Жизнь в наказание (Новелла) - 5 Глава

Он назвал это сном, на самом же деле это было скорее беспамятство.

Влияние апельсинового жасмина на Цинь Цзина было сродни яду, но он вырос на лекарствах вместо риса и даже пытался побороть пламя огнём, чтобы облегчить боль в сердце. Немного яда не принесет ему большого вреда. Нужно только переждать лихорадку.

Его голова будто была в огне, а все остальное — словно погрузили в ледяную воду. Он был без чувств, но зубы стучали сами по себе.

Осенний ветер, порывистый и ничем не сдерживаемый, носился в ветвях. Увидев, что Цинь Цзин свернулся у дерева жалким калачиком, Шэнь Ляншэн взял его за шиворот и понёс, как мешок. Быстрый, как молния, он пронёсся по просторам, пока не нашёл по пути пещеру. Чтобы избавить молодого человека от пронизывающего ветра, он зашвырнул его внутрь.

Вместе с ним он отправил и часть своей силы. Цинь Цзинь весил около десяти стоунов[1], но приземлился, не издав и звука, не потревожив ни пылинки, как будто, его мягко опустили. Задействованное мастерство было очевидно.

———————————

[1] 1 стоун = 6,35029 кг

———————————

Сложив руки за спиной, Шэнь Ляншэн стоял у входа в пещеру, ожидая, когда спадет лихорадка Цинь Цзина, и тот проснётся. Через время, достаточное, чтобы выпить чайник чая, он услышал, как его тихо зовут по имени.

Он обернулся и подошёл ближе, но увидел лишь, что молодой человек бессознательно что-то бормочет сквозь сон.

Шэнь Ляншэн холодно вгляделся в его лицо и наклонился, чтобы проверить дыхание. Теплое и ровное. Не умрёт.

Он выпрямился и остался стоять в темноте, опустив глаза. У его ног лежал человек и шептал во сне его имя.

Цинь Цзин перевернулся, не просыпаясь, его лоб коснулся сапога Шэнь Ляншэна. Рука тоже не осталась без действия, она потянулась и свободно обвила лодыжку Шэнь Ляншэна. После этого он угомонился.

Шэнь Ляншэн остался молча стоять. Лицо не выдавало его чувств, но он не отпихнул молодого человека.

Когда Цинь Цзин проснулся, ещё не рассвело. Сонно моргая, он понял, что находится в новом месте. Пещера в горах. Ни единого лучика солнца, который помог бы различить небо и землю. Жар у него в голове, который с самого начала не был слишком серьезной проблемой, спал.

Подняв руку, чтобы потереть лоб, он задел ногу Шэнь Ляншэна и, наконец, обратил внимание, насколько близко тот был.

Посмотрев вверх, он заметил одинокую тень, ещё более тёмную, чем ночь.

Спустя мгновение Цинь Цзин широко улыбнулся и начал, пошатываясь, подниматься, цепляясь за полы одежды Шэнь Ляншэна, чтобы встать с ним почти лицом к лицу. Его руки обвили талию мужчины.

В этот самый тёмный предрассветный час он едва мог разглядеть его неясные черты. Лицо Шэнь Ляншэна было таким же равнодушным, как обычно, и что удивительно, Цинь Цзин молчал, лишь пристально смотрел на мужчину в ответ, будто раздумывая о чём-то.

Их лица были так близко, что можно было коснуться ресницами ресниц, они дышали одним воздухом. Цинь Цзин медленно качнулся вперёд, сводя на нет последние миллиметры между ними и касаясь губами его губ.

— Чего ты хочешь? — наконец заговорил Шэнь Ляншэн; его голос был ровным, без намека на удивление или ярость, словно они сидели по разные стороны стола, а не стояли, соприкасаясь губами.

— То, чего я хочу, ты не захочешь или не сможешь мне дать, — не пытаясь воспользоваться тем, что мужчина говорил, и шагнуть дальше, Цинь Цзин лишь продолжал прижиматься губами к его губам. Пока он произносил слова, их губы нежно гладили друг друга, создавая странное, таинственное и непередаваемое ощущение близости. — Поэтому я прошу у тебя стебель хуай-мэн цяо[2].

— Зачем?

— Для лекарства.

— Прекрасно.

———————————

[2] сказочное растение, якобы вызывающее вещие сны; сон-трава

———————————

Когда переговоры были закончены, Цинь Цзин отпрянул и пошёл к выходу из пещеры. Стоя, гордо выпрямившись, в слабом свете зарождающегося рассвета, едва-едва появляющегося на горизонте, он чувствовал, как с трудом подавленное, рвущееся из него желание начинает успокаиваться под порывами холодного осеннего ветра, и его бурлящая кровь медленно возвращается в свое естественное мёртвое состояние.

