Жизнь в наказание (Новелла) - 13 Глава

Когда Шэнь Ляншэн вернулся в свой орден, было уже далеко за час крысы. У ворот в боковой зал он столкнулся с Мяо Жань и коротко кивнул.

– Уже довольно поздно, а вы ещё на ногах, Мяо-танчжу.

– Я кое-что обсуждала со старейшиной Фаном.

Шэнь Ляншэн снова кивнул и уже был готов продолжить путь, когда Мяо Жань его остановила.

– Я не видела тебя несколько дней. Ты ходил навестить этого твоего дорогого целителя?

– Заместитель главы вызывал меня?

– Нет, мне просто любопытно, – Мяо Жань склонила голову. – Был бы это кто-то другой, я бы предостерегла его от того, чтобы не позволял личным делам мешать делам ордена, но тебе это не нужно говорить.

– Вы так щедры на похвалу, Мяо-танчжу.

– Кто сказал, что я хвалю тебя? Сяо-Шэнь, ты становишься всё более бесстыжим, – саркастически хмыкнула Мяо Жань. – Бедный Цинь-тайфу. И почему ему суждено было влюбиться в такого сложного и упрямого человека, как ты? Его ждут одни страдания.

– О? Не думал, что у Мяо-танчжу обо мне такое мнение.

– Тётушка Мяо видела, как ты рос, сяо-Шень. – Мяо Жань обычно вела себя как юная дева, но сейчас упомянула свой возраст, чтобы проявить покровительство младшему. – Скажи, этот парень открыл тебе своё сердце, можешь ли ты ответить ему взаимностью, хотя бы немного?

– Говорят, что можно знать человека в лицо, но невозможно знать, что у него на сердце. Тётушка Мяо думает, что у меня сердца нет?

– Что ж, лишь ты можешь ответить на этот вопрос, – Мяо Жань снова надела маску юной девы и легкомысленно хихикнула. – Когда ты смотришь на него, бьётся ли оно чаще? Пусть даже на миг?

– Уже поздно, – Шэнь Ляншэн не ответил и начал прощаться. – С вашего позволения.

– Я сказала, что мне не нужно предупреждать тебя, но кое-что мне нужно сообщить, сяо-Шэнь, – добавила Мяо Жань, когда он проходил мимо. – Не соверши ту же ошибку, что и я.

В прошлый раз она поспешила поглазеть на увлечение Шэнь Ляншэна, но именно она сама устроила величайшее представление в ордене Син со времен его основания.

Это случилось более тридцати лет тому назад, когда Шэнь Ляншэн ещё не родился. Его отец был хуфой, а Мяо Жань была одной из четырёх танчжу ордена. Но в один прекрасный день она бросила уважаемый пост, отказалась от ордена и сбежала кое с кем.

В конце концов она вернулась сама, не прошло даже года. Благодаря помощи старшего Шэня, ей удалось избежать смерти за предательство. Вместо этого её подвергли мучительному наказанию, которое было в буквальном смысле «горой ножей и морем огня», и заставили поклясться смертельной клятвой под залог её души. Лишь тогда она снова получила место в ордене. Поскольку она была действительно способной и больше не совершала ошибок, она вновь получила место танчжу, когда Шэнь Ляншэну было лет семь или восемь.

Одарённый от природы и сообразительный уже в юном возрасте, Шэнь Ляншэн был обязан достичь большого успеха на полях боевых искусств. К сожалению, он был так же упрям, как его отец, и ещё более хладнокровен. После того, как ему исполнилось три, никто ни разу не видел, чтобы он улыбался или плакал. Мяо Жань дразнила его, что такая ледяная куколка, как он, должно быть, не плачет, потому что боится растаять, когда слёзы наконец прорвутся наружу.

