Ты светишься в лунной ночи (Новелла) - 3 Глава

В нашей старшей школе было решено, что первокурсники поставят спектакль для культурного фестиваля. Постановка уже была решена голосованием.

Ромео и Джульетта.

Слишком клишированно.

Но как бы то ни было, всё уже было решено, и оставалось лишь определиться с участниками.

— Сначала выберем человека на роль Джульетты. Думаю, мы сначала выдвинем кандидатов, а затем решим голосованием, — сказала Йоши-сенсей.

У неё было беззаботное выражение лица казалось, что её не трогает вопрос с Каямой. Вполне возможно, что он выбрал именно это время, чтобы привести свои чувства в порядок за время летних каникул.

Я огляделся по сторонам, но среди всех присутствовавших чувствовалась отстранённость. Наша школа была ориентирована на подготовку студентов к поступлению в университет, поэтому даже среди первокурсников было много людей, посещающих Крам-школы, поэтому люди редко участвовали в подобных мероприятиях. Второстепенные роли, возможно, были прекрасны, но главные роли, для которых нужно было много репетировать, были самыми непопулярными. Это касалось каждого класса, не только нашего. Учителя обычно сами выбирали людей для участия.

— Раз уж добровольцев нет, тогда…

Я глубоко вздохнул и, собрав волю в кулак, поднял руку.

— Я бы хотел…

Класс наполнился смешками. Но не ради этого я поднимал руку.

— Мы говорили о роли Джульетты. Окада-кун, ты же парень?

— Я всегда интересовался переодеванием в женские одежды.

Теперь класс совсем разразился смехом.

— Ты не можешь играть эту роль. Не хочет ли какая-нибудь девушка сделать это? — произнесла она, пытаясь надавить на класс. Но даже так, никто не поднял руку. А затем кто-то произнес.

— Мы можем стать более популярными, если Джульетту сыграет парень.

Это высказанное мнение спровоцировало других.

— И правда…

— А это может сработать!

— Гениально!

В конце концов и Йоши-сенсей сдалась.

— Что ж, я, конечно, против этого. Но таково решение учеников. Итак, все, кто поддерживает Окада-куна на эту роль, поднимите руки.

Несколько людей подняли руки. А затем их количество стремительно увеличилось. Похоже, более двух третей класса были за то, чтобы я сыграл эту роль.

— Что ж, тогда пока эта роль останется за Окада-куном. Но если какая-нибудь девушка захочет сыграть роль Джульетты, то эта роль будет передана ей.

Вряд ли кто-нибудь ещё захочет.

— Теперь, роль Ромео. Может теперь нам следует выбрать на эту роль девушку?

Но никто не торопился поднимать руку. Йоши-сенсей озадаченно оглядела класс.

И затем Каяма поднял руку.

— Я сделаю это.

— Хорошо. Тогда, я оставляю это на тебя, Каяма-кун, — Йоши-сенсей выглядела удивлённой, но всё же написала наши имена на доске.

Ромео: Каяма Акира.

Джульетта: Окада Такуя.

Это ужасно.

— Каяма, зачем ты поднял руку? — спросил я после классного часа.

— Потому что хочу выступить.

— Я был уверен, что ты хотел просто доставить неприятностей Йоши-сенсей.

— Слишком много думаешь. И вообще, то что ты решил сыграть Джульетту — куда более странно. Что с тобой случилось?

— У меня…есть на то причины…

И правда, участие в школьных событиях не было чем-то обычным для меня. Так что я не могу считать реакцию Каямы беспричинной.

После классного часа начался шестой урок, физкультура.

На большинстве уроков физкультуры Каяма просто наблюдал. Сегодня он также сидел в углу баскетбольной площадки. После того, как мы оказались в одном классе, я начал нервничать на уроках физкультуры. Но наиболее нервным моментом была игра в баскетбол.

Я получил пас и задумался, стоит ли мне провести мяч ближе или же совершить бросок. И в этот момент Каяма вошел в моё поле зрения, а пока я на мгновение отвлёкся, у меня перехватил мяч кто-то из противоположной команды.

— Ты слишком неуклюжа, Джульетта! — Каяма бросил мне это со злобными нотками. Вокруг раздалось хихиканье.

Я повернулся, чтобы посмотреть, как всё прошло и увидел, что мяч нам был легко заброшен. Когда я думал, что это может быть моя вина за то, что я не вернулся на позицию сразу, проигрышный пас полетел ко мне от моего товарища по команде. Я слышал, как он кричал.

— Джульеттокада!

Звучало как сценический псевдоним какого-нибудь комика-неудачника. Вздохнув, я подпрыгнул и бросил мяч в кольцо.

Мяч описал дугу и упал прямо в корзину.

Удивлённый, я посмотрел на Каяму. Наши взгляды пересеклись.

— Что? — раздражённо вопросил он.

Я стоял, не способный вымолвить ни слова. Почему я посмотрел на него после того как забил? Я начал жалеть об этом.

***

Раньше, Каяма играл в баскетбол.

До кое-какого момента на нашем втором году обучения в средней школе.

Мы с ним обучались в одном классе, и меня часто задирали местные хулиганы.

-Прыгай, Окада, — крикнул мне один из них.

Я держался за перила веранды, выходящей на наш класс.

— Поспеши и умри, чтобы всем стало лучше!

Всё началось, когда я попытался защитить другого парня, над которым издевались. Я не умел драться сам, и у меня не было возможности выиграть бой, но я ничего не мог с собой ничего поделать, когда увидел, что содержимое его бенто вывалили ему на голову.

Я посмеялся над собой за то, что сделал такую глупость. По какой-то причине парень, над которым издевались тогда, присоединился к группе, которая издевалась надо мной сейчас. Я ничего не понимал. Неужели он делает это, чтобы избавиться от страха, что однажды над ним снова будут издеваться?

— Ум-ри! Ум-ри!

Все старательно делали вид, что не замечают ничего. Оно и верно. Я же был живым доказательством того, что будет с тем, кто попробует помешать.

Есть несколько форм запугивания; есть злонамеренные, такие как словесное оскорбление и преследование, но то с чем я столкнулся, было прямым насилием с избиением. Тогда я устал от всего этого.

Когда я посмотрел вниз, то почувствовал, будто бы земля засасывает меня. Возможно, смерть это лучший выход.

— Хорошо, — быстро бросил я и взобрался на перила.

Держась за перила, я встал на край веранды, где места хватало только на половину моих кроссовок, и посмотрела вниз. Я оглянулся и увидел, что мои одноклассники смотрят на меня с пустым выражением лица через открытое окно. Они смотрели, но не проявляли особого интереса. Мне казалось, что всё это по-своему хорошо, поскольку мне не придется становиться таким, как они.

Я ещё раз посмотрел вниз.

Дул сильный ветер.

Я вспомнил умершую год назад Мейко.

Умирать должно быть довольно просто.

Но мои ноги меня не слушались.

Я не мог очистить свой разум.

А потом произошло это.

— Эй, сейчас начнутся занятия.

Каяма открыл дверь веранды и начал приближаться.

Удивлённый, я обернулся.

— Заткнись и проваливай отсюда!

Игнорируя слова преступников, он подошёл ко мне ещё ближе.

Я никогда ранее не разговаривал с Каямой, и единственное, что я о нём знал — это то, что он состоял в баскетбольном клубе.

Но даже так, между нами была кое-какая связь.

Каяма Масатака.

Его почивший старший брат был бойфрендом Мейко. Наши брат и сестра состояли в отношениях друг с другом, так что вне зависимости от нашего желания, нам приходилось признавать существование друг друга. Это вовсе не значит, что мы были близкими друзьями, вовсе нет. Но все же, иногда мы пересекались.

Но это и было всем, к чему сводились наши отношения. До этого момента.

— Вы, парни, скучные, — сказал Каяма.

Я был удивлён. В попытке скрыть это, я сказал:

— Оставь меня в покое.

— Позволь мне присоединиться к тебе.

С этими словами, он перепрыгнул перила и встал рядом со мной.

— Ты сумасшедший? — спросил один из нарушителей.

— Окада в сто раз мужественнее любого из вас…Но всё же, я ещё более мужественен.

А затем он встал на цыпочки и стал танцевать, прихлопывая, на небольшом пространстве, шириной в полшага за перилами.

Я не мог в это поверить.

Все ошарашенно смотрели на него. Никто не мог оторвать от него взгляда.

Это было его сольное выступление.

Он выглядел так, будто бы не боялся смерти.

Он точно сумасшедший.

Псих!

У него явно что-то не так с головой.

Так я думал.

— А ты что думаешь? — повернулся он ко мне с торжествующим выражением лица.

И сразу после этого, он позволил своему телу упасть.

На этот раз, я даже не успел удивиться.

Я попытался схватить его, но не смог.

И в итоге, всё что мне оставалось — это смотреть, как он падает.

Он приземлился на ноги, но затем сразу же упал, схватившись за них. Даже со второго этажа я видел, как его лицо скорчилось от боли. Снизу раздался крик.

— Эй, кто-нибудь, вызовите скорую!

В панике, преступники убежали, оставив меня одного.

Меня ужасно трясло.

Почему-то меня вдруг разразило смехом.

Каяма, который должен был страдать от боли, улыбнулся мне и показал большой палец в знак одобрения.

«Не веди себя будто ты крутой.»

Но все же, он реально крут.

Было бы прекрасно, если бы история на этом закончилась, но реальность оказалась намного жестче. У Каямы были сложные переломы ног. Он прошёл интенсивную реабилитацию и восстановился до такой степени, что травма больше не влияла на его повседневную жизнь, но врач сказал ему, что было бы лучше прекратить участвовать в физически сложных видах спорта.

Как будто в качестве запоздалой мысли, Каяма сказал мне позже: «Вряд ли я смогу нормально заниматься спортом.” И поэтому он бросил баскетбол. Судя по всему, как высокий человек с хорошими рефлексами, он был первоклассным игроком, и баскетбольный клуб возлагал на него большие надежды.

Я ни разу не говорил ничего Каяме об этой ситуации.

Ни слов извинений, ни благодарности.

Но как-то раз я спросил почему он совершил такой безумный поступок.

— У меня такое чувство, Окада, что если бы ты прыгнул, то действительно умер бы. Даже со второго этажа, если ты неудачно приземлишься, то можешь умереть. И мне показалось, что ты хочешь этого. Но я думал, что если я прыгну, то не умру. Я бессмертен, знаешь ли. Также мне казалось, что тебя не оставят в покое, если я этого не сделаю. Я не умею драться, ты же знаешь. Издевательства полностью прекратились, так что в конце концов всё закончилось хорошо, не так ли?

Однако я так и не смог понять его, даже после этого объяснения.

Иногда Каяма творил странные вещи которые обычные люди не могли понять.

Но после того дня, хоть я и многое о нём наговорил, я зауважал его. Ведь то, что он сделал спасло мою жизнь.

***

Проходя по коридору во время обеденного перерыва, я встретил Каяму, разговаривающего с девушкой из параллельного класса. Я хотел пройти мимо, сделав вид, что не заметил его, но вдруг девушка отвесила ему звонкую пощёчину. Все ученики, на этот момент находящиеся в коридоре, повернулись в сторону звука.

— Просто сдохни! — зло выкрикнула девушка и, развернувшись, быстро зашагала по коридору.

А она довольно милая.

Каяма выглядел посвежевшим. Заметив меня, он улыбнулся.

Я серьёзно не мог понять, как он может улыбаться в такой момент.

— Пойдем со мной, — сказал он, направившись к аварийной лестнице в конце коридора. Не имея другого выбора, я последовал за ним.

На лестничной площадке дул сильный ветер. Каяма уселся на одну из ступенек и молча смотрел в небо.

— Что ж, теперь я наконец-то закончил со всеми.

— Разорвал все отношения?

— Ага. Ох, чувак, я так устал, — он потер покрасневшую от удара щёку.

— Зачем ты всё это делаешь?

— Наверное…Мне просто надоела эта игра. Все же нет такой игры, которая не наскучит однажды, верно?

Эгоистично, как всегда. Он даже не задумался о том, что мог причинить боль тем, с кем он встречался?

— Скажи, Окада. Думаешь можно ли прожить жизнь заново?

— Невозможно.

— У меня есть мечта, — он закрыл глаза. — В ней я вернулся назад во времени до того момента, как мой брат погиб, и прожил всю жизнь заново… Думаю, я пойду и встречусь с Ватарасе Мамизу.

Так за этим он порвал со всеми? Я удивлён, если он сделал это ради того, о чём я думаю. Но прежде чем я успел задать ему вопрос, Каяма ушёл, оставив меня одного.

***

Вскоре после окончания летних каникул, Мамизу перевели из общей палаты в отдельную. Скорее всего это было связано с результатами прошлого обследования. Она немного похудела и стала бледной.

Она так и не сказала мне, что значило то «прости», сказанное мне после моего признания, а я и не спрашивал. Думаю, я и так все понимал, а даже если бы и спросил, наверное ей было бы трудно выразить всё словами.

— Сегодня мне снова сказали, сколько я ещё должна прожить.

Её состояние в последние дни не внушало особой надежды. Да и она сама чувствовала это.

— Правда же он бесполезный доктор? Он всё время ошибается, — сказал я слегка дрожащим голосом.

— Как знать… — её голос звучал беспомощно, а выражение её лица разительно отличалось от того, какое я видел при нашей первой встрече. — Ты хочешь знать, сколько мне…

— Даже слышать не хочу об этом.

Я действительно так думал, ведь даже зная это, вряд ли я смог бы сделать что-нибудь с этим. Будь это моя дата смерти, я бы хотел знать…Но только не Мамизу. Наверное, я слишком слабохарактерный.

Я горько улыбнулся.

— Я получил роль Джульетты.

