Жизнь в наказание (Новелла) - 2 Глава

Цинь Цзин, по имени Хэнсу[1] в быту, был каким угодно, только не правильным и строгим. Пока он перевязывал раны Шень Ляншена, они познакомились. Едва услышав имя своего пациента, он усмехнулся:

— Таз с холодной водой, рождённый в дурной час[2]. Какое благоприятное имя.

———————————

[1] Хэнсу 恒(heng) постоянный; добропорядочный; правильный; 肅(su) строгий, суровый; торжественный

[2] Китайские иероглифы имеют не одно значение, при желании имя Шень Ляншена можно прочесть и так.

———————————

Шень Ляншен не ответил и позволил намазать лекарством всё своё тело. Он знал, что его поверхностные раны не были серьёзны, но, чтобы залечить внутренние повреждения, понадобится по крайней мере месяц покоя, а чтобы вернуть прежнюю силу — даже больше. А время подходило, в ордене каждый человек был на счету — как это не вовремя.

— Меридианы сильно пострадали, сейчас самое важное восстановить и укрепить твоё ядро, — сказал Цинь Цзин, сваливая гору пузырьков и бутылочек обратно в шкатулку. — Если ты сосредоточишься на лечении дней сорок или пятьдесят, то, вполне возможно, успешно восстановишь восемь десятых своих прошлых возможностей. Однако остальные две десятые…

Цинь Цзин заметил, что Шень Ляншен смотрит на него, не отводя глаз, и решил, что мужчина считает, что назначенное им время на восстановление слишком продолжительно, так что он покачал головой и продолжил:

— Это не то, с чем можно поторопиться. Я бы соврал, если бы сказал, что нет способа помочь тебе восстановиться быстрее, но у всех этих способов есть побочные эффекты, которые проявят себя через пару лет, и я не хочу их использовать. Ты ещё молод, у тебя впереди долгая жизнь. Это того не стоит.

— Ты хороший целитель, — пусть Шень Ляншен и не испытывал благодарности, всё же он сказал это искренне. Но опять же, когда ему время от времени попадался достойный противник, он так же искренне говорил: «Я многому у вас научился», а затем опускал свой меч, отправляя соперника в новый цикл перерождения. Так что даже его искренняя похвала не была добрым знаком.

— Это очень любезно с твоей стороны, — Цинь Цзин приблизился к полке и взял серо-зелёную бутылочку в форме тыквы. — Как я уже сказал, остальные две десятые… — он отошёл к столу и налил чашку воды, прежде чем продолжить без обиняков: — Я понял, что, анализируя ранее твой пульс, я был небрежен. Заклинание, которое ты использовал, настолько необычно, что я не уверен, смогу ли тебе помочь. С остальными двумя десятыми тебе придётся справиться самому. — Взяв бутылочку и чашку, он направился к постели, вытряс две красных пилюли и протянул их Шень Ляншену. — Выпей.

Шень Ляншен не принял пилюли, лишь продолжил, не отводя глаз, смотреть на Цинь Цзина, не скрывая вопроса во взгляде. Хоть техника Пяти Сканд и была охраняемым сокровищем ордена, которую тог практиковать лишь хуфа, это не значило, что за пределами ордена о ней совсем ничего не было известно. Раз этот Цинь-тайфу[3] уловил эту немаловажную деталь и всё ещё желал помочь, вряд ли дело было лишь в его доброте.

———————————

[3] тайфу присоединенное к имени, означает, что этот человек — целитель.

———————————

Несмотря на то, что его пациент не отвечал, Цинь Цзин не растерялся. Он схватил Шень Ляншена за руку и сунул в неё пилюли.

— Здесь никого нет, кроме нас с тобой, ни одной живой души. Безусловно, по пути сюда ты обратил внимание на укромность этого места. К тому же, принимая во внимание защитный контур вокруг, сюда невозможно просто заявиться. Я дал слово спасти тебя, так что естественно я не собираюсь вредить тебе. Я лекарь, а ты мой пациент — и всё на этом. Уже поздно. Ты можешь остаться или уйти — как будет угодно.

Сказав это, он вернулся к столу и налил себе чашку воды. Пока он пил, тупая боль в груди, казалось, немного стихла.

В действительности он знал, что этой боли нет, это лишь выверты его воображения из-за того, что он представил себе предрешённый исход этой игры.

Спустя мгновение тишины, Шень Ляншен холодно спросил:

— Чего ты хочешь?

Цинь Цзин развернулся и выгнул бровь:

— За спасение твоей жизни? Естественно, безоглядную преданность, тело и душу.

