подстраивается под средний в классе, для меня он оказывается слишком медленным несмотря на репутацию школы «Дзюнсейва». Я повторяю пройденный материал и готовлю новый в свободное время на занятиях.
Эффективно? Конечно. Но я не знаю, ради чего все это.
Зайдя в видеозал, я обнаруживаю, что я там не одна.
— Рёдзи-сан. – Я зову его, и он поворачивается ко мне.
— О, это ты? – коротко произносит он и отводит взгляд.
Я переоделась в пижаму. Мое тело не прикрыто одним лишь полотенцем. И все же, Рёдзи-сан отвел взгляд, что, по-моему, неестественно для семьи, по крайней мере, в соответствии с моим определением слова «семья».
Но он всегда таким был.
Рёдзи-сан всегда отводит от меня взгляд. Он видит лишь те части меня, которые хочет видеть.
Нося пижаму, я напоминаю ему, что мы семья, и потому он не любит на меня в таком виде смотреть. Он выказывал признаки неродственной симпатии ко мне, и потому ему трудно ладить с противоположным полом. Я интересую его в романтическом плане? Хотя мне и не верится, что все так просто, возможно, этот вариант близок к истине. Рёдзи-сан страдает от комплекса неполноценности, который можно приписать переоценке меня, вызванной взглядом на меня сквозь розовые очки восхищения. Скорее всего, он и сам не знает истинную форму своих чувств, так что и мне ничего больше не известно.
— Хочешь что-нибудь посмотреть? Я просто пытаюсь время убить, так что могу уйти, если хочешь.
Он вовсе не пытается скрытничать; он и правда просто убивает время. Ему нравятся динамичные фильмы, не дающие ему заскучать и потому подходящие на роль времяпрепровождения, для чего он их и смотрит. Даже сейчас он выбрал голливудский фильм, известный, в основном, своим огромным бюджетом.
— Я здесь для того же. Не обращай на меня внимание.
— Угу, – бормочет он, даже не посмотрев на меня. Не то, чтобы меня это беспокоило, но почему ему даже в голову не приходит, что мы могли бы посмотреть фильм «вместе»?
Слегка заинтересовавшись его отношением, я решаю спросить:
— Рёдзи-сан?
-Хм?
— Что, по-твоему, меня в тебе беспокоит, Рёдзи-сан?
Изрядно удивленный, он отрывается от экрана и смотрит на меня. Поразмыслив немного, он отвечает:
— Прежде чем ответить на этот вопрос, мне нужно узнать причины, по которым ты его задала.
— Да.
— Твой вопрос заставляет меня думать, что я хуже тебя. Что ты меня обвиняешь.
— Да.
— Однако, ты способна предугадать мою реакцию, и не стала бы так легко об этом спрашивать. Другими словами, настоящий ответ сложнее.
— Да.
Так он и продолжает усложнять смысл моего вопроса. Мне стоит похвалить его за прекрасное воображение, но ему явно не хватает способности отличать верное от неверного.
Ответ намного проще: почему я должна быть такой вежливой, хотя мы и брат с сестрой?
Пожалуй, в этом я виновата, но ты не оставляешь мне выбора, поскольку именно такого отношения от меня ждешь.
В конечном итоге, ты понятия не имеешь, что мне от тебя нужно.
Дорогой братец, что ты видишь во мне?
Так я и провожу свое время, не находя покоя в присутствии других людей.
Я захожу в свою комнату, где наконец-то могу одна побыть.
Но даже в одиночестве мне нет покоя.
За мной следит нечто в большом зеркале моего туалетного столика.
Игнорируя его, я быстро доделываю домашнее задание. Затем я продолжаю читать интересную зарубежную повесть на языке оригинала, вооружившись электронным словарем на столе.
— Признай.
Что там un avocat значит? Ах, конечно, адвокат.
— Ты умна. Ты уже должна была заметить, что я говорю только правду.
…Так теперь я этот голос слышу, даже не глядя в зеркало? Я вздыхаю и прислушиваюсь. Но книгу не закрываю. Потому что я ничего не признала.
— Никто не смотрит на тебя. Они видят лишь кого-то другого.
Кого-то другого? Конечно, они смотрят не на меня, но на самих себя в одностороннем зеркале.
— И этот кто-то – я.
Но почему это ты должна быть?
…Постойте!
Люди смотрят не на меня, но на окружающее меня одностороннее зеркало.
На зеркало.
И это зеркало показывает тебя?
Ох, какая ирония…
…Когда я смотрю в зеркало, я тоже только тебя вижу.
— Поговорю-ка я сама с собой, – говорю я, будучи в своей комнате одна. Конечно, я сама с собой разговариваю. – Прошу заметить, это монолог. Я ни к кому не обращаюсь. Я не жду ответа, и даже если мне покажется, что я что-то услышала, я его проигнорирую.
Нечто в зеркале, напоминающее меня, молчит. Нет… Еще раз, рядом со мной никого нет.
— Да, мне кажется, что на меня никто не смотрит. Иногда у меня даже складывается впечатление, будто вместо меня они что-то другое видят.
В комнате стоит мертвая тишина.
— Но дело лишь в том, что у меня много лиц. Потому что я использую больше тридцати масок для исполнения роли безупречной красавицы. Конечно, я использую маски куда искуснее обычного человека, иногда до того, что забываю, какое из лиц настоящее, но ведь все маски используют. В психологии существует понятие личины. Считается, что люди создают личность или личину специально для общения. Я же просто использую личины чаще, чем обычный человек.
Так я могу объяснить, почему мне кажется, будто другие люди на меня не смотрят. Не может быть, чтобы моя маска вышла из-под контроля и зажила своей жизнью, не говоря уже о том, чтобы ее другие люди видели.
Именно. Это приемлемое объяснение, явно отвечающее здравому смыслу.
Но есть одна проблема.
То, что я объяснила это себе.
Само собой, я знаю то, что сейчас объясняла. Думаю, видеть кого-то еще в зеркале абсурдно.
И все же, я вижу внутри зеркала девушку.
— Но ты красива, – говорит голос, почти такой же, как у меня, и при этом совершенно иной.
