Тайные ночи во Внутреннем дворце ~Верховный император и его возлюбленная двухцветковая принцесса~ (Новелла) - 5.1 Глава

— Давай используем это, чтобы сделать корону и ожерелье и преподнесем это матери, — сказала Шунгецу, указывая на китайскую молочную чину, цветущую в поле. Ей было всего около десяти или около того лет. Однако черты ее лица уже хранили следы их матери Юугецу, известной как первая красавица срединных земель.

Секка мечтал о том времени, когда он и его старшая сестра вышли бы за пределы дворца. Хотя Секка и заметил, но как ни странно он не просыпался. И все же он осознавал свое нынешнее взрослое «Я». Испытывая ностальгию, он продолжал смотреть на детские фигуры себя и сестры.

— Но даже если я подарю ей что-нибудь…

Его мать не станет счастливой. Секка нервничая, застенчиво опустил голову и сжимал руку сестры.

Он уже знал, что его тело ненормально. И что именно по этой причине мама избегала его.

— Не правда. Если это то, что я и Секка сделали вместе, она определенно будет счастлива.

Его сестра, которая была более проницательна, чем другие люди, заметила разницу отношений между матерью и младшим братом. Вот почему она всегда старалась быть посредником между ними. Его старшая сестра была для Секки надежным союзником.

— А теперь давай сделаем подарок!

По приглашению Шунгецу он сел на траву. Сестра и служанки обучали его, и он заплетал стебли китайской молочной чину.

Сначала он не мог правильно применять и рассчитывать силу, поэтому много стеблей было потрачено впустую, но постепенно он научился этому.

— Ой, как мило. Поскольку Секка гораздо осторожнее, готовые детали куда красивее.

Он знал, что его старшая сестра просто капризничает, но ему было не так уж и плохо, когда его хвалили. Он чувствовал, что яркое ожерелье из красных и пурпурных цветов очень подойдет его прекрасной матери.

В конце долгой зимы их наконец посетила весна. В тот день Секка впервые вышел из Императорского дворца со своей сестрой. Он подумал, что это точно потому, что так предположила его старшая сестра.

В поле в изобилии цвели такие весенние цветы как белый клевер, одуванчики и фиалки. Вокруг деловито порхала пчела и резвилась пара бабочек.

Вокруг них были деревья сакуры, которые только приближались к полному цветению. Лепестки цветов, танцующие в легком, почти несуществующем ветре, упали на волосы Шунгецу.

— Сестра, сакура…

Когда Секка заметил это и смахнул лепесток с ее волос, Шунгецу хихикнула.

— Похоже на снег, да?

Лепестки цветов, которые быстро падали, словно танцуя, напоминали зимний ветер, приносящий разбросанные снежинки. В следующее мгновение сцена внезапно прервалась, и весеннее поле изменилось.

Секка видел, как Шунгецу лежала на кровати. Ему снился тот год, когда его сестра слегла в постель из-за болезни. Он не хотел видеть этот сон. Но глаза никак не открывались.

Некогда розовый цвет лица Шунгецу стал таким белым, будто она была прозрачной, и стала очень слабой. Даже если ее лицо было усталым от болезни, его старшая сестра была все еще красива, но это картина была еще более душераздирающей. С каждым днем признаки смерти, которые скрывала его сестра, становились все глубже.

— Когда придет весна, пойдем смотреть на сакуру. Это обещание, Секка. А до тех пор я обязательно поправлюсь, — сестра вплела свой палец в палец Секки. И вскоре после обещания, она погрузилась в бесконечный сон, от которого не проснется. В поздний осенний день, когда вместо лепестков сакуры мерцал снег, она больше не могла выполнить свое обещание.

— Мне очень жаль, Секка. Мне скоро надо будет уйти.

— Пожалуйста, подожди, сестра!..

Даже во сне Секки его старшая сестра пыталась уйти от него. Если бы он мог вернуть свою сестру, все было бы прекрасно, даже если бы он не открыл глаза. Он пожелал, чтобы эти противоречия остались прежними.

Прежде чем он понял, что сцена снова изменилась, Секка и Шунгецу остались одни на том поле. Вокруг них на зимнем ветру плясал снег.

… Нет, это были лепестки сакуры.

Белые лепестки цветов, которые он принял за снег, сыпались без конца. Как будто они сочувствовали слишком ранней смерти Шунгецу.

Или как будто они исполняли последнее желание его сестры — увидеть цветение сакуры. Как и в детстве, старшая сестра и младший брат держали друг друга за руки и некоторое время смотрели на метель из падающих вишневых цветов.

— Береги себя, Секка. Мой драгоценный младший брат. Я люблю тебя, — Шунгецу протянула обе руки и крепко обняла Секку, который был уже больше ее. Несмотря на то, что к моменту смерти она истощилась до такой степени, что было больно смотреть, это была той самой его сестрой из прошлого.