Отцу Шэнь Ляншэна нанесли серьёзное ранение, после которого он так полностью и не оправился, когда Шэнь Ляншэн был ещё мал. Мужчин знал, что долго не проживёт, поэтому с самого начала наставлял его: «Рано или поздно ты станешь хуфой, но ты не принадлежишь ни мне, ни самому себе. Твоё предназначение – быть оружием, чтобы оберегать и защищать орден».

Шэнь Ляншэн был смышлёным ребёнком с раннего детства и принял слова отца близко к сердцу. Ему было около семи, когда он столкнулся с первым препятствием на пути совершенствования боевых искусств, и спросил отца:

– Как человек может быть оружием? И как возможно стать оружием? Я боюсь, что у меня не получится.

– Тебе нужно подумать над самоотверженностью, – ответил его отец. – Тебе нужно запомнить лишь одно: в целом мире единственное место, где ты найдёшь убежище – орден Син.

Шэнь Ляншэн притих, размышляя. Его отец счёл, что он слишком юн, чтобы понять это, и продолжил, приведя в пример Мяо Жань:

– Посмотри на тётушку Мяо и её выдающиеся способности. После того, как она тайком сбежала из ордена, мы отправили бессчётное количество людей во все концы, и они безрезультатно искали её полгода. И что случилось? Она вернулась сама. Просто запомни, что даже если однажды ты станешь так могущественен, что сможешь пронзить небеса и перевернуть землю, тебе больше некуда пойти, как сюда. Иероглиф Син содержит клинок, и в этой жизни ты – это Син и Син это ты.

В том время Шэнь Ляншэн был довольно близок с Мяо Жань и даже звал её тётей. Тогда он впервые услышал о том происшествии и, не колеблясь, нашёл Мяо Жань и спросил об интересующем.

– Почему вы предали орден? – не зная, как расспросить исподволь, ребёнок бросил непростой вопрос прямо ей в лицо.

Но Мяо Жань лишь улыбнулась, погладив его по голове:

– Потому что кое-кто полюбил меня и открыл мне своё сердце, и я тоже полюбила его. Он сказал, что хочет провести со мной рядом всю жизнь, и я пошла за ним.

– Тогда почему вы вернулись?

– Потому что рано или поздно он узнал о плохих вещах, которые я совершила. Он перестал любить меня и не захотел больше видеть. Я вернулась, потому что мне больше некуда было пойти.

Шэнь Ляншэн подумал немного и на этот раз с оттенком детской непосредственности спросил снова:

– Этот человек ещё жив? Я убью его ради вас.

– Спасибо за щедрое предложение, – рассмеялась Мяо Жань. – Он и в самом деле жив, но лишь потому, что я так хочу. Ты ещё юн, так что возможно не понимаешь, но я наконец нашла любовь. Хотя наша привязанность иссохла, и мы не вместе, я всё же хочу, чтобы он жил. – Немного помолчав, она легко вздохнула и продолжила, глядя на свет свечи на столе: Всё верно. Я наконец нашла любовь. Конечно, я хотела бы, чтобы он остался жив.

«Не соверши ту же ошибку, что сделала я».

Одна эта фраза пробудила далёкие воспоминания из прошлого. Лёжа в постели с закрытыми глазами, Шэнь Ляншэн смог наконец понять, что означал тот лёгкий вздох Мяо Жань. Прошло так много лет, но она ничуть не изменилась, словно была куклой, нарисованной и вырезанной из бумаги. И всё же даже бумажная кукла спрашивала его: «Есть ли у тебя сердце для того, чтобы любить?»

Шэнь Ляншэн, лёжа в темноте, положил руку себе на грудь. Его сердце билось ровно и непрерывно. День за днём, месяц за месяцем, год за годом, оно ни разу не дрогнуло.

Мяо Жань не ошиблась. Будь то медленные поцелуи или страстное сплетение, его сердце не начинало биться быстрее, когда он обнимал молодого человека, даже в самые упоительные моменты.