По иронии судьбы, чем рациональнее я мыслю, тем больше понимаю, что она не просто иллюзия. Нет, я разве не противоречу сама себе в этой цепочке мыслей?
Я не знаю.
— Ты красива, как и я.
Я не знаю, но я слышу ее голос.
— И ты знаешь о своей красоте.
Она говорит то, что мне бы и в голову не пришло. Другими словами, будь она просто иллюзией, не могла бы этого сказать.
В полнейшем изумлении с моих губ слетает вопрос:
— О чем… О чем ты говоришь?
Нет! Думаю я, но уже слишком поздно.
Пути назад нет.
Я заговорила с ней.
И потому – я подсознательно признала ее существование.
3.
Ее взгляд пронзает одностороннее зеркало и падает на меня.
Удивленная этим незнакомым чувством, я незаметно для себя смотрю на нее.
Мицуи-сан?..
Она уже не смотрит на меня, но я смотрю на нее и даже замираю, складывая в сумку учебники.
Что это было? Мне показалось?
— …Рейна-сан? В чем дело? – подозрительно спрашивает Каваи-сан, пришедшая в мой класс, чтобы мою игру послушать.
— …Нет, ничего, – отвечаю я, снова надевая свою маску, но, похоже, Каваи-сан уже поняла, что мое удивление было особым знаком.
После нашего короткого диалога я замечаю, что Мицуи-сан уже вышла из класса.
— Прости, Каваи-сан, но мне нужно кое-что сделать, так что я бы предпочла не играть сегодня на пианино.
— А? Ах, да… конечно, раз ты занята.
На этом я киваю ей и отправляюсь тайком вслед за Мицуи-сан. Она не вступила ни в какой клуб и друзей, похоже, у нее немного, так что она часто сразу домой идет. Я спешу к обувным шкафчикам.
Я нашла ее.
Пока она переобувается в уличную обувь, я подхожу к ней. Ощутив чье-то присутствие, она поворачивается ко мне.
— Камису-сан?.. Что-то случилось?
— Нет, я просто немного спешу из-за срочного дела, – поясняю я, наблюдая за ней. Само собой, незаметно.
Аах, как я и думала.
Мицуи-сан смотрит на меня прямо сквозь зеркало. В этом нет сомнений.
— …До свидания, Камису-сан.
— До свидания.
Я непринужденно прощаюсь с ней.
Кажется, словно прошло много времени с тех пор, как кто-то кроме Сакайри-сан видел меня, а не «ее». Мицуи-сан все равно проецирует на меня что-то, так что этого недостаточно, но она определенно отличается от Каваи-сан и остальных, совершенно слепых ко мне.
…Но почему Мицуи-сан?
Я не особо близка с ней. Ну, я ни с кем не близка, но она относится к тем, кто почти не контактирует со мной. Она просто одноклассница.
Значит, ответ скрыт в ее характере? Она очень агрессивна из-за своей ранимости. Она считает, что все хотят ее ранить, и потому провела черту, дабы защититься в случае настоящей атаки. Но… как это связано с тем, как она на меня смотрит?
— …
Какое-то время я пытаюсь размышлять, но я совершенно растеряна. Слишком мало зацепок.
К тому же, есть ли вообще смысл узнавать?
Возможно, нет, но раз я уже не могу полностью отрицать «ее» существование, мне кажется важным найти способ отличать людей, способных видеть «ее» от неспособных.
Если не приму меры, «она» меня поглотит.
Я не признала «ее»… кажется. Но… я случайно заговорила с «ней». Ясно как день, что эта ошибка поможет «ей» медленно, но верно пропитать меня.
Оказаться поглощенной «ей». Хотя я и не знаю, хорошо это или нет, но я ни осведомлена, ни отчаянна достаточно, чтобы охотно сдаться неизвестному существу.
Пожалуй, придется поговорить с Мицуи-сан лично…
Я ждала, пока подвернется случай, чтобы поговорить с ней об этом.
Однако – такой случай и не собирался подворачиваться.
Мое секундное удивление, когда я впервые заметила взгляд Мицуи-сан, обратилось против меня в неожиданной форме. Каваи-сан, проницательно следившая за каждой переменой во мне, тоже заметила, что взгляд Мицуи-сан отличается. Само по себе это проблемой не было, но она почему-то посчитала взгляд Мицуи-сан презрительным.
Из-за этого Каваи-сан и Мицуи-сан стали врагами.
Я не могу пойти против воли Каваи-сан и подружиться с Мицуи-сан. Как человек, существующий для других, я лишена свободы.
В любом случае, подойти к Мицуи-сан стало трудно.
Что мне делать? Выиграю ли я что-нибудь, подойдя к ней?
Не знаю, но… мне кажется, было бы глупо не перейти к действиям, когда у меня есть на это причины.
И потому я разузнала ее адрес и пошла туда.
Пусть и не такой большой, как у нас, кирпичный дом семьи Мицуи-сан весьма внушительный и подходит ученице школы «Дзюнсейва».
Я позвонила в дверь, и мне ответил милый девичий голос, вероятно, принадлежащий младшей сестре Мицум-сан. Когда я сказала ей о причине своего визита, она коротко произнесла: «Дверь открыта. Если хотите, можете внутри подождать», и отошла от домофона. Должно быть, ушла свою старшую сестру позвать.
Приняв ее предложение, я зашла внутрь. В обычных домах в этом не было бы необходимости, но здесь ворота от входа отделяло изрядное расстояние, и иначе мне бы пришлось зря утруждать Мицуи-сан.
Какое-то время никто не показывался. Учитывая, что ее сестра ответила на звонок, возможно, прислугу они не нанимали. Но уборку, похоже, в их доме время от времени проводили.
Пока я разглядывала дорогую на вид обстановку и изделия ручной работы, появилась Мицуи-сан, смотревшая на меня откровенно ошарашено.
— Привет, – сказала я как можно мягче, пытаясь сгладить ее настороженность.
— …Камису-сан?