Отпустив его, Шунгецу сладко улыбнулась. Словно разделяя их, лепестки цветов упали вниз, и он перестал видеть фигуру своей старшей сестры. Были ли это лепестки сакуры или снежинки, летящие на него, он уже не знал.

— Сестра…

Не оставляй меня позади. Его рука нетерпеливо потянулась к Шунгецу, но промахнулась и схватилась за воздух. Загораживаемый цветочными лепестками, он не мог следовать за ней.

— Сестра!..

Казалось, он кричал не только во сне. Кто-то схватил Секку за руку, пока он боролся с осознанием снов и реальности.

— Секка.

Это был не голос его сестры. Это был голос мужчины. После смерти его сестры и уничтожения Ка число людей, называвших Секку его настоящим именем, было ограничено. По иронии судьбы, одним из этих немногих был Кишо.

…

Когда Секка открыл глаза, он заметил рядом с собой фигуру Кишо, который был растерян. Было ясно, что он спал в своих покоях во дворце Сейка. Так почему этот человек здесь? Пока он дрожал, Кишо отпустил руку Секки.

Кишо не отпускал Секку по ночам, но днем у него были государственные дела, так что они никогда не встречались лицом к лицу в это время. Кишо также никогда лично не бывал во дворце Сейка, где жил Секка.

— Поч… почему?..

Повинуясь внезапному порыву, он поднялся с дивана, и слезы, застывшие в его ресницах, потекли и упали. Сам удивляясь этому, он поспешно вытер их. Плакал во сне. Он не знал, что сказать. Очевидно, Кишо также слышал, как он звал сестру.

Однако Кишо не издеваясь над ним, только неуклюже отвел глаза, словно говоря «я не должен был видеть, но видел».

— Император навещает свою супругу, разве в этом есть что-то неприличное?

Он ответил прямо, словно пытаясь скрыть неловкость. Это была небольшая перемена в выражении лица, но это было такое редкое зрелище, что Секка тупо уставился на Кишо. В ярком солнечном свете, в отличие от полутьмы спальни, виднелась раздражающе тонкая фигура мужчины.

— В этом нет ничего неприличного, но… твое внезапное появление удивило меня.

— Мы заранее выслали уведомление. Ты был в середине сна, поэтому мы просто ждали, когда ты проснешься.

Определенно, он властно зашел в личную комнату Секки, не прислушиваясь к запретам Шохен и Байгеку. Он видел это собственными глазами и понимал. Секка слегка вздохнул.

Однако, его раздражал он сам, который мог спать спокойно, совершенно не замечая никакого шума, который явно исходил, когда Кишо пришел. Он обнажил перед этим человеком свою беззащитную спящую фигуру. Взяв себя в руки, Секка начал расспрашивать.

— Занятый Император лично пришел навестить меня, какое дело у Вашего Величества ко мне?

— У нас есть кое-что, что мы хотим передать тебе… Эйшун.

Вызванный Кишо, Эйшун появился со стороны двери. В одной руке он нес железную птичью клетку. Внутри искусно сделанной птичьей клетки находилась одна маленькая птичка.

Она был немного меньше голубя. Милое округлое тело было белоснежным, а хвост длинным и тонким. От груди до живота его перья были красивого небесно-голубого цвета.

— В качестве компенсации за золотую рыбку.

— …Вместо золотой рыбки ты даешь мне маленькую птичку?

Только вчера из-за травли он видел куриную голову. Он не мог понять, какой смысл дарить ему маленькую птичку в обмен на золотую рыбку.

— Мне, который и сам живет подобно птице в клетке, ты даешь маленькую птичку на воспитание?

— Это хорошее средство от скуки и для утешения.

Секка подумал, что он намекает на то, что уподобляет Секку маленькой птичке, но этот человек по-своему беспокоился о нем.

Невозможно. Мгновенно отверг эту мысль Секка.

В последнее время он воздерживался от прогулок и проводил время во дворце Сейка. Кишо велел ему быть осторожным в своем окружении, но в основном он это делал, чтобы избежать встреч с другими наложницами.

Слова Кишо о том, что его мать убили не выходили у него из головы, но он не мог спросить большего у этого человека. После, косвенно попытавшись расспросить Эйшуна, тот сохраняя конфиденциальность Его Величества, заявил, что мать Кишо умерла в пруду Внутреннего дворца. Это был случай, произошедший в самый ранний период восшествия на престол покойного императора, когда Кишо было около десяти лет.

Публично это считалось несчастным случаем, но правда оставалась неясной. В то время Эйшун тоже был ребенком, поэтому он не знал ничего более.

Прямо сейчас верный императору евнух опустил клетку и вышел из комнаты, не открывая рта. Он, вероятно, заметил, что Секка не женщина, но так как его отношение к нему нисколько не изменилось, правда это или нет оставалось загадкой.

— Чтобы он садился на руки его приручали с юных лет, так что скоро он должен привязаться и к тебе. Щебетание не особенно красиво, но если ты научишь его, он будет запоминать слова.

Кишо попытался вытащить птичку из клетки. Она лишь на мгновение остановилась у него на пальце и как только вышла из клетки, она улетела.

