Сад изящных слов (Новелла) - 9 Глава
Не в силах выразить словами.
Юкари Юкино и Такао Акидзуки
«Пожалуй, за всю свою прожитую жизнь я никогда не была так счастлива», — думает Юкино.
Но она знает: это счастье не может длиться долго. Наверняка всё скоро закончится. Она осознала это, пока стояла под душем, словно горячая вода пробудила её ото сна. Впрочем, время счастья ещё не истекло. По всему телу, до самых кончиков пальцев, разлито тепло, с губ не сходит довольная улыбка. Юкино осторожно наливает кипяток в молотый кофе. Крупинки медленно набухают, тихо шепчутся пузырьки, благоухающий аромат наполняет воздух. Бульканье падающих в кофейник капель смешивается со стуком дождя…
«Боже, пожалуйста, — просит она, — хоть на самую малость, продли отведённый нам с Акидзуки-куном срок. Не дай нашему дождю закончиться так быстро».
— Юкино-сан! — окликает он из-за спины.
Юкино оборачивается, по-прежнему улыбаясь. Он тоже улыбается и смотрит прямо на неё.
— Мне кажется, что я… — говорит он.
«Ох…» — думает Юкино. Вот и всё. Дождь стихает.
— …тебя люблю, — заканчивает он, не сводя с неё пристального взгляда.
Она отчётливо понимает, что на самом деле ещё секунду назад он не собирался такого говорить. Это вырвалось случайно. Естественный порыв. Но так нечестно. Ведь она…
Юкино словно смотрит на себя со стороны и видит, как её щёки быстро наливаются румянцем. Вот как я рада. Я вся дрожу от радости. Но…
Я протягиваю руку к той далёкой, ликующей себе. Время уходит, а до неё всё не достать. Я должна перетянуть её на свою сторону, заставить ответить правильно. Каким угодно способом. Я ставлю кофейную чашку на кухонный стол. Делаю выдох — будто забыв, что надо дышать. Кажется, в нём слышна горькая усмешка, и мне уже хочется извиниться, объяснить, что это не так. Но в любом случае я обязана произнести правильные слова. Голос должен прозвучать мягко и убедительно, как положено учителю.
— Обращайся ко мне на вы. Я учительница, не забыл?
Он слегка приоткрывает рот, будто хочет что-то сказать. Но нет, молча опускает глаза. От него веет не столько разочарованием, сколько недоумением. Такое чувство испытываешь, когда тот, с кем ты радостно держишься за руки, внезапно стряхивает твою ладонь. Сердце пронзает боль. Я беру чашку с кофе и подхожу к нему. Опускаюсь на круглую табуретку, та тихонько скрипит. Он сидит на полу, я смотрю на него сверху вниз и говорю:
— Ты ведь знаешь, что я уволилась.
Ответа нет. Я продолжаю:
— На следующей неделе я уеду. Вернусь к родителям на Сикоку.
По-прежнему молча, он поднимает голову и смотрит на меня так, будто спрашивает: «Вы правда этого хотите?»
Я машинально опускаю взгляд и, словно оправдываясь, добавляю:
— Я уже давно так решила. А там, в парке… — Перед глазами всплывает безлюдная беседка. Вымоченная дождями до черноты, похожая на несчастного старика, от которого после долгих лет брака ушла жена. — В парке я набиралась сил, чтобы идти дальше. Пусть в одиночку…
«Скажи всё как есть!» — говорит про себя Юкино, будто отчитывая маленького ребёнка. Ты мне не нужен. Она чувствует, как напряглись пальцы на ногах.
— Пусть даже и без туфель.
Словам требуется время, чтобы достичь его сознания — как камню, упавшему в глубокую дыру. Вот, кажется, камень тихо коснулся дна, и он спрашивает ужасно хриплым голосом:
— И что?
Его пронзительный взгляд заставляет её оцепенеть от страха.