Вскоре вспыхнуло новое солнце, одарив всех живых созданий своим живительным огненным светом. Пусть уже совсем скоро зима спустится на землю, пожухнет трава, завянут цветы, но в следующем году все они будут жить вновь, и этот круговорот будет продолжаться без конца.

От этой мысли на лице Цинь Цзина появилась улыбка. Конечно же, у него не могло быть обиды.

В Тун-мин Цзы[3] было написано: «На горе, где пробуждается огонь, растет мэн цяо. Она напоминает камыш, сама красного цвета и уходит под землю днем, появляясь лишь ночью». По-другому её ещё называют хуай-мэн.

———————————

[3] работа, написанная в пору династии Восточная Хань (25 — 220), на английский была переведена под названием «Рассказ о погружении императора У из династии Хань в тайну»

———————————

Странное растение, описанное в литературе действительно существовало и росло на пике горе Футю, а гора Футю, так совпало, была местом, где расположена главная резиденция ордена Син. Место, куда посторонним было очень сложно получить доступ.

Цинь Цзин объяснил, что это растение крайне требовательно к процессу сбора и потеряет все свои свойства через три кё[4], поэтому ему необходимо самому посетить склон. Шэнь Ляншэн лишь взглянул на него без выражения.

———————————

[4] 1 кё = 14,4 минуты

———————————

— Думаешь, меня радует идея посетить это чёртово место, куда можно только войти, но нельзя выйти? И всё-таки другого выхода нет, — Цинь Цзин сложил вместе ладони и рассмеялся, безмолвно извиняясь. — Так что вынужден спросить, ты окажешь мне услугу?

Шэнь Ляншэн одарил его ещё одним взглядом, и вдруг потянулся к нему, повторяя тот же трюк. Он приподнял лекаря за шиворот, оттолкнулся и полетел.

Цинь Цзин был ниже, но ненамного. Оказалось, перемещаться таким образом — не слишком комфортно. В ушах свистел ветер, а перед глазами все плыло. Тогда он понял, что у него не было ни морской болезни, ни проблем в экипаже, но зато появилась непереносимость цигуна. Он едва сумел отдышаться, чтобы заговорить.

— Шэнь-хуфа, мне нужно вернуться в мою хижину, чтобы собрать кое-какие инструменты и травы…

Едва стоило ему произнести последний звук, перед глазами снова помутилось. Шэнь Ляншэн резко повернул на восток, не снижая скорости. Цинь Цзин почувствовал, что его начинает тошнить и приложил все силы, чтобы этого не произошло.

На то, на что у нормального человека ушло бы два дня пути, Шэнь Ляншэну понадобилось немногим более двух часов. Когда приземлился, дышал он ровно и казался расслабленным, хотя всё это время нёс человека. Цинь Цзин же обнимал колени и блевал несколько минут. Когда наконец смог подняться, он был в слезах, лицо покраснело, а волосы растрепались.

Хижина Цинь Цзина находилась в глубине гор, и была ограждена защитным барьером со стороны ведущей к ней тропы. Шэнь Ляншэн сопроводил его ко входу в ущелье и объявил, что у целителя есть час, чтобы собрать всё необходимое, прежде чем они отправятся в путь.

Забрав свои вещи, Цинь Цзин шаркающей походкой вышел к нему и слабым голосом начал упрашивать:

— Шэнь-хуфа… Дело в том, что я не сильно спешу, так что я хотел предложить нанять повозку…

— Нет необходимости, — быстро разбил его мечты Шэнь Ляншэн. Видя, что молодой человек стоит в тридцати ярдах от него, словно кролик, прячущийся от ястреба, он протянул руку и хрипло скомандовал: — Иди сюда.

Чёрта с два! Цинь Цзин безмолвно выругался. Это был всего лишь один поцелуй — и ещё вопрос, можно ли это вообще считать поцелуем — обязательно его теперь так мучить?

Шэнь-хуфа видел, как на лице целителя сменилось несколько разных выражений, но тот так и не сдвинулся с места. Он оттолкнулся, взмывая в воздух — и в мгновение ока преодолел расстояние между ними. Еще до того, как Цинь Цзин смог осознать, что произошло, он и его пожитки были подняты на руки Шэнь Ляншэна.

Редкий румянец появился на щеках целителя. Он открыл рот, но так и не произнес слова благодарности. В отличие от его собственных жалких потуг перенести мужчину несколько месяцев назад, Шэнь Ляншэн держал его очень надёжно. Закрыв глаза, Цинь Цзин крепче прижал к себе свой скарб и устроился на груди у мужчины, чувствуя себя легким и изящным, как перышко, парящее над облаками и оседлавшее туман. Ветер насвистывал ему на ухо, и на фоне с этим звуком слышалось ровное сердцебиение мужчины — ту-дум, ту-дум — мерное, как водяные часы, тихонько наблюдающие за течением времени каждой своей каплей.