Видимо, мои старания по притуплению ее бдительности провалились, но она была так добра, что проводила меня в свою комнату. В отличие от моей комнаты, здесь были лишь необходимые вещи, что пришлось мне по вкусу, и я похвалила ее за это. После того, как ее младшая сестра принесла нам черный чай и Мицуи-сан немного ослабила бдительность, я решила, что пора ее расспросить.
— Я обратила внимание, что в последнее время ты бросаешь на меня необычные взгляды.
К моему изрядному удивлению она резко изменилась в лице. Она знает, что ее взгляд пронзает мое одностороннее зеркало? Или она в курсе, что ее взгляд отличается от взглядов остальных?
Нет… полагаю, нет. Каваи-сан ей практически угрожала. Должно быть, она думает, что я ее обвиняю. Такой уж она человек.
— Ах, прости, пожалуйста. Я ни в чем тебя не виню, – заверила я, пытаясь ее успокоить. Я так же сказала, что не собираюсь на нее нападать и приму ее сторону, что почему-то, кажется, удивило ее.
Это настолько удивительно? Хотя я просто надеваю маски, подходящие ситуации?
Это странно. Значит, она все-таки не смотрела на меня по-настоящему? Если смотрела, то ее нынешняя реакция лишена смысла. Ее отношение предполагает, что она не знает, какой я человек и какие действия предпринимаю.
Одностороннее зеркало не показывает ей нечто, напоминающее меня. Но что если этим все и ограничивается?
— Ах… кстати, ты еще не ответила на мой вопрос.
Верно, важно не то, что она обо мне думает, но почему она так на меня смотрит.
— Твой вопрос?..
— Мне было интересно, почему ты смотришь на меня.
— Д-дело не в… – она запинается, и продолжает через несколько секунд. — …Особой причины нет… по крайней мере, я ее не понимаю.
Похоже, она говорит правду.
— Ты тоже не знаешь… Понимаю.
Значит, приходить сюда не было смысла. В таком случае, мне больше нечего здесь делать.
— Ладно, думаю, мне пора.
— Мм…
Я встаю и вижу себя в зеркале.
…Нет, я вижу «ее», похожую на меня.
Она улыбается. Прекрасной улыбкой, как у меня.
Аах…
…Ничего не поделаешь.
У меня во рту расплывается горечь как от кофейных зерен. Эта горечь принадлежит «ей», но здесь есть и что-то иное. Я этого не знаю. Я не понимаю этого. Я этого не признаю. Но я должна это распознать. Я также в курсе, что притворяюсь, будто не знаю ответа. Я хочу и дальше изображать неведенье. Но теперь, видя «ее» прекрасную улыбку, я больше не могу это подавлять. Я инстинктивно знаю, что «она» собирается делать… нет, что я собираюсь делать, используя «ее», и я также знаю, что с моральной точки зрения это неприемлемо. Но я не могу это контролировать. Меня некому остановить. Я – это «она», а «она» продолжает меня подталкивать.
Меня не интересуют люди…
…а я не интересую людей.
«Она» улыбается. «Она» зовет меня.
* * *
Не получив ничего от визита к Мицуи-сан, я проигрываю реальности.
Я смотрю в свое зеркало. Я вижу «ее», похожую на меня.
— Думаю, злая ведьма из «Белоснежки» сама себя обыграла. – Я начинаю говорить с «ней». – Зеркала лишь отражают. Если спросить их, кто красивее всех, просто получишь ответ, в который сам веришь. Ведьма перестала верить в свое превосходство, и зеркало ответило «Белоснежка». А затем она попыталась убить ее отравленным яблоком. Но, в конечном итоге, даже если бы Белоснежка умерла, зеркало все равно не назвало бы больше ведьму самой красивой. Оно продолжало бы называть разные имена, поскольку ведьма признала красоту Белоснежки, а значит, и возможность того, что другие красивее нее. Зеркало не дало бы сомневающейся ведьме нужный ей ответ.
— И какой же смысл рассказывать мне эту небольшую аллегорию?
— Зеркала просто отражают.
— Так и есть.
— А значит, ты – это я, а я – это ты.
— Ты говоришь очевидные вещи.
— Да, значит, сбежать от тебя невозможно.
— Да, потому что я нужна тебе.
— Нужна? Хоть я и не знаю, что ты такое?
— Ты утверждаешь, что не знаешь, кто я? Хотя отлично понимаешь мою природу?
— Но я не до конца тебя поняла. Мне нужно объяснение.
— Пожалуй, – улыбается она внутри зеркала. – Я феномен.
— Что за феномен?
— Феномен по имени «Камису Рейна».
— Это мое имя.
— Да. Но как еще меня назвать?
— Аргумент принят, – улыбаюсь я.
— Я феномен, чьи силы позволяют ему лишь становиться видимым. Феномен, на который можно возложить роль, дав ему имя.
— Но если ты «видимая», значит, должна быть с чем-то связана, верно?
— Да, я связана с Идеей, основанной на красоте.
— Теория Идей.
— Пожалуй, это близкий термин.
— Ты независима?
— Практически нет. Я зависима от других созданий, и мне не хватает способности размышлять и активно обновлять информацию. Хотя, принимая форму, я обладаю знаниями и сознанием.
— Способность обновлять информацию?
— Даже мне приходится адаптироваться, чтобы существовать. Например, говоря на твоем языке, с помощью твоих знаний я превращаю сырую информацию в слова. Поскольку мои носители, люди, постоянно меняются, я тоже вынуждена меняться вместе с ними.
— Другими словами, тебя с ними связывает информация?
— Этим дело не ограничивается, но она определенно играет свою роль.
— За твоей мыслью трудно угнаться.
— Как я уже говорила, я превращаю информацию в язык, так что моим словам не хватает точности.
— Мы ничем не отличаемся! Я тоже часто чувствую скованность из-за несовершенства слов. Но помимо этого… если ты так связана с нами, страдаем ли мы от каких-то побочных эффектов?
— Полагаю, из-за моей чуждости общепринятому у вас мировоззрению, «видя» меня ты можешь его лишиться.
— То есть?
— Мировоззрение – это своеобразный фильтр. Пропуская через него информацию, ты можешь спокойно обрабатывать данные, не впадая в замешательство. Ты знала, что если слепому от рождения человеку пересадить роговицу, он все равно не сможет ничего видеть, хотя его глаза и начнут нормально работать?