Цинь Цзин не был негодяем, но меж праведников он был разбойником. Он был не прочь сыграть в азартные игры и предаться плотским утехам, последнее — в особенности. Встречая привлекательного человека, он не мог удержаться и не ляпнуть чего-нибудь провокационного, независимо от того, какого тот был пола. Хотя у него не хватило бы духу на самом деле что-либо сделать, да и человек перед ним не был тем, кого он мог себе позволить оскорбить, но он не был бы распутным Цинь-тайфу, если бы упустил возможность, поданную ему на серебряном блюде.

— Ты лекарь, я пациент — и всё на этом? — собственные слова, возвращённые ему с вопросом спокойным голосом Шень Ляншена, прозвучали для Цинь Цзина с намёком на сарказм. Должно быть, его дразнили за то, что он нарушил обещание, данное им как целителем, едва успев произнести его.

Посмотрев на Шень-хуфа, лежащего в кровати, Цинь Цзин внутренне поморщился и вздохнул. Этот человек определённо был сдержан и скрытен, но также обладал острым умом. Небеса напрасно старались вылепить такое прекрасное лицо, эта холодная красота никому не принесёт счастья.

Больше ничего не говоря, Шень Ляншен проглотил пилюли и лёг спать полностью одетым. Его инстинкты подсказывали, что рано или поздно мужчина потребует от него чего-то. То, что он сейчас не сказал, чего именно, оставляло свободу для переговоров. Услуга в обмен на услугу — такие сделки были самым надёжным путём общения.

Прошло три дня, когда он очнулся снова. Лекарство, прописанное Цинь Цзином оказалось эффективным — его ядро окрепло, а ци свободно текла по меридианам. Даже наружное средство оказалось крайне действенным — почти все его открытые раны затянулись, спустя всего три дня, и, возможно, через несколько дней они полностью пройдут.

— Как ты себя чувствуешь? Сможешь ходить? — Цинь Цзин знал действие своих лекарств и верно рассчитал время, когда нужно было проверить пациента. Шень Ляншен как раз надевал верхний халат, чтобы встать с постели.

— Спасибо. О наружных ранах теперь можно не беспокоиться.

— Весь следующий месяц тебе предстоит через день принимать целебные ванны по четыре часа. Иди за мной.

Цинь Цзин вывел мужчину из хижины и повёл замысловатой дорогой со множеством изгибов и поворотов. Наконец они вышли к купальне, окутанной лёгким туманом со свежим, горьковатым травяным ароматом. Не стесняясь — что скрывать двум взрослым мужчинам друг от друга — Шень Ляншен разделся догола и погрузился в тёплую воду.

Внимание Цинь Цзина была приковано не к мужчине, а к окровавленным одеждам на земле. Он любезно предложил:

— Я могу их выбросить, если они больше ни на что не годятся. Если захочешь их оставить, придётся отстирывать их самому.

— Как пожелаешь.

Цинь Цзин поднял одежды, сделал несколько шагов прочь и снова обернулся. Он вспомнил, что мужчина не мылся все это время.

— Я принесу тебе кусок мыла, чтобы ты мог вымыть и волосы.

Когда Цинь Цзин вернулся в следующий раз с моющими принадлежностями, он обнаружил Шень Ляншена неподвижно сидящим в купальне с закрытыми глазами. Казалось, он снова заснул.

— В жару отмокать в целебном источнике может быть не очень комфортно. В следующий раз можешь прийти сюда ночью.

Шень Ляншен не ответил, и Цинь Цзин продолжил говорить сам с собой:

— На самом деле тебе не стоит тут засыпать. Воды немного, но судьба-злодейка может помочь утонуть.

— …

— Я оставлю это здесь. Уверен, ты знаешь, как помыть голову.

— …

— Шень-хуфа, а Шень-хуфа, я Цинь-тайфу, а не Цинь-лаома[4]… — Цинь Цзин выдохнул, признавая поражение. — Так вот что значит «приказывать без слов».

———————————

[4] – мать, в данном контексте «нянька»

———————————

На самом деле Шень Ляншен не пытался давить на целителя, а сосредоточился на заклинании и ци.

Согласно Сутре Сердца пять сканд должны быть пусты. В этом пространстве нет ни образов, ни чувств, ни осознания, ни желаний, ни памяти; нет ни зрения, ни слуха, ни обоняния, ни осязания, ни ощущений, ни разума; нет ни цвета, ни звука, ни запахов, ни вкуса, ни прикосновений, ни мыслей.

Но заклинание требовало обратного. Оно стремилось создать из пустоты форму, генерируя бесконечный поток ци и усиливая восприятие окружающего.

Он почувствовал, как заколка покинула его волосы, и они упали на ему плечи, ничем не сдерживаемые.