— Я хочу сказать… — отводя глаза в сторону, отвечает Юкино, — спасибо тебе за всё, Акидзуки-кун.
И в воздухе повисает тишина. Словно пытаясь заполнить паузу, вновь усиливается дождь. В горшках с цветами, выставленных на балконе, скапливаются глубокие прозрачные лужицы, превращая их в маленькие бочонки с водой. Он тихо поднимается на ноги. Неожиданно громко шуршит ткань.
— Спасибо за сухую одежду, — говорит он, глянув на Юкино, и идёт в ванную комнату. — Пойду переоденусь.
— Но твоя ещё не высохла!.. — невольно кричит она ему вслед.
Не надо. Так лучше. Она переводит взгляд с удаляющейся спины на кофейную чашку у себя в руках. Тихо хлопает закрывшаяся за ним дверь. Она подносит так и не начатый кофе к губам. Над жидкостью струится невесомый пар, ресницы обдаёт влагой. Она пробует отпить глоток, но чашка слишком тяжёлая, и она ставит её на стол. В душе неуклюже перекатывается клубок переживаний, колючий, как ёж, в нём сплелись чувство сожаления и вины. Иголки царапают Юкино изнутри — безмолвная, нескончаемая пытка.
«Но что же мне оставалось делать?» — едва не плача, думает она. У меня с самого начала не было выбора. Я всегда и ко всем старалась относиться с душой. Хотела стать таким же добрым и отзывчивым человеком, как Хинако-сэнсэй. Откликаться на любую просьбу, делать всё, что в моих силах.
Юкино задумчиво смотрит, как пар над кофейной чашкой понемногу рассеивается. Я хотела найти себе место в мире, а не оставаться за его пределами. Стать частью этого блистательного мира. И мне казалось: чем я взрослее, тем лучше у меня получается. Казалось, что я смогу жить нормальной жизнью, как все прочие люди. Но вдруг что-то случилось, я будто попала под ливень, от которого некуда было деться. Появился Ито-сэнсэй, потом Макино-кун, потом Айдзава-сан, земля поплыла под ногами, а когда я наконец нашла, где укрыться от дождя, и отчаянными усилиями туда добралась, появился Акидзуки-кун. Они принесли разлад в моё сердце. А я хотела, чтобы ко мне не лезли. Ведь меня едва хватало на то, чтобы стоять без посторонней помощи. Каждый божий день я тратила все силы только на то, чтобы не дать себе скорчиться на полу.
Медленно приближающиеся шаги. Юкино поднимает голову. Он стоит в бледной сине-зелёной тени, на нём снова школьная форма, наверняка недосохшая.
— Извините, я пойду. Премного вам благодарен, — тихо говорит он и низко кланяется. А затем, не дожидаясь ответа, идёт к входной двери.
Юкино невольно охает и вскакивает с места. Постой. Не уходи пока. Ты же без зонта! Может, подождёшь, пока утихнет дождь?.. Нет. Неправильно. Нельзя так говорить. Юкино молчит и заставляет себя опуститься обратно на табуретку. Его шаги удаляются. Слышно, как он обувается, как поворачивается ручка. И наконец…
Хлоп!
Закрывается дверь.
И в тот же миг её охватывает неистовая ярость.
— Дурак!!! — вопит она во весь голос, хватает табуретку, на которой только что сидела, заносит над головой, ещё чуть-чуть — и швырнёт.
Но там, куда направлен её свирепый взгляд, уже никого нет. Пар вышел, она медленно опускает руки, ставит табуретку и снова на неё садится.
— Дурак… — шепчет она ещё раз.
Какой же ты дурак, Акидзуки-кун!
Изображаешь тут несчастного, чью любовь отвергли. Прикидываешься, что не сделал ничего плохого. А ты хоть знаешь, что я пережила за летние каникулы, когда ты в беседку и носа не казал? Ты-то, школьник, всё это время только развлекался. Обедал каждый день с семьёй. Наверняка шатался по кафешкам с какой-нибудь одноклассницей. И ты уж точно понятия не имеешь, чем живут женщины старше двадцати.