Но кое о чем она не знала. Когда-то давным-давно ребёнок заметил на её лице нежность, когда она вспоминала о своём бывшем любовнике, и бережно сохранил тот образ в самой глубине своего сердца.

С раннего детства и до нынешнего момента – это единственное, что Шэнь Ляншэн узнал о том чувстве, что называли «любовью».

Главным достоинством Цинь Цзина были его глаза. И дело было не в их внешней красоте, что на самом деле было важным – то, что его взгляд всегда до краёв был полон чувств.

С тех пор, как Шэнь Ляншэн впервые увидел тот мирок из летнего дождя и цветущего тростника, глаза Цинь Цзина всегда внимательно смотрели на него с неподдельной искренностью.

Позже в них появился намёк на нежность. И этот нежный, ласковый, искренний взгляд говорил о любви.

Ведь всем, что Шэнь Ляншэну было известно о любови, были эта искренность и нежность.

То, что он однажды, будучи ребёнком, видел в глазах того, кто был рядом с ним, он снова увидел в глазах Цинь Цзина.

И хотя он не знал, что значит это чувство и как на него ответить, одно он знал наверняка: он хотел продолжать смотреть в эти любящие глаза.

Он хотел продолжать смотреть на обращённую к нему искренность и любовь.

И если бы он мог, он смотрел бы в них вечность.

– Цинь Цзин, это подарок от Мяо-танчжу, чтобы компенсировать упущенное при первой встрече[1].

———————————

[1] в некоторых ситуациях по традиции при первой встрече положено дарить подарок

———————————

Хотя в прошлый раз они расстались не на плохой ноте, в этот раз, снова придя навестить целителя, Шэнь Ляншэн не знал, с чего начать разговор. В конце концов он просто зашёл в дом и, достав из рукава шкатулочку от Мяо Жань, положил её на стол.

Судя по замысловатым узорам на деревянной поверхности, Цинь Цзин легко мог сказать, что она принадлежала женщине. Открыв её, он увидел густую субстанцию с красноватым оттенком, но, когда он поднёс её к носу, никакого особенного аромата не почувствовал.

– Это должно быть… – Цинь Цзин улыбнулся и покачал головой. – Одного взгляда достаточно, чтобы понять, для чего это.

– Я спрашивал у неё. Это только чтобы помочь телу, оно не принесёт вреда.

– Я восхищаюсь твоей способностью говорить это, не краснея, – Цинь Цзин положил её обратно на стол. – Она сказала, что вреда не будет, и ты ей поверил. Я не буду этим пользоваться.

Шэнь Ляншэн не ответил. Он вспомнил дружелюбное подначивание Мяо Жань, когда она вручала ему эту шкатулку. «Возьми это, сяо-Шэнь, если хочешь узнать, как громко на самом деле может биться твоё сердце».

Дни зимой коротки. Цинь Цзин зажёг свечу и обернулся к Шэнь Ляншэну. Их взгляды встретились, и они долго смотрели друг на друга, пока наконец Цинь Цзин не опустил глаза. Целитель винил в этом привлекательность хуфы: пусть в его взгляде не было любви, один его вид вызывал в душе волнение.

– Интересно, ты думаешь о том же, о чём и я, Шэнь-хуфа? – Цинь Цзин приблизился к нему, хитро улыбаясь. – Счастливые часов не наблюдают, лучше не тратить время понапрасну.

Шэнь Ляншэн в ответ кивнул.

– Верно, Цинь-тайфу, – но сам он сел за стол, налил себе чаю и начал неторопливо пить.

Отвергнутый Цинь Цзин, сплюнул про себя: «Притворщик», – и всё же не мог держать свои руки при себе. Он подошёл к мужчине, встал рядом с ним и медленно снял с него корону, вытянув шпильку из собранных наверх волос. Видя, как гладкий водопад заструился по плечам и спине хуфы, Цинь Цзин обнаружил, что обычно безэмоциональное лицо сейчас обрамлено оттенком томной чувственности, и не мог не наклониться и не поцеловать его макушку.