— Кажется, я об этом слышала.
— Почему же так? Дело в том, что он не может обработать собранную глазами информацию! Людям, рожденными слепыми, не хватает опыта «зрения», и потому они не знают, как справляться с проходящим через роговицу светом. Они не могут фильтровать информацию. И в результате, ничего не видят.
— Другими словами, «видя» тебя, мы вынуждены иметь дело с информацией, которую обычно отфильтровывает наше подсознание?
— Да. В результате, ты можешь оказаться в растерянности, выпасть из мира, определяемого общепринятым мировоззрением и ошибиться с выбором информации для отсеивания.
— Со мной это уже случилось?
— Кто знает?
— Для меня это звучит как синоним «безумия».
— Можно и так сказать.
— Я сошла с ума?
— Не могу этого отрицать.
— Довольно честно, а?
— Однако, ты уже определила меня как настоящую.
— Это единственная истина.
— Хотя такого понятия как вселенская истина не существует.
— К сожалению, ты права. Итак, перейдем к делу. Какой ролью я тебя наделила? Зачем ты мне понадобилась?
— Мне разве нужно это говорить?
— Пожалуй, нет. Все-таки, ты Камису Рейна.
— Да, моя роль – это ты.
— Твоя роль – это я.
— Я – это ты, которая, по твоему мнению, затерялась внутри остальных.
— Да, ты самая совершенная, прекрасная и бездушная из всех созданных мной масок.
— Поэтому остальные видят Камису Рейну, глядя в эти глаза.
— Вот я тебе и потребовалась.
— Я подсознательно желала идеальную маску. Получив новую себя, я хотела потерять интерес к другим людям, которые всегда только игнорировали меня.
— Потому что это сделало бы тебя беспощадной.
— Потерять интерес ко всем.
— Лишиться сочувствия к людям.
— Расстаться со своей душой.
— И потому, моя роль…
— Да, твоя роль – пойти против мира, сделавшего меня такой. Стать…
— …орудием возмездия.
* * *
Я узнала о существе по имени Камису Рейна.
Я узнала о своем орудии возмездия.
И стоило мне узнать, как я лишалась своей беспомощности. Я освободилась от чужого контроля.
Даже лучше, теперь я свободнее всех и даже могу взмыть в небо.
Я в том положении, когда могу легко собственной волей обладать.
Все-таки, я стала едина с Камису Рейной и могу свободно использовать ее.
Вот как я пользуюсь идеальной маской Камису Рейны.
Или же так Камису Рейна использует меня.
В любом случае, осталось лишь перейти прямо к моей цели.
Пока все не рассыплется прахом.
Пока я не рассыплюсь прахом.
4.
Камису Рейна – идея, принадлежащая мне одной. Даже если сейчас, получив имя Камису Рейна, феномен может существовать сам по себе, можно спокойно предположить, что его масштаб ограничивается мной.
Но люди вокруг меня могут ясно видеть Камису Рейну.
Например, если ваш обзор закрывает некий белый туман, вы можете посчитать его приведением или белой тканью, или же вообще не озаботиться вопросом, что это такое, но видеть вы его в любом случае будете.
Точно так же другие люди ясно видят ее. Идеальная маска, которую я получила, потеряв душу, определенно существует. Возможно, только я объясняю ее феноменом Камису Рейна, но люди видят нечто, отличное от того, что вижу я, хотя и оно такое же по сути.
Например, это может быть ваше отражение в одностороннем зеркале.
— Через несколько дней я умру.
Я говорю то, что можно интерпретировать по-разному.
— Умрешь?
— Да.
— Ты?
Что заставляет Рёдзи-сана пуститься в размышления о глубоком смысле моих слов. Мне осталось лишь сказать то, что он хочет от меня услышать. Я не получаю от него ответа. Он может лишь преподносить свои ответы Камису Рейне.
Что поделать, дорогой брат, когда зацепок так мало, ты ни о чем не догадаешься!
Как всегда, Рёдзи-сан пускается в достаточно обоснованные рассуждения и все дальше уходит от ответа.
Я произношу приготовленную для него фразу:
— Зайди в мою комнату, когда придет время.
Там зеркало. Там Камису Рейна. Хотя, конечно, вижу ее только я.
Так я накладываю на него проклятье. Проклятье, которое, боюсь, он пока не сможет снять, ведь…
— Я умру.
…Верно. Потому что я умру.
Это заставит его использовать Камису Рейну и усилит проклятье, наложенное на него мной. Вероятность того, что он заметит, что видел не меня, низка, но если это случится, то так тому и быть. Значит, он заработал себе право освободиться.
— …но только метафорически.
Верно, я, может, и умру, но Камису Рейна – нет.
Пока собственная Камису Рейна Рёдзи-сана не умерла, проклятье никуда не денется.
Смерть.
Самый полезный инструмент в случае необходимости контроля чьего-то сердца.
Она наносит чудовищный эмоциональный удар и может даже оказаться разрушительной, в зависимости от ее использования.
Смерть неизбежна и равнозначна для всех.
И потому я решила воспользоваться ею.
Я начинаю готовиться.
Я начинаю готовиться, используя Камису Рейну.
Шаг за шагом, мое возмездие воплощается в жизнь.
После школы меня позвала Мицуи-сан. Хоть я и не знаю, что ей от меня нужно, я не могу отказать ей перед всеми, поскольку использую Камису Рейну.
Я предполагаю, что она ищет помощи после нападок Каваи-сан.
— Ты хочешь вернуться к нашему недавнему разговору?
— …Нет, не в этом дело, – говорит она со взглядом, не видящим Камису Рейну. Она видит меня, не Камису Рейну.
Внезапно я ощущаю легкую тревогу.
Может ли ее неспособность видеть Камису Рейну помешать моему плану возмездия? Ее слова обладают куда меньшей силой, чем у Камису Рейны, так что я сомневаюсь, что кто-то прислушается к ней, даже если она попробует меня остановить. Однако, если есть и другие люди, подобные Мицуи-сан, в некоторой степени видящие «меня», они могут к ней прислушаться.