Была лишь одна вещь, которую я мог сделать для неё. Выполнять то «что она хочет сделать перед смертью», желание за желанием, до тех пор, пока они не закончатся.

— Правда?!

Конечно же, это тоже было одним из желаний Мамизу. Когда я сказал ей, что наш класс будет ставить «Ромео и Джульетту», она сказала, что хотела бы поучаствовать. Я ответил ей «Хорошо», ещё до того, как она успела сказать что-либо ещё.

— Насчет следующей вещи, которую я хотела бы сделать…Я хотела бы посетить могилу автора, который мне нравится.

Я посмотрел на обложку книги, которую она держала. Автора звали Сидзусава Со, а название гласило: «Один луч света». Открыв книгу, я увидел, что она написана старомодным языком, да и в общем книга оставляла впечатление довольно старой литературы. Это была та книга, которую Мамизу всегда читала.

(П.п. Погуглив, я так и не нашел ничего ни по книге, ни по автору. Так что имя автора я написал основываясь на советах других переводчиков( Спасибо Bad_Girl из команды руры). На анлейте было так: Shizusawa Sou.)

— Это автор, который мне нравится больше всего. Я хотела бы посетить его могилу, несмотря ни на что, но…

— Хорошо.

Я не знал, где она находится, но пообещал, что выполню это первым делом. Вряд ли я не мог получить информацию из Гугла.

— Такуя-кун…Спасибо тебе за всё.

— Что ты несёшь? Это неприятно, знаешь ли. Ты говоришь так, будто бы собираешься умереть завтра.

Я пожалел о том, что эти слова сорвались у меня с языка, потому что выражение лица Мамизу мгновенно изменилось.

— Всё в порядке, тебе не стоит беспокоиться, всё будет в порядке, — она сказала это так, будто бы я был ребёнком.

Я понятия не имел, что же сейчас может быть «в порядке».

Сидзусава Со был автобиографическим писателем ещё до войны. Его вряд ли можно назвать известным, но и у него была некая преданная аудитория.

Его наиболее выдающаяся работа, «Один луч света», известна как типичная часть санаторной литературы. Санаторная литература содержит произведения, описывающие жизнь госпитализированных пациентов. «Один луч света» описывает жизнь человека, больного болезнью люминесценции. Сидзусава Со был автобиографическим писателем, так что все его истории были написаны исходя из личного опыта. У него так же была эта болезнь, от которой он в итоге скочался на своё двадцатилетие.

Я не мог полностью понять написанное им произведение исходя лишь из прочитанного в интернете описания, поэтому я одолжил на время книгу у Мамизу.

Пока я читал её на своём месте, во время перерыва между занятиями, меня окликнул Каяма.

— Что ты читаешь?

— А…Это просто…

Это была старая книга, чей литературный стиль и метафоры, использующиеся в ней, были старомодными, так что мне понадобилось довольно много времени, чтобы прочесть её. Честно говоря, эта работа была такой незначительной, что вряд ли я взял бы её когда-нибудь в руки, если бы не Мамизу.

— Это же книга, которая нравится Ватарасе Мамизу, да?

Я был удивлён.

Неужели Каяма что-то знал?

— Правда? — я пытался сыграть дурака. Довольно очевидный путь.

— Мне тоже она нравится.

Это было неожиданно. Я просто не мог представить такого совпадения. Я бы понял, если бы это была какая-нибудь известная новелла, но ведь вряд ли Каяме бы понравилась такая малоизвестная книга, как эта.

— Я ещё не закончил читать её, так что давай обойдёмся без спойлеров.

— В конце он умрет, — мгновенно среагировал он.

Но я не разозлился, хоть и узнал концовку.

«Один луч света» не была большой книгой, в ней не насчитывалось даже двух сотен книжных страниц. Честно говоря, я не находил это произведение интересным. Нет, здесь были интересные моменты, но их было довольно мало. Возможно я так думаю потому что автор знал, что он умрет и описал свою смерть так, как он её представлял. Она была меланхоличной навеивающей мрачной настроение.

На следующий день у нас была обучающая экскурсия. Было решено, что мы отправимся в музей фольклора. Я не мог себе представить, что он из себя представляет. Что там будет являться экспонатами? Глиняная посуда? Медведи?

Было всего девять часов утра, когда я прошел сквозь турникеты на станции рядом с музеем, где мы договаривались встретиться. Я прибыл довольно рано, но пересёкся с Каямой, который приехал раньше меня. Больше ни одного ученика пока не наблюдалось.

— Эй, может пропустим её? — задал вопрос Каяма.

Я решил поддержать его решение, поскольку особого интереса к людям, основавшим наш город, я не питал.

— Я хотел бы посетить могилу Сидзусавы Со, — ответил я ему.

Каяма выглядел слегка ошеломленным, но всё же быстро ответил:

— Отлично, пошли. — На нас обернулся одноклассник. — Мы уйдём пораньше, — бросил ему Каяма.

(П.п. Откуда там взялись другие люди, неизвестно. Никак не обозначенные таймскипы что ли?)

Мы прошли через турникеты и сели на поезд.

Из интернета я узнал, что могила Сидзусавы Со была глубоко в горах на границе префектуры. Поездка на поезде займет у нас около полутора часов, но после нам еще будет необходимо вскарабкаться на гору.

— Каяма, ты умеешь лазать по горам?

— Не знаю. Если не смогу, то тебе придется нести меня.

На этом наш диалог закончился.

Прошёл час, и в вагоне осталось всего несколько людей.

Если подумать, то мы никогда не выбирались куда-нибудь вдвоем. У нас не было общих хобби или тем для диалога. Я не думал, что мы особо разговоримся во время нашего путешествия.

— Ватарасе Мамизу… — произнес он.

Или не совсем так. Одна тема все же была.

— Я люблю её.

— Я знаю, — ответил я.

— Думаю, знаешь.

И он начал рассказывать, как влюбился в неё.

Впервые эти двое повстречались во время вступительных экзаменов в среднюю школу.

Наша школа была частной, с совмещенными старшей и средней школами, и вступительные экзамены здесь были довольно сложными, а у была лихорадка. Каждый день экзаменов у него был сильный жар. Несмотря на все это, он все же пришел на сдачу. Но у него был очень затуманен разум, да и на ногах он еле держался. Даже несмотря на то, что он продержался во время одного из них, в перерыве после него, пока все ожидали следующего, он помчался в туалет, где его стошнило.

Когда Каяма вернулся в класс для следующего экзамена, он уже был на пределе. Ноги не слушались его, и он свалился на пол. И здесь к нему подбежала Мамизу.

— Ты в порядке?!

Каяма сказал, что она выглядела как ангел.

— Пойдем в медкабинет, я провожу тебя.

— Нет. Неважно как, но мне нужно сдать экзамены.

— Тогда…Давай постараемся! Давай сдадим эти экзамены вместе и увидимся на вступительной церемонии.

Каяму тронули эти слова, и он полностью выложился на экзаменах.

Он начал думать, что хотел бы так же стать тем, кто кому-нибудь поможет в час нужды, также, как и она.

Каяма увидел Мамизу на церемонии вступления. Но их распределили в разные классы, и они не контактировали друг с другом. Но после этого, она все ещё не выходила у него из головы.

Как-то он решился пойти в её класс и поговорить с ней, но тогда она уже перестала ходить в школу. По слухам, ей было плохо, но причина была не известна. Во время своего последнего дня в школе, она читала «Один луч света» в библиотеке в одиночестве. Она была полностью поглощена книгой и совершенно не замечала пристального взгляда Каямы. Тогда же он в последний раз видел её.

После этого, Каяма находился в томительном ожидании того дня, когда же Мамизу вернется в школу, но этот день не наступал.

Во время первого классного часа первого года старшей школы, когда было решено, что кто-нибудь должен проведать Мамизу, он подумал, что это его шанс. Но он почувствовал, что слишком грязен, для встречи с ней, так что вместо того, чтобы пойти самому, он отправил к ней меня.

Он хотел, чтобы я подготовил почву для того дня, когда он будет готов посетить её сам.

Могила Сидзусавы Со находилась в тихом отдалённом месте, вполне подходящим для мизантропичного, эксцентричного человека, коим он показал себя в книге.

— Немного тяжело, — капельки пота выступили на голове Каямы.

Я слегка беспокоился о нём, но не мог сказать «Может нам вернуться?» Так что, обменявшись парой слов, мы продолжили идти.

В конце концов, мы добрались до могилы.

— Это…Верное место, да? Это же одинокая могила? — жалобно произнес Каяма.

Начнём с того, что могилы изначально не особо людные места, но, как верно подметил Каяма, эта отличалась от других — ни одной могилы вокруг. Не было никаких знаков, что кто-то посещал её. Трудно было представить, что это могила человека, достигшего успеха в качестве автора. Говорили, что у Сидзусавы Со не было родственников на момент его смерти.

У этой могилы была одна особенность. На ней не было выгравировано ни имени, ни псевдонима, лишь единственный символ.

無

(П.п. Беру цитату с анлейта: «Это кандзи произносится как ‘mu’ и обычно переводится как ‘ничто’, ‘ничего’, ‘пустота’, в зависимости от контекста. Но это кандзи в течение истории приобретает некий смысл, так что эти слова я буду отмечать [無]».

Я не буду отходить от анлейта, поскольку в японском я все равно ничего не понимаю.)

Это была эпитафия Сидзусава Со. Конечно, я заранее искал информацию в интернете, так что я знал это, но глядя на неё в реальности, у меня сложилось впечатление, что это была довольно эксцентричная могила.

— ‘無’, хах. Что за странная могила, — сказал Каяма, словно выразив мои мысли.

Эта странная могила была сделана в соответствии с завещанием Сидзусавы Со. Предположительно, когда кто-то спросил его, что это значит, пока он был жив, он ответил: “Это мой взгляд на жизнь.”

Действительно, когда люди умирают, они становятся ничем. Они не попадают ни в рай, ни куда-либо еще. После смерти ничего не остается.

Вероятно, это правда.

Я достал телефон и сделал пару фото для Мамизу.

Затем мы пошли назад по пути, которым пришли.

— Я собираюсь признаться Ватарасе Мамизу, — сказал мне Каяма, пока мы ехали обратно в поезде.

«Я люблю Мамизу. Тоже. Я признался ей…Но она отвергла меня.»

Я не мог сказать эти простые слова ему.

Вместо этого я произнес:

— В следующий раз давай сходим к ней вместе.

Пару дней спустя, когда я пришёл к Мамизу, она продолжала вязать свитер.

— Сегодня я привёл с собой ещё одного человека.

— Кого? — озадаченно спросила она, оторвавшись от вязания.

Каяма вошёл в комнату. Я чувствовал, как он нервничает.

— Ты помнишь меня? — спросил он.

— Эээм… Ах, точно! Ты тот парень со вступительных экзаменов, верно?

— Я рад, что ты вспомнила меня. Меня зовут Каяма Акира.

— Тогда я буду обращаться к тебе «Акира-кун».

Каяма повернулся ко мне.

— Окада, не мог бы ты оставить нас ненадолго наедине?

— Ааа…Конечно.

Я вышел из палаты и сел на скамейке в коридоре. Медсестры деловито расхаживали по коридору.

Наверное, Каяма уже признался Мамизу.

У меня не было прав останавливать его.

И всё же у меня в сознании было какое-то мрачное ощущение.

Что это? Ревность? Я улыбнулся этой жалкой эмоции внутри меня.

Затем я задумался над тем, что скрывалось под «прости», сказанным мне Мамизу, которым меня отвергли. Но даже если меня и отвергли, я ведь не могу перестать любить её от этого.

Я глянул на часы. Прошло лишь пять минут.

Время текло неравномерно; разные периоды в пять минут могли казаться длинными или короткими. Я чувствовал, что время, проведенное с Мамизу, было коротким. Драгоценное время было коротким, а время, которое меня не волновало, — долгим. А почему не наоборот?

Я закрыл глаза. По какой-то причине, моё сердце бешено билось. Что заставляет меня нервничать?

Я услышал, как резко распахнулась дверь больничной палаты. Открыв глаза, я увидел Каяму.

— Эй, Каяма… — начал было я, желая продолжить обычным «ты идиот», но приглядевшись к нему, передумал.

Ему вряд ли было сейчас дело до меня.

Он уставился на меня, его лицо было пепельным, пустым и невыразительным. На ум пришло слово «ошарашенный». Как будто я смотрела на кого-то другого, кто не был Каямой. У меня было такое чувство, что я никогда раньше не видел такого бессильного выражения на его лице.

Он молча стоял.

Сконфуженный, я посмотрел ему за спину.

— Это так разочаровывает, — выдавил из себя он.

После этих слов, он зашагал прочь по коридору.

Я не знал, что делать.

Хотел было погнаться за Каямой, но потом решил, что ему нужно побыть одному.

И затем вошёл к Мамизу.

Она неловко закрыла лицо руками и вздохнула. Воцарилось молчание.

— В последнее время стало жарче, не так ли?

— Акира-кун сказал, что я ему нравлюсь.

— Понятно.

Ответила ли она ему «прости», как в случае со мной.

— Что ты ему сказала?

— Прости.

Как я и ожидал.

— Я сказала ему, что есть человек, который мне нравится, — бессильно выдохнула она.

— О…ох, понятно.

Я был шокирован. Неудивительно, ведь я впервые это слышал.

Кто это?

Где и когда это могло произойти? (П.п. Валенок ты, Окада.)

Я был ошарашен.

Но ничего не спросил.

— Эй, на днях я ездил к могиле Сидзусавы Со, — сказал я, пытаясь сменить тему разговора, и показал ей фотографии.

— Ничего себе, тут действительно написано «無» Может мне тоже стоит написать «無» на своей могиле.”

— Мне бы хотелось чего-нибудь другого.