Хотя на горе Футю и находилась резиденция ордена Син, располагалась она совсем недалеко. Не делая остановок для сна и отдыха, Шэнь Ляншэн прибыл к её подножью всего через два дня.

Как простому смертному, Цинь Цзину требовалось есть, спать и справлять нужду. Шэнь-хуфа ни разу не заговорил с ним, лишь безмолвно продвигался вперёд. Цинь Цзин не хотел надоедать, так что он дремал, когда становилось совсем скучно. Вероятно за весь путь он дольше спал, чем бодрствовал, но каждый раз, когда он пробуждался от своей спячки, чисто выбритый подбородок мужчины и холодные, как сталь, глаза напоминали ему, что этот человек, возможно, и не человек вовсе. Может быть, он на самом деле был душой кинжала или духом меча или призраком асуры[5].

———————————

[5] Áсур в буддизме помещают рангом выше людей, но ниже богов (хотя иногда асур помещают ниже людей как более несчастных и лишённых разума существ.). Состоянием сознания мира асур считается переживание ярости и силы, когда ищется причина или обоснование чтобы вступить в драку, рассерженность на всех, невозможность оставаться спокойным и решить проблемы мирным путём; <…> проявляют гнев, гордость, воинственность.

———————————

Прибыв к подножью горы Футю, Цинь Цзин убедился, что твёрдо стоит на земле, и взглянул вверх. Гора, достающая до неба, с невероятно крутым склоном — действительно место, которое легко защищать, но куда тяжело проникнуть.

Орден Син контролировал земли на тысячу ли от горы, и члены ордена уже получили новости, что их хуфа возвращается домой с посторонним, и не как-нибудь, а несёт на руках. Тут есть на что посмотреть!

Это был первый раз, когда Цинь Цзин был так близко к месту, которое в цянху часто сравнивали с обителью Яма, и еще до того, как он смог все осмыслить, перед ним опустилась фигурка, похожая на фею, в развевающихся зеленых одеяниях. Это была светлокожая молодая женщина, которая заулыбалась ещё до того, как начала говорить.

— Мяо-танчжу, — Шэнь Ляншэн заговорил первым, нахмурившись. — Сегодня твоя смена?

— Нет. Я пришла поразвлечься, — прямо сказала женщина.

Не руша атмосферы, Цинь Цзин усмехнулся и присоединился к беседе.

— Я могу развлечь. Фамилия Цинь, имя при рождение Цзин, имя в быту Хэнсу. Могу я удостоиться чести узнать ваше имя, милая леди?

— Аха… — женщина понимающе усмехнулась. — Я Мяо Жань. Так ты и есть тот самый.

— Я?

— Тот, кто спас его, конечно, — барышня Мяо указала на Шэнь Ляншэна и продолжила с прежней прямотой: — Наш хуфа очень порядочный человек, Цинь-тайфу. Не вздумай покорить его сердце, а затем бросить, иначе будешь отвечать перед моим мечом.

— Я… — даже такой бесстыжий парень, как Цинь Цзин, на время лишился речи.

Вместо него Шэнь Ляншэн, наконец, вернул своему лицу привычное мертвенно-равнодушное выражение и со всей вежливостью попросил:

— Я молю Мяо-танчжу присмотреть за ним, пока я схожу на доклад к заместителю главы.

— Заместитель сейчас в палате Крия разбирается с делами управления. Тебе лучше поторопиться, я не могу гарантировать его безопасность слишком долго.

— Благодарю, — коротко кивнул Шэнь Ляншэн.

Прежде чем уйти, он бросил Мяо Жань еще один взгляд, и Цинь Цзин ясно понял, что это было предупреждение.

— Ха, он точно о тебе заботится.

После того, как Шэнь Ляншэн ушёл, Мяо Жань развернулась к Цинь Цзину и смерила его с головы до ног.

— Думаю, Шэнь-хуфа беспокоится, что я нарушу запреты твоего почитаемого ордена, если позволить мне делать всё, что я захочу. Так ты действительно не знаешь, кто я? — задумчиво произнесла Мяо Жань. — Возможно, ты и правда лекарь с окраин цянху.

— Вообще-то, как раз наоборот. Если быть откровенным с вами, моя госпожа, я действительно слышал о вас.

— О, тогда у тебя отважное сердце.

