Ты мог бы не дразнить меня? (Новелла) - 10 Глава
«М-м-м», — мягко ответил ему Уинстон. На его лице не было ни следа удивления.
Конечно, в моей жизни, вероятно, нет ничего, что могло бы удивить Уинстона.
Но всё же его спокойствие на мгновение заставило сердце Хантера замереть и погрузиться в воспоминания из детства.
«Чем больше мне не хотелось заикаться, тем сильнее я заикался. Забавно, не правда ли?»
«Но теперь у тебя нет никаких проблем».
«Психотерапевт сказал, что всё это было из-за того, что я легко начинаю нервничать, да из-за моей заниженной самооценки», — с улыбкой сказал Хантер. В глубине своего сердца он всё ещё чувствовал себя неполноценным. Этот факт не сильно изменился с тех пор.
«По этой причине ты начал участвовать в гонках на картах».
«А? Как ты узнал об этом?»
«Будь то картинг или Формула Рено, гонщик должен обладать превосходной психологической устойчивостью. Ты сел за руль карта, чтобы научиться контролировать свои эмоции».
«Откуда ты знаешь?»
«Ты сам мне сказал», — ответил Уинстон.
«Когда?» — с удивлением спросил Хантер. Почему я этого не помню?
«В прошлой жизни».
«……» — Хантер потерял дар речи.
Этот парень выглядит таким серьёзным, что такие несмешные шутки кажутся совершенно лишёнными смысла.
«Хорошо. Тогда, в этой прошлой жизни, я рассказывал тебе, каким был мой отец?»
«Говори, я могу послушать это снова», — ответил Уинстон.
«Если ты будешь таким, я больше не смогу с тобой дружить».
«Ну, я готов выслушать тебя столько раз, сколько ты захочешь».
Несмотря на серьёзный вид, в его голосе не было ни капли искренности.
Хантер закатил глаза, решив с этого момента игнорировать специфический юмор Уинстона.
«Мой отец был преуспевающим биржевым маклером на Манхэттене, поэтому в детстве я всегда был сыт и хорошо одет. Помимо своей карьеры, больше всего в своей жизни отец заботился обо мне. Однако вырастить из ребёнка профессионального гонщика — это очень дорого, особенно если приступить к тренировкам с раннего возраста. Тем не менее он пригласил для меня личного тренера и даже подстраивал свой загруженный график работы так, чтобы наблюдать за моими гонками на картах. Всякий раз, когда я получал хорошую оценку, я мог видеть улыбку в его глазах».
«М-м-м».
«Моя уверенность в себе росла, и я становился всё жизнерадостнее. Но, когда финансовый кризис привёл нашу семью к банкротству, личность моего отца изменилась. Он стал очень раздражительным и начал пить. Моя мама больше не могла этого выносить и ушла от нас. Позже она повторно вышла замуж за учителя и начала жить той спокойной и стабильной жизнью, о которой так мечтала. Но всё же она умерла два года спустя во время тяжёлых родов».
Уинстон не произнёс ни единого слова сочувствия, только вынул всё ещё тлеющую сигарету из рук Хантера и слегка затянулся.
«И если раньше я занимался картингом, чтобы отец мог мной гордиться, то позже это стало способом заработать деньги, чтобы покупать для него алкоголь. Я становился всё лучше и лучше, гонял всё быстрее и быстрее, выигрывал так много чемпионатов, что даже команда Формулы-1 заметила моё существование. Когда Маркус подписал меня, я был очень взволнован, а весь мой мир наполнился надеждой. Но когда я пришёл домой, чтобы рассказать отцу эту новость… “О…” — это было всё, что он мне ответил, продолжая пить вино на диване прямо из бутылки. Не знаю, почему в тот момент я словно сошёл с ума, но я разбил все бутылки с алкоголем, что были дома. Он набросился на меня и начал бить меня по лицу…»
Уинстон всё также молчал.
«Пошатываясь, он вышел, чтобы купить ещё вина, но домой больше так и не вернулся».
Когда Хантер закончил говорить, сигарета в губах Уинстона уже превратилась в окурок.
«Когда я был ребёнком, одна только мысль о Формуле-1 заставляла мои эмоции бурлить, потому что я верил, что через скорость я смогу обрести свою уверенность. Но, когда я действительно попал на трассу, возникшее чувство нервозности было похоже на признак того, что я вот-вот начну заикаться. Но никому до этого нет дела, и только я знаю об этом».