— Чего, например?

— Невроз?

— Это ужасно, — рассмеялась она.

Я засмеялся вместе с ней.

— Что дальше?

— Ты о чём?

— Что следующее ты хотела бы сделать перед смертью?

— Давай посмотрим…Ну…Я бы хотела попробовать покурить. В такое время же нормально курить, да?

Такое время?

— Нет, нет, ты не можешь. Мамизу, ты болеешь, тебе определённо не стоит этого делать.

— Вот почему это буду делать не я, а ты, Такуя-кун. Неужели ты забыл?

***

Я был очень занят в последнее время.

Мы репетировали спектакль для фестиваля три раза в неделю, собираясь в школе или парке. Из-за этого я даже взял перерыв в работе в кафе. Все это стало отсебятиной, как только было решено, что Джульетту будет играть парень. Так почему же мы должны так стараться? Я задавался этим вопросом, но от репетиций не отлынивал. Все ради того, чтобы я мог передать все свои ощущения Мамизу.

В тот день, по некоторым причинам, мы не могли использовать для репетиций наш класс, поэтому мы практиковались в соседнем парке. Хотя стоял сентябрь, было все еще жарко, и я выступал в парке под палящим солнцем, желая, чтобы всё это поскорее закончилось.

Мы репетировали историю любви, известную каждому. Ромео и Джульетта любили друг друга, но из-за конфликта меж их семьями, они не могли пожениться. Джульетта в итоге должна была выйти замуж за другого человека, чего она не желала, поэтому она выпила ‘зелье фальшивой смерти’. Она выпила его и уснула мёртвым сном, одурачив всех и заставив прервать свадьбу. А потом она должна была вернуться к жизни и тайно сбежать с Ромео. Но новости о плане не дошли Ромео, и он убивает себя, полагая, что Джульетта на самом деле мертва. После этого, когда Джульетта просыпается, она впадает в отчаяние от смерти Ромео и совершает самоубийство. Конец. Ах, какое недоразумение.

— Ох, Джульетта, почему ты умерла? — сказал Каяма, играющий Ромео, совершенно немотивированно.

Было действительно трудно передать эмоции таких сцен.

После случившегося в палате, отношения между мной и Каямой стали неловкими, и мы вроде как не разговаривали друг с другом.

— Я тоже умру, Джульетта, и последую за тобой.

Затем Ромео выпивает яд и погибает.

— Ромео! Ах, почему ты мёртв!

После этого Джульетта, персонаж, которого я играю, закалывает себя кинжалом. А потом они оба умирают. Трагический конец. Таков запланированный сценарий.

— Ему не хватает серьезности, — сказала девушка из театрального кружка, исполнявшая роль режиссера пьесы, с кислым выражением лица.

— Дай нам передохнуть! — возмущённо крикнул я.

— Хорошо. Тридцатиминутный перерыв!

Мы репетировали в непринужденной обстановке. Сегодня пришли лишь шесть основных актеров, включая меня, директор и ещё два человека – в общей сложности девять человек. Остальные студенты, вероятно, усердно готовились к вступительным экзаменам в университет или где-то развлекались.

В любом случае, было ясно, что большинство из них, вероятно, находятся в прохладном помещении. При мысли об этом мне стало немного горько.

После этого я тихонько выскользнул из парка и направился к ближайшей зоне для курения. Я достал из кармана сигареты и закурил.

— Не слишком ли небрежно? — услышал я раздражённый голос Каямы.

Я повернулся к нему.

— Что? Не следи за мной.

— Если тебя поймают, то отстранят от занятий.

— Мне всё равно, если ты доложишь обо мне.

Я втянул в себя сигаретный дым и медленно выдохнул. Честно говоря, я всё ещё не привык к этому. Я просто втягивал его, а потом выпускал, не пропуская в легкие.

— Дай сюда, — сказал Каяма, выхватив сигарету у меня изо рта, и глубоко вдохнув дым. — Вот как это делается.

Здесь было не так много людей, чего и следовало ожидать, так как солнце палило вовсю. Лишь один слегка полноватый служащий курил сигарету, вытирая пот носовым платком.

— Каяма, ты куришь?

— Раньше. Я бросил…Знаешь, ведь Сидзусава Со был заядлым курильщиком. А в средней школе я уважал его.

А, понятно, так вот почему Мамизу тоже интересовало курение. Действительно, человек в той книге курил, как паравоз, и наслаждался жизнью, несмотря на то, что недолго прожил из-за своей болезни.

— Насчёт Каямы Масатаки… — вдруг произнёс он.

Масатака был старшим братом Каямы. Я помнил его имя лишь потому что он умер. После своей смерти он стал более значимым.

— Он был умён и хорош в спорте. Поэтому я ненавидел своего брата. До самого конца. Но воспоминания о нём стали лучше после того, как он умер. Порой я думаю, что он был действительно хорошим парнем.

У меня возникло ощущение, что я впервые слышу, как Каяма говорит о своем брате напрямую.

— Как ты думаешь, о чём разговаривали мой брат с твоей сестрой когда были вместе?

— Даже не могу представить.

— Интересно, они говорили о нас?

— Кто знает. А о чём ты разговаривал с девушками?

— Порой мы говорили о тебе.

Прозвучало немножко пугающе.

— Держу пари, что ты ругал меня.

— Наверное. Я говорил им, что в моем классе есть странный парень.- Каяма не стал этого отрицать и отшутился. — Эй, парень, который нравится Мамизу, это ты?

Пухлый служащий обернулся и посмотрел на нас. Чего он хотел? Он думал что-то вроде: «Эти парни наслаждаются своей молодостью?», не так ли?

— Такого же быть не может, верно?

— А ты толстокожий.

— Не говори так, будто ты всё знаешь.

— Меня это бесит. Скажи мне прямо, Окада, — он сказал это яростным тоном, что для него довольно необычно.

— Ты всегда говоришь слишком мудрёно. Неужели не можешь разговаривать нормально?

— Так Ватарасе Мамизу не влюблена в тебя?

Я всё больше злился на Каяму за то, что он говорил такие вещи, ничего не зная.

Я забрал у него сигарету, сделал одну затяжку и погасил её. Рассеяно уставившись на облачко дыма, я вдруг вспомнил концовку «Одного луча света».

Главный герой страдает от болезни люминесценции. Он знает, что скоро умрет. Однажды его друг, с которым он познакомился в санатории, и который тоже страдает от этой болезни, умирает. Ночью, когда его кремируют, дым, поднимающийся из трубы, слабо светится. Когда тело больного люминесцентной болезнью кремируют, дым испускает свет при лунном свете. И тогда этот дым становится лучом света при подъеме в небо. Когда главный герой наблюдает, как его друг становится этим лучом света, и чувствует приближение собственной смерти, он думает, что смерть человека — это прекрасная вещь.

А затем, история заканчивается.

Во время сегодняшних занятий, Йоши-сенсей была в траурных одеждах. Перед тем, как начать занятия, она сказала нам, что один из её преподавателей в университете скончался и скоро должны были состоятся поминки.

По прибытию домой, я сел перед буцуданом Мейко и представил, какие бы похороны были у меня.

У меня было прекрасное представление этого. Было бы идеально, если бы никто не пришёл на похороны, потому что я их ненавижу.

Я вспомнил похороны Мейко. Это было ужасно.

Она погибла столь неожиданно, что все были ошеломлены этим. Я присутствовал на похоронах, поскольку, как близкий родственник, не мог их пропустить. Все строили свои предположения о смерти моей сестры. Я не хотел их слышать. Все плакали, и просто шумели. Я хотел, чтобы они заткнулись. Я не плакал. Слышал, как родственники, глядя на меня, шептали: “Я понятия не имею, о чём он думает.” и “Какой холодный человек.» Может и так.

На поминках было очень много алкоголя и еды.

Я не понимал, почему люди пили, когда умерла Мейко. Я даже видел людей, которые выглядели так, будто им было весело.

«Они что, сошли с ума?» — так я думал.

Стараясь не попадаться на глаза родственникам, я позаимствовал одну из бутылок пива, закрылся в туалете и выпил его прямо из горлышка. Это был мой первый раз, когда я пил алкоголь. Это было горько и отвратительно. В дверь стучалось много людей, но я проигнорировал их и продолжил пить пиво в туалете.

— Прости, что я так холоден.

Я тихо извинился, сидя перед буцуданом.

Мейко теперь могла лишь улыбаться с фотографии.

Я попытался представить себе похороны Мамизу, но никак не мог представить, каково это будет. Когда умрет Мамизу? Пойду ли я на её похороны? «Определённо не пойду.» — подумал я.

— Окада-кун, с тобой в последнее время творится что-то странное, — сказала мне Рико-тян-сан во время обеденного перерыва.

Я чувствовал, что делаю много ошибок. То перевариваю спагетти и они превращаются в кашу, то случайно превращу жареную курицу с рисом в горелую курицу с рисом.

Я что, превращаюсь в неуклюжую девчонку?

— Извини, я буду более внимательным.

— Я не про твои ошибки…Не только про них. Просто у тебя сейчас такое лицо, будто наступает конец света.

Неужели я выгляжу таким подавленным?

— У тебя что-то произошло?

Одурачить её слишком сложно.

— Не так давно мне отказали.

— Ух, так есть кто-то, кто нравится тебе.

— Полагаю да…

Дела в кафе шли своим чередом. Обслуживание было в целом стандартным, и не было ничего, что нужно было менять. Постоянных клиентов тоже было не так уж много. Но даже так, будто бы им надоело делать одно и то же каждый день, служанки часто приспосабливались и пытались сделать что-то новенькое.

— Окада-кун, напиши на рисовом омлете «С днём рождения!», вместо сердечка.

Хотя таково было данное мне указание, когда я пошёл вырисовывать это кетчупом, мои руки остановились. «Как ты хочешь чтобы я написал ‘tan’!’ Но если бы я написал его на хирагане, там было бы слишком много символов, и надпись не влезла бы. В конце концов, я написал «Happy birsday» на английском языке.

(Прим. анлейтера.

誕 (tan) является первым кандзи в 誕生日 (tanjoubi, что означает день рождения). Это на самом деле не такой сложный кандзи, но у него много деталей, поэтому кажется, что Такуя забыл, как его писать. «C Днем рождения » в хирагане будет おたんじょうびおめでとう.)

Работа закончилась, и пока я шёл с Рико-тян-сан домой, она указала мне на мою ошибку.

— Окада-кун, ты допустил орфографическую ошибку. Там нужно было писать ‘th’, а не ‘s’. Это же английский средней школы. Ты ведь учишься в хорошей старшей школе? С тобой все в порядке?

Я всегда был плох в английском, но я действительно не учился в последние дни. В порядке ли я? Я слегка призадумался.

— Если подумать, Окада-кун, ты нечасто в последнее время появляешься на работе…

— Ах, потому что летние каникулы закончились, и у меня появилось много дел, например, подготовка к школьному фестивалю. Возможно, я скоро уволюсь.

В последнее время я выходил на работу всего лишь около раза в неделю.

— Без тебя здесь станет несколько одиноко. И всё же ты не похож на человека, который бы стал участвовать в таких мероприятиях.

— Я не был таким… — моя жизнь сильно изменилась после встречи с Мамизу.

— Так что же вы делаете?

— Ставим «Ромео и Джульетта». Я играю Джульетту.

Она подавила смешок и посмотрела на меня, словно вопрошая, в своём ли я уме.

Я привык к такой реакции.

— Я в порядке, — сказал я.

— Интригующе…

— Что именно?

— Всё.

— Это нормально.

— Ага, именно об этом я и говорю.

— О чём ты говоришь?

— Ладно, не бери в голову.

(П.п. — Я…ничего не понял.)

На этом разговор прервался, и мы молча продолжили идти по дороге.

— О том, что ты тогда сказал…

— Тогда?

— Ты сказал: «в следующий раз.»

— Ааа…

— Не хочешь ли ты куда-нибудь сходить со мной?

Я замер. Рико-тян-сан шагала в несколько впереди меня.

— Не принимай всё так серьёзно, — сказала она.

— Извини.

— Я пошутила. Пойдём домой, Окада-кун.

Она немного напряглась.

Не в силах что-либо сказать, я просто начал передвигать ногами.

Когда мы с Рико-тян-сан расстались, мне вдруг захотелось увидеть Мамизу. Это всё было довольно странно. Я хотел было пойти домой, но мои ноги сами понесли меня к больничной палате Мамизу.

Когда я прокрался в её комнату, она стояла у открытого окна и смотрела на улицу. Занавески колыхались.

— Поспеши и ложись спать, — сказал я.

— Ого, с чего это ты вдруг?

— Извини. у меня выдалось немного свободного времени, так что я пришёл поиграть, — я не знал что сказать. Да что там, я даже не знал сам, как всё это объяснить.

— Ты идиот? Хоть знаешь сколько сейчас времени?

Действительно, уже было одиннадцать часов вечера.

— Эх, неважно. Ладно, подойди сюда, — её тон сменился на мягкий и она поманила меня к окну. — Смотри, — она указала на небо.

— На что?

Словно в ответ на мой вопрос, Мамизу протянула руку за окно.

Сегодня луна была прекрасна.

Под её светом, рука Мамизу начала слабо светиться.

Сколько бы раз я это не увидел, наверное, так и не привыкну, для меня это всё ещё остается чем-то мистическим. Хотя, ей бы наверное не понравилось, если бы на неё так смотрели.

— Тебе не кажется, что свет стал ярче, чем раньше?

Я присмотрелся поближе, и, действительно, свечение усилилось по сравнению с тем, когда мы наблюдали за звёздами на крыше.

— То, что оно усилилось, означает, что моё состояние ухудшается.

— Ага.

Я просто не знал, что ответить.