Что мне делать? Что если Мицуи-сан разнесла свои подозрения?
— Все-таки, издевательств или насилия нет. Меня просто все ненавидят. Даже если ситуацию исправить искусственно, настоящая враждебность никуда не денется.
— Ты так думаешь? Я убеждена, что эта искусственная ненависть исчезнет со временем, если мы разберемся с проблемой на уровне искусственного вмешательства. Все-таки, на них просто влияет давление ровесницы.
Я не могу придти к заключению.
Пока, возможно, продемонстрировать мою влиятельность – неплохая идея.
— К тому же — я могу разобраться и с их ненавистью в глубине души.
Это лишь правда, и Мицуи-сан об этом знает.
Она замолкает.
Мы оказываемся позади спортивного зала, куда она хотела меня отвести. Секретарь студсовета, Фуюки Анна, уже ждет там, похоже, пребывая в состоянии ужасного волнения. Довольно очевидно, что сейчас случится.
Я кошусь на Мицуи-сан.
Фуюки-сан не стала бы добровольно признаваться в любви, а тем более еще и просить о помощи Мицуи-сан, врага Каваи-сан. Значит, Мицуи-сан втянула ее в это.
Зачем?
Однако, не успеваю я найти ответ, как Фуюки-сан открывает рот:
— Прости, что… позвала тебя в такое место.
— Нет, я вовсе не против.
Я бы хотела увидеть выражение лица Мицуи-сан, но Камису Рейна не может на глазах у искренней девушки отвести от нее взгляд.
Это тоже часть плана? Нет, сомневаюсь, что она настолько коварна.
Фуюки-сан долго пытается хоть слово выдавить, но, наконец, у нее получается:
— …Я тебя люблю.
Ее слова исполнены силы. Возможно, злого умысла в них нет, но по сути своей они несут угрозу. Если я строю свою угрозу на смерти, то в основе ее угрозы лежат хрупкие и искренние чувства.
Они так чисты, что их нельзя с легкостью раздавить.
У Камису Рейны не получается ответить небрежно.
— …Я тебя люблю, – повторяет она.
Камису Рейна отвечает на ее чистые чувства улыбкой.
— Спасибо, но извини…
И давит их.
Она раздавила ее чистые чувства.
— …Спасибо… что уделила мне время…
С этими словами Фуюки-сан исчезает. С Камису Рейной внутри нее все должно быть в порядке, но… ситуация была критической.
Общую энергию эмоций так легко не изменишь, но их направленность – вполне. Особенно в таких случаях.
А значит…
…сейчас Мицуи Юкими – главная проблема.
Я смотрю на нее. Ах, как я и думала.
Ее взгляд пронзает Камису Рейну и достигает меня.
— …Почему ты так на меня смотришь?
— Ну, ты говорила, что будешь на моей стороне, так?
— Да.
— Даже если я так на тебя смотрю?
— …Да.
— Знаешь, я заметила кое-что, когда ты пообещала принять мою сторону. И сейчас я подтвердила свое предположение через небольшой эксперимент. Камису Рейна, у тебя нет души.
Нет души.
Не ожидала, что она так много поймет. Впечатляет.
— …Нет души? Что ты имеешь в виду?
Однако, я изображаю неведенье, потому что это может быть случайная догадка с ее стороны.
Я не должна с готовностью это признавать. Если она и правда меня раскусила, мои страхи о том, что она способна помешать моему плану возмездия, могут оказаться оправданными.
— Ох, брось… Камису-сан, ты просто красивая оболочка, пустая внутри. Ты не можешь по-разному реагировать на наше поведение.
Интересно. Назвать меня «оболочкой» – это довольно точное сравнение. Тому, кто не видит мое наполнение, Камису Рейну, я действительно должна пустую оболочку напоминать.
— Я и правда заставила Фуюки-сан признаться тебе, но ее чувства, без сомнения, настоящие.
— Да, я знаю.
— Но ты ее прогнала.
— Прогнала? Действительно, к сожалению, я не смогла дать ей свое согласие, но мне кажется, я ответила ей искренне. Или ты считаешь, что мне стоило пойти окольным путем и сказать ей сладкую ложь, Мицуи-сан?
— Нет, я не это имею в виду.
— Тогда что?
— Похоже, ты и правда не понимаешь. Ладно, послушай, Фуюки-сан был серьезна. Ты хоть немного сомневаешься, отвергая ее искренние чувства к тебе?
— Да.
Я прекрасно понимаю, что раздавила ее чистые чувства, и мне это даже нелегко далось. Но…
— На поверхности, верно? Все-таки, твое грустное выражение бесследно исчезло, стоило ей уйти.
…Нельзя сказать, что у меня есть чувство вины?
— Ты смогла проявить чувства к сердечному признанию только в тот момент, когда его услышала. Стоило тебе на меня посмотреть, как твой интерес к Фуюки-сан иссяк!
— Ты слишком преувеличиваешь… нет?
Неправда. Все как она и говорит. Я уже не могу отмазки придумывать, но должна.
Но я на это не способна. Мицуи-сан поняла меня. Наблюдая за остальными, она поняла, что такое Камису Рейна. Она верно оценила меня и убедилась в своей оценке, увидев мою реакцию на Фуюки-сан.
Загнанная в угол, я проговариваюсь.
— Или ты, возможно, думаешь, что каждая ученица в этой школе подчинится, скажи я им с собой покончить?
Я случайно рассказала ей часть моего плана.
Я ожидала, что она станет это отрицать. Она не могла настолько хорошо меня понимать.
Тем не менее – Мицуи-сан отвечает без запинки:
— Они бы так и сделали.
Я лишаюсь дара речи.
— Не знаю, что ты планируешь в этой школе делать – возможно, совсем ничего – но просто хочу сообщить тебе, что осознала твою ненормальность. Ты – аномалия. И тебе это известно лучше, чем кому бы тот ни было. Да…
— …Ты не можешь быть человеком.
Как точно.
Камису Рейна – это феномен, а я ее сосуд.
Никто из нас не человек.
На следующий день я узнала, что Фуюки-сан перерезала запястье.