У неё щиплет в носу. Горячее дыхание застревает в горле, в груди тяжесть, глаза наполняются слезами. Не позволяя им пролиться, она с силой прижимает ладони к лицу. Мокрые веки с изнанки покрываются тонким белым узором, похожим на лабиринт. На столе беззвучно стынет нетронутый кофе.
«Это из-за тебя наше время закончилось!» — почти с ненавистью думает Юкино. Ты и правда ещё ребёнок. Не скажи ты ничего такого, и мы смогли бы снова вместе пообедать. Обменялись бы номерами телефонов, в день отъезда — как знать? — ты пришёл бы меня проводить, и мы бы завершили наши отношения тихо, мирно и почти безболезненно.
Ведь я-то терпела.
Ведь я-то молчала.
Я же не сказала: «Я тебя люблю».
…но подумала.
Юкино отводит ладони от лица, медленно поднимает голову. Она всё время гнала эту мысль прочь, но теперь…
Она как ужаленная вскакивает с места.
С разгона врезается всем телом во входную дверь, вылетает в коридор. Проскакивает мимо лифта, на котором висит табличка «Ремонт», и распахивает дверь аварийного выхода. Серые потоки с неба хлещут всё сильнее. Юкино бегом спускается по узкой лестнице, пристроенной снаружи к стене дома. Дождь не переставая плещет на ступеньки; на полиуретановом покрытии то тут, то там скапливаются лужи. Ноги громко шлёпают по воде и скользят. Не удержавшись, Юкино с небольшой высоты падает вниз. На лестничной площадке она тут же выставляет руки, но успевает сильно поцарапать щёку об пол. Одежда спереди вновь намокает. Но Юкино не замечает ни боли, ни холода. Она поднимается и снова бежит. Спрыгивает на очередную лестничную площадку и там, успокоившись, останавливается.
Он стоит пролётом ниже. Положив локти на перила, доходящие ему до груди, он смотрит на подёрнутый дымкой дождя город. Прямо над ухом ворчливо шепчет гром, словно он нарочно докатился сюда от самого дальнего края неба.
«О, если б грома бог…»
Только эти слова, так опрометчиво брошенные тогда у озера, приходят ей на ум.
И — будто они прозвучали в голос и достигли его слуха, — он медленно оборачивается.
Я и представить не мог, что Юкино-сан за мной погонится.
Хотя, возможно, я на это надеялся и потому остановился здесь. Точно не пойму.
Она медленно спускается по лестнице.
— Послушай… — шевелятся её губы, но Такао, не желая ничего слушать, не даёт ей закончить:
— Юкино-сан, забудьте, что я вам сказал.
Слова льются свободно, звучат отчётливо, будто он заранее подготовил свою речь. Буравя её взглядом, он говорит то, что, как ему кажется, обязан сказать, то, что ей следовало бы знать:
— Вообще-то, я вас ненавижу.
На щёки попадают капли дождя. Юкино-сан с невыразимой печалью прикрывает глаза.
«Ненавижу этот ваш жалобный вид», — и правда думает Такао.
— Я с самого начала… счёл вас неприятным человеком. Сидите с утра пораньше в парке, хлещете пиво, со стишками странными пристаёте…
Пока он говорил, все чувства, которые она, Дева Дождя, заставила его пережить — сомнение, раздражение, ревность, восхищение, — и все его страстные желания, мольбы, надежды и разочарования постепенно превращались в гнев. Он уже не мог остановиться.
— Меня обо всём расспрашиваете, а о себе — ни словечка… Вы даже знали, что я учусь в вашей школе! Это подло!
Ненавижу. Ненавижу эту женщину. Стоит тут с оскорблённым видом, вот-вот расхнычется. Как же я её ненавижу!