— Послушай, Такуя-кун, ты ведь уже потерял кого-то важного, да? — она сказала это так, будто бы давно хотела спросить, но вспомнила только сейчас.

— Неправда.

Конечно же, я солгал.

— Неужели? Мне показалось, что ты привык к этому.

— К чему?

— К смерти.

Я бы не хотел становиться таким человеком.

— Что ты хочешь этим сказать? — я уже начал жалеть о том, что пришёл сегодня к Мамизу. — Я домой.

Я повернулся к ней спиной и уже хотел было направиться к двери, как вдруг она схватила меня за край рубашки.

— Прости, Такуя-кун. Ты злишься на меня?

— Не совсем, — холодно ответил я.

— Эй, — её голос дрожал. — Если я скажу, что слишком напугана, чтобы спать, ты останешься со мной до утра?

Она впервые произнесла столь слабовольные слова.

Я не ответил. Но внутри моей головы царил хаос.

С какими намерениями она сказала мне это?

Она задёрнула занавески и легла на кровать. Я сел на стул.

— Иди сюда, — тихо сказала она.

В конце концов, я проскользнул в её постель.

— Всё не так, как ты мог подумать, так что не делай ничего извращённого, хорошо?

— Хорошо.

В любом случае, вряд ли я сейчас смог бы сделать что-то подобное. Теперь я тоже не мог уснуть.

— Мне сказали, что завтра возьмут мою спинномозговую жидкость на анализ, — сказала она, словно пытаясь убедиться, что я не сплю. Похоже, она не могла уснуть.

Но я ничего не ответил.

— Есть два вида тестов. Причина моей болезни до сих пор не установлена. Вот почему способ вылечить её до сих пор не найден. Основное лечение — это лечение симптомов. Итак, один из видов тестов — это исследование того, почему люди заболевают этой болезнью. Другими словами, я подопытный кролик. Они тестируют новые лекарства и каждый день проводят эксперименты с моим телом.

Несмотря на моё молчание, Мамизу продолжила говорить, не заботясь о том, слушаю я или нет.

— Даже если они установят причину, исследования займут десятилетия, так что меня уже не спасут. Но всё же, в будущем это поможет многим людям, верно? Я хороший человек, так что я стараюсь ради будущего всего человечества.

Я лежал с закрытыми глазами, спиной к Мамизу, так что я не мог видеть её лица в этот момент. Что оно выражало?

— Я великолепна, не так ли? Так что ты должен похвалить меня, Такуя-кун.

Я не знал, что сказать, поэтому продолжил притворяться спящим. Позже, я услышал тихое сопение Мамизу, удостоверился, что она спит, а затем выскользнул из кровати и вышел на улицу. Было бы очень неприятно, если бы я действительно остался бы там до утра, а затем кто-нибудь нашёл бы меня там.

Было около трёх часов утра, так что я отправился в ночное кафе, дождался первого автобуса, а затем отправился на нём домой.

Когда я пришёл домой, я был поражён.

Моя мать сидела за столом. В полутёмной комнате, ничего не делая, просто молча сидела. Любой бы такому удивился.

— Что ты делаешь? — спросил я.

— В последнее время ты какой-то странный.

Похоже, что она до самого утра ждала моего возвращения.

— Я умоляю тебя, только не совершай самоубийство, — она смотрела на меня с пустыми глазами.

— Ты меня раздражаешь. Разве это не я должен выбирать между жизнью и смертью? — обычно я бы спокойно принял её речь, но в этот раз слова вырвались из меня, даже не успел я задуматься.

— Ты не понимаешь чувств родителя, потерявшего ребёнка, Такуя.

Мне больше не хотелось спорить. Я устал, и мне просто хотелось лечь спать.

— Ты уже взрослая, так что возьми себя в руки.

Даже после того, как я сказал это, моя мать продолжила наседать на меня, но я просто проигнорировал это и пошёл в свою комнату. Не принимая душ, и не переодевшись в пижаму, я просто лег спать.

Пару дней спустя, после репетиции, я пришел в палату к Мамизу, и увидел, как она держит в руках красный шарф. Видимо, это и было результатом её вязания.

— Ты опоздал, Такуя-кун.

— Извини.

Не то чтобы я обещал, что приду сегодня, так что я не мог опоздать, но я всё равно извинился.

— У тебя сегодня тоже была репетиция?

— Играть Джульетту нелегко.

И я рассказал обо всём, что происходило на репетициях. Прервался лишь на моменте диалога между мной и Каямой.

— Каково это курить?

— Горько и неприятно. Вряд ли я кому-нибудь это порекомендую.

— Ты почувствовал удовлетворение? Свежесть?

— Нет…совсем ничего.

— Ох, как скучно. Скажи, Ромео ведь играет Акира-кун, верно?

— Ты слышала это от него?

— Ага. Вы поцелуетесь? Кьяя!! Как волнующе!

— Да ни за что!

— Как скучно.

Я почувствовал раздражение, поэтому начал тягать Мамизу за щёки.

— Оштановиииш!

Мамизу выглядела забавно, когда в смятении попыталась оттолкнуть меня, поэтому я начал делать это более настойчиво.

— Я не хочу останавливаться.

— Эээээй!

И тогда я спросил это, подражая её манере речи.

— Ктооо тебее нраавится?

Она оттолкнула меня и сделала серьёзное лицо.

— Я стараюсь делать так, чтобы никто.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Так что было бы проблематично, если бы ты начал лезть в это.

Её слова становятся всё более загадочными. Интересно, во что я лезу?

— И, пожалуйста, отдай этот шарф моему отцу. Только так, чтобы моя мать не узнала.

— Что? А, хорошо…

Но место, где живёт Макото-сан довольно далеко.

У меня был телефон Макото-сан, так что я связался с ним. Он сказал мне, что не может приехать в этот город, но подъедет к одной из соседних станций.

Мы встретились в «Макдоналдсе», я приехал первым и начал его ждать. Когда Макото-Сан заходил, то почему-то часто оглядывался через плечо. Он вел себя как преступник в телевизионной драме, остерегаясь людей, которые следят за ним.

— Похоже, ты заботишься о моей дочери, — он выглядел изнемождённым. — Вот подарок тебе, Окада-кун.

Пока я гадал, что же это будет, Макото-Сан протянул мне книгу. Упаковка из книжного магазина все еще была на нем, так что я не знал, что это за книга, но у меня и не было желания проверить.

— Значит…Состояние Мамизу ухудшилось?

— Прошёл почти месяц, как её перевели в отдельную палату, — я говорил только объективную правду, которая не включала моего субъективного мнения.

— С тех пор как я развёлся, моя проблема банкротства не должна коснуться Мамизу и Рицу. Но…есть те, кто не против использовать незаконные средства.

— Это вам передала Мамизу, — я положил бумажный пакет на столик.

Шарф, который дала мне Мамизу, был внутри. Но Макото-сан был поглощен разговором и не проявлял никакого интереса к содержимому пакета.

— Если когда-нибудь выяснится, что это был фиктивный развод, и что я тайно посылал деньги Мамизу и Рицу…у них будут проблемы.

Не в силах больше терпеть, я вытащил шарф из пакета и передал его Макото-сану.

— Это…

— Мамизу связала это. Для вас, Макото-сан.

— Понятно.

Макото-сан выглядел очень тронутым.

— Немного рановато, но она сказала, что может не дожить до зимы, — я увидел, как на его глаза навернулись слёзы. — В любом случае, навестите её. Прошу.

Сказав это, я вышел из «Макдональдс.»

— Такуя-кун! — Макото-сан окликнул меня, когда я шёл по улице.

Я не хотел оборачиваться, но у меня не было выбора.

Он выглядел очень жалко.

— Ты любишь Мамизу?

— И что если так? — зло бросил я, а затем, пересёк пешеходный переход.

И побежал.

Проскальзывая в потоке людей, я бежал со всех ног.

Я будто в дораме. Будто я идиот. Я идиот.

Ватарасе Мамизу скоро умрёт.

Эта реальность, на которую я старался не обращать внимания, приближалась ко мне.

Я вспомнил прошедшие деньки.

Большинство просьб Мамизу были скучными.

Тот факт, что она перед смертью хотела сделать такие скучные вещи, только ещё больше подчёркивал реальность ситуации.

Но ведь всё не так, верно?

Это ли ты хочешь совершить перед смертью?

Действительно ли тебе больше не о чём сожалеть?

Действительно ли Ватарасе Мамизу может умереть без сожалений о чём-либо?

Что же я могу сделать?

Я начинаю ненавидеть своё бессилие.

Я продолжал прокручивать эти вопросы, на которые, казалось, не было ответа.

Я вернулся домой, но не смог заснуть. Вспомнив про книгу, что я получил от Макото-сана, я достал её из сумки. Распаковав её, я посмотрел на обложку.

«Как сделать снежный шар»

Так гласила обложка.

Снежные шары можно сделать самому? Я был поражён.

Нельзя ли тогда починить его? Я думал об этом, листая страницы.

Может, Макото-сан таким образом пытался оставить мне послание.

Я уставился на обломки снежного шара, который все еще был у меня. Миниатюрный бревенчатый домик потерял снежный мир вокруг себя, и теперь он просто лежал в моей крошечной комнате. Чувствуя себя виноватым из-за того, что оставил его в таком состоянии, я несколько раз пытался, подлатать его, но ничего не выходило. Это было похоже на дом, который смыло цунами. Пока он был внутри стеклянной сферы, он выглядел так, как будто в нем кто-то жил, но теперь это был просто мусор. Это был дом, который потерял что-то важное.

Безполезный дом.

На мгновение я увидел странную иллюзию. Мне казалось, что я смотрю на свой собственный дом с веранды чужой квартиры в бинокль. Конечно, мой дом не был бревенчатым. Но мне казалось, что они похожи. Это было таинственное ощущение. Затем я представил себе дом Мамизу.

После начала второго семестра я стал посещать больничную палату Мамизу реже, чем во время летних каникул. Два-три раза в неделю. С каждым посещением её лицо становилось всё более бледным.

Смерть приближалась к ней.

Я чувствовал это, когда находился рядом с ней.

Она стремительно теряла вес.

— Мамизу, разве ты не хочешь сделать что-нибудь ещё?

— Я…хочу спать…

Сначала я подумал, что она шутит. Но нет. Она легла на на кровать с меланхоличным выражением лица, даже не взглянув на меня.

— Такуя-кун…Ты можешь больше не приходить.

— Почему ты говоришь такое?

— Просто забудь обо мне.

— Что ты хочешь всем этим сказать…

— Потому что это больно. Я не хочу больше видеть твоё лицо, — её голос звучал слегка истерично. — Оставь меня одну. Я ненавижу тебя. Раздражаешь.

— Ты говоришь всё это, пытаясь заставить меня ненавидеть тебя? — мой голос дрожал, я не мог успокоиться.

— Верно, — она сказала это уставшим, отчаявшимся голосом. — Это моя последняя просьба: «Никогда больше не приходи ко мне.» Понятно?

— … Я понял…

Почему я сказал это? Я не знаю.

Я вышел из палаты. Возможно, я видел Мамизу в последний раз. Вот так всё и закончится? Что значило всё то время, что мы провели вместе?

Но не было смысла думать об этом.

Я закрыл дверь.

Всё кончено.

Всё это было просто дурным сном.

Я попробовал забыть об этом прямо сейчас.

На самом деле, наша встреча с Мамизу обернулась для меня сплошными проблемами.

Она заставляла меня делать абсурдные вещи. Она отлично повеселилась, причиняя мне неудобства.

Она неприятный человек.

Разве она не отвратительная личность?

Она эгоцентрична.

Эгоистична.

Всегда пытается скрыть то, что думает, вместо того, чтобы сказать это.

Другими словами, она врунья.

У неё сильная воля.

Несмотря на это она иногда бывает слабохарактерной.

Её легко заставить плакать.

Она очень эмоциональна.

Она беспокоится о своей семье.

Она очень добрая.

Она очень хрупкая.

Её так легко ранить.

Я всегда причинял её боль.

…

Разве могу я забыть её?

Это невозможно.

Скоро лето сменится осенью. Осенью, сезоном, когда умерла Мейко.

Я часто вспоминал Мейко осенью, и с каждым годом, с её наступлением, я становился всё более меланхоличным. Этот год, в частности, был худшим. Мне как-то не нравилось, что я сам переживаю осень моего первого года в старшей школе, период времени, когда моя сестра жила в последний раз.

С тех пор, как я перестал видеться с Мамизу, прошло две недели. А школьный фестиваль начинается уже завтра.

Даже студенты, которые обычно не участвовали в репетиции, теперь, когда до спектакля оставался всего один день, принимали в ней участие. Все были довольно заняты, но относительно мало работы было выделено нам, членам основного состава, так что мы были фактически совершенно свободны.

— Уже завтра, хах, — сказал Каяма.

Я стоял, прислонившись к учительскому столу, и Каяма бросил мне банку газированного напитка, которую он, похоже, купил в торговом автомате на первом этаже.

— Окада, почему ты играешь Джульетту?

— Ну…На самом деле, Мамизу очень хочет сыграть её.

— Ха? Что это значит?

— Мамизу хотела, чтобы я делал «вещи, которые она хочет сделать перед смертью», а потом рассказывал ей об этом.

— Так, завтра я могу представить, что ты — Ватарасе Мамизу?

— Как трагично.

Газировка шипела у меня во рту.

— Ещё два месяца, верно? — сказал он таким тоном, будто бы я уже знаю.

Но я лишь удивлённо посмотрел на его лицо.

— Мамизу сказала это?

Я вспомнил, что в начале летних каникул, Мамизу сообщили, сколько ей осталось жить, но тогда я был слишком напуган, чтобы спросить это.

— Да, когда я ходил к ней в палату. Ты не знал, Окада?