У Мяо Жань была белая кожа и стройная элегантная фигура. Она обошла вокруг Цинь Цзина, и, когда встала перед ним снова, её лицо не изменилось, но окружавшая её новая аура не давала отвести от неё взгляда.

— Или ты хочешь сказать, что твои глаза видят лишь его одного?

— Нет. Между мной и хуфой… — Цинь Цзин с кривой усмешкой подумал, что она могла бы выстроить лестницу от подножья этой горы до ее вершины из костей всех тех мужчин, которые попали под её чары. Зачем ей так отчаянно хотелось и его добавить в эту кучу? Но он продолжил: — … между нами ничего нет. Я бы не хотел недопонимания.

— Пфф, между вами ничего нет? — Правда была в том, что Мяо Жань не собиралась ничего ему делать. Она завершила заклинание соблазнения и захихикала: — Я всего лишь шутила, но теперь, когда ты об этом заговорил, это кажется мне подозрительным.

— Так и есть, моя госпожа. — Цинь Цзин облегченно выдохнул и сразу вернул шпильку: — Вы предупреждали, чтобы я не вздумал сначала покорить его сердце, а затем бросить, но вы, конечно, знаете, какой он. Он совсем не выглядит заинтересованным в любовных отношениях, даже если убрать часть с «бросить».

— Хочешь, научу кое-чему?

— Буду благодарен.

— Хмм. — Мяо Жань вдруг быстро приблизилась к нему и зашептала на ухо: — Цинь-тайфу, если ты что-то к нему испытываешь — действуй. Снаружи по нему не скажешь… — её голос опустился ещё ниже и стал совсем легкими облачками воздуха. — Ты знаешь про мантру Шуан-Сю нашего ордена? Снаружи по нему не скажешь, но как только вы окажетесь в постели, я обещаю, что ради такого наслаждения, будет не жалко умереть.

Главная резиденция ордена Син стояла не на вершине, а Шэнь Ляншэн, перемещался так же быстро, как и два дня назад, не чувствуя усталости. Он уже вернулся, а те двое до сих пор продолжали говорить, и он увидел, как они что-то шепчут друг другу на ухо. Мяо Жань была расслабленной, а Цинь Цзин казался смущенным и немного хмурился.

— Цинь Цзин, начнем восхождение.

Шэнь Ляншэн лишь бросил на него взгляд, не говоря ничего больше. Лишь когда они уже взбирались вверх, он заговорил:

— Держись от нее подальше, если хочешь жить.

— Шэнь-хуфа, может такое быть, что ты обо мне беспокоишься? — Цинь Цзин тяжело дышал от тяжелого подъема, но все равно подколол: — Или может ли быть… — Он быстро сделал два больших шага, чтобы нагнать Шэнь Ляншэна, — … что ты ревнуешь?

— …

Как и ожидалось, Шэнь Ляншэн его проигнорировал. Бросая придуриваться, Цинь Цзин признался:

— Мы ничего не делали. Она только сказала мне, что ты хорош в постели.

— …

— Так это правда?

— …

— Ну же, не может быть, чтобы ты не делал этого раньше. Разом больше, разом меньше, почему бы не исполнить моё желание?

— …

— Или тебя не возбуждают мужчины?

— …

— Ну так ничего страшного, если у нижнего не встаёт.

— …

— Я, может, и не женат, но у меня достаточный опыт. Может, я не так умел, как ты, но я тебя не разочарую. Согласен на пробный период и полный возврат потраченных средств. Как насчет такого?

— …

— Скажи…

— Мы на месте.

Шэнь Ляншэн не обратил никакого внимания на его дерзкую болтовню. Он остановился, сделал знак правой рукой, похлопав ею по воздуху. Вид немедленно изменился. В дюжине ярдов от них появилось гигантское строение, наводившее ужас на всех, кто на него взглянет, каждый блок и каждая плита, казалось, были сделаны из блестящего чёрного железа.

Цинь Цзин стоял, сложив руки за спиной, и прищурился, когда огромные двери распахнулись, словно челюсти чудовища, готового проглотить свою жертву.

Над дверями, как и у любого другого ордена, была табличка. Красная надпись на черном фоне. Интересно, была ли она сделана рукой человека, утопившего в крови цянху два века назад.

Казалось, что гигантские буквы «Син» были написаны кровью, и вся эта кровь за прошедшие века так и не высохла и до сих пор стекала с кончика ножа[6].

Казни, пытки, горе, наказание — значения этого символа, казалось, слетали с таблички, устремляясь прямо к нему.

———————————

[6] С точки зрения каллиграфии иероглиф «Син» 刑 состоит из двух радикалов开 и刂. Второй радикал как раз называют «стоящим ножом».

———————————