— Знал бы я, что вы учительница, ни за что бы не заговорил про туфли. Вы же всё равно считаете, что ничего не получится, что моей мечте не сбыться. Ведь так? Почему вы этого не сказали?! «Пусть он по-детски рассуждает, но для компании сойдёт». Вы так решили?
Ненавижу. Разорался тут, как маленький ребёнок. Как же я себя ненавижу!
— Даже если я чем-то… кем-то увлёкся, мне ничего и никогда не светит! Вы всегда это знали!
Презираю себя — так позорно расплакаться на глазах у женщины. Презираю тебя — довести меня до такого, хотя я уже давно пытаюсь стать взрослым.
— Так бы сразу и сказали: не путайся под ногами! Иди в школу, мальчик! Ты мне противен!
А иначе я буду любить тебя до конца жизни. Я люблю тебя, люблю, люблю, и с каждой секундой — всё больше.
— И знаете что?
Да ты издеваешься! Тебе-то чего реветь?
— Так всегда и живите! Делайте вид, что вам на всё плевать!..
По щекам Акидзуки-куна катятся слёзы.
И он кричит:
— Вы навсегда останетесь одна!!!
От его крика у меня перехватывает дыхание.
Я больше не могу терпеть.
Босые ноги несут меня вперёд.
Всё происходит одновременно.
Она стискивает меня в объятиях, от сладкого аромата сердце рвётся из груди, я слышу, как она разражается громкими рыданиями.
Этот звук обрушивается на меня потоком, и я перестаю дышать.
Сотрясаясь всем телом, Юкино-сан зарывается лицом мне в плечо. Кончик холодного носа прижимается к моей шее, она надрывно плачет, как маленький ребёнок. От неожиданности я не могу пошевелить и пальцем.
— Каж… тро…
Сквозь слёзы пробиваются обрывки слов.
— Каждое утро…
Её влажное дыхание обжигает мне правое плечо.
— Каждое утро… я надевала костюм… чтобы… пойти в школу…
От плеча жар растекается по всему телу. Он будто растопил скопившийся внутри лёд, и у меня безудержно — откуда их столько? — текут слёзы.
— Но мне было страшно… Я не могла ступить и шагу…
Мир смазывается перед глазами, но в нём различимо какое-то сияние.
Это дождь.
Нас окружает дождь, сверкающий в лучах заходящего солнца.
— Там… — судорожно всхлипывает она. Её нежный, печальный голос шепчет мне в ухо. — Там, в парке…
Я хочу, чтобы Юкино-сан успокоилась, чтобы перестала плакать, хочу остановить этот водопад слёз и обнимаю её покрепче. Что есть силы прижимаю её изящное лицо к своей шее. Я уже не знаю, чего хочу: причинить ей боль или защитить, жалеть её или грустить вместе с ней. Мои объятия словно выдавливают из её лёгких весь воздух, и она выкрикивает:
— Ты меня спас!
И Юкино-сан снова начинает плакать во весь голос.
И Акидзуки-кун снова начинает плакать во весь голос.
Не в силах ничего больше выразить словами, они застывают в объятиях друг друга, будто скованные льдом.
В промежутках между мокрыми домами, в той стороне, где клонится к закату солнце, зелёным пятном светится тот самый сад и, подобно далёким горным пикам, высятся небоскрёбы.
А дождь, словно раздуваемое ветром пламя, на короткое время вспыхивает ослепительным золотом.
***
Как лилии средь зарослей травы
На летнем поле, где никто о них не знает,
Так и любовь моя, —
О ней не знаешь ты,
А скрытая любовь так тягостна бывает![81]
«Манъёсю» (« Собрание мириад листьев»).
Том 8, песня 1500
Песня госпожи Отомо Саканоэ. Один тёмно-красный цветок лилии, цветущий посреди луга всех оттенков зелёного. Это стихотворение о том, как тяжело любить, если твою любовь не замечают, — как и этот цветок.
Примечания
81 — Перевод А. Е. Глускиной.