Я был шокирован. Не тем, что Каяма знал об это, а я нет. Но тем временем, что он назвал. «Два месяца». Меня будто бы подняли и швырнули в бассейн с ледяной водой.

— Эй, Окада. Почему прекрасные люди умирают, пока такой кусок дерьма, как я — живёт? Это безумие, да?

Интересно, о ком он говорит? Мамизу? Его старший брат? Или ещё кто-то? Я хотел спросить, но чувствовал, что не стоит.

Я попытался придумать, что бы ещё сказать.

— Ватарасе Мамизу меня тоже отвергла, — я наконец сказал это.

Но Каяма не выглядел удивлённым.

— Кто-то, кто всегда рядом, но кого я не могу коснуться.

— Что?

— Так сказала Ватарасе Мамизу о парне, который ей нравится.

Я впервые слышал это.

— Она сама сказала тебе это?

— Да. Вероятно, она говорила о тебе.

— Это вряд ли. Мы разорвали отношения и больше не виделись.

— Разорвали отношения…Ты что, ребёнок?

— Конечно.

Конечно же я ребенок.

«Эй, если я когда-нибудь, неважно почему, скажу тебе больше никогда не приходить ко мне, продолжишь ли ты приходить ко мне?»

Я вспомнил её слова.

Время медленно тянулось. В конце концов, мы очень тщательно репетировали сцену.

Сначала, Джульетта пьет зелье и входит в состояние, подобное смерти.

Затем, Ромео убивает себя, ошибочно полагая, что Джульетта мертва.

Наконец, Джульетта впадает в отчаяние от смерти Ромео.

Небытие.[無]

Когда тот, кого мы любим, умирает, мы также должны умереть.

Фраза, подчеркнутая Мейко, вдруг всплыла у меня в голове.

Нужна храбрость и сильная воля для того, чтобы ночью проникнуть в больницу. Я уже делал это несколько раз, и, возможно, поднабрался храбрости после встречи с Мамизу.

Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Так оно и есть.

Поскольку на следующий день уже должна была состояться постановка, я хотел во что бы то ни стало увидеть Мамизу, так что вечером, по пути из школы, я пробрался в больницу. А затем меня поймала медсестра. Это была Оказаки, та самая медсестра, с которой я разговаривал, когда Мамизу упала в обморок в магазине.

— Сиди здесь.

Она вздохнула и указала мне на стул в комнате медсестёр.

— Твоё имя? Говори правду.

— Окада.

— Полное имя!

— Окада…Такуя.

— Как я и думала.

Я не знал, о чём она там думала, но она сказала это.

— Посторонним запрещён вход в комнаты после окончания часов посещения.

— Да…Простите, — теперь, у меня не было иного выбора, кроме как извиниться. Я опустил голову и смотрел в пол.

— Ну, это не имеет значения, не так ли? — сказала Оказаки-сан, сохраняя при этом серьёзное выражение лица.

Удивлённый, я поднял голову.

— Более важно, почему ты перестал посещать Ватарасе-сан? Вы ведь встречаетесь, не так ли?

Я был потрясён. Похоже, Оказаки-сан что-то не так поняла. Я думал, что она слишком занята, чтобы проверять список посещений. Мне и в голову не приходило, что она знает, что я часто навещал Мамизу.

— Вы поссорились? Или ты её ненавидишь? Стало больно смотреть, как она слабеет с каждым днём?

— Это не так. Просто…Она ненавидит меня. Она сказала, что не хочет видеть меня.

— Так вот почему ты больше не показываешься, — она легонько пнула меня по ноге. — Не будь таким дураком.

— Но…Я ведь ничего не могу поделать. Она сказала, что не хочет видеть меня. У меня нет иного выбора, кроме как отступить, не так ли? Или Вы такой человек, которому нравится извращённая, сталкерская любовь, Оказаки-сан? — по какой-то причине я решил пошутить, хоть это и было неуместно.

— Ты ничего не понимаешь. Думаешь, что прав и опьянён чувством собственной правоты. Это нормально. Мне пора делать обход, так что я пойду. А ты иди домой. Не будя больных посреди ночи.

Я медленно поднялся.

— На дежурстве я проверяю палаты пациентов. Ватарасе-сан часто плачет во сне, с тех пор, как ты перестал приходить. Думаю, она даже не знает об этом. И я не могу сказать ей об этом, потому что я не могу вмешиваться в чувства каждого пациента. Она всё время говорит: «Прости меня, Такуя-кун.» Так ведь тебя зовут, да? Она извиняется перед тобой каждую ночь. Из-за чего? Я не знаю ответа.

Она произнесла всё это очень быстро. Такая речь больше подошла бы комику или политику.

— Всё, что я знаю, так это то, что единственный в мире человек, который может что-то сделать — это ты, — с этими словами Оказаки-сан направилась к выходу из комнаты.

— Подождите! — не думая, выкрикнул я.

— Тише. Сейчас ночь.

— Простите. Эмм…завтра, мой класс будет ставить спектакль. Вот почему я хотел увидеть Мамизу. Я постараюсь ради неё. Не могли бы вы передать ей это?

— Хорошо.

В конце концов, я послушно отправился домой, так и не навестив Мамизу этой ночью.

Перед выступлением, мне довелось пережить довольно болезненный опыт.

— Не двигайся, Такуя-кун.

Так как я играю Джульетту, меня поймали девчонки из моего класса, и начали делать макияж и запихивать меня в платье. Я знал, что на мне будет платье, но не ожидал, что меня заставят краситься.

— Мне же ведь не обязательно заходить так далеко… — сказал я, чувствуя, что больше не выдержу.

Но класс уже увлёкся и не слушал меня. Я слышал, как ребята хихикают. Кто-то сказал: «Окада-кун выгляди куда лучше с макияжем, разве нет?» и ещё «Ты выглядишь неплохо, Окада.» Но когда я посмотрел в зеркало, то никак не мог описать свой внешний вид, кроме как «комичный.» Мне хотелось бросить всё и убежать.

— Окада, ты нервничаешь? — спросил меня Каяма, одетый как дворянин. Он с любопытством разглядывал мой макияж.

— Вовсе нет.

Мне хотелось спросить «Разве это не ты нервничаешь?». Я чувствовал его напряжение.

— Я надеюсь, что всё пройдёт хорошо.

В тот момент, как я выйду на сцену в женском платье, уже никак не получится избежать превращения трагедии Шекспира в комедию.

— Тебе тоже следовало нарядиться женщиной. Женщина — Ромео. Новая, сенсационная юри-пьеса.

Но вместо этого получилась бы трагикомедия.

— Значит актёры — два парня? Хах.

— Это просто смешно, — хоть я и сказал это, но это было совсем не смешно.

И всё же, хотя меня и тошнило от всего задуманного, я всерьез собирался осуществить это.

Потому что я делал это не для себя.

Во время репетиций я тоже был серьёзен, так что всё должно пройти гладко.

— Всё в порядке? — спросил я Каяму, внезапно почувствовав беспокойство.

— Да, ты отлично выглядишь.

Мне закончили делать макияж, так что я толкнул его и встал.

В этот момент, телефон в кармане моей формы, которую я оставил в углу класса, завибрировал. Я поспешил к нему и посмотрел на экран.

На нем было написано «Ватарасе Мамизу.»

И это был видеозвонок.

— Эй, Окада, уже пора начинать, — сказал кто-то.

Я проигнорировал его и ответил на звонок.

Лицо Мамизу заполонило экран.

Я посмотрел на него и…рассмеялся.

— Вроде как тебе хотелось меня увидеть?

Под её красными глазами были огромные мешки. Её лицо выглядело ужасно, будто бы она и не собиралась скрывать то, что плакала всего несколько минут назад. Я никогда не видел её в таком ужасном состоянии.

— Что думаешь? — почему-то спросила она самодовольным голосом.

— Кто бы что ни говорил, ты самая прекрасная девушка в этом мире, — я говорил это от всего сердца. Чувствовал, что сейчас всё, что я скажу сможет дойти до неё.

Мамизу рассмеялась.

— Но твоё лицо удивительно, Такуя-кун. Ты будто принцесса!

Эй, это грубо.

— Я пошёл, Мамизу.

Не прекращая звонка, я вышел в коридор. Все ученики тут же развернулись ко мне, чтобы разглядеть меня в платье и с макияжем. Я не мог понять, что за звуки они издают. Были ли это насмешки или же радостные возгласы.

В нашей школе было принято, чтобы актеры, одетые в костюмы, выходили в зрительный зал.

Ученики, сновавшие туда-сюда останавливались, чтобы поприветствовать нас.

Мои одноклассники следовали за мной. Шагая впереди всех, я смело шёл по коридору, не прерывая звонок. Я намеревался взять Мамизу с собой.

— Ты удивителен, Такуя-кун, — она явно было впечатлена.

— Всё только начинается!

— Постарайся изо всех сил!

— Конечно.

Я вошёл в зрительный зал.

Я нашёл Йоши-сенсей внутри и подошёл к ней.

— Что на тебе надето? Вау…Такуя-кун, ты выглядишь потрясающе, — сказала она, едва не рассмеявшись.

— Я не хочу этого слышать. Я сейчас на видеосвязи с Мамизу.

— Что? Зачем?

— Не важно. Не могли бы вы направить камеру телефона на сцену? Мамизу тоже член нашего класса, так что она имеет право увидеть это.

Она молча кивнула мне и взяла телефон из моих рук. Я повернулся к ней спиной и направился от зрительских мест к сцене.

— Каяма, Мамизу смотрит на нас.

— Я знаю. Ты же только что разговаривал с ней.

— Что ж, тогда…давай как следует постараемся.

— Ага.

И так, наш спектакль, «Ромео и Джульетта», начался.

— Как и ожидалось, в основном зрители смеялись. Ну, Джульетту играл я, парень, так что тут сложно было устоять. Я думал, что всё в порядке.

Но Каяма выглядел как-то странно.

Может быть, из-за того, что он нервничал, а может быть, из-за чего-то ещё, но он был несколько подавлен после начала представления, несмотря на то, что у него было достаточно духа до настоящего момента. Неужели Каяма относится к тому типу людей, которые становятся более робкими, когда речь заходит о реальных вещах? Уже отчаявшись к этому моменту, я сделал все возможное, чтобы сыграть роль Джульетты.

Пьеса приближалась к финалу, и, наконец, всё что осталось — это смерти Ромео и Джульетты.

Сначала я, Джульетта, выпил зелье ложной смерти и заснул мертвым сном посреди сцены.

Каяма, действуя как Ромео, который обнаружил Джульетту, прокричал строки, что репетировал десятки раз.

— О, Джульетта, почему ты умерла?

С ним что-то было не так. Казалось, он борется сам с собой. Я продолжил притворяться мертвым, но приоткрыл глаза, чтобы посмотреть на него.

Прямо передо мной стоял идиот.

Каяма плакал.

Нет, он рыдал.

Каяма, который не проронил ни слезинки, даже после падения со второго этажа, плакал.

Из-за этого он даже не мог произнести следующую строчку.

Заметив это, толпа зашевелилась в смятении:

— Что с ним?

— Он плачет.

— Эй, кажется что-то не так.

— Всё в порядке?

Каяма бы так немотивирован во время репетиций, но сейчас он всего себя отдавал игре.

«Так, завтра я могу представить, что ты — Ватарасе Мамизу?»

Я вспомнил, как Каяма говорил мне это вчера.

Прошло довольно много времени.

Эй, эй, Каяма, что ты собираешься делать?

Я нервно смотрел на него.

Его слезы никак не останавливались.

Тем не менее, ему удалось выровнять дыхание и произнести свои реплики на одном дыхании. — Я тоже умру, Джульетта, и последую за тобой. А затем пошёл пить зелье.

Я рефлекторно протянул руку.

— Постой! — сказал я, встав и схватив Ромео за руку.

Все присутствующие в зале, кроме меня были ошарашены.

Этого следовало ожидать. Джульетта, которая должна была спать, внезапно проснулась и остановила самоубийство Ромео. Это была совсем не болезненная история.

— Не умирай, Ромео! Ведь я всё ещё жива!

В этот момент зал разорвался хохотом.

— Я выпила зелье ложной смерти, Ромео. Не умирай, поскольку я жива!

— Ч-чт…- Каяма уставился на меня, совершенно не понимая, что происходит.

— Это нелепо… — пробормотал один из моих одноклассников у края сцены, схватившись за голову.

— Ух ты, повезло мне! — воскликнул Каяма.

Хохот стал ещё громче.

***

Я думал, что все в классе возненавидят меня, но, к моему удивлению, было не так много тех, кто злился из-за этого. Все устали от обычных «Ромео и Джульетты», и моя ужасная игра в конце концов была хорошо принята, так что никто не жаловался. На самом деле, были даже те, кто хвалил меня, говоря: “Всё прошло хорошо!» В любом случае, всё уже было кончено, так что никто не собирался об этом говорить.

Единственная жалоба поступила от нашего классного руководителя, Йоши-сенсей.

— Окада-кун, это было немного…

Не обращая внимания на её ругань, я забрал у неё телефон. Видеозвонок всё ещё продолжался, и Мамизу улыбалась по другую сторону экрана.

— Ты видела это?

— Да. Это была самая интересная пьеса, что я видела!

— Спасибо.

Я вышел из зала, всё ещё одетый в платье и держащий телефон в руках. Казалось, будто я держу миниатюрную Мамизу.

За стенами школы уже было темно. Не успел я оглянуться, как уже наступила осень, и с каждым днем солнце садилось всё раньше.

— О, Джульетта!

Я повернулся и увидел, как Каяма идет ко мне. Он все ещё был одет как Ромео и держал в руках бутафорский меч. Он бросил мне салфетки для снятия макияжа.

— Акира-кун, ты тоже был удивителен, — сказала Мамизу, заметив Каяму.