«Хантер, ты знаешь, что, когда ты стоишь лицом к лицу к другому человеку и нервничаешь так сильно, что не можешь сказать ни слова, существует особый язык, который ты можешь использовать, чтобы без слов дать ему полностью понять всё, что ты хочешь сказать?»
«Что?» — Хантер повернулся, чтобы посмотреть на него.
«Поцелуй».
В этот момент в глубине его сознания что-то внезапно сломалось.
Рот Хантера приоткрылся, его язык напрягся, а горло сжалось.
Уинстон повернулся к нему.
Парнишка застыл на месте, глядя на то, как тот медленно наклоняется к нему, пока рука Уинстона не похлопала его по плечу, заставляя сигаретный пепел рассыпаться и затанцевать в лучах света фонаря.
«В следующий раз, когда ты перенервничаешь и не сможешь расслабиться, представь, что это поцелуй. Твой болид и трасса поймут, что ты хочешь сказать, они не нуждаются в твоём голосе для общения».
В глубине его сознания наметился какой-то сдвиг.
Хантер улыбнулся: «Эй… Тебе кто-нибудь говорил, что ты выглядишь чертовски сексуально, когда куришь?»
«Правда?» — безразличным голосом спросил Уинстон.
«Ха-ха, конечно, это правда».
«Тогда отныне я буду курить только в твоём присутствии».
С этими словами Уинстон встал, жестом показал Хантеру «пошли» и зашагал обратно в сторону отеля своими длинными ногами, и в его безупречном виде проявился шикарный привкус зрелости.
Хантер схватился за голову и беспомощно вздохнул.
Вот опять… Он ведёт себя как командир.
Вернувшись в свою комнату, Хантер заснул сразу же, как только его голова коснулась подушки.
Ему снилось, что он вернулся в свой дом, открыл дверь и увидел самого себя сидящим на диване перед телевизором, в то время как его мама готовила ужин на кухне.
Потом его отец пришёл домой с большим букетом роз и моделью болида Формулы-1.
Мама взяла цветы и поцеловала отца, а он сам глупо улыбался, держа в руках модель гоночного автомобиля.
Это мой дом.
Это место навсегда останется моим домом.
Внезапно всё исчезло. Хантер изо всех сил пытаться схватить и удержать хоть что-нибудь, но всё было безуспешно.
Свет потускнел, и он смутно разглядел огненную искру перед собой.
Это Уинстон сидел в одиночестве и курил половину сигареты.
«Кого ты ждёшь здесь?» — глупо спросил Хантер.
«Я жду тебя», — глаза мужчины были одновременно яркими и нежными.
«Почему?»
«Потому что ты сказал, что я выгляжу сексуально, когда курю».
«Только из-за этого?»
«М-м-м».
Тогда, пожалуйста, не исчезай.
***
Когда утром прозвенел будильник, Хантер сел в кровати.
Хотя он проспал как минимум на 2 часа меньше, чем обычно, он неожиданно обнаружил, что пребывает в приподнятом настроении.
После завтрака состоялась заключительная встреча перед гонкой.
«Хантер… Ты просто должен постараться изо всех сил», — после собрания Маркус подошёл и обнял парнишку.
“Старайся изо всех сил” — на самом деле является эвфемизмом, означающим, что относительно меня у него нет никакой надежды. В конце концов, на результаты моих предыдущих трёх гонок даже не стоит смотреть. Хоть на этот раз я и получил лучшее место в рейтинге среди всех пилотов нашей команды с момента старта Гран-при, все они думают, что я не смогу удержаться на этом месте во время гонки.
Когда они пошли на выход из отеля, направляясь к лифту, то неожиданно снова столкнулись с Уинстоном.
Тот, как обычно, сохранял спокойствие и слегка кивнул головой Маркусу и Хантеру в приветствии.
Когда они вошли в холл, Хантер чуть не сбил с ног Макгрэйди.
Все еще злой Макгрэйди презрительно усмехнулся: «Похоже, ты очень гордишься собой!»
«Я вовсе не горд, — Хантер чувствовал себя беспомощным. — Признаю, предыдущий раз в туалете во время Гран-при Испании был моей ошибкой. Я могу принести тебе бутылку из-под газировки, подержать её для тебя, а затем позволить тебе облить себя с головы до ног, что думаешь?»