– Как красиво, – шепнул он и улыбнулся.

Шэнь Ляншэн поднял на него взгляд и заметил, что его подбородок, в пошлый раз бывший вполне округлым, сейчас стал совсем острым. Немного нахмурившись, хуфа осмотрел его с ног до головы и ущипнул за щёку, ощупывая, как домашнего поросёнка.

– Зима – время набирать вес, а ты сохнешь.

– Я никогда не пожалею, что мой пояс стал велик[2], – Цинь Цзин взял мужчину за руку и поцеловал её. – Ты стоишь того, чтобы сохнуть от тоски по тебе.

———————————

[2] эта строчка о тоске в разруке со своей любовью из поэмы Лю Ён die lian hua (蝶戀花)

———————————

– Я не хочу, чтобы пояс стал тебе велик, – Шэнь Ляншэн отставил чашку. – Достаточно просто его развязать.

– Шэнь-хуфа, ты когда-нибудь избавишься от своего лицемерия? Всё время притворяешься таким добропорядочным, а сам… – Цинь Цзин снова поцеловал его, на этот раз в ладонь, прежде чем отпустить.

Он развязал свой пояс, отбросил его в сторону и начал развязывать завязки своего верхнего халата. Одну за другой, снова и снова, пока не показалось чистое белое нижнее одеяние. Его пальцы на мгновение помедлили и продолжили развязывать всё остальное, пока он не избавился от последнего лоскутка ткани и не предстал перед Шэнь Ляншэном во всей своей наготе.

Поглаживая волосы мужчины, целитель спросил:

– И что дальше?

– Этот приятель определённо не иссох с нашей последней встречи, в отличие от всего остального, – Шэнь Ляншэн одной рукой подпёр голову, а пальцами другой коснулся свисающего между ног целителя мягкого члена. В ответ на несколько коротких прикосновений тот вздрогнул и приподнял головку. Шэнь Ляншэн прекратил и проговорил: – И что, по-твоему, дальше должно произойти, Цинь-тайфу?

– Может быть, поцелуешь его? – прошептал Цинь Цзин, прижимая начинающий твердеть ствол к губам мужчины. – Он не похудел, но всё же он тоже ужасно тосковал по тебе.

Подняв на целителя на мгновение взгляд, Шэнь Ляншэн и в самом деле поцеловал его член, как просили, и продолжил посасывать и лизать его. Его язык творил такие чудеса, что бедра Цинь Цзина начали медленно покачиваться в ритм с движениями горла мужчины.

В свете свечи на столе появились две тени: одна – стояла, а другая сидела. Пламя чуть заколебалось, и вместе с ним закачались тени и, казалось, сплелись ещё теснее.

Ублажая целителя, Шэнь Ляншэн дотянулся до шкатулки, открыл её одной рукой и окунул в смазку указательный палец. Заведя руку за спину Цинь Цзина, он скользнул между двумя половинками, немного помассировал и ввёл палец внутрь.

– Ты точно уверен, что эта мазь безвредна? – Цинь Цзин стоял, закрыв глаза от наслаждения, но почувствовав, как внутри скользит палец, он подумал, что не известно, из чего сделан этот афродизиак, так что быстро отступил на полшага и нахмурился, отказываясь от удовольствия. – Я правда не думаю, что стоит его использовать, давай просто забудем про него.

– Цинь Цзин, – Шэнь Ляншэн обнял его за бедра и притянул назад к себе. Сначала он поцеловал настороженный член, а затем мягко приказал: – Будь послушным.

Хуфа впервые говорил с Цинь Цзином так тихо и нежно, что подкашивались ноги. В глубине души он посмеялся над тем, что красота способна свести с ума сердце, но всё же проглотил возражения.