— Это было великолепное представление, не так ли?

Не смеши меня.

— Окада, ты пойдёшь на праздничную вечеринку? — не похоже, что ему было интересно это.

— Не интересует, — сказал я, протирая лицо салфеткой.

Более важно…Я хочу поскорее увидеть Мамизу.

— Я хочу пойти! — вдруг встряла Мамизу.

— Это значит…

— Иди, Такуя-кун. В следующий раз расскажешь мне об этом.

— Послушай…

— Ты сегодня герой, Такуя-кун. Ах, я имела в виду героиня. Так что ты должен присутствовать.

На этих словах, Мамизу оборвала звонок.

Возможно, она пыталась быть тактичной?

Если это так, то это не похоже на неё. Я не хотел, чтобы она выкидывала нечто подобное, мне хотелось лишь поскорее увидеть её.

— Ты знаешь, Окада…

— Что?

— Ты всё ещё беспокоишься после этого?

— Что ты хочешь сказать?

— Она ведь любит тебя?

— Заткнись.

В конце концов, я решил пойти на вечеринку в тот день. В караоке кто-то пел что-то вроде “Молодость проходит в мгновение ока.» «Все выглядят так, будто им весело», — подумал я. В конце концов, я решил найти подходящее время, чтобы выскользнуть и пойти домой. Когда я взглянул на часы, было чуть больше одиннадцати. Я подумал, не стоит ли мне сходить в больницу. Но меня только вчера отчитала Оказаки-сан. Мне тоже хотелось, чтобы Мамизу отдохнула как следует. Вместо этого я решил поехать в больницу завтра.

Вернувшись домой, я вспомнил о снежном шаре. Я уже купил материалы, и они просто лежали вокруг. Я был вроде как свободен, поэтому решил попробовать починить снежный шар, который я сломал, воспользовавшись книгой, которую я получил от Макото-сана.

Во-первых, я клеем прикрепил стеклянную бутылку, которую я купил, на миниатюрный бревенчатый дом в качестве крышки. Затем я налил много жидкого клея в стеклянную бутылку. После этого я положил искусственный снег, называемый снежным порошком. Это было то, что я принял за конфетти.

Наконец, я закрыл крышку, перевернул все это, и все было сделано. Все было закончено всего за десять минут. Я удивился тому, как всё было просто.

Однако, это был не круглый хрустальный шар. В конце концов, я использовал простую бутылку, так что это был довольно убогий продукт.

На следующий день пошёл дождь, и я отправился в больницу с зонтиком в руке. Подставки для зонтиков были заполнены, так что я просто сунул его в ближайшую и вошел внутрь. Когда Мамизу переехала из общей комнаты в отдельную, она также поднялась с четвертого этажа на шестой. Но я не мог даже дождаться лифта. Вот как невыносимо нетерпеливо я себя чувствовал. Снежный шар лежал в моей сумке. Я поднимался по лестнице, ступенька за ступенькой. Я слегка вспотел. Это было похоже на какую-то легкую тренировку.

Я скажу ей.

Сегодня, я скажу ей ещё раз.

Я кое-как поднялся на шестой этаж и встал перед дверью в палату Мамизу.

На двери висела записка.

«Никаких посетителей»

Так она гласила.

Я вздрогнул. Меня будто обухом по голове ударили.

Ни за что.

Не в силах стоять как следует, я присел на корточки. У меня сбило дыхание. Мне казалось, что я задыхаюсь. Мир вращался. Я чувствовал, что меня вот вот вырвет. Некоторое время я сидел на корточках.

Что происходит внутри?

Но даже если я войду внутрь, я ничего не смогу сделать. Если из-за этого состояние Мамизу ухудшится, то это разрушит цель.

Но я хотел знать, что с ней случилось, несмотря ни на что.

Гадая, нет ли поблизости Оказаки-сан, я пошёл в медпункт. Я был здесь всего день назад, но теперь медсестринский центр представлял собой совершенно другое зрелище. Ничего не изменилось, но именно так мне показалось.

— Извините, я хочу спросить о Ватарасе-сан. Как она себя чувствует?

Но Оказаки-сан там не было. Она либо не работала, либо была занята где-то в другом месте.

— Кто вы? — спросила медсестра.

Я замолчал, сбитый с толку. Кем я был для Мамизу? Я не мог придумать подходящего слова, чтобы описать наши отношения.

Я…

— Просто знакомый.

— Ватарасе-сан не принимает посетителей. Пожалуйста, приходите в другой день.

Получив этот поверхностный ответ, я обернулся, чувствуя себя беспомощным.

Но я не мог просто уйти домой.

Я сел на скамейку перед палатой Мамизу и уставился в пол.

Интересно, придет ли Оказаки-сан и окликнет меня, если я буду так сидеть? Но в конце концов она так и не появилась.

Я был так взволнован и беспомощен, что думал, что умру.

Не успел я опомниться, как уже перевалило за восемь вечера.

— Приемные часы закончились, так что … — сказала одна из медсестер, намекнув мне идти домой.

У меня даже не было желания отвечать. Я молча вошел в лифт тяжелыми шагами.

По дороге домой я отправил Мамизу с телефона около двадцати сообщений

«Что-то не так?»

«Ты в порядке?»

«Ты не в порядке?»

«Ты жива, верно?»

«С тобой ведь всё хорошо?»

«Пожалуйста, ответь мне, что с тобой всё хорошо.»

«Эй»

«Хей»

«Не умирай»

«Ты не можешь умереть»

«У тебя ведь есть ещё вещи, которые ты хочешь чтобы я сделал, верно?»

«Ещё много чего, да?»

«Умирать скучно, ты же знаешь»

«Потому что там ничего[無] нет»

«Это реально скучно»

«Давай поиграем»

«Я сейчас ем лапшу из комбини»

«Я всегда начинаю чувствовать голод, если мне грустно»

«Это значит, что мне сейчас грустно»

«Давай в следующий раз вытащим тебя из больницы и сходим куда-нибудь»

«Нам стоило бы сделать это раньше»

«Правда ведь?»

«Давай наслаждаться жизнью»

«Ты же жива?»

«Прошу, пусть это будет так»

«Молю»

«Я умоляю тебя»

«Живи»

Мне не было показано, что сообщения были прочитаны. Полная тишина со стороны Мамизу.

Я так и не смог сомкнуть глаз до самого утра. Я чувствовал, что могу жить дальше, даже не засыпая. Меня затошнило, а затем вырвало. Это была та самая лапша, которую я ел накануне. Я хотел заболеть вместо Мамизу. Или так, или умереть вместо неё. Я не мог подготовить себя к жизни в мире без неё.

Я чувствовал, что не смогу уснуть, даже если останусь дома, но мне не хотелось идти в школу, поэтому я вышл на улицу. Мой разум был затуманен, потому что я был лишен сна, но в то же время он был чист. Это противоречит друг другу, но всё было именно так.

Утром в жилом районе никого не было. Это заставило меня почувствовать себя одиноким. Несмотря на то, что когда-то я думал, что другие люди просто раздражают. Люди меняются.

Я сел в поезд, поехал в деловой район и расстрелял зомби в аркаде. Независимо от того, сколько я убил, зомби продолжали нападать на меня. «У них так много HP.» В конце концов, я был съеден зомби, поэтому перешёл к гоночной игре. Несмотря на впечатляющую аварию, я был жив. Я был бессмертен. Что бы я ни сделал, я не мог умереть.

После этого я сфотографировался в пурикуре. Я посмотрел на свое лицо и рассмеялся, увидев, насколько мои глаза стали широкими после коррекции. Я вышел на улицу и сжег их все. Выкурил три сигареты одновременно. Дым щипал мне глаза.

Одна мысль пришла мне в голову, когда я переходил пешеходный переход, поэтому я сел в такси, которое было припарковано неподалеку.

— Пожалуйста, отвезите меня к океану.

Я не знал, хватит ли у меня денег, но мне было все равно.

Всё было бы весело, если бы Мамизу была со мной, но делать что-то в одиночку было грустно.

Я подошел к океану. У меня едва хватило денег. Но проблема была в том, что я не знал, как я вернусь. Ну, возможно, всё наладится. Я могу просто поехать автостопом. Не то чтобы я делал это раньше.

В межсезонье на пляже было мало людей. Я нырнул в песок. Я весь покрылся им. Люди иногда проходили мимо, глядя на меня как на сумасшедшего. Мне было всё равно. Я катался по песку, словно это был ковер моего собственного дома. Мое чувство времени начало парализовываться. Может быть, я спал всего мгновение, а может быть, и нет, но даже если и спал, то лишь несколько секунд. Наступил вечер, а потом и ночь.

Не успел я опомниться, как появился полицейский, который пришёл взглянуть на меня.

— Вы в порядке? — спросил он.

— Я в порядке..в порядке, — ответил я с ничего не выражающим лицом.

И тут зазвонил мой телефон. Я ответил сразу же, даже не взглянув на экран.

— Извини. Я спала вчера. Что с этими сообщениями? Ты волновался?

Это был голос Мамизу. И в нем не было сил.

— Да. Прости, я просто накрутил себя.

— Такуя-кун, ты плачешь?

— Заткнись, я не плачу, — это всё, что мне удалось сказать.

На следующее утро, когда я пришёл в палату к Мамизу, у неё в руке было несколько странных трубок. Тем не менее, она была удивительно живой на вид. Когда я вошел в комнату, она тут же встала и повернулась ко мне лицом.

— В последнее время мне очень хочется спать, так что я много сплю.

Неужели Мамизу не знала, что я приходил к ней вчера?

Что ж, уже всё равно.

— Я рад что ты жива.

Если бы Мамизу была здорова, возможно, у меня было бы больше других мыслей о ней.

Например, быть с ней вот так ещё чаще.

Или понравиться ей.

Или хотеть чтобы она по-доброму ко мне относилась.

Или чтобы не лгала мне.

Но всё что я чувствовал сейчас — это то, что всё хорошо, пока она жива.

Всё хорошо, пока Мамизу жива.

— Что-то не так, Такуя-кун?

Я крепко зажмурился, чтобы сдержаться.

— Не молчи.

— У меня нет денег.

— А? Ты просишь у меня денег?

— Всё не так. Я поехал к океану на такси и потратил все деньги на это.

— Почему ты поехал к океану?

— Я хотел пойти поплавать, но было слишком холодно, и я сдался. После этого полицейский решил, что я слишком подозрителен, и хотел устроить мне допрос.

— Ты идиот?

— Может, и так. Я занял деньги в полицейской будке, чтобы добраться домой.

— Обратный путь — это хлопотно, хах.

— Это довольно далеко на поезде.

— Такуя-кун, подойди сюда. Слушай, — Мамизу поманила меня.

— Хорошо, — я подошёл к её кровати.

Я немного нервничал.

Мамизу протянула руки и потянула меня.

Я прислонился головой к её груди.

Мягко.

— Что ты делаешь? — спросил я. — Разве ты не сказала «Слушай»?

— Да. Слушай, как бьется моё сердце.

Я внимательно прислушался и отчетливо услышал его.

— Оно всё ещё сильно бьётся, не так ли? — спросила она.

Я тихонько обнял ее.

— Эй, мне трудно дышать! — Мамизу рассмеялась, явно смутившись. — Отпусти меня, извращенец, растлитель!

Я не хотел отпускать её.

— Такуя-кун, у меня болит сердце, — сказала Мамизу, отталкивая меня. В её руках всё ещё была сила. — Эй, попробуй вообразить это. Если бы умер человек, которого ты любишь, это было бы больно. Это было бы утомительно. Ты не смог бы его забыть. Ты же не хочешь этого, правда? Я попыталась представить себе это. Я думаю, что жить дальше было бы невозможно. Так что давай прекратим это, ладно? Давай остановимся на этом.

— Заткнись, — сказал я, глядя ей в глаза. — Мне все равно, больно это или утомительно. Я никогда тебя не забуду.

— Это меня беспокоит, — сказала Мамизу, отводя глаза и закрывая лицо руками.

— Я люблю тебя.

Я перестану убегать от своих чувств.

Я…мы не можем сбежать от них.

— Вот это меня и беспокоит, — сказала она, отворачиваясь и отстраняясь от меня. Она съежилась, как будто чего-то боялась.

— Почему?

Мамизу довольно долго молчала. Я не смотрела на часы, поэтому не знал, сколько прошло секунд или минут, но мы оба молчали, будто мир стоял на месте. Мы не двигались с места.

А затем она посмотрела на меня.

Она смотрела на меня в тишине.

Я не отворачивался.

Мы долго смотрели друг на друга.

Я не мог отвернуться. Я чувствовал, что если сделаю это, то испорчу что-то.

Мамизу смотрела на меня так, словно была рассержена.

«У нее такие красивые глаза.»

Из этих глаз текли слезы.

Подобно прорвавшейся плотине, как только её слезы начали течь, они потекли вниз бесконечно, одна за другой.

Тем не менее, я продолжал смотреть на неё, не делая ни малейшего движения.

А потом она наконец произнесла несколько коротких слов.

— Потому что я тоже люблю тебя, Такуя-кун.

Мне хотелось, чтобы в этот момент время остановилось.

Иногда, когда я думал о том, что Мамизу скоро умрет, мне казалось, что я тоже должен умереть.

Все люди когда-нибудь умрут. Рано или поздно они неизбежно умирают.

Так что в таком случае, умру ли я сейчас или в другой раз, это не будет иметь значения, верно? Иногда я так и думал.

Казалось, я не смогу вынести того жестокого факта, что этот мир будет существовать и после смерти Мамизу. Возможно, я не был бы так зол, если бы все человечество родилось в одно и то же время и умерло в одно и то же время.

Я думал, что мир жесток.

Я не знал, что значит жить. Я думал об этом в течение долгого времени.