Вне всяких сомнений, причиной стало то признание. Фуюки-сан – мой драгоценный жертвенный ягненок; если не приму меры, она может оказаться бесполезной, потому что, скорее всего, планирует отдалиться от меня. Найти ли мне замену, отказаться ли от одной жертвы или связаться с ней и привести ее в порядок? Поколебавшись немного, я выбираю последний вариант.
Я отправилась в ее класс до начала занятий, заглянула в кабинет и обнаружила, что она сидит за своей партой, повесив голову. Узнать ее было легко по окружающим ее подружкам. К моему облегчению, Каваи-сан среди них не было.
Зайдя в кабинет, я вызываю переполох. Фуюки-сан замечает меня с округлившимися глазами и сразу отводит взгляд. Полагаю, в данном случае, это ее естественная реакция.
Тем не менее, я подхожу к ней без колебаний.
— Фуюки-сан.
Удивленная, что я окликнула ее, она снова округляет глаза.
— Ч-чем я могу тебе помочь?
— Я бы хотела поговорить. Можешь уделить мне минутку?
Фуюки-сан кивает несколько раз с по-прежнему круглыми глазами.
— Спасибо. Тогда… да, не могла ли бы ты пройти со мной во второй музыкальный кабинет?
Она снова кивает несколько раз и идет за мной.
— Эм… о чем ты хотела поговорить?
Пока она тревожно ждет меня, я подхожу к пианино и сажусь на стул. К моей досаде, должна признать, я привыкла к этому стулу.
— Как твоя рана? – спрашиваю я, переводя взгляд на ее бинт и игнорируя ее вопрос. От меня ждут, что, прежде всего, я о ее ране буду волноваться.
— Ах… Я просто сглупила… можешь не волноваться об этом, Рейна-сан.
— Пожалуйста, не говори так.
— Нет, но…эм… это не твоя вина, Рейна-сан…
О, так вот что ее тревожило? Это в ее духе.
— Не режь себя больше, хорошо?
— …Да, – неуверенно кивает она, что вполне понятно. Каждый ребенок знает, что себя ранить нельзя, но Фуюки-сан все равно себе запястье порезала. Она должна была.
Фуюки-сан страдала достаточно, чтобы оказаться в такой ситуации…
…и потому нуждается в Камису Рейне.
— …Сегодня я пришла сюда, Фуюки-сан, чтобы обсудить с тобой вчерашнее.
Мои слова заставляют ее лицо помрачнеть.
— Позволь сказать прямо… Тебя Мицуи-сан заставила, верно?
После нескольких секунд колебаний она отвечает «Да» и добавляет «Но…».
— Я так и думала – перебиваю я. Я не позволю ей закончить эту фразу. – Вчера я не смогла нормально на твое признание ответить.
— А?.. – выдыхает она, удивленно поднимая лицо.
— Я не смогла ответить тебе честно в присутствии постороннего, еще и виновницы, затеявшей все это.
— Ч-что ты имеешь в виду?
Я говорю с улыбкой:
— А теперь пожалуйста, выслушай мой настоящий ответ. Мы обе девушки, так что, боюсь, парой мы стать не можем.
— Да… я понимаю.
— Однако, я все равно могу принять твои чувства.
— Ч-что?..
— Это довольно трудно выразить… возможно, будет правильнее сказать, что я могу быть рядом с тобой, признав твои чувства ко мне. Романтические отношения – это не совсем точно… Я и правда не могу подходящий термин подобрать.
Фуюки-сан ошарашена, но когда до нее медленно доходит смысл моих слов, она начинает краснеть.
— Э-эээ…
— Тебя это не устраивает?
— Н-нет! Ни в коем разе! На самом деле… я этого и хотела! Просто… одинаковых чувств друг к другу… достаточно для меня… ну, пожалуй… я мечтала о таких… немного особенных отношениях.
— Правда? Отлично, – замечаю я с улыбкой. Я вижу, что она очарована мной. – Но я должна тебя предупредить.
— Д-да… в чем дело?
— По возможности, ты должна не рассказывать никому об этом. Ты ведь понимаешь почему, да?
— Д-да, конечно.
— Так, может, сделаем это нашим маленьким секретом?
— …Нашим маленьким секретом… – бормочет она с покрасневшими щеками и отвечает: – Да!
Нашим секретом, да?
Фу-фу, боюсь, это не совсем так.
Это будет только твой секрет, Фуюки-сан.
— Пожалуйста, позаботься хорошенько о Камису Рейне.
Потому что…
…сегодня меня уже не будет рядом.
Как я и сказала Мицуи-сан, сейчас мне под силу других контролировать. Я могла бы легко избавиться от Мицуи-сан, используя Каваи-сан.
Но я этого не сделала.
Не потому, что посчитала этот жестоким. У меня уже не осталось человеческих эмоций. Как она справедливо заметила, другие люди меня не интересуют.
И все же, я этого не сделала. Что еще хуже, узнав от Фуюки-сан, что Мицуи-сан в опасности, я пошла туда и вмешалась.
— Почему… почему ты спасла меня? То есть, вчера мне хватило наглости сказать, что ты «не человек».
Почему я спасла ее?
Интересно, почему?
Я не уверенна, но, возможно – я была счастлива.
Я была счастлива, что кто-то назвал меня «не человеком», что кто-то действительно разглядел меня.
— Я разве не обещала на твоей стороне быть? К тому же, честно говоря, я бы предпочла избегать жестокости, даже если я не человек, – объясняю я, потому что именно этот ответ она хочет услышать.
Аах, даже перед ней я пуста. Я всего лишь оболочка.
Если бы… Если бы я встретила ее немного раньше, возможно, я бы не превратилось в то, чем стала сейчас? Нет, полагаю, для такого сценария места никогда не было. Я была рождена с такой судьбой, проделала весь этот путь – и рассеюсь.
— Я так завидую.
Услышав это, я совершенно не удивилась.
Завидую. Это слово мне постоянно приходится слышать. Тем не менее – Мицуи-сан сказала это, понимая меня.
— Завидуешь?
— Ага, завидую. Я бы справилась без души.
Вот оно что…
Я наконец-то поняла. Почему Мицуи-сан могла смотреть на меня нормально?