Отметив молчаливое согласие Цинь Цзина, Шэнь Ляншэн зачерпнул ещё мази и размазал её внутри молодого человека двумя пальцами, продолжая соблазнять его. Вводя и вынимая пальцы, он продолжал сосать.

Прошло совсем немного времени, когда хуфа осознал, что что-то не так. Член у него во рту обмяк и не становился твёрже, какие бы искусные ласки он ни применял.

– Тебе действительно так неприятно?

Немного отстранившись, он взглянул на Цинь Цзина. Губа того была закушена, пот начал собираться на висках, а брови сошлись от переживаемых эмоций.

– Если тебе хорошо, почему тогда он так скромно себя ведёт? – Шэнь Ляншэн нежно щёлкнул по вялому члену, продолжая пальцами ласкать целителя.

– Откуда мне знать? – его колени, наконец подвели его, и Цинь Цзин осел в объятия мужчины, зарываясь лицом в основание его шеи. Чуть задыхаясь, он смог выговорить: – Там… внутри… да… ах…

– Что там внутри? – мягко спросил Шэнь Ляншэн, сжимая его мочку зубами и увеличивая скорость пальцев.

Цинь Цзин ничего не ответил, но вскоре потянулся собственной рукой, чтобы положить её на руку Шэнь Ляншэна.

Хуфа думал, что Цинь Цзину не нравится темп и ожидал, что его замедлят, но вскоре стало ясно, что целитель лишь хотел большего. Он не произнёс этого, но шарил рядом с пальцами хуфы, пытаясь добавить ещё один.

Хотя Шэнь Ляншэн понял, чего он хочет, он сделал вил, что не понимает, и даже остановился, полностью расслабив руку, давая Цинь Цзину возможность с невероятным трудом направлять внутрь себя его расслабленные пальцы. Вход молодого человека сжимался, пытаясь вобрать их в себя, будто соблазнял возобновить проникновение.

– Что случилось?

– Ты… – Цинь Цзин не мог не застонать от разочарования: хуфа прекрасно знал, что происходит, зачем же спрашивать?! – но он знал, что, если он не произнесёт этого вслух, мужчина откажется продолжить. Ему оставалось лишь отбросить те крохи стыда, что у него ещё остались, и честно признаться: – Внутри… там очень зудит…. Помоги мне, пожалуйста.

Стоило отбросить смущение, он почувствовал такую лёгкость, как будто мог сейчас сказать что угодно. Шэнь Ляншэн снова ввёл в него пальцы, а рука Цинь Цзина скользнула вниз и сжала сквозь одежду мужское достоинство хуфы. Целитель невнятно забормотал:

– У тебя стоит? Давай, введи его скорее…

– Не терпится? – всё ещё продолжая одной рукой ласкать Цинь Цзина, другой Шэнь Ляншэн развязал халат и стащил штаны, вынимая длинный горячий член. Он хотел приказать молодому человеку сесть на него, но тот сам не стал ждать, приподнял ягодицы, направил его в маленькое отверстие между ними и опустился на него одним цельным движением. Ощутив, как полностью погрузился в жаркую влажную глубину, даже Шэнь Ляншэн не смог сдержать вздох.

Пламя свечи подрагивало вместе с тем, как отчаянно приподнимался и опускался Цинь Цзин. Спереди он не чувствовал ничего, но ощущения сзади невозможно было описать. Как будто сомнительный афродизиак собрал всё удовольствие, которое должен был получить его член, и запер его в заднем проходе. Каждый дюйм его внутренностей обладал высшей степенью чувствительности, как будто все его нервные окончания были перенаправлены в это единственное место. И в то же время он чувствовал, что ему мало. Он не мог насытиться, но с каждым мгновением как будто становился ещё голоднее. Всё, что ему оставалось – лишь умолять Шэнь Ляншэна:

– Идём в постель… ты сверху… так быстрее…

Услышав это, Шэнь Ляншэн поднял его на руки и понёс в кровать. Уложив Цинь Цзина, он воспользовался возможностью раздеться, но понял, что молодой человек не мог ждать ни минуты. Стоило члену выйти из его тела, Цинь Цзин заменил его тремя своими пальцами и начал насаживаться на них, глядя на Шэнь Ляншэна отчаянным и обиженным взглядом. Хуфа почувствовал, как под этим взглядом, огонь желания в нём взревел ещё выше и горячее, так что он быстро избавился от всех одежд и бросился на кровать, врываясь в молодого человека. Он вошёл насколько глубоко, насколько мог, но не двинулся назад, а вместо этого начал молотить внутренности Цинь Цзина, как ноги пловца молотят, вспенивая воду, одновременно спрашивая:

– Ну как?

– Ах… да… да… – разум Цинь Цзина был в полном смятении, когда он уловил тонкий призрачный аромат.

В естественных условиях мазь была без запаха, она распространяла тёплый аромат только в пылу страсти. Он повышал возбуждение, но прояснял ум.

Возвращённый на землю ароматом, Цинь Цзин почувствовал, что в голове у него прояснилось, и каждая точка в его теле передала удовольствие снизу к макушке его головы, а затем во все четыре конечности и к каждой кости. Ощущение стало невыносимым, он обхватил Шэнь Ляншэна руками за шею и забился в судорогах. Их кожа тёрлась друг о друга, отчего он испытывал такой восторг, что он желал лишь, чтобы они могли слиться, наконец, смешать свою плоть и кровь и раствориться друг в друге, спаянные навечно.

Шэнь Ляншэн тоже ощутил этот запах. Глаза Цинь Цзина горели страстью, он выгнулся навстречу Шэнь Ляншэну, потираясь своими торчащими сосками о его, ища наслаждения, где только ещё мог. Увидев это, хуфа мог поклясться, что его сердцебиение и впрямь ускорилось. Хотя он и знал, что это из-за призрачного аромата, он всё же ощущал неописуемые эмоции у себя в груди, почти как беспокойство, которое поднялось из глубины, побуждая его проглотить этого человека целиком, с плотью и костями, чтобы теперь он полностью принадлежал лишь ему.

– Цинь Цзин, посмотри на меня, – потребовал он, почти выпрямляясь и вставая на колени. Он высоко задрал ноги целителя и надавил на них, складывая его как лист бумаги, так что зад того оказался в воздухе. Из своего положения Цинь Цзин видел, как член мужчины проникает в него, полностью входя, прежде чем полностью выйти. Огромный болт, как гигантский питон, снова и снова нырял глубоко в него и посылал волну за волной наслаждения, которое грозило поглотить целиком все его жизненно важные органы.

– Посмотри на себя, только трахать и трахать. Как ещё ты хочешь, чтобы я тебя взял? М?

Шэнь Ляншэн бы никогда не произнёс такие пошлости в обычной жизни, но в этот миг его сердце действительно билось как барабан и стучало все быстрее и быстрее. Это яркое ощущение заставляло его отбросить всякую сдержанность и полностью погрузиться в плотское удовольствие.

– Ах… А… – у Цинь Цзина не было ни малейшей идеи, как ещё его можно взять, и как ему справиться со всеми этими ощущениями. В прошлый раз Шэнь Ляншэн перевязал его член, не давая кончить, но тогда он знал, каким – рано или поздно – будет конец. На этот раз, однако, его член не вставал, чтобы ни происходило. Сейчас он, без сомнения, был в головокружительном экстазе, но он не знал, как достичь того последнего кульминационного момента.