— Ты ужасно выглядишь, — сказал мне Каяма во время ланча, глядя мне в лицо.

— Оставь меня одного.

— Ты ведь не думаешь ни о чём странном?

— Что ты имеешь в виду?

Каяма затих.

— Неужели у меня такое лицо, будто я сейчас вбегу в здание парламента с бомбой в руках?

— Да. Похоже, ты хочешь совершить набег на школу для девочек.

— Хочешь сделать это со мной?

— Я присоединюсь к тебе в любое время.

Я тихонько рассмеялся.

Каяма рассмеялся вместе со мной.

— Спасибо, Каяма.

— Как у вас с Ватарасе Мамизу?

— Ничего не случилось.

— Так сделай что-нибудь. Ты же мужчина.

— Что мне сделать?

— Тебе просто нужно быть рядом с ней и слушать её.

Ответ Каямы был чем-то действительно очевидным. Это было похоже на обычный совет, который дают нормальным парам.

— Я тоже так думаю.

Мы с Мамизу считали дни, которые проводили вместе. Её состояние сильно колебалось, то улучшаясь, то ухудшаясь. Бывали моменты, когда она не принимала посетителей. Тем не менее, в те дни, когда она чувствовала себя лучше, мы могли вести ясные разговоры, как раньше. Мамизу больше не просила меня делать те «вещи, которые она хотела сделать перед смертью».

— Неужели тебе ничего не хочется больше сделать? — спросил я однажды.

— Ну…я хочу попробовать поцеловаться.

— А это значит, что мне, как обычно, нужно пойти куда-нибудь и поцеловать кого-нибудь вместо тебя, верно, Мамизу?

— Совершенно верно. Тебе просто нужно пойти и поцеловать того, кого ты хочешь поцеловать, Такуя-кун! Эй, погоди, а!

Я попытался толкнуть Мамизу и насильно поцеловать ее. Она боролась и сопротивлялась.

— Подожди! Ещё слишком рано!

Она так сильно сопротивлялась, что я остановился.

— Я люблю тебя, Такуя-кун. Я сожалею обо всём, что было до сих пор, — сказала Мамизу, словно утешая меня за то, что я не смог поцеловать её. — Эй, может быть, нам следовало стать такими же честными раньше? Сейчас уже слишком поздно, не так ли?

— Ну…что произошло, то произошло. Если бы такого не случилось, наши отношения могли бы сложиться иначе. Мы могли бы стать другими.

— Как тот непривлекательный снежный шар? — Мамизу улыбнулась, указывая на снежный шар у её кровати. Это был снежный шар, который я сделал вручную из стеклянной бутылки. Внутри стоял все тот же миниатюрный бревенчатый домик.

— Он тебе не нравится?

— Он неправильный, но…я думаю, он мне нравится.

В эти дни мне становилось всё труднее и труднее засыпать.

Так что вместо этого я спал во время занятий. Днем я только и делал, что спал, так что мой образ жизни стал совершенно ночным.

Я проснулся ночью. Я посмотрел на часы и увидел, что уже два часа ночи. С тех пор как я заснул, прошло меньше часа. Я снова попытался заснуть, но это казалось невозможным.

Делать мне было нечего, и я занялась уборкой.

Это не обязательно должна была быть уборка, я не возражал ни против чего, пока я мог погрузиться в это и быть в состоянии не думать ни о чём.

Моя комната была полна вещей, которые мне не нужны. Наверное, я всё это выброшу.

Из глубины ящика моего стола торчала веревка.

Это было то, что я взял из комнаты моей сестры Мейко и спрятал в своей собственной комнате.

Мейко часто пребывала в подавленном настроении после того, как её бойфренд погиб в дорожно-транспортном происшествии.

Тем не менее, я думаю, что она пыталась вести себя относительно бодро передо мной.

В то время я училась только на первом году средней школы, и, возможно, с точки зрения Мейко, я был слишком молод, чтобы считаться кем-то, кому можно открыться и проконсультироваться по поводу её проблем.

Такова была Мейко, но я беспокоился за неё.

Однажды, когда я вошел в её комнату, Мейко делала что-то странное.

Она завязывала кусок веревки в петлю.

— Что ты делаешь? — спросил я.

— Тебе следует научиться стучаться, Такуя, — она разозлилась.

— Что ты собираешься с этим делать?

— То, что ты видел сегодня, — секрет от всех, даже от мамы. Постарайся держать это в секрете, хорошо?

— Почему?

— От этого зависит достоинство человека.

Тогда я ещё толком не понимал смысла слов Мейко.

Но выражение лица Мейко было настолько серьезным, что у меня не было выбора, кроме как ответить: «Хорошо.”

Я не понимал смысла её слов, но не то чтобы я не понимал смысла веревки.

На следующий день автомобиль сбил Мейко, когда она переходила дорогу, и она умерла.

Говорили, что она пыталась перебежать главную дорогу без светофора или чего-то ещё, где машины ездили на большой скорости.

Никто не знал, почему она поступила так опрометчиво.

Но перед похоронами Мейко я вспомнила про эту веревку. Я вошёл в комнату Мейко, взял веревку и спрятал её в своей комнате. Я никогда никому об этом не рассказывала. У меня было такое чувство, что я не должен никому об этом рассказывать. Конечно, о том, чтобы упомянуть об этом во время консультации, не могло быть и речи.

Теперь мне казалось, что я могу понять значение слова «достоинство», которое упомянула Мейко.

Чувствуя это, я попытался просунуть голову в петлю, которую Мейко сделала из веревки.

Я немного прикрыл глаза и лег.

У меня было такое чувство, что я мог бы встретить Мейко во сне, если бы сделал это.

Я решил бросить свою работу на полставки в кафе. Поскольку я совершенно не мог сосредоточиться, то доставлял всем неприятности. С учетом сказанного, самой большой причиной было то, что я хотел ценить время, проведенное с Мамизу.

Но когда я сказал хозяину, что ухожу, мне вдруг стало очень грустно. Я чувствовал, что увольнение с работы означает, что я уже смирился со смертью Мамизу.

После моей последней смены, я как обычно, шёл домой с Рико-тян-сан.

— Ты в порядке?- Рико-тян-сан спрашивала меня уже в тридцатый раз с тех пор, как мы вышли. Это действительно стало немного раздражать.

Но зная, что, вероятно, у меня такое лицо, что кажется, что я совсем не в порядке, я не хотел отвечать. На самом деле, чувство вины предшествовало моему раздражению.

— Я в порядке.

Свет сменился с зеленого на красный. А я и не заметил. Даже не осознавая этого, я выработал привычку ходить с опущенной головой.

Рико-тян-сан первой пересекла пешеходный переход, обернулась и окликнула меня. — Окада-кун, это опасно, если ты не поторопишься и не перейдёшь дорогу.

Я огляделся и увидел, что движение было редким. Приближалась только одна машина.

— Всё в порядке.

Мое тело каким-то образом потеряло силу, и я ошеломленно уставилась на машину.

Я заметил, что это была та же модель автомобиля, которая сбила мою сестру Мейко.

В этот момент я почувствовал, как что-то мягко скользнуло в мое сознание.

Мне казалось, что если я ещё немного постою, то пойму, что чувствует Мейко.

Я не мог сделать ни одного шага.

У меня было такое чувство, будто меня разбил сонный паралич.

Рико-тян-сан что-то крикнула, приводя меня в чувство. Когда я пришёл в себя, она стояла передо мной. Она бросилась между мной и машиной.

— СТОЙ!

Машина резко затормозила и едва успела остановиться, чтобы не врезаться в Рико-тян-сан. Она с силой потянула меня на тропинку, почти волоча за собой.

Она посмотрела на меня с ужасом в глазах. Мне показалось, что она собирается что-то сказать мне. Я подумал, что ей будет приятно сказать мне что-нибудь. Но она ничего не сказала. Она подняла руку. Я подумал, что она собирается дать мне пощечину, но она этого не сделала, вместо этого она положила руку мне на щеку.

Рико-тян-сан плакала.

— Почему ты плачешь? — удивился я.

— Окада-кун, твое сердце разбито, — сказала Рико-тян-сан, повернулась ко мне спиной и ушла.

Я долго стоял в оцепенении на вечерней дороге.

Мамизу постепенно начала всё меньше и меньше разговаривать. У меня было такое чувство, что даже разговоры утомляли её.

Время от времени она начинала набрасываться на меня. Она начала спорить со мной из-за мелочей. Когда это случалось, она говорила что-то вроде “Тебе вообще-то лучше перестать приходить”. Подобные фразы уже стали для неё стандартными. Я никогда не отвечал на них по-настоящему.

Мамизу теперь часто плакала. Возможно, до сих пор она изо всех сил старалась не плакать передо мной. Возможно, она злилась на меня из-за того, что не решалась проявить слабость. В этом случае, как ни странно, у меня не было никаких негативных чувств по этому поводу.

— Умереть от болезни было бы досадно, так что, может быть, я попрошу тебя убить меня, Такуя-кун.

В тот день она была очень оживленной. И она была в хорошем настроении. Она много говорила, что было необычно в эти дни.

— Но я не особо хочу в тюрьму.

— Тогда может совершим двойное самоубийство? Такуя-кун, ты умрешь со мной? — Мамизу сказала шутку, над которой нельзя было смеяться.

— Конечно. Как ты хочешь, чтобы мы сделали это?

— Самоубийство через утопление довольно распространенное явление, не так ли?

— Тебе действительно нужно так много думать об этом?

— А как насчет повешения?

Я попытался представить себе это. Наши два трупа, болтающиеся где-то рядом. Мне это показалось глупым.

— Тогда как насчет того, чтобы спрыгнуть со здания? — предложила она.

Мы вдвоем летим по воздуху вместе. Это тоже казалось глупым. Это было больше похоже на какой-то особый боевой приём, чем на что-то романтическое.

— Сеппуку? — я пытался предложить.

— Не слишком ли это? И для этого нужно, чтобы кто-то обезглавил нас, чтобы прикончить. Один из нас не смог бы умереть. Знаешь, будет очень больно, если ты не умрёшь. Я думаю, что более обычное двойное самоубийство было бы лучше.

— А как насчет того, чтобы замерзнуть до смерти?

— Но где?

— Высоко в горах?

— Слишком далеко!

— Может внутри холодильника?

— А есть такой, который смог бы вместить двух людей?

— Промышленного размера.

— Тогда нам нужно его найти, не так ли?

Хотя мы и обменивались подобными шутками, я не чувствовал себя лучше.

Я на самом деле хотел, чтобы она говорила более понятные, эгоистичные вещи и смеялась.

Я хотел, чтобы она заставила меня сделать что-то нелепое, что, казалось, было бы игрой в наказание, а затем смеялась надо мной, наблюдая, как я терплю это, как она делала в начале.

— Неужели у тебя больше нет никаких «дел, которые ты хотел бы сделать перед смертью»? — спросил я.

— Ну есть последнее, — сказала Мамизу, глядя мне прямо в глаза.

Слово «последнее» поразило меня.

— Я хочу узнать, что будет после смерти.

Услышав эти слова, мне вдруг пришла в голову одна мысль.

День, когда Каяма спас меня, был в моей голове.

С того самого дня, когда я не умер, он всегда был рядом.

Я всегда чувствовал себя мёртвым.

Итак, я придумал хороший способ.

— Мамизу. Я навещу тебя ещё раз сегодня вечером, — сказала я и вышел из палаты.

На её лице появилось странное выражение. Это было выражение, которое говорило: «Я не понимаю.”

«Скоро ты все поймешь.» — подумал я.

Я вернулся домой, успокоился и обдумал свою идею. Но это была не та идея, которую я придумал импульсивно. Вот почему я не колебался. Я подумал, что это была лучшая идея.

Я сжала руки перед буцуданом Мейко.

Сестра.

После твоей смерти я снова и снова задавался вопросом, почему ты умерла. Я думал об этом раз сто. Но я совсем не понимал твоих чувств. Я думал, что ты дура. Я вообще не мог понять, каково это — умирать. Я даже перестал пытаться понять, думая, что ничего не могу поделать, потому что мы были совершенно разными людьми, несмотря на то, что мы были братом и сестрой. Но всё равно это не выходило у меня из головы.

Если ты умерла, потому что умер твой парень, то я никак не мог понять твои чувства тогда. Я никогда никого не любил и не испытывал серьезных проблем из-за смерти кого-то важного.

Но я, наконец, понимаю.

Я понимаю смысл этого отчаяния.

«Когда тот, кого мы любим, умирает, мы тоже должны умереть.»

На днях я тоже пытался попасть под машину и чуть не попал.

В тот момент я почувствовал, что наконец понял.

Я наконец понял твои чувства.

— Эй, как долго ты собираешься молиться Мейко?

Голос матери вернул меня в реальность. Я видел, как она деловито ставит еду на обеденный стол.

— Я помогу, — сказал я, вставая рядом с мамой.

— Это довольно необычно.

На ужин был карри с рисом. Это было любимое блюдо Мейко. Даже после смерти Мейко моя мать продолжала готовить его каждую неделю.

— Карри и рис, которые у нас есть, очень странные, не правда ли? — сказал я.

Выражение лица моей матери преисполнилось удивлением.

— Я имею в виду, что карри состоит из морепродуктов. Обычно ведь это мясо, не так ли? Соответствует ли это вкусам сестрёнки?

Мама рассмеялась.

— Вообще-то, это мне нравится, — сказала она. Она никогда не говорила мне об этом раньше. — Твой отец не любит карри, верно? Поэтому мне было трудно поставить его на обеденный стол, пока не родилась Мейко. Но Мейко пошла в меня. Она любила карри из морепродуктов. Вот так я и начала уверенно ставить его на стол.

— То есть, другими словами, ты всегда готовила его только потому, что хотела его сама?