Потому что для Мицуи-сан, я была Камису Рейной.
Все видят сквозь меня Камису Рейну, идеал, по мнению зрителей.
Мицуи-сан сказала, что завидует мне, потому что у меня нет души.
Верно. Мицуи-сан тоже видит сквозь меня Камису Рейну. Она тоже видит во мне свой идеал. И все же, я и оказалась этим идеалом; ее Камису Рейна практически идентична мне. Ей незачем видеть Камису Рейну, потому что я достаточно близко.
Поэтому она и может смотреть прямо на меня.
— Я хочу… хочу стать как ты, Камису-сан.
— Хочешь, чтобы я тебе помогла?
— А?..
Я была счастлива.
Впервые в жизни я чувствовала себя принятой.
Из-за этого мои лицевые мышцы дернулись сами по себе. Я не могу знать, как выглядело мое лицо, потому что это было неконтролируемое выражение.
Я так счастлива, и потому позволь мне исполнить твое желание.
К счастью, оно соответствует моему плану и средствам, которые я собираюсь использовать.
— О, стереть твою душу не так сложно, в самом деле!
Верно, если Мицуи-сан видит во мне свой идеал, то у нее должно получиться вложить в мои слова особый смысл.
Мои глубокомысленные слова и моя смерть приведут ее туда, куда она стремится.
— С этим я тебе помогу!
Как и остальным.
Конечно, я и понятия не имею, где окажется это место.
Я оставила Мицуи-сан во втором музыкальном кабинете, мимо которого мое тело пролетит во время падения. Остается лишь добавить к моему плану девушку, сильнее остальных склонную видеть Камису Рейну.
Где же она может быть?
Стоило мне так подумать…
— Рейна-сан!
Она, Каваи-сан, окликнула меня.
Никто так не одержим Камису Рейной и чистотой, как Каваи-сан. Она тоскует по незапятнанному, прекрасному человеку, которого и нашла в Камису Рейне.
Игнорируя тот факт, что отвечающего ее требованиям человека не существует.
— Ты пришла как раз вовремя. Я тебя искала.
— Я могу тебе чем-то помочь?
— Я хочу тебе кое-что сказать, – коротко объясняю я. В ее случае много слов уже не нужно.
— Пожалуйста, позаботься хорошенько о Камису Рейне.
Так она точно будет до конца жизни Камису Рейну преследовать. Хоть я и не знаю, где она встретит свою Камису Рейну, мне кажется, это случится там…
…куда я сейчас направляюсь.
Я иду на крышу.
* * *
Камису Рейна уже ждет меня там, когда я прихожу на крышу. Она освободилась из зеркала. Ну, она всегда была рядом со мной с тех пор, как я признала ее существование.
— Теперь тебе просто нужно упасть отсюда, верно?
— Да, это станет последним шагом.
К счастью, здесь больше никого нет.
Нет, возможно, мы не одни. Возможно, я неосознанно кого-то игнорирую.
Мне все равно, если моему плану никто мешать не станет.
— Я не понимаю. И как это выльется в возмездие? – спрашивает она.
— Ну, сомневаюсь, что твоя роль включает понимание моего плана…
— Не против частично пояснить его мне?
— Конечно.
— Я в этом весьма уверена, но все равно позволь спросить. Заставить Каваи-сан, Фуюки-сан и остальных последовать за тобой на тот свет – это не считается возмездием, верно?
— Именно, – отвечаю я, выискивая место, падая с которого я пролечу мимо второго музыкального кабинета.
— Мне стоит считать твое возмездие чем-то абстрактным?
— Абстрактным?.. Нет, я говорю буквально. Полагаю, его можно считать абстрактным в том плане, что степень успешности моего плана предсказать трудно.
— …В чем же тогда заключается твой план?
Я отвечу ей.
Ах, это напряжение моих лицевых мышц – то же напряжение я ощутила во время недавнего разговора с Мицуи-сан.
О, я вспомнила это чувство.
Я…
— Убивать людей!
…смеюсь.
— Конечно, я понятия не имею, насколько успешным окажется мой план, но я хочу убивать людей. Хочу убить их как можно больше. Но не обычными средствами. Я бы могла убить многих, соорудив атомную бомбу. Разве не жалко бы было лишаться надежды на еще большее число убитых? По возможности, я бы хотела все человечество с лица земли стереть.
— Какая жуть. Но как падение отсюда приведет к убийству людей?
Я, наконец, нахожу хорошее место, видное из окна второго музыкального кабинета. Так душа Мицуи-сан тоже будет стерта.
— Как я собираюсь убивать? Все очень просто, – я улыбаюсь Камису Рейне. – Я использую тебя.
— Используешь меня?..
— Да. Заметь, я говорю не о своей интерпретации Камису Рейны, но о твоей сущности, о «феномене, который может становиться видимым».
— Хочешь использовать меня в качестве оружия? Не глупи. Сама по себе я лишена сил. Как ты и сказала, я лишь феномен, который может становиться видимым, – возражает она.
— Этого более чем достаточно.
— Бедняжка. Похоже, ты окончательно с ума сошла.
— Не буду этого отрицать. Но хоть я и безумна, все равно могу логически мыслить.
— Все безумцы так говорят.
Я хватаюсь за ограду. Похоже, она достаточно крепкая, чтобы мой вес выдержать.
— К чему, по-твоему, приведет мое падение отсюда?
— …Дай-ка подумать. Прежде всего, ты умрешь. После этого подготовленные тобой люди могут покончить с собой. Возможно, даже закрутится своеобразный порочный круг… но уничтожить человечество явно невозможно.
— Ты права. Я умру, Каваи-сан и еще несколько человек умрут, и на этом заканчиваются мои приготовления.
Я прислоняюсь к ограде и смотрю Камису Рейне прямо в глаза.
— Это позволит мне переписать информацию о тебе.
Камису Рейна смотрит на меня в полнейшем удивлении.
— Переписать информацию обо мне, говоришь?
— Да.
— То есть, ты собираешься переопределить меня как феномен, убивающий людей?
— Именно!