Хантер решил встретиться лицом к лицу со своим абсурдным «я», но выражение лица Макгрэйди мгновенно изменилось.
Он чувствовал, что Хантер стал самодовольным из-за отличного результата квалификационного заезда и намеренно упомянул этот инцидент из прошлого, чтобы спровоцировать его.
«Обычно ты занимаешь в рейтинге места с 15-го по 18-е, а это значит, что в начале гонки тебя будут опережать по меньшей мере семь-десять болидов. Когда это время придёт, я надеюсь, что ты не будешь вести машину так, как будто ты заикаешься».
Выражение лица Макгрэйди было полно злобы — это было результатом так называемого принципа «взаимного вреда» — ты делаешь больно мне, я делаю больно тебе.
«Довольно, Макгрэйди! Подожди, пока твоя лодыжка восстановится, тогда мы позволим тебе участвовать в гонках! Не нужно обращаться так с Хантером!» — Маркус понемногу терял терпение.
Хантер не собирался сражаться с Макгрэйди, это казалось ему абсолютно бессмысленным.
«Ты думаешь, я ничего не видел? Ты был с Уинстоном из Ferrari посреди ночи! Он учил тебя, как победить в сегодняшней гонке? Это не поможет тебе! Ты действительно думаешь, что Уинстон говорит искренне? Это просто чувство превосходства, которое испытывает человек, стоящий наверху, к такому отбросу, как ты!»
Сделай вдох, Хантер, не сердись, не волнуйся!
«Ты был вместе с Уинстоном прошлой ночью? Когда?» — даже Маркус был удивлён.
В этот момент сам Уинстон стоял позади Хантера.
Эта сцена одновременно смутила и встревожила Маркуса.
Но Макгрэйди не собирался сдерживаться: он даже обрадовался, что Уинстон тоже его слышал.
«Ты думаешь, что если будешь общаться с Уинстоном и расспрашивать его обо всём, то он поможет тебе добиться потрясающих результатов? Не будь таким наивным. Это лишь милость человека, который стоит на вершине славы!»
Не сердись, Хантер, не сердись.
Хантер сжал кулаки, пытаясь успокоиться и замедлить своё сердцебиение, но он обнаружил, что не может этого сделать.
Держи себя в руках, Хантер.
Не сердись на него, Хантер.
Ты уже давно не взрывался. Не поддавайся на его провокации, не дай ему добиться успеха!
Но чем больше он терпел, тем тяжелее ему становилось это делать.
«Ну и что ты молчишь, заика? Или в глубине своего сердца ты уже знаешь, что, как бы ты ни был близок с Уинстоном, ты всё равно останешься никем? Ты навсегда останешься на самом дне!»
Хантеру казалось, что его сердце вот-вот разорвётся и кровь хлынет наружу.
«Ты… Ты…»
Если ты, блядь, скажешь ещё хоть одну грёбаную фразу, я засуну твою голову прямо в унитаз!
Лицо Хантера мгновенно покраснело. Он изо всех сил попытался сжать свой застывший язык, но тот оставался твёрдым.
«Ты…» — Хантер открыл рот, и мускулы его щёк заболели от перенапряжения, но он не смог издать ни одного внятного звука.
Ты можешь оскорблять меня!
Можешь даже оскорбить моих родителей, они всё равно не услышат этого!
Но как ты мог сказать это в присутствии Уинстона?
Хантер боялся даже обернуться и посмотреть на Уинстона.
Маркус был поражён нынешним выражением лица Хантера: это был первый раз, когда он видел его таким злым.
Окружающие давно обратили на них своё внимание. Среди них было множество представителей средств массовой информации, связанных с Формулой-1, и даже некоторые члены гоночных команд.
Например, Дональд из команды Sauber, который случайно проходил мимо, в настоящий момент с большим интересом наблюдал за развернувшейся в холле сценой.
Время солёного яйца:
Хантер: Макгрэйди злил меня до тех пор, пока я не стал ”заезженной пластинкой”! Я так зол! Я так зол!
Уинстон: Я тоже в бешенстве.
Хантер: Братья должны сочувствовать друг другу!
Уинстон: Я имею в виду, что я должен быть единственным, кто может превратить тебя в “заезженную пластинку”.