— Именно.

— Добавки, пожалуйста, — сказал я, хоть и был сыт.

— Иди и положи сам.

— Ты знаешь, мам, теперь я в порядке.

На мгновение моя мать сделала такое выражение лица, которое показывало, что она не понимает, о чём я говорю. А потом это превратилось в выражение понимания.

Было трудно высказать всё, что было у меня на уме, так что это был единственный способ.

— Неужели? — она выглядела счастливой.

Я почувствовал укол боли в груди, когда посмотрел на неё.

— Да, я в порядке.

После этого я принял душ, почистил зубы и переоделся в белую рубашку.

Я вышел на веранду и позвонил Каяме.

— Что тебе надо?

— Я меняю школу, — я ведь не мог сказать ему всё.

— Что? Это неожиданно.

— Мой отец сменил работу.

— Где?

— А ты как думаешь?

— За границей?

— Именно.

— Здесь будет очень одиноко.

— Каяма, спасибо за всё.

Мы ненадолго затихли.

— Ты ведь лжешь. Окада, где ты сейчас?

Я завершил вызов и выключил телефон.

После этого я дал Каменноске много еды. Каменноске бродил вокруг своего аквариума, глядя на меня всё с тем же беззаботным, сонным выражением лица. «Если я перерожусь, то хочу быть черепахой», — подумал я, несмотря на то, что думал, что такой вещи, как реинкарнация, скорее всего, не существует.

Я вышел из дома после десяти часов.

— Куда это ты собрался в такое время? — обеспокоенно спросила мама, останавливая меня. Возможно, она что-то заметила.

— Я прогуляюсь. Буду недалеко.

А потом я вышел из дома.

Посреди ночи я прокрался в комнату Мамизу. Когда я вошёл внутрь, Мамизу ждала меня, затаив дыхание.

— Ты поздно, Такуя-кун.

Я поставил кресло-каталку в угол комнаты и придвинул его к кровати. Тело Мамизу настолько ослабло, что она едва могла ходить.

— Куда мы идём?

— На крышу.

— Эй, лифт поднимается только на седьмой этаж, так что мы не можем подняться на крышу, — сказала Мамизу, имея в виду, что из-за этого мы не можем пользоваться инвалидной коляской. — Ты понесёшь меня?

Она казалась немного взволнованной. Я тоже был взволнован.

Я никогда раньше не носил девушку на спине, поэтому не был уверен, но сейчас не время волноваться или делать ошибки. Я спокойно наклонился к кровати и жестом пригласил её сесть.

Мамизу запрыгнула мне на спину, как бы обнимая меня. Сначала я подумал, что она просто дурачится, но быстро понял, что у неё больше нет сил, чтобы медленно опуститься мне на спину и мягко опереться на меня всем своим весом.

Я открыл дверь и вышел в коридор.

Не было никаких признаков врага, медсестер, которые могли бы помешать нам. Это было прекрасно.

Я повернулся в конце коридора и подошел к лестнице. Я поднимался осторожно, ступенька за ступенькой.

Мамизу цеплялась за меня, не говоря ни слова.

Я думал, что это и есть счастье.

Мне совсем не было грустно.

Мне даже казалось, что я родился в этом мире для того, чтобы прожить этот самый момент.

Лелея этот очень короткий промежуток времени, я поднялся по лестнице на крышу.

Мы прибыли.

Это была крыша больницы, которую мы не посещали с тех пор, как смотрели на звезды.

— Здесь кромешная тьма, не так ли?- Мамизу прошептала мне на ухо.

Снаружи было ясное, безоблачное ночное небо. Луна и звезды мерцали в темноте. Возможно, потому, что была осень, луна выглядела еще красивее, чем раньше.

Я шёл вперед, шаг за шагом, по бетонному полу крыши.

— Ах, — Мамизу издала удивлённый возглас.

В то же время я почувствовал свет на своей спине.

— Я правда свечусь, не так ли?

Я оглянулся через плечо и увидел, что её тело сияет совершенно ослепительно.

По мере прогрессирования болезни свет становится сильнее. Тело Мамизу излучало свет такой силы, что он был несравним с тем временем, когда мы смотрели на звезды.

— Я милая, как светлячок, да? — она была смущена.

— Ты самый красивый человек во вселенной.

Я усадил Мамизу на скамейку.

— Ветер такой приятный, правда?- сказала она. Её длинные волосы колыхались, не в силах сопротивляться ветру. — Я очень рада, что встретила тебя, Такуя-кун.”

В этой темноте выражение лица Мамизу было единственным, что я мог ясно разглядеть. Я видел её даже яснее, чем далекую луну и звезды.

— У меня не осталось ничего, о чём я могу сожалеть, — сказала она с довольной мордашкой.

Это лицо того, кто полностью принял смерть, подумал я.

— Но не у меня.

— Ты отличаешься от меня, Такуя-кун.

— Вовсе нет.

Моя жизнь уже превратилась в ничто[無].

— Будь другим, — взмолилась она.

Я закрыл ей глаза пальцами.

— Что ты делаешь?

— Просто делай, как я говорю. Держи глаза закрытыми, пока я не скажу тебе открыть их. Ладно?

— …Хорошо…

И вот тут-то всё и началось по-настоящему.

Я быстро подошел к углу крыши. Одним прыжком я перемахнул через перила, которые были там, чтобы предотвратить падение людей. Темнота простиралась передо мной. Я был на девятом этаже. Так что это наверняка. Второй этаж здания не шёл ни в какое сравнение с этим.

Если бы я сделал ещё несколько шагов, то смог бы совершить блестящий прыжок. Я мог бы выполнить настоящий прыжок, с которым прыжок Каямы тогда не мог бы сравниться. Я подошёл к самому краю.

Оказавшись в полушаге от края, я обернулся и посмотрел назад.

— Теперь ты можешь открыть глаза, Мамизу!”

Мамизу открыла глаза. А потом она посмотрела на меня с явным недоумением.

— Что…ты делаешь?

— Я собираюсь умереть.

Я что, спятил? Дело не в этом. Что безумно, так это этот мир, мир, где Мамизу умирает.

— Я расскажу тебе, что происходит после смерти, — сказал я.

— Ты что, тупой?

— Я научу тебя, что смерть не страшна.

— Не может быть, чтобы это не было страшно, — прокричала она дрожащим голосом. — Не может быть, чтобы это не было страшно! Конечно, это страшно! Даже для меня! Я все еще безнадежно боюсь умирать!

— Я гораздо больше боюсь жить. Я боюсь себя, что будет продолжать жить дальше и забудет. Я боюсь себя, что начнет вспоминать английские слова, имена одноклассников, о которых я не забочусь, как добраться до новых мест и как вручить людям мою визитную карточку вместо твоего голоса, как ты смеёшься, как ярко выражаешь свои эмоции и как вы вздыхаешь. Если я буду продолжать жить даже после того, как ты умрёшь, может наступить момент, когда я подумаю, что жизнь не так уж плоха. Я боюсь этого.

— Значит, из-за этого, ты умрёшь?

— Я всегда чувствовал себя виноватым за то, что живу.

Всегда, с тех пор, как умерла Мейко.

— Тебе не кажется, что мир жесток? Я думаю, что да. Каждый день люди умирают один за другим, и рождаются новые люди. Все забывают о погибших и устремляют свои взоры в светлое будущее. Драгоценные люди умирают, но мир продолжает существовать. Есть ли что-нибудь более жестокое, чем это? Я не могу вынести это.

— Это безумство, Такуя-кун.

— Я хочу, чтобы ты видела, как я умираю, и видела, что будет после моей смерти. Тебе ведь интересно, верно? И мне тоже. Может быть, именно поэтому меня всегда тянуло к тебе. Я хочу умереть раньше тебя.

С этими словами я повернулся спиной к Мамизу.

Мои глаза начали постепенно привыкать к темноте ночи.

Я посмотрел вниз и увидел далёкий бетон, далеко внизу. Девять этажей — это довольно высоко. Мгновенная смерть была неизбежна.

Каяма.

Я собираюсь совершить куда более невероятный прыжок, чем ты.

Я думал, что с этим я наконец-то пойму истинные чувства Мейко. Я думал, что смогу стать ближе к ней.

Мои ноги дрожали.

Я услышал металлический шум позади себя.

Это был шум сотрясаемых перил.

Я удивленно обернулся.

Я не мог в это поверить.

Мамизу стояла по другую сторону перил.

Хотя предполагалось, что она почти не может ходить.

Она использовала свою силу воли, чтобы проползти весь путь сюда.

— Мне не важно, — сказала она. — Мне не важно, что случится после смерти.

Я был совершенно сбит с толку.

Тебе неважно?

Такого быть не может.

Ты вот-вот умрешь, Мамизу. Это естественно, что это больше всего интересно. У всех так. Даже для такого здорового человека, как я. Мы не знаем, что происходит после смерти, и боимся этого.

— Я только сейчас поняла, что мне всё равно. Я всегда думала, что хочу знать. Но я ошибалась. Благодаря тебе я наконец-то поняла это.

Я думал, что она лжёт. Мамизу лжёт. Она просто хотела остановить меня.

— Я всегда знала, что ты восхищаешься мной, потому что я скоро умру

Мамизу ухватилась обеими руками за перила и неуверенно поднялась. Она встала на ноги, опираясь всем телом на перила. Моё сердце сжалось.

— Я всегда беспокоилась о тебе. Но я не могла достучаться до тебя. Потому что я думала, что не могу понять отчаяние людей. Твое отчаяние отличается от моего. Я подумала, что если мое отчаяние — это отчаяние умирающего, то твое отчаяние — это отчаяние того, кто должен жить дальше. Я думала, что мы были очень, очень далеки друг от друга.

— Я всегда отчаянно пыталась смириться со своей смертью. Я говорила себе, что смерть — это божественный дар, данный людям. Нет такой вещи, как человек, который не умирает. Я хотела стереть свои привязанности к жизни, одну за другой. Вот почему я составила список того, что хочу сделать перед смертью.

— Но это было действительно больно. Я подумала, что лучше было бы никогда не рождаться, чем чувствовать эту боль. Бесчисленное множество раз я думала, что если бы мне суждено было умереть вот так, то лучше бы я вообще не рождалась. Я подумала, что если есть Бог, то он, должно быть, хладнокровный психопат или что-то в этом роде. Он позволил мне родиться и попробовать все на вкус, только чтобы забрать всё это у меня и убить меня в конце концов. Я думала, что жизнь — это то, о чем можно сожалеть. Я была разочарована тем, как счастливые и веселые вещи стали ужасными и горькими. Я страдал из-за этого.

— Было бы лучше, если бы моя жизнь была пустой [無] с самого начала. Было бы лучше, если бы она была пуста от начала до конца. Если бы я не знала, что такое жизнь, я бы не чувствовала боли от приближения смерти. Я всегда хотела стать ничем [無]. Я всегда хотела стать ближе к пустоте. Я хотела чтобы, моей жизни никогда не было. Я хотела потерять интерес к этому миру.

— Но появился человек, который изменил меня. Это был ты. Даже если бы я отказалась от всего остального, ты был единственным, от чего я не смогла отказаться. Хотя я всегда старалась. Может быть, я сошла с ума, раз думаю, что ты для меня важнее, чем я сама для себя.

— Только что я представила себе будущее в мире, где ты умер. Я подумала: «этого не может быть.» В тот момент я поняла, что я всё ещё жду чего-то от этого мира. Я подумала, что мир, в котором ты жив, и мир, в котором ты мёртв, будут совершенно отличаться друг от друга.

— А потом я осознала желание, которое всегда держала в себе запечатанным. Я хотела жить. Я хочу жить. Я хочу жить дальше. Я хочу жить намного дольше. Я хочу прожить сто, тысячу, десять тысяч лет. Я хочу жить вечно. Мне всё равно, что будет после смерти! Я просто хочу жить. Я хочу жить, Такуя-кун. Из-за тебя я так хочу жить, что ничего не могу с собой поделать. Поэтому, пожалуйста, возьми на себя ответственность за то, чтобы кто-то, кто собирался умереть, чувствует себя так.

Голос Мамизу звучал как будто совсем рядом со мной. Её голос хорошо разносился на этой крыше.

— Я, Ватарасе Мамизу, сейчас объявлю о своей последней просьбе Окаде Такуя-куну. Пожалуйста, слушай, — сказала она с восхищенным выражением на лице. — Я хочу знать, что будет, если ты останешься в живых. Мне так интересно, как будет жить мир после моей смерти, что я чувствую, как моё сердце разрывается. Это из-за тебя я чувствую себя так.

— До встречи с тобой я думала, что после моей смерти наступит конец света. Если я умру и стану ничем [無],я не смогу узнать, существует мир или нет. Вот я и подумала, что это будет конец света.

— Но именно ты заставил меня понять, что я ошибаюсь. Я интересуюсь этим чудесным миром, где ты существуешь, Такуя-кун. Так что…

Мамизу глубоко вздохнул и продолжила.

— Пожалуйста, живи вместо меня. Пожалуйста, исследуй каждый уголок этого мира, смотри, слушай и попробуй множество разных вещей. И пожалуйста, продолжай учить смыслу жизни меня, живущую внутри тебя.

Не раздумывая, словно меня затягивало внутрь, я отошёл к перилам с края крыши. Я приближался к жизни, уходя от смерти.

Это моё поражение.

Я был повержен Ватарасе Мамизу.

— Ты исполнишь моё последнее желание?

Её губы были близко.

Не колеблясь, я поцеловал её.

Мамизу быстро оттолкнула меня и посмотрела.

А затем поцеловала меня в ответ.

Я люблю тебя.

Я люблю тебя.

Я говорил ей это снова и снова.

***

После той ночи, Ватарасе Мамизу прожила ещё четырнадцать дней.