— Даже если у тебя получится переписать информацию обо мне, что маловероятно, то, что ты задумала, все равно останется невозможным. Еще раз, моя единственная сила заключается в «видимости». С таким же успехом можешь попросить человека полететь как птица!
— Никакие новые силы тебе не нужны. Ты и сейчас вполне способна людей убивать.
— Ты о чем?..
— Мне лишь нужно тебя закрепить.
— «Закрепить меня»?
— Сейчас твоя форма настолько расплывчата, что люди дают тебе различные имена вроде бога, ангела и прочего. Я же закреплю за тобой одну форму, добавив новое условие, необходимое, чтобы тебя видеть.
— То есть?..
— Я дам тебе фиксированное имя Камису Рейна.
— Я не понимаю. И как это даст мне силу убивать?
— Не понимаешь меня? Получив имя Камису Рейна, ты перестанешь быть размытым понятием, и станешь «личностью».
— Возможно, так и есть, но что с того?
— Твоя сущность заставляет брать на себя роль, больше всего необходимую зрителю, верно? А если ты возьмешь роль «личности»? Ну, ты станешь самым важным для зрителя человеком. Однако, в конечном счете, ты лишь феномен, и осознав это, зритель впадет в отчаяние.
— И этого достаточно для убийства?
— По крайней мере, в случае с теми, кто отчаялся достаточно, чтобы тебя искать. К тому же, не забывай, ты станешь Камису Рейной. Знаешь, что это подразумевает?
— …Нет, не знаю.
— Nomen est omen. Имя говорит само за себя. Например, тебе невозможно дать мужское имя, потому что ты – Идея женской красоты. Точно так же невозможно назвать тебя предметом вроде кондиционера, очков или сидения унитаза. Однако, тебе можно дать имя Камису Рейна, и это имя привяжет тебя к человеческой внешности. И это не все; с этим именем еще кое-что связано. Изначально, ты – феном с размытой внешностью, но получив имя Камису Рейна, ты теряешь всю свою неопределенность. Твоя внешность станет копией моей, как и твоя суть. Верно…
Я говорю, смеясь:
— …само имя Камису Рейны будет убивать людей.
— Сказки. Ты ведь, разумеется, никого не убила… – она замолкает. – Постой – ты поэтому своими «приготовлениями» занималась?
— Именно. Теперь я подведу Каваи-сан и остальных к смерти. Хотя я не могу предсказать, сколькие из них умрут, но планирую их смерть. Убить их. Привязать к имени Камису Рейна образ.
Камису Рейна лишилась дара речи. Тем не менее, она быстро приходит в себя и замечает:
— Это хорошо продуманный бред, но, боюсь, предпосылки отсутствуют. Как ты докажешь, что информацию обо мне вообще можно переписать?
— К сожалению, доказательств у меня нет.
— Как я и думала.
— Но в этом есть смысл, нет? По крайней мере, «подготовленные» мной люди увидят тебя. Как Камису Рейну, конечно. Возможно, другие ученицы этой школы или мои знакомые тоже смогут увидеть тебя и назовут моим именем. Если столько людей начнет тебя Камису Рейной называть, шансы, что твоя информация изменится в соответствии с моим замыслом, весьма неплохи, верно?
— …Полагаю, шансы не равны нулю.
— Мне этого достаточно, чтобы рискнуть. Я пожертвую собственной кровью и несколькими юными девушками, молясь о создании этого проклятья. Если ничего не выйдет, так тому и быть.
С этими словами я забираюсь на ограду и становлюсь на нее.
Я смотрю вниз.
Мне видны лишь окрестности школы «Дзюнсейва», но и этого достаточно. В конце концов, мой собственный мир был не больше, но я все равно целый мир ненавижу. Неразумно? Почему? Разве не такова человеческая природа? Разве человек не склонен оценивать целое по его части? Мир не добр ко мне. Он пытается от меня избавиться. Он меня игнорирует. Поэтому я рассеюсь, прокляв всех и все, принадлежащее к этому пейзажу.
— …Ты ужасный человек, раз втянула меня в это.
Я слышу голос Камису Рейны у себя за спиной.
— Конечно. Ты тоже относишься к вещам, которые я ненавижу.
— …Что?
— Ты тоже объект моего возмездия, дорогая Камису Рейна.
— В этом нет смысла. Ты сама сказала, что я – это ты, ты – это я.
— И именно поэтому…
Я закусываю губу.
— …Я ненавижу тебя.
— Я хотела видеть себя в зеркале. Тебя никто не звал. Я хотела быть нормальной, как все. Но – я не могла! Из-за тебя! Из-за себя!
Я сама себя удивляю.
Мой голос погрубел от гнева? Я зла? На кого? На Камису Рейну?
…Нет. На себя.
Я не лишалась своих чувств и, на самом деле, направляю их против себя.
Но…
…я решаю не думать о том, что это значит.
— Я собираюсь отомстить тебе. Ты продолжишь существовать вечно, как проклятье по имени Камису Рейна, создание, что мучает людей.
— …Ты и правда этого хотела добиться?
Я невольно поворачиваюсь к ней.
— Ты о чем?..
— Ты не могла себя в зеркале видеть, верно? Ты была так же слепа к себе, как и все остальные, верно? Тогда как ты вообще смогла узнать, чего хочешь?
— Не знаю, – резко говорю я и снова смотрю вперед, на презираемый мной мир. – Все, что я могу – ненавидеть этот мир, непонимающий меня.
Камису Рейна шепчет в ответ:
— Если бы только ты осознала, что все в каком-то смысле сталкиваются с будничным чувством непонятости…
Заткнись.
Не хочу эту чушь слушать.
Я закрыла уши.
И спрыгнула.
* * *
Все клонится, и клонится, и клонится…
Презренное небо окрашено в темно-красный.
Ты даже сейчас ни капли не изменилось.
Я могла взмыть прямо к тебе.
Но я обречена падать.
Мне не дотянуться так далеко.
Я могу достать лишь до дна.
О, небо!
О, сумеречное небо!
Как солнце окрашивает тебя в красный в конце каждого дня,
Так и я продолжу окрашивать тебя пролитой мной кровью…
Так что, хотя бы…
…Не забывай меня.