Шэнь Ляншэн, возможно, находился в крайне редком для него состоянии полной вовлечённости, но всё же ещё держался за проблески разума. Беспокоясь о том, сколько Цинь Цзин сможет провести в этой позе, он, спустя дюжину толчков, опустил его на кровать, сунул ему под бедра подушку и возобновил мощные толчки в миссионерской позиции. Он чувствовал гладкие нежные стенки, плотно обволакивающие его, продолжающие обхватывать и судорожно сжиматься вокруг его головки, как будто пытались приклеиться к ней. Благодаря таким восхитительным ощущениям вокруг его члена, даже такой исключительный самоконтроль, как у Шэнь Ляншэна, не мог выдержать дольше. Не прогорело бы и палочки благовоний, как он кончил.

Немного восстановив дыхание, он посмотрел на Цинь Цзина и заметил заплаканные глаза, так что он притянул молодого человека в свои объятия. Ниже пояса они всё ещё были тесно сплетены, и он сомкнул их губы, втягивая его в страстный головокружительный поцелуй.

После нескольких таких поцелуев Шэнь Ляншэн снова стал возбуждаться и возобновил медленные толчки, поглаживая вялый член молодого человека.

– Твой приятель слишком порядочен сегодня. Ему недостаточно приятно? – Он наклонился к самому уху целителя. – Что мне сделать, чтобы тебе было хорошо?

– Я… Я больше никогда и ни за что не буду этим пользоваться… – проворчал Цинь Цзин, а потом прошептал мужчине на ухо, как огромный секрет: – Не то, чтобы мне не было хорошо… Мне так хорошо там, внизу… так хорошо, что я могу умереть…

– Дотронься… – ещё тише ответил Шэнь Ляншэн и направил его руку вниз к месту, где соединялись их тела. – Ты там такой горячий и такой нежный, такой тугой, что я хочу лишь брать тебя снова и снова всю ночь.

– Хорошо… – Цинь Цзин снова поцеловал его и невнятно пробормотал: – Я так тебя люблю… Что говорить об одной ночи…. Я хотел бы всю оставшуюся жизнь провести вместе с тобой в постели…

Снаружи хижины длинная ночь становилась всё холоднее, но внутри она вспыхивала и пылала от страсти.

Крепко обнимая Цинь Цзина, Шэнь Ляншэн толкался в него так глубоко, будто мог успокоиться только, когда его разбухшие яйца войдут в целителя. Его волосы на лобке намокли от вытекающей из молодого человека смазки. Эта картина: блестящие черные волосы, скользящие по двум белоснежным половинкам, – казалась воплощением эротизма.

– Повернись и наклонись, – через некоторое время Шэнь Ляншэн приказал ему сменить позицию.

Целитель наклонился, встав на колени, и приподнял ягодицы вверх. Дырочка между двумя половинками была такой растраханной, что раскрывалась, словно расцветающий бутон. По её краям висели молочно-белые жемчужины – сперма, которую он только недавно выпустил.

Цинь Цзин, подняв зад, ждал, когда он снова войдёт, но ощущал лишь то, что виновник его неземного наслаждения лишь поглаживал вход, упрямо отказываясь входить. Ему оставалось лишь развести половинки руками, отчаянно умоляя:

– Я больше не могу терпеть. Войди же, скорее…

Не успел он ещё закончить, как почувствовал, как эта штука снова вошла в него, а две руки скользнули к его груди. И вдруг сильно сжали два твёрдых соска. Он перестал сдерживаться и закричал, выстанывая и завывая, – а потом неожиданно смолк: ему было так хорошо, что он заплакал.

Пусть его член не проявлял признаков жизни, сзади приходил бесконечный поток наслаждения, всё туже и туже закутывая его в свой кокон. Он не знал, сколько прошло времени и сколько раз они сменили позицию, наконец, призрачный запах больше не мог удерживать его, и он провалился в беспамятство.

Но последним, что он заметил перед тем, как потерял сознание, была не неисчерпаемо глубокая чувственность, а нежные касания мужчины, сцеловывавшего его слезы и их следы с его лица.

Снова и снова, упрямо и без какой-либо причины, он собирал их с его закрытых глаз.