— …Ааах.

Секка вздрогнул, когда птичка не улетела в широко распахнутое окно, а сразу же села ему на плечо. Когда он робко протянул палец, птица вместо того, чтобы испугаться, пересела на него. Черные глаза, похожие на обсидиан, уставились на Секку, и птица чирикнула.

— Хм. Кажется, он думает, что ты намного лучше меня.

— Похоже, тебя совершенно не любят. Что ты за человек, что даже птички это понимают.

Секка нанес удар, казалось бы, совсем не веселому Кишо в самый нужный момент.

С одной стороны, он бдительно следил за Кишо, но с другой этот человек знал его величайшую тайну, которая давала тому некое чувство освобождения. Возможно, это был своего рода вызов.

До сих пор у него не было никого, кроме сестры, кому он мог бы открыть свое сердце, и он думал, что ему придется прожить всю свою жизнь, храня эту тайну. Но благодаря неожиданной перемене в судьбе он был захвачен Кишо, его тело насильно лишено свободы, а его тайна раскрыта.

Кишо, человек который напал на Ка и сверг его, был его заклятым врагом. Он определенно не мог простить его. До такой степени, что, по крайней мере, ему не нужно было соблюдать приличия перед этим человеком.

Это и было связано с причиной необычно резкой манеры, которую Секка использовал только что. Он уже достаточно ослаб когда говорил со своей матерью Юугецу, но по иронии судьбы в отношении Кишо его рот был вполне способен испускать горькие слова.

— А у нее есть имя?

— Если хочешь, сам можешь его назвать. Кстати, это самец.

Как только Кишо это сказал, маленькая птичка, которая и правда привыкла к людям, снова прыгнула со своего насеста на руке Секки на его плечо и попыталась клевать ожерелье, чувствуя себя совершенно свободно.

Когда он опустил лицо то оказался прижатым к маленькой птичке. Ощущение мягких перьев и теплого тела касавшегося его щеки было очень приятным. Словно желая о чем-то поговорить, птичка коснулась клювом губ Секки.

— Щекотно…

Маленький клювик тоже был теплым, и невольно он рассмеялся.

— Ты засмеялся.

…

Он был удивлен тем, что сказал Кишо. В самом деле, это был, первый раз, когда он смеялся перед Кишо не цинично или самоуничижительно.

— Похоже, маленькая птичка похитила тебя от нас.

— …ах…

Его обняли за плечи и потянули вперед. Маленькая птичка удивленно улетела, но Кишо беззаботно набросился на его губы.

Когда его губы нежно целовали, невыносимо сладкая дрожь пробежала по кончикам его пальцев. Почему же именно в такие моменты он был неспособен двигаться?

Язык Кишо незаметно скользнул между рядами его зубов и полностью облизал внутренности рта Секки. Когда его чувствительную плоть ласкали, все его тело дрожало.

Воспоминания о нескольких ночах наслаждения, которые были спрятаны глубоко внутри его тела, один за другим всплывали в его мозгу. Его раздражало собственное «Я» которое так легко смывалось приятными чувствами, вызванными Кишо. То, что он был заперт во Внутреннем дворце и обижен всеми наложницами, было ошибкой этого человека.

— Ахх…

Мужская рука провела по его телу поверх одежды.

— Безусловно не днем… — почувствовав тревогу Секки, Кишо поднял голову. С сожалением покусывая губы при расставании, он отпустил Секку.

— …

Несмотря на то, что он испытал облегчение, к нему примешалось что-то вроде разочарования. Пытаясь подавить наполовину разгоревшееся пламя желания, он выровнял свое неглубокое и неровное дыхание.

— После такого даже этот парень вероятно поймет, что ты наш.

Маленькая птичка остановилась у спинки дивана и смотрела на них, слегка склонив голову набок. Кишо поймал его и убрал обратно в клетку. Он протестующе зачирикал, будто ему еще не надоело играть.

— Если тебе не нравится, можешь его сварить или пожарить, как хочешь.

— Я бы не стал делать такие вещи. Ни в коем случае, — нахмурился Секка. Он был недоволен тем, что Кишо был отправителем подарка, но в этом не было вины маленькой птички.

Предположив, что Секке понравилась птица, Кишо рассмеялся, как будто сделал что-то хорошее для кого-то. Ему было неприятно вести себя так, как и ожидал мужчина, но даже если бы он сказал, что хочет вернуть птицу прямо сейчас, он уже не мог заставить себя расстаться с милой маленькой птичкой.

— А теперь вернемся к правительственным делам. Быть императором довольно неудобно.

Кишо, который в кои-то веки пожаловался, поднялся с дивана. Когда Секка подумал, что он уходит, тот обернулся перед дверями.

— Мне нужно тебе кое-что сказать.

Говоря так, как будто он действительно только что вспомнил об этом, Кишо обронил многозначительное высказывание.

— Мы собираемся сделать первого принца Эйшо твоим приемным ребенком.