Цинь Цзин вынул заколку Шень Ляншена и распустил его волосы. Зачерпнув деревянным ковшом тёплой воды, он вылил её мужчине на голову.

Темные пряди растеклись по воде, как струи чернил.

Он ощущал, как пальцы расчёсывают его волосы, разбирая каждый запутанный колтун.

Шень Ляншен в тот день так истекал кровью, что она пропитала его волосы и свернулась в клейкий сгусток. Сейчас он растворялся в тёплой воде, пуская плыть красноватые разводы.

Цинь Цзин проводил их взглядом, наблюдая, как они уплывают и исчезают, превращаясь в мягкую дымку над бегущей лёгкой рябью. Под этой дымкой было скрыто обнажённое тело того, кто круглый год практиковал боевые искусства, а на теле было несколько ран, рубцы которых были настолько изогнуты, что казались живыми — на груди мужчины свернулся кольцами алый питон, чья голова устроилась прямо над соском. Он шипел и высовывал раздвоенный язык, скользя по горошинке туда-сюда.

Он ощущал, как руки гладили его волосы, массировали голову и затылок, то сильно, то невесомо — предсказать было… невозможно.

Солнечный свет проникал сквозь воду, будто её вовсе не существовало. Взгляд Цинь Цзина скользнул ниже, находя ничем не скрытое мужское достоинство, мирно покоящееся между непринуждённо раздвинутых ног. Все возбуждающие фантазии, которые могли появиться у него, исчезли, развеянные этим открывшимся ему безыскусным видом.

Цинь Цзин отвёл взгляд и решил смотреть только на лицо Шень Ляншена, сосредоточившись на своём деле.

Брови вразлёт, прямой нос и тонкие губы. Холодный, как заснеженная пустыня. Острый, как свисающие с сосен ледышки. Он не был дьяволом во плоти, но в нём была видна безжалостность.

А ещё… Цинь Цзин отвернулся, не смея больше смотреть на его лицо. Он не понимал, как мог обнажённый мужчина выглядеть таким целомудренным и сдержанным.

И, надо отметить, чем запретней плод… тем он слаще.

Он ощущал, как тепло от воды проникало в его тело, наполняя приглушенным, лёгким как пёрышко онемением. Запах лекарственных средств был густым, но в воздухе можно было различить ещё один. Аромат трав, принадлежащий кому-то конкретному, приближался, словно едва различимая тень, крадущаяся сквозь туман, подбирающаяся всё ближе и ближе.

Цинь Цзин был настроен решительно следить за тем, что находилось у него под носом и в мыслях, и не позволять взгляду больше блуждать где попало.

Но куда бы ни смотрели его глаза, гладкие пряди волос у него меж пальцами были словно неотвратимая сеть, из которой не было выхода… Внезапно Цинь Цзинь высвободил руку и отступил назад. Его пробудившаяся эрекция тёрлась о нижние одежды — как рыба в сети — болезненно, независимо от того, плотно ли облегала ткань или оставляла некоторую свободу.

Но раз уж смерть неизбежна, не было смысла и дальше оставаться в воде, продляя себе мучения.

Он ощутил, что руки вдруг исчезли, а образ, который почти показался, снова исчез в тумане, так и не позволив себя увидеть.

— Сменная одежда на парапете. Ты можешь выйти сам, когда закончишь процедуры.

Прочистив горло, Цинь Цзин развернулся и оставил Шень Ляншена в купальне одного. Пропустив ци по телу ещё раз, тот медленно открыл глаза.

Волосы… Он пропустил их сквозь пальцы, непривычно для себя задумавшись о такой обыденной вещи.

Волосы, по сути, не несли никакой пользы. Если их обрезать, не почувствуешь боли, и они снова вернутся к своей прежней длине, если позволить им отрасти. Но иногда им находится применение, как например суань-су[5]диагностика по пряди волос.

Из всех факторов, препятствующих ясному мышлению, лишь пламя похоти невозможно погасить. Если попытаться, оно разгорится лишь сильнее.

———————————

[5] – использовалась лекарями в императорском дворце, когда им не позволялось дотронуться или даже увидеть своих пациенток с высоким положением. Прядь волос наматывали на запястье и по колебаниям пряди считали пульс.

———————————

Об имени в быту. Думаю, что любители китайских новелл знают, что такое второе имя, или имя в быту, или имя учтивости. Сейчас этой традиции уже не следуют, однако на более ранних этапах истории Китая считалось, что данным от рождения именем к человеку могут обращаться только очень близкие люди, как правило члены семьи, для остальных же придумывалось второе, третье и т.д. имена-псевдонимы. Имя при рождении обычно состояло из односложной части для фамилии и односложной части имени. Имя в быту обычно было из односложной части для фамилии и двусложной части имени.